Колорады, или Второе Пришествие

С утра после вчерашнего дождя в неподвижном воздухе стояло душное марево, понизу меж грядками картошки звенели комары. День обещал быть убийственно жарким. Тетя Саша вздохнула, наклонилась над кустом и стала собирать в полулитровую банку жирных пестрых личинок и полосатых жуков. Проработав с полчаса, она вдруг ощутила смутное беспокойство – такое же, как было в прошлом году, когда к ней забрались воры (свои же, с соседнего двора пьяницы) и утащили ненужный черно-белый телевизор, пылившийся на шкафу. Тогда, войдя в дом, она с полдня не замечала пропажи, чувствуя лишь раздражающую дырку где-то в окружающем. Вот и теперь какая-то малость явно маячила перед глазами, но сознание никак не могло ее ухватить.

Тетя Саша достала очки из кармана кофты, надела их и огляделась – сначала вокруг, вплоть до изгороди и зарослей вишни за ней, потом – поверх картофельных грядок, уже заметно потраченных колорадским жуком, и, наконец, очередь дошла и до банки. Ядовито раскрашенные личинки лежали, устлав дно, а поверх них ползали взрослые собратья. Вот только полоски у жуков на надкрыльях располагались не вдоль тела, а поперек. У всех до единого.

Тетя Саша озадаченно постояла, потом перешла к другому кусту, к третьему, сменила ряд – всюду было одно и то же: полосатые, как купальщики из старинной кинохроники, жуки нагло жрали ее картошку, и в неправильных полосках было что-то донельзя обидное. «Пропади всё пропадом!» – решила тетя Саша. «Уйду домой, да и завалюсь спать. Пускай сами с жуком разбираются – те, которые этакое-то учинили!».

У правления громко шумели сельчане – человек десять. Тетя Саша обрадовалась: «Вот, сейчас хоть людям пожалуюсь».

– Наталья, слышь, у меня – гляди-ка – вон чё на огороде повылазило!
– Шурка, а то я не знаю, че там повылазило. Жук, что ли, переодетый?
– Ну.
– Тут у всех такие жуки. Че делать-то будем, а?
– Не знаю. Может, главному агроному пожалуемся?
– Бабы, хватит орать. Кака-така вам разница, вдоль или поперек? Ведь не у вас же, а у колорадов. А он как жрал ботву, так и харчит ее, что с полосами, что без. Вон, еще Софья Андреевна идет, тоже с банкой. Здорово, Андревна! Что несешь? Небось, паслену на огороде набрала, продавать собралась?
– Тьфу на тебя, Николай. Жуки полосатые у меня. Больные какие-то. Может, заразные…

Народу прибывало, шумели всё громче. Разумеется, ни к месту вспомнили и вороватого губернатора, и ленивого голову, и даже почему-то посклоняли зажравшихся москвичей. Ясности не прибавилось.

Наконец, на велосипеде покатил главный агроном. Лихо соскочив с машины и поставив ее к крыльцу, он предупреждающе поднял руку:

– Тихо, народ! Я в курсе. Губернатор уже принимает мероприятия, МЧС рассылает предупреждения. Мы не одни в беде, то же и в липецкой, и в тамбовской, и даже на исторической родине в штате Колорадо. Расположение полосок не играет значения. Жук не вредный. Ну, вернее, такой же, как и раньше. Наверное, мутировал.
– Что, за одну ночь, и все сразу? – спросил Сашка Новоселов, десятиклассник.
– Ты че, умный что ли? Ты хоть знаешь, что такое мутация?
– Мутация – скачкообразное изменение наследственного материала под воздействием внешних или внутренних факторов, – гордо отчеканил умный Сашка.
– Ну видишь, скачкообразное! Вот! – и агроном утверждающе поднял кверху указательный палец.
– А полосок больше не стало? – спросил Николай. – Или меньше? Как тогда быть?

Этот вопрос почему-то всех взволновал.

– А какая разница? Число полосок не имеет роли. Но я сейчас посмотрю. Ждите, я мигом.

Агроном оседлал велосипед и умчался домой, за справочником. Через несколько минут он вернулся с толстой книгой в глянцевой суперобложке, на которой значилось: «Энтомологический указатель вредителей средней полосы России».

– Щас. Ага, вот он, на «кэ»: «Колорадский жук».

Народ придвинулся к агроному, образовав полукруг, и уставился в книгу. Некоторое время все молчали, потом тихо присвистнул умный школьник Сашка. И было от чего: на картинке, в масштабе десять к одному, был изображен колорадский жук (и это подтверждалось надписью), и полоски у него располагались поперек крыльев.

Так 28 июня началось то, что вскоре назвали Странным Пришествием.

***

В тот же день, когда у вредных колорадских жуков, и даже у их изображений, и у мертвых собратьев, приколотых булавками в насекомых коллекциях, полоски на надкрыльях поменяли направление, случилось еще несколько донельзя нелепых событий. Так, в храме Сретенья Господня, что на Малой Староконюшенной в Москве, прямо во время службы облачение у священников вдруг стало укорачиваться понизу, обнажая исподнее. Впрочем, не у всех: у дьякона под стихарем ничего не оказалось, вероятно, по случаю всё той же жары. Смятение и паствы, и служителей было неописуемым, но к вечеру несколько поутихло, поскольку сходное непотребство наблюдалось и в Соборной мечети на Холодной горе, и в костеле на Третьей Беесхозной, да вообще во всех почти храмах страны, за исключением, быть может, синагог, которые, как известно, храмами не являются. Разумеется, бравые ребята из Черной Сотни сразу же во всех бедах обвинили евреев, но ребятам указали, что есть закон об оскорблении чувств, и под сей закон их вопли подпадают без зазоров и с замечательной точностью.

С утра же в Шереметьево приземлился самолет компании «Крылья Жириновского». И пассажиры, и экипаж, покидая машину, с изумлением обнаружили, что фюзеляж, еще в каких-то три часа назад бывший зеленым, в полете раскрасился в нежно-розовый цвет, и по этому фону там и сям были разбросаны вовсе уж легкомысленные цветочки, изображения младенческих рожиц и детских горшочков, а название компании сменилось на надпись: «Даждь нам днесь!»

Тем же вечером во время представления «Лебединого озера» в Большом случилось и вовсе странное. Исполнитель главной партии, вместо того, чтобы молча скакать и ассистировать Приме в демонстрации ее статей, принял героическую позу, простер десницу к партнерше и возопил: «Летит как пух из уст Эола!» – вслед за чем указанная дама подпрыгнула и устремилась по воздуху в сторону зрительного зала, совершенно немузыкально вопя. За Примой взмыл и весь кордебалет, причем одни танцовщицы изящно помавали конечностями и постанывали от радости, другие же судорожно дергались в попытках вернуть почву под ногами. Закончился же полет в правительственной ложе, из которой за действом наблюдал посол республики Бурундия, охочий до нарочитых зрелищ. Облепленный утонченными дамами, политик раскланивался и на ломанном русском сердечно благодарил правительство России за такой неожиданный подарок.

А в Питере, Москве и почему-то Нижнем Тагиле бомжи, все до единого, проснулись утром облаченными в смокинги и манишки, с тростями черного дерева, и обнаружили в кармане толстенькие пакеты с крепенькими купюрами. В результате разом скакнула цена на спиртное и ненадолго испортилась статистика правонарушений, среди которых преобладало изымание денежных средств с применением насилия. Удивительно, но тяжких последствий ни разу не было – если не считать старой и уже ни на что не годной вставной челюсти, потерянной в ходе экспроприации одним из ограбленных.

Были и иные случаи, вроде облаков в форме правильных многогранников, массовой эпидемии, выражавшейся в двухчасовом звоне церковных колоколов в левом ухе – причем колокола выдавали модный шлягер «Мы с тобою, Вася, асы, пьем за наши прибамбасы».

Сходное происходило и за границей. Скажем, на шоссе, ведущем из Бонна в Кёльн, в одночасье вырос сплошной газон из пшеницы, яркий, зеленый, совершенно не скользкий и не мнущийся под колесами машин. Дорожная разметка тоже имелась, обозначенная роскошными космами белого мха.

На Манхеттене фасадная стена Empire state building от асфальта и до третьего этажа украсилась сплошной мозаикой из разнокалиберных бриллиантов, которые немедля выковыряли граждане – якобы на память. Ювелиров же эти камушки сильно смутили. Всем самоцветы оказались хороши: и блеском, и огранкой, и размером – но твердостью уступали даже пластмассе. Между тем, все виды анализа утверждали: не сумлевайтесь, граждане, натуральный углерод с решеткой алмаза. Только цена ему – пятачок за пучок. Правда, те, кто подальновиднее, диковинку скупали, разумея, что скоро повыбрасывают и растеряют почти всё, а то, что останется, будет ценно не алмазной твердостью, а редкостью и чудесным происхождением.

Странно, но СМИ вяло откликнулись на происходящее. Да, в вечерних новостях курьезы подробно описывались, но не с большим тщанием, чем, скажем, неподтвержденное изнасилование иностранной сотрудницы клининговой компании группой мажоров. Помалкивали и священники, и наука – и лишь на пятый день, когда загорелась Звезда-зеленка, наконец-то прорвало, и слово «чудо» прозвучало.

***

Пятого августа под вечер в Москве на северо-востоке взошла яркая звезда, прежде не замечавшаяся. Красноватая поначалу, она пожелтела, а потом сделалась ярко-зеленой. Только после этого звезда привлекла к себе внимание. С десяток астрономов-любителей направили в сторону объекта свои дудки со стеклами и выяснили два обстоятельства. Во-первых, звезда не могла быть небесным светилом, поскольку не перемещалась вслед суточному вращению небосвода, а была словно приклеенная. Во-вторых, мачт или иных опор, к которым могло бы быть прикреплено сие тело, тоже не наблюдалось. Кто-то позвонил в московский планетарий, и старенький рефрактор был направлен в небо для того, чтобы обозреть и запротоколировать. Любознательный старичок из планетария тут же определил угол светила над горизонтом и направление по сторонам света, а потом созвонился с кем-то из таких же упертых любителей, надеясь определить расстояние до странной звездочки триангуляцией. Результат оказался обескураживающим, поскольку означал, что звездочка находится-таки в космосе, но висит неподвижно против всех правил механики. Геостационарным спутником быть она тоже не могла – как по причине своей яркости, так из-за того, что все геостационары висят на экваториальных орбитах.

Дело с Зеленой Звездой продолжало раскручиваться. Оказалось, что видна она не только в Москве, но и во всех часовых поясах восточнее и ззападнее, и всюду висит на одной высоте над горизонтом на северо-востоке. Такое могло быть возможно только в одном случае: если Земля плоская, как блин. Внимание на новое светило немедля обратили во всех обсерваториях мира. Звезду, оказывается, можно было наблюдать и днем – хотя и не в оптику, а в радиодиапазоне. Радиоспектр ее был донельзя уныл, на удвоенной частоте межзвездного водорода звездочка выдавала серию сигналов морзянкой, повторяя раз за разом: «1, 2, 3». В общем, во всем мире она была видна и демонстрировала, что земля плоская, начхав на то, что всё прочее свидетельствовало об обратном. Это было настоящее чудо, то, которое невозможно игнорировать, и, наконец, в ООН генсек смущенным голосом заявил, что «…теперь нет сомнений в том, что в мире присутствуют многое умеющие одушевленные силы, природу которых человек пока не способен понять».

На какое-то время общество словно бы взорвалось. Церкви и храмы сделались дискуссионными площадками, на которых решали: кто там звонит с небес? Бог ли, дьявол? Что это, второе пришествие или же нечто иное? К чему готовиться? И отчего происходящее мало соответствует ожиданиям? Где грозный Бог-отец и казни грешников, где кроткий Бог-сын и его проповеди, отчего свершившиеся чудеса больше похожи на шутки кого-то могущественного, но незлобивого и ироничного? Но не было ответа, и лишь звезда-Зеленка неслышно слала свои «1, 2, 3», да поперечнополосатые жуки с аппетитом жрали картофельную ботву.

***

Николай Синдеев работал фокусником в цирке на Цветном. Был он не шибко известен, а бумажные букетики и неопрятные голуби, которых Синдеев извлекал из картонных цилиндров, не очень-то впечатляли публику. Иногда он праздно мечтал о том, что выросла бы третья рука – и тогда-то он, Синдеев, затмил бы и Гудини, и Копперфильда…

Нынче утром Николай вышел выгуливать старую таксу Коряку, полуслепую и ужасно толстую. Утро выдалось погожим, с ночи в воздухе остался еще густой запах петуний и душистого табака, напоминая о завершении лета. Синдеев вздохнул, зажмурился – и тут увидел, что прямо у подъезда рядом с клумбой стоят две синих пластиковых кабинки характерной архитектуры.

– Что за…, – возмутился служитель волшебной палочки. – Совсем коммунальщики оборзели. Наверное, будут снова бордюры менять, для рабочих сортиры поставили.

Он подошел ближе к кабинкам и с изумлением прочел на одной из них надпись: «С 7.00 до 22.00 без перерыва. Отвечу на личные вопросы. Вход бесплатный строго по одному». По низу двери вязью шла надпись: «… А сам не плошай!»

Николай озадаченно потер лоб, отпустил Коряку попастись на травке и открыл дверь кабины. Внутри ничем не пахло – разве что слегка тянуло подгоревшим пластиком.

– Ну? – раздался чей-то голос.

– Э…

– Смелее, смелее! – подбодрил Голос.

– Который час?

– Это всё, что вас интересует? Время можете узнать по мобильнику.

– Хочу третью руку! – внезапно выкрикнул Синдеев.

– Вообще-то я только отвечаю на вопросы, причем с разбором. Но, поскольку вы первый посетитель, то в порядке рекламы…

Николай почувствовал, что у него и в самом деле три руки. Третья была гибкой, тонкой и ловко маскировалась где-то под животом. Он захотел поблагодарить за неожиданный дар, но обнаружил, что стоит снаружи кабинки, и вернуться обратно нет ни малейшего желания. А еще вдруг пришла в голову мысль, что рука – штука хорошая, но вот обаяния и пластичности Копперфильда как не было, так и нет, а без этого будь хоть сторуким Шивой – публику не проймешь.

– Может, в щипачи податься? – подумалось Синдеееву. – Оно, конечно, славы не принесет, зато денежно.

– Я тебе подамся! – отозвалось внутри. – Работать надо. И руками, и головой.

Синдееев кликнул Коряку и побрел домой. Он уже не видел, что такие же кабины стоят и у других подъездов, и что кое-где уже выстраиваются очереди.
…
Анна, молодящаяся швея лет сорока, дождалась, когда очередной посетитель синей кабины вышел наружу (как и говорили ей соседки, он провел там не более полуминуты, но вид у него был совершенно обалделый) и осторожно потянула дверь на себя. Внутри было пусто, но ощущение напряженного чужого внимания пронзительно отозвалось в Анне.

– Тут, что ли, справки выдают?
– Ну, если устные ответы считать справками…
– Скажи-ка, милок, правду говорят, что мой Витька к Бурыкиной ходит?
– Нет. Он с Софьей из второго подъезда.
– Да ладно! С этой синеногой? Врешь ты всё!
– Повежливее, дамочка. Я вам не участковый. Могу обидеться.

Женщина заплакала, размазывая слезы по впалым блеклым щекам.

– А что ты хочешь? Второй год подряд спите порознь. Готовить не умеешь. И кто это тебя научил – мужа козлом называть в дело и не в дело?
– А откуда знаешь?
– Должность такая – быть всеведающим…
– Лучше бы и не ходила к тебе, черт ты проклятый!
– Так ведь знала же, что от многие мудрости много печали.
– А делать-то чего теперь?
– Про свободу выбора слышала? Вариантов много. А чужим умом не проживешь.
– Пойду и уксусу выпью.
– Не советую. Больно и ненадежно.
– Ну, тогда в петлю.
– Это не выход. Это уход. Ладно, Аня, скажу как своей: накрасься, платьице купи вроде того, что было перед свадьбой, да белье новое. И свари чего-нибудь с мясом, да выпить чего-нибудь поставь – помнишь, что он пьет?
– Водку?
– Сама ты водка. Только «Агдам»! А как поужинаете, тащи его в постель, блудить. Беги, растыка. И про Софью ему не заикайся! Окрысится!

Анна счастливо взвизгнула и рванула из кабины, забыв даже поблагодарить.

***

Иерей отец Леонид с утра облачился в мирское. Теперь он уже часа два ходил близ кабинки, никак не решаясь войти. Когда очередь окончательно рассеялась, отец Леонид мысленно взял себя за шкирку и втащил внутрь, ощущая небывалую неловкость.

– Чем могу? – раздалось откуда-то.

– Э-ээ, позвольте спросить, вы кто?

– Положим, аз есмь, типа, сущий. А что?

– Могу ли я поверить – вот так, безо всяких подтверждений?

Кто-то ехидно хохотнул:

– Позвольте, но разве догматы вашей веры требуют подтверждений? И что вам, собственно, угодно: справку из ЖЭКа? Дана такому-то в том, что он является творцом сущего?

– Мне понятна ваша ирония. Но творец и Сын Его являли чудеса, давая вере твердую основу. Не могли бы вы сотворить чудо?

– Извольте. Загляните в левый карман.

Отец Леонид запустил руку в карман своей куртки – и раздобыл оттуда живого крольчонка. Кроме зверька, там же нашлись мятая бумажная роза и знакомая со времен семинарии брошюра, взятая им из библиотеки и утерянная. Книжица называлась «Есть ли Бог?»

Отец Леонид, красный, как рак, выскочил из кабинки. Ни в тот, ни в последующие дни на службе его не видели.

***

Экстренное расширенное заседание кабмина созвали к полудню. Президент участвовал тоже, но не вживую, а по правительственной видеосвязи, сославшись на то, что должен лично протестировать кабинку. Формальная повестка – «О несанкционированной массовой установке туалетных кабин» – была лишь малой и не самой важной частью обсуждения. В воздухе висело другое: связываться с силой такого масштаба страшно, а реагировать нужно. Глава МВД сообщил, что камеры наблюдения показали, как воздвиглись кабины: ровно в 7.59 они просто возникли из ничего. Правда, камеры высокого разрешения на Старой Площади кое-что выявили, и сейчас это покажут в рапиде.

Опустили шторы, включили проектор – и на экране появился подъезд известного всем здания. У бордюра медленно, словно во сне, поднимал ногу шагающий часовой. Вдруг словно ниоткуда слева от входа выпрыгнул мужичок в треухе и расхристанной телогрейке, вытащил из-за пазухи здоровенную щуку, потом трансформировался в гротескного вида фонтан, в центре которого он же и стоял, причем из пасти рыбины устремлялась струя воды. Вода мгновенно заполнила бассейн фонтана до краев, потом посинела, вздыбилась горкой и образовалась та самая кабинка.

– Что это? – спросил, держась за сердце, премьер. – Где-то я это видел!

– «Падал прошлогодний снег»! – ответила ему министерская дама-референт. – Мультик!

Далее заседание продолжалось еще четыре часа без перерывов, сопровождаясь гневными криками, хохотом и обмороками. Все же удалось выработать решение, которое Премьер тут же, при молчаливом одобрении Президента, и подписал.

В решении, в частности, отмечалось, что «незарегистрированная организация, пользуясь неизвестными техническими средствами, провела опрос общественного мнения и сообщала гражданам сведения, достоверность которых не установлена;

– в 22.30 всеми СМИ транслировать обращение президента к нации;

– гражданам настоятельно рекомендовать сохранять в тайне содержание бесед в «местах социального воздействия» и оказывать помощь органам власти в ознакомлении с тем, что происходило в кабинках;

– ВЦИОМ провести массовый опрос граждан как можно раньше – пока мнение о происходящем не сложилось стихийно, причем в опросах широко использовать детекторы лжи и помощь психологов, чтобы отделить выдумки от истины;

– МИДу провести консультации с послами ведущих стран для скоординированных действий и для выяснения ситуации в мире;

– для согласования дальнейших действий привлечь руководство Патриархата, Союза муфтиев и других конфессий; выработать позицию по теологической и светской оценке случившегося».

***

«Служебные пометки:
Автор письма: младший матрос Майкл Гэллап
Тема: личное письмо к Женни Сосински, степень родства с корреспондентом – отсутствует
Даты отправки/поступления:
Дата перлюстрации:

«Женни, крошка!

Письмо твое получил, но, сама понимаешь, пока оно прошло через капеллана, пока известили, пока я сумел прочесть, а потом настучать ответ на ноутбуке того же [censored] капеллана (а очередь на ноутбук расписана по часам и на неделю вперед)…

В общем, две недели проскочили. Конечно, по скайпу поболтать было бы проще, но какой, к дьяволу, скайп, если ты простой матрос на [censored] авианосце? Зато у нас произошло столько всего, что впервые могу написать что-то кроме описания твоих чудесных глаз и прочих гаждетов, которые вижу во сне.

В общем, на прошлой неделе я дежурил с подвахтенным. Представляешь, раннее утро, дело идет к смене и потому все мы пашем, как [censored] на плантациях. И тут я вдруг вижу по левому борту точку в небе. Я, естественно, обращаю на нее внимание сержанта:

– Сэр, у горизонта в двадцати градусах слева по курсу наблюдаю движущийся объект!

– Не отвлекайтесь от швабры, матрос! Раз ПВО молчит, то проблемы нет!

Я, естественно, не отвлекаюсь и машу шваброй как заведенный, а сам посматриваю за поручни. И вот вижу, что прямо по воде топает черно[censored] громила ростом футов пятнадцать, не меньше. Я так опешил, что и не заметил, в какой момент остановились машины. А этот поднялся на борт (как – я опять не понял) и вахтенному офицеру:

– Поднять команду! Построить на этой палубе. И командира ко мне. Выполняй, сынок! – а сам встал у борта лицом океану и вроде как задумался.

И вот сэр Гамильтон как простая шестерка, а не боевой офицер, кинулся исполнять. Я чуть не рухнул от удивления. Все забегали, как тараканы на камбузе при прибытии адмирала среди ночи. И я встал в строй со шваброй «на караул». Тут, как есть в исподнем, прибыл командир. Вахтенный офицер, честь по чести, отдал рапорт – да так ловко, что никто не понял, кому: то ли командиру, то ли громиле.

Тут черно[censored] делает ручкой и к командиру: Почему, говорит, бардак на боевом флагмане? Почему у лейтенанта [censored] в каюте сразу две [censored], ему что, одной мало? Почему в пусковом [censored] вместо [censored] два ящика виски? Распорядитесь, сэр, при ближайшем заходе в порт все [censored] заполнить виски, а [censored] выкинуть на [censored] – все равно они вам больше не нужны.

И командир берет под козырек и рявкает: – Да, сэр! Будет выполнено, сэр!

А неизвестный берет командира за пуговицу и ласково говорит:
– Сынок, а почему рядовой Микки Гэллап не награжден за доблестный труд? Он же в одиночку вымыл десять акров палубы только за эту вахту. А ну-ка…

И тут же достает откуда-то коробку размером с кормовой кабестан, а из коробки – «Пурпурное сердце» величиной со штурвал, и передает командиру.

И командир снова козыряет: – Виноват, сэр! Будет исправлено, сэр! Рядовой Гэллап, ко мне!
И вешает награду мне на грудь. Так что, крошка, теперь ты просто обязана выйти за меня замуж. «Пурпурное сердце» – это не значок скаута, это такие привилегии!

Но самое удивительное было потом. Под левым бортом вдруг всплывает русская субмарина, причем раскрашенная в самые лесбийские цвета, и [censored] [censored] [censored].

До встречи, Женни. Я люблю тебя.

***

Газета «Православный вестник», 17 марта

«А был ли мальчик?

То множество удивительных событий, которые захлестнули мир в последние восемь месяцев, не оставили равнодушным никого из нас. Не скрою, и автор поначалу с тревогой и большой надеждой ловил каждое известие: неужели случилось? Неужели Второе пришествие состоялось и в величии славы своей Спаситель явился на землю? Разумеется, всё представлялось не так, но разве вправе мы рассчитывать на то, чтобы скудным своим разумением предугадать действия Вседержителя?

Но постепенно сомнения начали охватывать меня. Да, невозможные чудеса произошли во множестве – но разве и прежде верующие не знали, что есть силы, способные совершать то, что нам недоступно? Были действа яркие, эпатажные, неимоверно масштабные – но разве в новозаветные времена Спаситель стремился поразить кого-то численностью «массовки», совершая чудеса? И разве не было каждое сотворенное им чудо прежде всего проявлением доброты, и лишь во вторую очередь демонстрацией могущества?

Но наблюдали ли мы воскрешения праведников, исцеления больных, спасения обреченных? Нет, таких случаев не было, за исключением спасения девочки из Ганы. Но трехлетний ребенок настолько невнятно поведал о случившемся, а мать так добивалась внимания журналистов, что возникают сомнения: может быть, простая корысть двигала ей? Корысть понятная, нацеленная на избавление от голода, но мы-то говорим совсем о другом.

Кое-где уже прозвучали сомнения: не Бог, но его низвергнутый соперник пришел к нам на землю, пришел смущать и развращать. Каждое событие было словно наполнено если не иронией, то намеком на нее. Казалось бы, от врага рода человеческого следовало бы ждать козней, но явных злодейств мы не видели. Да, поговаривают, что оружейный плутоний стал неактивным, и оружие сдерживания превратилось в бесполезный хлам – но кажется, что такое случилось со всеми соперниками. Изменило ли это расклад сил в мире, стал ли он безопаснее? Нет, не стал. Наоборот, всё запуталось еще сильнее, и если войны нет, то не потому ли, что противоборствующие стороны не знают, чего ожидать от этой новой и, безусловно, чрезвычайно могущественной силы?

Как ни странно (а может быть, и в самом деле не странно), но позиция всех конфессий и даже атеистов в мире пока примерно одинакова: нужно жить как прежде. В храмах, независимо от их принадлежности, идут службы без оглядки на случившееся. Бог, каким мы привыкли его воспринимать, остается мерилом правды. Атеисты же продолжают дуть в свою заржавевшую дуду: «Ну и что, раз появилось НЕЧТО, то поймаем, измерим и приспособим к делу».

Мне же кажется, что есть еще и иной вариант. Нет, это не пресловутые «зеленые человечки» с неведомой планеты, но и не Бог или сатана. Это – некая «третья сила», рядящаяся под нашего Бога. И цели ее неведомы, а потому еще более страшны. И не следует ли нам всем, независимо от веры и убеждения, сплотиться вокруг матери нашей Церкви и не пускать то ли нечто прекрасное, то ли чудовище – нет, не в мир, этому противостоять мы вряд ли сумеем – но в сердца наши? Есть, правда, опасность повторить путь фарисеев, отвернувшихся от Бога, но разве этот путь ни лучше, чем слепо покориться силе, быть может, ужасной и по сути своей греховной? Бог простит ошибки – но не простит предательства.

Протодиакон Илларион Свешнев,
настоятель церкви Сретенья Господня»

***

В конце августа на улице Ельцина, в девичестве Первой Казнокрадской, там, где ее пересекает Глебов овраг, появилась убогая «Газель», и из нее вышла бригада то ли таджиков, то ли узбеков. Они вынесли из «Газели» хлысты рубчатой арматуры, сварочный аппарат и листы синего пластика. Скоро стараниями вечных тружеников у двухэтажного аварийного домишки, крайнего от оврага, воздвиглось нечто вроде паперти, стилизованной под пресловутую кабинку, и появилась вывеска: «Храм Второго пришествия». Окна первого этажа забрали арматурными сварными решетками. Таджики уехали в те таинственные места, в которых обретаются, когда в них нет нужды, а в особнячке зародилась жизнь.

Публика, курсировавшая под вывеской через синий портал, а далее – через пропахший кошками и грибком подъезд, была разношерстной. Несколько преобладали личности экс-интеллигентской наружности: неопрятные старички в додревних мятых пиджаках и музейных галстуках, переспелые девицы с блаженными личиками и мечтательными глазами… Но попадались и откровенные бомжи, а иногда, странно прискакивая и размахивая руками, вбегал гражданин, явно нуждавшийся в душевной госпитализации. Сквозь окна храма, которые никто не удосужился очистить от пыли, виднелись вовсе не алтарные убранства, а стеллажи самого скучного офисного экстерьера.

Посетителей становилось больше к вечеру, когда прочие граждане, закончив трудодень, устремляются к семейным очагам, чтобы отведать домашних яств, уюта и телевизора. Когда странный дом наполнялся людом под завязку, к выходу из синего портала выдвигался пенсионер-охранник и садился на табуреточку – скучать.

Тридцать первого августа вечер был необыкновенно тих и печален. То ли умирание лета отдалось в нем, то ли страдания школьников, которым предстояло утром направиться в храмы знания, чтобы, забыв о летней свободе, тянуть постылую лямку – про то доподлинно неизвестно. Солнце, безразлично оглядев напоследок город, упало куда-то в устье Глебова оврага. К этому времени в Храме Второго пришествия собралась обычная публика. Когда охранник занял передовую позицию перед входом, раздался треск, воздух наполнился сизым бензиновым перегаром, и у паперти остановилась четверка мотоциклов. Сошедшие с них люди числом восемь выглядели страшновато: все, как один, толстомясые и бородатые, в кожаных жилетах на голых торсах. Жилеты обильно украшали металлические мертвые головы, шипы и заклепки, а поверх висели кресты на тяжелых цепях. Руки у ребятишек в желтушном свете уличных фонарей казались черными от татуировок.

– Ты, козел, зови сюда вашего начальника. Разговор есть, – обратился к охраннику один из прибывших. Охранник опасливо оглянулся, ища путей отступления, суетливо добыл из кармана мобильник и позвонил. Минуту спустя из-под синего козырька паперти выполз тот, кто, вероятно, был за старшего – рыхлый помятый очкарик. Вслед ему подслеповато пялилась тетка – такая же помятая и очкастая. – Что там, Коля? – спросила она.

Мотоциклист взял очкарика за узел галстука волосатой лапой, подтянул лицом к лицу и внушительно произнес:

– Прикрывай лавочку. Ишь, развелось вас, сектантов. Над истинной верой надругаетесь, гниды. Ты понял?
– Мы не сектанты. У нас философски кружок и разрешение, – пискнул очкастый.
– Ах, кружок? Разрешение? А вот тебе другое разрешение – лови!

Здоровяк легко и мягко отвесил оплеуху – и философ упал. В подъезде дико завопила тетка, охранник куда-то пытался звонить – но его мигом вырубили. Двое байкеров остались внизу, остальные, прихватив рюкзаки, рванули в дом. Очень скоро на втором этаже со звоном вылетело окно, кто-то там истошно вопил, еще полминуты спустя заметались языки огня, штора, свесившись наружу, заполыхала весело, бросая вверх пригоршни огневых ошметков…

Моторы уже стреляли на холостом ходу, когда шестерка нападавших выбежала из дома. Секунды спустя рев байков утих вдали – и только тогда из дома начали выскакивать те, на кого напали, смешиваясь с зеваками.

Когда подъехала полиция и пожарные, дом горел вовсю. И лишь еще часом позже стало известно, что двое остались в огне.

Среди прочих свидетелей нападения и пожара, вольных и невольных, в отделение доставили и странного мужичонку – мелкого и усатого, в треухе и телогрейке, каких уже давно не носят, с веревочной подпояской, портках из явной мешковины и в валенках. В дежурном по отделению вид придурочного дядьки вызвал чувство, какое бывает, если расческой водить по стеклу. На вопросы мужичонка не отвечал, и даже будто бы их не слышал, а только плакал медленными слезами, изредка смахивая их со щек и носа рукавом телогрейки.

Наскоро обшмонавший усатого сержант Чапыгин, правда, отметил странность – телогрейка на том была хоть и не новая, но чистая, а от валенок не воняло псиной, как это всегда бывает у бомжей. И еще, за пазухой у дядьки сержант нашел початую коробку пластилина.

Под утро мужика отпустили, хоть это и было против правил, поскольку безымянный и без документов. Ему даже не накостыляли по шее. Чапыгин самолично вывел чудного арестанта на крыльцо. Тот всё еще плакал. Тогда сержант, всякие виды видавший, зачерствевший на собачей работе до состояния сухаря, внезапно для себя растрогался. Он шагнул вперед, заступив дорогу бывшему арестанту, и смущенно промямлил: «Ты не обижайся, отец. Работа такая». Вслед за тем бравый полицейский опустился на колени и робко выдавил: «Благослови».

Мужичонка шмыгнул носом, судорожно вздохнул и протянул сержанту коробку с пластилином. Ох, непрост же был этот дяденька! Час назад Чапыгин самолично видел, как дежурный положил эту коробку в свой стол, чтобы пластилином опечатывать кабинеты. Сержант хотел было спросить насчет коробки – просто так, без протокола, но хитрый мужичок уже споро шагал по улице Ельцина. Чапыгин еще постоял на крыльце, дивясь недавнему своему порыву, пожал плечами и вернулся внутрь отделения, к душному теплу.

***

Проснувшись утром, фокусник Синдеев побрел в нужник. Рядом тащилась старая Коряка, слепо тычась в ногу. Пузырь аж звенел от переполнения: давал себя знать простатит, да еще сдуру вечером выпил кружку кофе. Синдеев привычно встал перед унитазом – и тут вдруг почувствовал странное ощущение внизу живота. Третья рука, к которой он уже привык и для которой нашел единственное применение – помогать себе при малой нужде – исчезла, словно и не было. Синдеев растерялся на мгновение, но быстро вспомнил, как прежде обходился так же, как и все прочие мужики. Окончив процедуру, Синдеев бегло оглядел себя, и на месте утраченной конечности нашел блеклую татуировку: «Всё в руце моей». Фокусник пожал плечами – в руце, так в руце – подтянул пижаму и побрел кормить и выгуливать Коряку.

***

Пятого августа под вечер на северо-востоке Москвы Звезда-зеленка перестала висеть в одной точке, зато и прекратила двигаться на фоне прочих звезд. Цвет ее в одночасье стал обычным, а позже ее отнесли к классу «К», вполне заурядному. Морзянка, непрерывно транслирующая «1, 2, 3» тоже изменилась, и прозвучало на разных языках: «Скучные вы. Злые. И шанс упустили». Позже этому сообщению было дано множество толкований.

Звезда двигалась, как и предписано всем уважающим себя звездам правилами небесной механики, по небосводу всю ночь – а утром тихо ушла за горизонт, чтобы никогда больше не смущать граждан и гражданок своим присутствием. Просидевший всю ночь у древнего рефрактора старичок из московского планетария зачехлил прибор и почесал в затылке. Потом, будто вспомнив что-то, снова подготовил телескоп и направил его в ту точку, откуда в прошлые ночи светила Звезда-зеленка. Поле зрения уже было раскрашено в блекло-серые утренние тона, но редкие звездочки еще виднелись, мерцая из-за турбулентности. Старичок повернул кремальеру, направив свет на ПЗС-матрицу. По монитору компьютера, на который выводилось изображение, побежали разноцветные полосы, а потом выскочила надпись: «Открой тумбу стола. Смотри слева».

Дед открыл дверцу тумбы. Там стоял широкий до краев наполненный фужер и блюдце с нарезанным лимоном. Хорошо пахло коньяком.

Монитор яростно замигал, так что отсветы сделались заметными на обоях. Потом снова вылезла и тут же угасла надпись: «Ну, на посошок!»

***

Умный экс-школьник Сашка Новоселов приехал в деревню на выходные, чтобы похвастаться новеньким студенческим билетом, отдохнуть от нервотрепки вступительных экзаменов и впервые в жизни отведать самогона. Были и другие планы, касавшиеся бывшей одноклассницы, как бы ненароком сообщившей по мобиле, что тоже прибудет в эти дни. Правда, планы эти оставались совершенно смутными и включали не очередность действий, а туманные грезы, одной частью требовавшие вздохов с замиранием сердца, а другой порождавшие видения, от которых Сашка краснел и потел. Он уже знал, что колорады снова стали таким, как и положено – с полосками вдоль. И все же, топая от поворота дороги, у которого вышел из автобуса, Сашка не утерпел и зашел на картофельное фермерское поле.

После прошлогоднего бедствия поле обильно обработали каким-то инсектицидом, и потому кустики стояли крепенькие, а жука было мало. Сашка подобрал одного, другого – полоски располагались так, как и предписано.

В рюкзаке лежал файл со страничкой, которую Сашка в прошлом году умудрился втихаря выдрать из принадлежащего главному агроному справочника. Студент достал страничку. Всё верно: и на картинке полоски тоже шли вдоль надкрыльев жука. Вот только надпись под рисунком была странная: «Ищи, парень! Найдешь на кусте с синими листьями».

Сашка огляделся: и в самом деле, куст с сине-зелеными листьями рос едва ли ни перед ним. А на кусте сидел здоровенный, с ладонь, колорад, и полоски на его спинке располагались то вдоль, то поперек, то исчезали вовсе, и тогда спинка делалась металлической, как у бронзовки, и в радуге красок вдруг проглядывал весело подмигивающий глаз.

Сашка долго вглядывался вглубь жука, потом подмигнул сам. Он решил, что никому об увиденном не скажет. Настроение было просто замечательным. Сашка что-то фальшиво засвистел и потопал в сторону деревни. Всё кончилось – и всё только начиналось.