Дом плавно покачивался на ходу, а я ел жареную курицу и пил чай из стакана в подстаканнике, что еще более усиливало впечатление от езды в поезде. Разве что купе было просторное и нельзя было выйти в туалет и посмотреть на мелькающие в дырке шпалы и рельсы.
Зинаида Егоровна сидела напротив и, надев очки, методично просматривала целую кипу каких-то пожелтевших от времени газет. Некоторые она просматривала бегло, на некоторых статьях останавливалась. «Правда», «Известия», «Вечерний рабочий», «Смена». Антон Павлович вообще спал, ворочаясь на слишком узкой лавке и иногда почесывая уже начавший раздваиваться низ спины, торчащий из сползших треников.
Говорить не хотелось не только мне – ехали в полном молчании. Что-то изменилось в этих людях кардинально. Будто слетели с них шутовские очки с носами из папье-маше и передо мной предстали их истинные лица, как и положено паяцам, грозные, суровые и злобные, с затаённой обидой на все человечество.
Я старался не думать, куда пропал Кузька. Хотя вариант был один, и при его обдумывании невольно начинало тянуть в уголках глаз и жутко чесался нос. Неужели вот так всё закончилось? Столько самоуверенности, гонора, знаний и, чего уж, могущества оказались ничем против банального уничтожения места обитания?
Лены нет, Фроська, тапок с так и не переселенной хозяюшкой я последний раз видел в Фламинге, летающий по салону во время погони, тоже, наверное, всё. Кузька. Владимир Семенович тоже, судя по тому, что от его дома осталось и что его не слышно не видно. Кот. Забыл, как его звали. Вроде всё.
А нет не всё. Почему-то я не сразу вспомнил о Фламинге. Будто умерла она уже давно, а фотокарточка, выбранная лишь потому, что на ней моя машина не улыбается, с черной траурной ленточкой уже оторвалась с временного креста и лежит где-то внизу, на холмике из осевшей ржавой лесной земли, присыпанная хвоей. Забыл… Я и про остальных так же быстро забуду? Буду себе спокойно жить, чай пить из кружки и потом: «А кстати, там же была секретарша умная красивая, шоколадки любила, как же ее звали…».
Мда. Коротка человеческая память.
– Руки где помыть можно? – закончил я с курицей и искал, обо что вытереть сальные пальцы, ощущая себя беспомощным, словно девушка, только накрасившая ногти.
– В…, – ответила Елизавета Егоровна, замялась, осматривая единственную комнату и не находя умывальника, на который она хотела указать, – вытри полотенцем.
Я сглотнул глупый вопрос про: «А где взять полотенце?» и вытер руки о скатерть со следами схожих действий. Женщина даже бровью не повела – ей все-равно, из чего я сделал вывод, что избушку домом не считают и все это временно. Интересно, а я тоже «временно»? Что-то мне это ощущение от копья между лопатками совершенно не понравилось. Я ж не оборачивался – не видел, что прям тыкали меня им – только ощущал. Но ощущал настолько четко, что можно было не сомневаться. Сохранялась у меня не смотря ни на что дикая надежда, что всё вот это вот я себе напридумывал, что все как раньше на самом деле. И добрая баба Зина сейчас по голове погладит и все вопросы порешает, и что дальше делать подскажет. И Антон Палыч проснется, мы с ним опять напьемся и завтра на работу, где я буду опять гонять овинников и обнаглевших анчуток. А утром к Саше уеду и до работы ее подвезу. Будни. Счастливые одинаковые дни, где ничего не происходит.
Вдруг, что-то меня насторожило в своих же вялых мыслях. Что-то там было неправильно. Вот оно: «Проснется». Неспящий. Проснется.
Я прислушался – спит! Натурально! Даже храпит! Я машинально привстал с табурета, пытаясь что-то разглядеть, но тут же плюхнулся обратно, расчесывая и так уже саднящий нос.
Зинаида Егоровна усмехнулась уголком рта, не поднимая взгляда от бумаг.
– А, – завел я разговор. Женщина заранее снисходительно заулыбалась, готовясь объяснить глупому отроку очевидное. Но я смог ее удивить. – Как эта избушка сделана? Пеньки же не являются частью сруба – изба на них просто стоит и «живой» не является.
– Каждый пень – голем. Управляющая программа вложена в трещины в стволе. Управление через посредника – видел череп на коньке крыши? А ему команды уже мысленно отдаю. Проверенная веками конструкция.
– А ступа как летает?
– Какая ступа?
– Ну у уважающей себя Бабы Яги есть ступа.
– Так, молодой человек, я не Баба Яга, – Зинаида Егоровна, сняла очки и протерла их краем всё той же многострадальной скатерти. – А Антон не Кощей. И Алевтина не кикимора.
– А кто вы? – я прямо посмотрел ей глаза, выделяя «Вы».
– Мы? – она пожала губами. – Ну не люди, скажем так.
– И не неспящие, – закончил я.
– И не неспящие, – подтвердила она. – Тебе не всё равно? Ты, я смотрю, уже себе всякого навыдумывал – и совершенно зря. Все намного проще и, – она поискала слово, – лучшее. Или хорошее… Как сказать-то… Скоро все узнаешь, не переживай. Еще минут десять.
Я выглянул в окно и отшатнулся – мы ехали прямо сквозь жилые дома. Квартирные интерьеры с ничего не подозревающими людьми, занимающихся своими домашними делами, сменялись улицами с едущими машинами и идущими ничего не замечающими пешеходами. И снова квартиры, офисы, склады. Мы ехали, точнее, бежали через город. И я никак не мог понять где мы – слишком быстро все мелькало и не удавалось привязаться к ориентирам – судя по обилию панельных девятиэтажек, какой-то спальный район из не слишком новых.
Наконец избушка перестала качаться, а пейзаж за окнами замер. Антон Павлович тут же завозился, перевернулся и грузно встал, почесываясь и зевая. Его взгляд упал на меня и широко распахнутый рот тут же захлопнулся, а глаза из разморено-проснувшихся, стали острыми и колючими.
– Доброе утро, неспящий, – я был воплощенный сарказм.
Он, не удостаивая меня больше вниманием, не стесняясь, сбросил треники, влез в брюки, накинул свой извечный плащ, напялил фетровую шляпу и чуть резче чем было нужно сцапал копье. Прошел мимо меня, обдав запахом давно не мытого мужика, открыл дверь, выглянул наружу, кивнул и вышел. В избушку ворвался прохладный воздух с сильным запахом мокрой земли. На кладбище что ли приехали?
– Пойдем, – позвала меня Зинаида Егоровна, кладя на стол передо мной шахтерскую каску с фонарем, – телогрейку накинь – внизу холодно.
Сама она уже была в самом обычном пуховике и накинутой на голову цветастой шали. Вместо фонарика были чуть тлеющие синим глаза.
Я сгреб с вешалки телогрейку, нахлобучил каску и вышел на свет.
И первое, что я увидел – уходящий в тьму гигантский провал. Тут же вспомнилось, что Яга и Кощей являлись хранителями ворот в Царство Мертвых. И вот они – Врата. Смущала только деревянная опалубка котлована, многочисленная строительная техника и рабочие, имитирующие бурную деятельность и старательно нас не замечающих – Вуаль уже была раскинута.
– Нам туда? – спросил я курящего Антона Павловича в попытке выломать пару кирпичей из возникшей в наших отношениях стены.
– Да.
– А что там?
– Увидишь.
Кирпичи даже не пошатнулись. Ну и черт с ним. Я включил фонарик и решительно направился к провалу. Фонарик был мощный, яркий и я сразу захотел себе потом такой же. Потом одернул себя – какое, нафиг, потом?
Я успел сделать пару шагов, как меня ощутимо дернули за воротник и, как кутенка, ткнули носом в служебный лифт, который находился слева. Ну вот, такую пафосную сцену испоганили.
Втиснувшись к рабочим в лифте, поехали вниз. Ехали долго. Клеть иногда раскачивало, скрежетали тросы, а луч моего фонарика, к которому я как-то сразу проникся доверием, метался по неровным стенам – на эскалаторе в метро интереснее было спускаться. Приехали. Интересно, Орфей бы сильно офигел, если б за Эвридикой Харон еще и в лифте его вез.
– Не отставай, – Зинаида Егоровна заметно нервничала и постоянно оглядывалась. Я не отставал, боясь потеряться в этом огромном, достаточно ярко освещенном зале, где сейчас под грохот отбойных молотков, визг болгарок и металлический лязг рождалась новая, очередная станция метро. Мы скрылись в одном из путевых коридоров, идя по высоченным, характерно воняющим шпалам. Я опасливо косился на контактный рельс, хотя подозревал, что он еще не подключен. Но все равно было не по себе – даже забыл про чувство холодка меж лопаток, которое вызывал идущий сзади Антон Павлович со своей зубочисткой.
Освещенный участок кончился. Обогнув застывший горнопроходческий щит, мы, преодолев небольшой завал, пошли по древней на вид штольне, уходящей куда-то вбок. Бетон тюбинга сменился древними на вид подпорками из почерневших бревен, а воздух стал затхлым с сильным запахом грибов и плесени. Приходилось внимательно смотреть под ноги – пол бы неровным с множеством наростов, похожих на окаменевшие корни деревьев. Потолок стал ниже и иногда я стукался об него каской, что психологическому комфорту не способствовало.
Целиком погрузившись в увлекательный процесс переступания корней и пригибания головы, я пропустил момент, когда наша процессия вышла в огромный зал, подсвеченный бледно-зеленым сиянием, исходящим от пушистых заплесневелых стен и потолка, высота которого была, на вскидку, метров десять. В самом центре зала, на холме, стояло огромное кряжистое окаменевшее дерево, тянущее вверх голые ветви. В марках деревьев я был не силен, но судя по толщине ствола, это могло быть только дубом. По всему холму вокруг исполина были разбросаны торчащие гладкие камни, которые, наверняка, стояли не в случайном порядке. Были там и пеньки, такие же окаменелые на вид, но отличимые от камней выраженной шершавостью.
Выглядело величественно и таинственно. Я невольно подался вперед, ощущая выраженную тягу к этому «натюрморту». Шаг, другой, третий. Сбросил каску – мешала, телогрейку. Меня манило к этому дереву, хотелось прижаться к нему, обнять, ощутить щекой его шершавую кору. Я был уверен, что дерево теплое. В ладонях закололи тысячи иголочек, а подушечки засветились. Засветился и холм, начав пульсировать, разгораясь. Чем ближе я подходил, тем сильнее волновалась окаменевшая трава на склоне, поднимаясь и расправляясь. Еще мгновение и она обретет цвет – я откуда-то точно это знал. А чтобы ожило дерево, мне нужно зайти за первый круг камн…
Меня бесцеремонно сильно, но мягко отбросило назад. Свечение сразу погасло.
– Не торопись, малышшшь, – свистящий тихий голос разнесся под сводами. – А то рискуешшшь не успеть.
Я уставился на Виталика, парящего в облаке вальяжно и медленно, даже с каким-то пижонством кружащихся черных зеркал. Он, будто подавая пример «питомцам», расслабленно вращал ключи с брелком «Субару» на пальце и был совершенно не похож на того мертвого паренька с длинной шеей. Напротив, он прямо излучал жизнерадостность, солнечность и беззаботность. Никаких темных хламид – вытертые до белизны джинсы, застиранная майка с уже потрескавшимся от многочисленных стирок принтом «Смешарики» и заношенные светлые пляжные шлепки с потемневшими краями. Несколько портили ощущение черные глаза без зрачков и вьющие вокруг головы черные дымчатые нити, похожие на растянутых пиявок.
– Да что ж тебе неймется то всё, – прошипела Зинаида Егоровна под нос и потом громко, аж в ушах зазвенело от неожиданности, рявкнула:
– Мой Источник! И Хранитель мой!
– Тишшше, Зенаис, тишшше. Ты разбудишшшь его интерес раньшшше времени. Так что, тшшшш! – Виталик приложил длинный острый палец к губам. – Он пока не ваш. И он, – кивок на меня, – не вашш. Он не верит большше вам, Зенаиссс, и теперь не все так просто.
– Это уже не важно, – отрезала женщина. – Мы – здесь, он – здесь, а Он – не здесь. А тебя скоро здесь не будет.
– Ошибаешшься, это вас скоро не будет, – засмеялся Виталик, – я учел свои ошшшибки с прошшлой встречи, а вы – нет.
Зеркала одно за другим стали проявляться вокруг дерева, образуя купол. Вскоре они целиком закрыли холм.
Мне стало сразу как-то одиноко, будто меня разлучили с кем-то близким и родным. Накатила волна грусти и апатии. Руки сами безвольно опустились иссохшими плетями. Я покачался, как деревце и плюхнулся на пол.
– Борись! Ну! – меня дернул за руку Антон Павлович, пытаясь поднять. Я посмотрел на него глазами бассета.
– А зачем? Все вокруг гибнут. Сейчас и вы погибнете. И, скорее всего, я. Ткните меня копьем – давно ж мечтаете. А я вас друзьями считал. А вы меня…
Антон Павлович молча сцапал, присосавшуюся незаметно к моей шее черную пиявку и раздавил в руке. Та лопнула, разбрызгивая вокруг темноту. За что немедленно получил удар протянувшимся в его сторону от духа черным жгутом от духа, который успел принять на мгновение вспыхнувший в левой руке старинный щит. За первым ударом последовал второй, третий и бывшему начальнику вновь, как обычно, стало не до меня.
В голове тут же зашептали прорвавшиеся туда разом голоса:
– Ты мне не нужен – пусти в Источник и иди куда хочешшшь. Я тебе не враг. А они тебя убьют сразу же, как ты станешь не нужшеен. Пусти – и все кончится.
Может я бы прислушался, если бы они все разом не говорили, а так только виски заныли.
– И как мне тебя туда пустить? – отстранённо спросил я, ковыряя камень пальцем, выметая из трещинок пыль и песок – похоже, еще одна пиявка
– Ты должен войти в Источник и просто захотеть, шштобы я воошш…
И ему не дали договорить – сияющее молниями копье прошло сквозь кружащийся вихрь зеркал и ударило в замешкавшегося Виталика, прекратившего летать по всей пещере и сосредоточившегося на охмурении меня.
– Пойдем, – Зинаида со страшными синими глазами, выставив вперед руку, с которой срывались молнии и впивались в черные жгуты, непрерывно пытающиеся пробить ее защиту, добралась до меня и схватила за руку, легко поднимая с пола и встряхивая.
– Не хочу – вы такая же как он.
– Не такая – я человек, – она посмотрела на меня на мгновение ставшими обычными глазами, – да, мы использовали тебя. Но мы – люди. А оно – дух, Они, чистое воплощенное зло, демон, противен нам по определению!
– Получеловек, если уж быть точным. А это не Они, а Ёкай – а ему, как и любому вечному созданию, чуждо понятие добра и зла – он нейтрален и преследует исключительно личные интересы. Зинаис, может хватит врать?
Все в пещере замерло, будто поставленное на паузу, а участники боя уставились на высокого человека в строгом костюме.
– Добрый день, Владимир Семенович, – помахал я свободной, не сдавленной стальной лапищей Зинаис рукой директору. – Рад, что вы живы. А мы тут плюшками балуемся.
– Приветствую, Акхура Мазда, – склонил голову Ёкай, – вы как всегда не вовремя.
Зинаис же не раздумывая саданула по новому участнику молнией, которая просто впиталась в пиджак.
– Стоило попробовать, – пожала плечами Зинаис, продолжая крепко сжимать мое предплечье, которое уже начинало неметь. – Когда-нибудь я тебя достану.
– Я говорил Елену не трогать? Она больше не участвует в Игре.
– Иштар потеряла всё и должна была исчезнуть! Как и прочие. Таковы правила. Ты сам их придумал.
Владимир Семенович лишь развел руками и добавил спокойным голосом:
– Елена. Ее теперь зовут Елена. Больше предупреждать не буду. Ёкай, тебя это тоже касается.
Дух слегка поклонился, а Лена, стоящая за спиной шефа, показала язык кипящей и шипящей Зинаис и тепло улыбнулась мне, помахав рукой. Я ей вяло махнул в ответ, тем не менее, искренне радуясь, что с ней все в порядке.
– Мы можем продолжать? – с холодом в голосе спросил Антон Павлович, рассматривая порванный рукав плаща и поудобнее перехватывая копье, вернувшееся к нему.
– Займу еще минуту вашего драгоценного времени. Зинаис, отпусти Хранителя – он сам должен сделать выбор кому из вас помогать и помогать ли вообще.
– Как будто у него есть выбор – не этому же отдавать силу, – женщина кивнула на парящего духа.
– На самом деле есть. Потому что он так Хранителем и не стал. Намекал я ему намекал, даже прямым текстом подсказал посетить это место без свидетелей, – Владимир Семенович тяжело вздохнул, качая сокрушенно головой. – Оскудоумил род Перуничей.
– Это тот самый храм Совяты? – догадался догадливый не по годам я.
– Не сам храм – он был построен поверх Источника. Спрятали. Но мы нашли, как видишь, – снизошел до пояснений Антон Павлович, – остальные Источники других ваших некогда многочисленных богов мы выпили. А этот уж больно много силы Хранителям давал – не подступится было. Да и Хранители были компетентными, как сейчас говорят.
– Антао сейчас про прадеда Совяту и деда твоего Пырея говорит, – пояснила мне Лена. – Эх, мне б таких Хранителей – сильные, умные, умелые, верные…
Она тоже тяжело вздохнула.
– Сама виновата. Перун о своих заботился, а ты? Одни платья, да храмы Любви. Вот и забыли быстро про тебя, а детей самой нужно было воспитывать и поддерживать, а не сбагрить служителям. Перуну вон до сих пор поклоняются – и Дуб вот он, силой наполнен, аж звенит. Всего пару тысяч последователей, но поклоняются истово. Так бы тоже уже песком все занесло, как твои Ворота.
– Про отца твоего тоже забыли – никто ему не молится и быков в жертву не приносит, – огрызнулась Лена, чьи скулы обострились, а лицо чуть побледнело. – А Храм по кускам растащили в музеи.
– Ты правда думаешь, что я бы дала растащить настоящий Трон? – усмехнулась Зинаис. – А камни пускай тащат – их у нас еще на тысячи лет хватит. И не забыли. Помнят! Любого малыша спроси, и он тебе скажет, кто у нас за молнии. И вот сомневаюсь я, что первым вспомнят Тора или Перуна. А кто отец Русалочки? А кто главный в Царстве Мертвых? Подсказка: прикольный такой фиолетовый тип с горящей головой.
Лене ответить явно было нечего, а я по-новому взглянул на Зинаис и Антео. Полулюди. А полу кто? Боги? И я тоже получается, если я Хранитель, а Хранителями Боги делали своих детей от смертных? Только что мне это дает? Ничего, как минимум пока меня все еще крепко сжимала рука дочери Зевса. Ее бы отвлечь… Потом, пара прыжков – и я внутри круга из камней, где Перун мне поможет. Точнее, я надеюсь на это.
Источник все ещё был окружен куполом из зеркал. Сразу же, как он появился, я перестал ощущать не столько прилив сил, а скорее чувства уверенности в себе и собственного превосходства, которое нахлынуло на меня, когда я оказался в пещере. Отсюда можно было сделать простой вывод, что через него мне не пробиться.
Если до этого я еще прокручивал варианты, где все будет «долго и счастливо». То теперь для этого гипотетического конца сказки нужно было основательно посопротивляться сложившимся обстоятельствам и взбить лапками молоко в масло. В том, что этой шайке-лейке я нужен исключительно для проникновения в Источник, можно было не сомневаться. Как и в том, что без меня они туда не попадут – иначе бы не затевали всю эту возню. С другой стороны, если меня – последнего из рода Перуничей – убить, то что? Игра окончена? И для меня, и для Перуна? Я-то ладно, а вот за прародителя как-то не неудобно. Почему до сих пор не убили? Может тогда Источник просто закроется и никому не достанется? Скорее всего… Ничего-то я не знаю… Хранитель, блин.
Но посыпаться пеплом буду потом. И желательно, пеплом, оставшимся от врагов. Перво-наперво нужно было понять, какую роль играет Владимир Семенович, или Акхура Мазда, как его упорно продолжал величать дух. Пока у меня складывалось мнение, что это вроде рефери на ринге, который орет: «Бокс!» и быстро сваливает за канаты, чтобы самому по лицу не получить. А Лена, полуголая, на своих длинных ногах в руках таблички раундов выносит. Вот они мне враги или друзья? А Дух? Он постоянно твердит, что не враг. И эти двое. Нет, эти точно враги. Они уж наверняка всегда знали, что я – Хранитель. И повестка после армии была не случайна, и Антон Павлович, в качестве начальника, который непонятно чем занимался в рабочее время. И все задания, и «случайное» знакомство с Зинаидой Егоровной, и прочие неслучайные случайности. Не стоит забывать и про еще одну явную «членку» банды Черная кошка и одну неявную. Где они, кстати?
Не успел я подумать о Алевтине и Елизавете, лицо директора стало задумчивым, и он начал осматриваться по сторонам. Совпадение, или он мысли мои чита…
Грудь директора налилась светом и в ней образовалась большая сквозная дыра, в которой была видна сосредоточенная Алевтина Егоровна, изрекшая:
– Надоел. Давайте уже все быстро порешаем между собой, как всегда решали. Дух, есть возражения?
– Нету, – улыбнулся Виталик, – и хлестнул по новоприбывшей черной плетью, которая обогнула Лену и ударила в подставленный за мгновение до удара щит Антона Павловича.
– Алео, ты все сделала?
– Да. Минут сорок у нас есть.
– Отлично. А теперь, Ёкай-Они, улыбнись, сейчас вылетит птичка! – Зинаис хищно улыбнулась и кивнула сестре.
Я на мгновение ослеп от всепроникающего света, который горячей волной пронесся сквозь тело. Когда я проморгался и вытер слезящиеся глаза рукавом, диспозиция изменилась. От показного спокойствия духа не осталось и следа.
– Хшшшшшшш, – шипел яростно Виталик, истерично сбрасывая с себя жидкие капли, в которые превратилась его одежда. Такая же участь постигла и все зеркала – то, что от них осталось, покрыло неровными наростами камни, медленно остывая и все еще светясь и переливаясь от жара.
– Даже еще один заряд остался, – прокомментировала Алевтина Егоровна, или все-таки Алео, рассматривая жезл.
Олимпийцы расслабились и, посмеиваясь и тыкая пальцами, обсуждали полное отсутствие половых признаков у голого растерянного духа. Короче, уже во всю лавровые венки примеривали. А фиговые листки не хотите примерить?
Даже моя мучительница чуть ослабила хватку, и я понял – это мой шанс. Сразу зашел с козыря, наверное единственного, который сейчас был у меня на руках.
– Баба Зина, – прохныкал я, подергивая рукой. – Бооольно!
– А? – на мгновение через каменную маску постаревшей полубогини, проступила та самая бабушка, у ног которой я сидел, как кажется, тысячу лет назад, – рука ее разжалась.
И я побежал, молясь всем, кто меня слышит, чтобы только не поскользнуться на скользких стеклянных лужах. Осталась пара метров до первых обгорелых пеньков, видимо, оставшихся от идолов. Интересно, тех самых, которых князь Владимир «сокрушал»? Да нее, это ж далеко отсюда было, если «Повести временных лет» верить. О чем я опять думаю, а? Тут надо думать, успею ли и что потом буду делать. Но я увидел, как наперерез огромным прыжком метнулся Антео, сейчас действительно похожий на античного героя, и «потом» под угрозой.
Внезапно, на его пути встала Лена. Она крепко зажмурилась и прижала руки к телу. Как она переместилась из угла, где сидела на полу, тряся головой, я пропустил, но столкновение вышло знатное. Лена отлетела в сторону, ударилась о стену и осталась лежать, переломленная пополам в области поясницы. А воин, не удержавшийся на ногах — давал о себе знать возраст, видимо, кубарем полетел на пол, выпуская копье.
Этих секунд хватило – я оказался в круге. Сразу пришло ощущение неуязвимости и вседозволенности. Казалось, я могу одним движением пальца размазать пришельцев в тонкий кровавый блин. Даже попытался рассмеяться и сказать что-нибудь обидное замершей Зинаис, но не смог. Меня накрыло целым ворохом образов, ворвавшихся в мозг: вырастающий из ростка дуб, меняющиеся с дикой скоростью времена года, вырастающий вокруг лес, люди, капища, храмы, запах костров и свежей крови, мычание забиваемых десятками животных и предсмертные крики людей. Воздвигались и рушились храмы, вырастали и опадали холмы. Лишь дуб был неизменен и несокрушимо стоял, подпирая ветвями небо. И с каждой показанной сцены, слетала одна тень, встававшая рядом. Сотни, тысячи людей, голых, разодетых в зверине шкуры, драгоценные богатые одежды, костюмы-тройки и спецовки; старых, молодых, совсем детей и седых согбенных старцев. Все они что-то злобно орали мне, пытались ударить посохами и палками. Рычали и бились на цепях псы, надсадно каркали огромные иссиня-черные вороны. И лишь двое из всех не бесновались за пределами круга из мерцающими злыми глазами полупрозрачными идолами. Одного я знал – дед Пырей. Второго видел впервые – старик с длинной, до пола, седой бородой, в простом рубище, подвязанном пеньковой веревкой с разлохматившимися концами. У обоих на лицо было фамильное сходство. Да и я плюс минус также буду в старости выглядеть, если доживу, само собой.
Они спокойно переступили границу и подошли ко мне.
– Явился не запылился, – сказал дед и отвесил мне звонкий подзатыльник. – Выпороть бы тебя, да ремня под рукой нет, а руку мозолить о твою каменную задницу… Дал же бог внучка идиота.
– Охолони, Пырей, – незнакомый дед дернул вновь занесенную руку, – послушаем отрока, может чего скажет в свою защиту. А то и так умишком слаб, а ты и оставшееся выбьешь.
– А что говорить? – сказал я, потирая ноющий затылок и пытаясь унять головокружение, – умер ты и меня бросил. Одного. Научил ты меня чему? Передал знания? Да хоть рассказал, кто я и зачем? Только со своим любимым Малым народом и возились всё время.
Дед требовательно посмотрел на Пырея.
– Ну, отвечай.
– Сам же знаешь, – мой дед отвел глаза, – подловили они меня, на гордыне сыграли. Все по правилам сделали. В честном поединке. Не собирался я мальчонку бросать. А что с народцем знакомил, так с Хозяином хотел познакомить, а он вишь, сам познакомился и без меня. Думал, хоть от него уму разуму наберется. Не вышло и этого. Говорю же – бестолочь. Выродок!
– Но-но, – погрозил дед, – поаккуратнее со словами. Сам же сына не родил.
– Не родил, – сокрушенно покачал головой Пырей. – А дочка на стороне нагуляла, да сгинула по глупости. Дура.
– А ты б ее лупил поменьше, так и не сбегла бы. Ну что, внучок, понял, кто ты теперь?
– Последний Перунич? Хранитель последнего оставшегося Источника и древнего Дуба-Вместилища мудрости предков, – я как на уроке отвечал заученное, не совсем вникая в сказанное.
– Ну вот, – усмехнулся дед, тряся бородой, – а ты говоришь «тупой». И понимаешь, что теперь ты должен?
– Не допустить в Источник чужих.
– Еще?
– Эм, – задумался я. – Захватывать чужие Источники?
– Ну, – поморщился дед, – про это забудь. – Эллинам, Островитянам и Людоедам ты тут не соперник. Подскажу, ибо не очевидно – не ссориться с Хозяином. Как вон эти.
– Толку от вашего Хозяина? Если даже о его судью, или представителя, или эмиссара, кто он там, спокойно ноги вытирают. И где он сам вообще? Или просто смотрит, развлекается?
Дед засмеялся, мелко затрясясь. Даже Пырей улыбнулся.
– А ты еще не догадался, да?
– Нет.
– Ну смотри, что сейчас будет.
В зале на мгновение потемнело, и на том же месте, где и до этого, снова возник Владимир Семенович и Лена. Увидев меня в круге, он ехидно улыбнулся.
– Добрался?
– Лена, спасибо, – я сразу чуть поклонился древней богине. – Да.
– На здоровье, – отмахнулась она.
– Так и будешь дублей посылать? – спросила Алео, – сам явиться боишься?
– А зачем? – удивился Владимир Семенович.
– А как же правило, где Хозяин лично должен приветствовать нового Хранителя? Опять «мои правила – хочу и нарушаю»?
– Точно так.
– Акхура Мазда, – вмешался дух, уже начавший обрастать новой тьмой, решив не возвращаться к неуместному здесь и сейчас «луку», – вы всегда соблюдали все придуманные вами же правила, а тут – уже второй раз нарушаете. Нехорошо это. Игроки будут недовольны.
– Третий, – поправила Зинаис, – там еще был запрет на прямую помощь в Игре.
– Четвертый, – добавила Алео, – явление смертным в явном облике.
– А вот такого правила нет, – заметил нахмурившийся Владимир Семенович. – В каком виде хочу, в таком и являюсь.
– Ну хоть помощь не отрицаешь, – Зинаис говорила за всех, а Антао и Алео встали за ее спиной.
– Без меня бы вы его уже сожрали.
– А это уже наше дело – потому что все в пределах правил. Ну так будешь проводить официальную церемонию представления?
– Почему бы и нет?
И тут же, рядом с застывшим манекеном Владимиром Семеновичем, возник Кузька. А через секунду, таким же манекеном замерла и Лена, а за спиной Кузьки появилась Фроська, в этот раз серьезная и на себя совсем не похожая.
– Живой! Живой, колобок шерстяной! А я думал, как Фламинга погибла, без дома ты развоплотился!
Меня накрыло волной радости, аж глаза намокли. Живой… Как же мне этой ходячей язвы не хватало, как бы ни хотелось в этом признаваться. Я ж его похоронил уже… Чуть не кинулся его тискать, но он, почуяв, что я сейчас из круга выскочу мне рукой знак: «Стоп» сделал.
– Ну это, – он откашлялся, – приветствую тебя Хранитель. Ты доказал, что достоин принять честь защищать и оберегать пристанище своего Бога-покровителя Перуна. Я, как Хозяин, подтверждаю твои полномочия.
– На колени встань, бестолочь – с тобой сам Хозяин Земли говорит, – ткнул меня в бок Пырей, и я подчинился, встав на одно колено. – Повторяй: «Приветствую, Хозяин. Благодарю за оказанную честь».
Я повторил.
– Хозяин, – хихикнула Зинаис, – какой же он Хозяин, так, хозяюшка.
– Прояви увашшение, Древняя, – зашипел Дух.
– А че его уважать? Правила не соблюдает, в дела Игроков вмешивается, любимчиков выгораживает.
Дух подумал и промолчал.
– Ну все, с ритуалами закончили? Мы можем его убить уже и получить доступ к Источнику? – Антео покачал копье в руке.
– Он будет защищаться, – сказал Кузька.
– Ничуть не сомневаюсь, к счастью, ни Пырей, ни ты, ничему серьезному его не научил. Даже артефакты ему не передали. Так что, шансов у него нет. Сейчас с уважаемым, – кивнула Зинаисна духа, – разберемся и Источник заберем. А то надоело быть старой, – внезапно плаксивым голосом пожаловалась женщина. – Антео вон вообще одряхлел, даже спать начал, как смертный. Напомню, Хозяин, что ты вмешиваться в прямой конфликт не можешь. Они, ты готов?
– Пошшшти, – прошипел дух, вокруг которого вновь начали закручиваться темные вихри и проявляться единичные черные зеркала.
– Кузь… Хозяин, мы можем поговорить?
– Давай поговорим, – вздохнул Кузька, – нет возражений?
– Да говорите уж, – махнула рукой Зинаис, а дух согласно кивнул.
И мы оказались внутри Фламинги, сидя в продавленных креслах. Я поерзал, привычно устраиваясь поглубже, чтобы колено не цепляло торпеду, погладил руль.
– Она мертва?
– Ну, если то, что с ней стало, можно назвать «мертвая», то да. И сразу скажу – я ничего сделать не смогу.
– Жаль.
– Жаль.
Мы помолчали.
– А как ты Иштар спас?
– В тело своей дочери смог её поместить. Они там вместе живут – тесновато. Вот я Лену ей и выдал, как игроки перестали ворчать. Сущность то уже из Фроськи не забрать, но хоть так.
– Фроська – твоя дочь? А то вы там с ней…
– Ну, – чуть засмущался Кузька, – весь Малый народ – мои дети. – Я их создал по образу и подобию своему. Они – истинные жители Ойкумены. А вы – завелись случайно… Сперва думал уничтожить, как угрозу всему моему миру в целом и для меня – в частности. Но потом решил, что быть неуязвимым и всемогущим – скучно. А скука – главная проблема долгоживущих. А так, вроде остринка появляется – а от нее и стимул не стагнировать и самосовершенствоваться. Ибо, как говорили игроки в одну популярную в свое время игру, пока ты спишь, другие – качаются.
– Ты не бессмертен?
– Я жив, пока жива планета – это мой дом. Если разрушить мой дом – я умру, как умирают мои дети, когда разрушают их дома – просто масштаб другой. Когда Звезда погаснет, а она погаснет, то не станет и меня. Так что – нет, не бессмертен.
– А боги и хранители?
– Смертные – единственный их шанс продолжить жизнь – чужие источники.
– Ммм… Это кнут. А пряник?
– Победитель Игры, оставшийся последним, станет равным мне по силе.
– И сможет бросить тебе вызов?
– И сможет бросить мне вызов и стать новым Хозяином.
– Но ведь Зинаис это дочь Зевса, Хранительница, а кто получит силу? Зевс?
– Ты при входе в Источник должен был встретиться со всеми родовичами.
– Ну, вроде как.
– Неужели ты не понял, кто был тот старичок?
– Совята, мой прадед.
– Придурок, – засмеялся довольно Кузька. – Перун это, собственной персоной. Умерли все те, кто давным-давно начинал Игру: и Зевс умер, и Аматэрасу, и Абасси. И еще тысячи разных больших и малых богов, как вы их называете. Ты, кстати, еще потомков Абасси не видел – напрочь отмороженные. Они бы с тобой церемониться не стали. Зинаис и Ёкай бы тебе ангелочками показались. Так что, не успел вовремя долголетие продлить – и всё, добро пожаловать в клуб неудачников. Чего думаешь, Зинаис так торопится – не так уж много Источников осталось с Хранителями.
– А что, если Источник без Хранителя останется?
– А ничего – нельзя в него попасть будет. Никак. Если род угас, то все. Вон как у Иштар ворота – стоят, а выпить нельзя.
– Именно поэтому, Антон Павлович тогда так на тебя орал, что я умер?
– Ну да. Ему Зинаис таких пистонов вставила. А они ж в тройке сильнейших уже – вовремя догадались сообща действовать. Сейчас вот очередь Зинаис омолаживаться. Потом – Антео. В принципе, могут уже сейчас мне вызов кинуть, если объединятся с остальными… Уже угрожали мне этим. Видишь, как дерзят? Совсем стыд потеряли.
– А какой следующий источник?
– Аркаим. Слышал? Но там Хранитель серьезный. Решили сперва Перуна скушать.
– Ты так говоришь, что я уже всё.
– Прости, но ты и так уже всё, – он грустно на меня посмотрел. – Я и так влез больше чем мог, пытаясь тебе помочь. Дед твой всегда с моими детьми ласков был, на одном языке с нами говорил. Должны мы ему были. Вот и я… Да не вышло. Времени мало было. Прости.
– И что, никак не спасти Источник?
– Нет. Они все сделали, чтобы ты стал Хранителем. Теперь, есть кого убить. А значит…
– Понятно. Но я хоть могу защищаться?
– Конечно – вся сила Источника в твоем распоряжении. Только не умеешь ты ничего серьезного.
– А ты обещал меня огненной штуке научить, ну которая нас чуть не сожгла, – напомнил я. – Еще говорил, что сил не хватит на нее. Теперь то хватит.
– Угу, – Кузька потер руками, – давай учиться тогда – может хоть одного из них сожжешь. Алевтину выбирай – она самая слабая. Вся в отца – вечно вторая во всем.
Мы вернулись обратно в самый разгар боя, когда вновь голый дух, истекающий тьмой из многочиленных сквозных дыр в теле, пытался втянуться в открывшийся пролом в виде черного окна.
– Алео, держи его! Такой шанс! – азартно орала Зинаис, полосуя молниями тело Ёкая. – Элишева, подкачивай её силой! Вырвется!
– А вот и мы, – громко сообщил Кузька, громко хлопая в ладоши так, что вздрогнули своды.
Алео, держащая светящуюся сеть, не устояла и плюхнулась на попу. Елизавета Ильинична, присоединившаяся в наше отсутствие, даже не дернулась, а лишь устало встряхнула руками, из которых все еще вытекали капли силы, видимые как голубые парящие брызги. Дух, ухнув на прощанье, всосался в портал, который тут же закрылся.
– Вромомона, – выругался Антео, вставая и отряхиваясь. Найдя улыбающегося Кузьку глазами, он погрозил ему кулаком. Тот в ответ показал ему средний палец.
– Последний вопрос, – шёпотом спросил я Кузьку, наклонившись к нему, – почему Кузька?
– Акхура Мазда за шесть тысяч вёсен уже надоело, – прошептал он в ответ. – А это созвучно. «Кузьма» сперва выбрал с подачи Пырея. А потом вот еще укоротил.
– Ну что, наворковались, голуби? – Зинаис была сосредоточена, несмотря на игривый тон. – Начнем уже, Хозяин? Пить хочется.
– Могу я попрощаться со своей девушкой?
Женщина махнула рукой, мол, конечно.
Я достал телефон и отправил коротенькое сообщение: «Прощай». Пускай сама себе чего-то напридумывает, куда я пропал – у женщин это хорошо получается.
Потом убрал телефон, все-таки обтискал вырывающегося Кузьку, подошел к Дубу, обнял его, вбирая в себя всю силу, накопленную за тысячелетия и повернулся к врагам.
– После твой смерти обратно все в Источник вернется, – прокомментировал снисходительно Антео, – зря стараешься.
А я готовился. За моей спиной встали притихшие предки. Грустный дед, одобрительно похлопавший меня по плечу, Перун, показывающий мне большой палец. И все остальные, больше не кричащие на меня, а склонившие почтительно головы.
– Так говорите, если не будет Хранителя, в Источник будет не попасть…
– Эй, – забеспокоилась Зинаис, – ты чего там задумал.
А я спокойно, сосредоточено строил, только что показанный Кузькой конструкт. Пальцы начало печь – значит, все верно делаю. Каждое следующее движение повышало температуру – в стремительно чернеющих от жара ладонях заклубился увеличивающийся на глазах сгусток магмы. Волосы трещали, плоть горела, а я улыбался, не чувствуя боли. Наконец я всё понимал и все знал. Всё встало на свои места. Жаль, не почесать напоследок нос.
– Даже так? – удивился Антео, закрывая женщин вспыхнувшим щитом.
Вся сила была вложена в единственный удар, но я не боялся промахнуться – ведь целью его был я сам.
(с)Vombat (aka UrsusPrime aka JackMcgee) 2022-2023
Маленькая пояснялка по именам и участникам.
Антео (Антон Павлович) – с греческого «Вступающий в бой» – владеет копьем Ареса.
Зинаис (Зинаида Егоровна) – с греческого «Принадлежащая/посвященная Зевсу». Повелевает Молниями.
Алео (Алевтина Егоровна) – с греческого «Отражающая, отбивающая» – владеет сетью Посейдона.
Элишева (Елизавета Ильинична) – с иврита «поклявшаяся богу».
Акхура Мазда (Кузька, Владимир Семенович) – дословно с древне-персидского, «Творец», «Хозяин».
Иштар – аккадская богиня плодородия и плотской любви.
Перун – с древнеславянского «гром», верховное божество славянской мифологии.
Абасси – верховное божество африканских племен, «создатель земли и неба».
Цукумогами (Фламинга) – с японского – дух вещей. Дух может принимать любую форму и служить владельцу, выбранному по своему желанию.
Ёкай (Они) – в японской мифологии, собирательное понятия для всех духов. Не хорошие и не плохие, и сами выбирают, какими им быть в зависимости от своих личных желаний. «Они» же – злобный мстительный дух, в который может переродится ёкай. Служит Аматэрасу, являясь Хранителем.
Угнайкё (парень с посылкой) – с японского «дух багрового зеркала» – злобный цукумогами-зеркало, связанный с миром демонов. Как и любой цукумогами, может сам выбирать себе хозяина.
Айна («одеяла») – с японского «настоящий народ». Самоназвание населявшего японские острова древнего народа. В настоящее время, почти вымерли. Здесь они представлены в виде злобных духов на службе Ёкая.
Аматэрасу – с японского «сияющая в небе», верховное божество японской мифологии.
Юкки-онна (антагонист Фламинги) – с японского, «снежная дева», ёкай, повелительница снега и холода. Была одним из Хранителей, действующих заодно с Хранителем Аматэрасу.
Хуссетсхере (то, что жило в церкви) – с вомбатского «главзлобкракозябра». Выдуманный Хранитель источника Сатанистов, который Кузька разрушил сам, ибо нефиг. Почему Элины не забрали этот Источник себе – тайна, покрытая мраком.
Автор публикации
