* * *
Догорали остатки ночи, зимы и смены. Ноздреватые сугробы, шипя, царапались на прощанье. Блестя дальним светом, чёрное шевроле лачетти ползло средь доминошных пятиэтажек. Обогнуло рытвину, похожую на воронку от мины, и замерло перед рукотворной канавой с мостиком в две доски. Освещения не было, лишь сбоку на стене мигала вывеска: «Мясо парное». Вот сверзиться, и нате вам – центнер парного мяса! В душу мать, хмыкнул Веня. Господи, прости меня, грешного… пора выходить на связь.
– Диспетчер, – воззвал Михеев. – Ответьте триста двадцать второму.
– Отвечаю, три двоечки! – тоненько спела рация.
– На месте. Зовите клиентов, пока все живы.
– Не засоряйте эфир!
Михеев сплюнул в окно, засоряя мировое пространство. Позывной «три двоечки» совпадал с номерными знаками «шевроле». Ветерок бодрил свежими запахами мусоросборника. Сели двое. Длинный брюнет, вислогубый и тощий, с понурым носом, по-хозяйски устраиваясь на переднем сиденье, отодвинул кресло и со вздохом облегчения вытянул ноги. В атмосфере салона сразу же восторжествовал запах крепкого дешёвого алкоголя. Второй пассажир, коренастый и крепкий, с костлявым крестьянским лицом, полулёг на заднем сиденье. Покосившись в зеркало, Михеев про себя прозвал пейзанина Желваком. Маршрут водителю был известен, с Салова на Костюшко – из хрущоб в хрущобы. Едва тронулись, Желвак обозначил тему:
– Служивый, тормозни-ка на перекрёстке! Насыплем соль на рану… Может, парочку «синебрюхих»?
Вислогубый с готовностью отозвался:
– Сгоняй.
Пассажиры определённо были «на взлёте». Вот суки, подумал Михеев и кротко молвил:
– Если не возражаете, сперва хотелось бы получить.
Вислогубый, не чинясь, протянул Михееву тысячную купюру, в три раза превышающую стоимость их поездки.
Тут воскорбел Желвак:
– А если мы возражаем? Предоплата только с нас? Или с каждого?!
– Время позднее, – проронил Михеев непрочным голосом. – Двое, под градусом.
– Экие мелочи! – сказал Вислогубый, как показалось Михееву, привычно улаживая конфликт.
– Суета в мелочах подвергает опасности успех крупного замысла, – назидательно молвил Михеев.
– Поучи жену щи варить! – среагировал Желвак.
– Это Конфуций, – обиженно сказал Михеев.
Вислогубый кивнул задумчиво.
– А это ларёк! – радостно сказал Желвак и вылез из машины.
Аромат поддельного можжевельника породил в таксисте рвотный позыв.
Хорошо хоть, поужинать не успел, подумал Михеев. Сейчас бы желудок сразу мне всё припомнил..
– Люся! – сказал Вислогубый, держа мобильник как рацию, словно готовясь им закусить. – Мы с Фёдором едем. Приготовь там что-нибудь… знаю, что поздно! А ты привстань.
Помолчав, Вислогубый спросил, как бы обращаясь к себе:
– Может, всё же не едем к Люсе?
– Устроим мальчишник? – зевнув, осведомился Желвак-Фёдор.
– Надеюсь, не здесь? – уточнил Михеев.
– Только что объект сдали, – виновато сказал Вислогубый. – Лабаз чинили после пожара. Мы с Федей электрики, отделочники, да всё, что угодно… на подрядах халтурим.
– Давай-ка в «Потанин», – деловито сказал Желвак. – Там плещется пара знакомых девок.
Михеев содрогнулся, затараторил: «Диспетчер, три двоечки! Меняем маршрут, уточню по готовности…»
Рация удивлённо пискнула и затихла.
–Тугриков маловато, – протянул Желвак. – То ли дело, в девяностые. Бабло рвали пачками! Помню, стоим на стрелке с казанскими…
– Я в те годы ментом был, – оборвал Вислогубый. – Твои братки, да и половина прочих, заносили нам регулярно. Причем по-хорошему.
– Мусорок, значит! – хищно сощурился Желвак, но сразу ослаб. – А как насчет второй половины?
– Тоже заносила, но по-плохому, – твёрдо сказал Вислогубый.
Михеев размышлял, поёживаясь: «Вот так Россию вы и прессовали с двух сторон, говнючки».
Огни «Потанина» обжигали случайные взоры с пронзительностью ярмарочного зазывалы.
– Какой симпатичный драйвер! – услышал Михеев и высунулся в окно, разглядывая рослую блондинку… настоящая иноходица.
– Драйвер как драйвер, – прохладно сказал Желвак, взяв иноходицу под уздцы… э-э, за талию. – Пармезан от фармазона не отличит… а-а, вот и Люська!
Сквозь клубные двери пробилась ещё одна созревающая фигурка.
– Красивые женщины радуют благородный мужской глаз, – заискивающе сказал Михеев.
– А некрасивые – женский! – подхватил Желвак. – Девочки, вы верите в любовь с первого раза?
Девочки с готовностью захихикали, Михеев сдержанно хмыкнул.
– Мы быстро, за шампусиком! – сказал Вислогубый, и вся четвёрка исчезла.
– Что за дела, ара? Это же наше место! – услыхал над ухом Михеев.
Жмурясь от иллюминации, Веня с готовностью вылез на тротуар. Перед ним, блестя лошадиной челюстью из подставного металла, стоял плотный азербайджанец в кожаной куртке и негодующе теребил чётки из мелких янтарных шариков.
– Переплетая доброе, нельзя исключить переплетение злого, – ищуще заметил Михеев.
И даже вздрогнул от ожога профессиональной ненависти к бомбиле. Короткий взмах кулаком, и Михеев влетел затылком под колёса собственного «шевроле». Раздался звучный шлепок, затем визг ржавой жести, и обидчик Михеева очутился рядом с обиженным.
Над ними кровожадно навис Желвак.
– Серёга, пробей-ка мне «Жигули», номерной знак «катерина-один-шесть-семь олег-тамара», – бубнил по мобильнику Вислогубый.
Замерев, как верблюдицы у поилки, девочки жевали губами. Привстав и наклонившись к азербайджанцу, Михеев наставительно прошамкал разбитыми в кровь губами:
– В войске благонамеренного много справедливости, но мало человеколюбия.
– Вот гады! – в тон отозвался азербайджанец. – Бригадами бомбить начали.
– Мы не бригада! – проворчал Михеев. – Мы экипаж.
– Садись, экипаж, – с неудовольствием сказал Вислогубый. – Пора лететь к стюардессам.
Прошло ещё двадцать минут, и над искателями приключений сомкнулись дебри Авиагородка.
Девочки вышли, следом покатился Желвак.
– Сколько с нас? – спросил Вислогубый.
– Тысяча двести, – отозвался Михеев. – Если считать с ожиданием.
– Если считать с ожиданием, ещё и должен будешь, придурок! – сказал Вислогубый и с грохотом хлопнул дверцей.
Шёл бы ты лесом, откликнулся внутренний голос конфуцианца Михеева.
Разум, оскорблённый воздействием, быстро скатывается в эмоцию…
Автор публикации
