Что роднит Неспящих с нечистью? Нет, не всякие способности и умения, хотя и они тоже. Но главное – мы не любим, когда нас замечают. Мы за скобками. Нам там тепло, уютно и мухи не кусают. Особенно просто быть незаметными ночью. Ночью человек склонен все непонятное списывать на «послышалось», «почудилось», «ща свет включу и все исчезнет» и, мое любимое: «утром посмотрю, что там упало». В большинстве случаев, действительно послышалось, почудилось. И при солнечном свете действительно исчезает чаще всего.
Вот только не всегда.
Сегодня я был электриком. Шуршучий серый комбез был мне великоват и сидел мешком, штанины я закатал, чтобы не наступать на них пятками, а кепка терла перемычку между ушами и головой – без понятий как это место называется. Многочисленные карманы, натыканные на каждый свободный кусок ткани, были набиты разнообразными ключами, болтиками, винтиками, а индикаторная отвертка была представлена аж в трех вариантах. Под пальцами в боковом глубоком кармане, как четки, перекатывались россыпи клемников, а в правом гордо обитал цифровой мультиметр. Вообще то, днем я по вызовам не ездил. Но Антон Павлович все еще находился в подзатянувшемся отпуске по состоянию здоровья и, собственно, вот.
– Убери её, – глухо проворчал Хозяюшка, комкая в руках шапку, поглядывая на безвольного электрика в майке и трусах, положенного на диванчик. – В бальной зале сидит. Чернавка – сразу увидишь.
Ему было неприятно разговаривать со мной – боялся, хотя и скрывал это. Привык тут быть сам с усам на всю огромную старинную купеческую усадьбу – будто он хозяин тут единоличный. Даже облик купца принял – смотрелся при этом призабавно. Но хозяин не хозяин, а пришлось к нам на поклон идти.
– Уберу, уберу, – пообещал я, мысленно переименовывая «бальный зал» в операционный зал номер два.
– А потом сам убирайся, – все-таки не выдержал он, ткнулся по привычке в стену и лишь отлетел назад, ругаясь и чеша лоб.
Я зло усмехнулся – здание я запечатал заранее. Никто отсюда пока не выйдет. И не войдет. Так что следовало поторопиться.
В операционном зале было шумно и многолюдно. Ряды сидений были полны посетителей, изредка переводящих взгляд со своего талончика на экраны, где отображалась очередь, и назад, будто еще не выучили номер наизусть. Многие сидели с головой погруженные в телефоны и лишь несколько ретроградов держали бумажные книги.
Появление электрика вызвало кратковременный интерес, впрочем, мгновенно угасший. Всегда работало и будет работать. Раб, разносящий патрициям вино, прогуливающийся Даунинг-стрит со скучающим видом полисмен, прошедший мимо смотритель в музее, незнакомый врач, заглянувший в палату, курьер службы доставки. Мы рядом, мы заметные, но не интересные.
Хозяюшка сказал, что чернавка появилась три дня назад – каждый день в зале сидит от открытия до закрытия. И все три дня в зале скандалы, ссоры, вчера даже до драки дошло. Операционистки на ровном месте ошибаются, люди документы теряют, одну женщину, которая просидела два часа в очереди, а потом пропустила вызов, вообще с инсультом увезли.
Заняв место у электрощитка – электрик я или нет, аккуратно осмотрелся. Вот она – бабка неопределенного возраста. Именно бабка – не пожилая женщина, не пенсионерка, а бабка. Согбенная, обмотанная тряпьем, на которой трудно сфокусировать взгляд. Из тех, которые ездят в общественном транспорте по утрам в час пик, которые сидят в очереди ко всем врачам сразу, которые на кассах расплачиваются мелочью из кошелечка, те, которые будто специально напрашиваются на скандалы, словно питаясь человеческим раздражением и злобой.
Разрешите представить – Лихо.
Нечисть меня пока не заметила, но что-то явно почуяла и заерзала, поплотнее запахнулась в безразмерную шаль и нервно затопав ногами.
Ты сиди, сиди, на номерок смотри, а не по сторонам. Как бы поближе то подобраться – чтобы сразу и наверняка бить.
Ага, вон рядом выключенный терминал оплаты пошлины с листком «Не работает». Сейчас я его буду «чинить».
Из-за кадки с искусственным фикусом высунулась бородатая морда Хозяюшки – ишь, контролирует, наблюдает.
– Кыш! – одними губами сказал я, – спугнешь!
Эта секундная заминка стоила мне тут же обильно закровоточившей раны из располосованной спины. Заметила всё-таки, тварь. Не получилось по-тихому…
По лицу мазнуло мягкими перьями, а по залу словно прокатилась мягкая плюшевая волна, заставляя людей отворачиваться обратно от сияющего голубоватым светом парня в спецовке и огромной черной тени, стремительно ползущей по подвесному потолку между провалами ламп.
Любимое заклинание домовых использовалось активно и нами. Главный его плюс – работа по площади, оно не требовало расхода энергии, безвредность для людей, и то, что на нас и на нечисть оно не действовало. А вот любимые мной «снежки» на нечисть действовали прекрасно. Правда, как и на все остальное – при промахах в пенопластовых панелях оставались вполне настоящие дыры. Все мои попытки прикрутить самонаведение к боевым конструктам заканчивались ничем – что-то я не так делал, а ни Кузька, ни Антон Павлович помогать мне не спешили. Последний заявил, что это невозможно. А вот Кузька просто сказал: «Еще молоко на губах не обсохло таким заниматься». Так что занимался из чувства «на зло обоим».
Некоторые «снежки» все же попадали, вырывая из тьмы целые куски. Рваная клякса, истекающая черным паром, шлепнулась на пол и резво, словно большая летучая мышь, цепляясь когтями, поползла к окну.
Ползи, ползи, трать силы. Лихо с размаху наткнувшись на барьер, отлетела назад, яростно зашипев и брызгаясь черными протуберанцами из рваных ран. Не тратя больше не мгновения, поняв, что путь к спасению лежит только через мой труп, она развернулась и бросилась в атаку, распахивая свои крылья и гипнотизируя провалами на месте глаз на очень длинном пепельно-сером жутком подобии лица.
Короткий взмах руки, отправляющий прямо в морду Элксил, дикий, на ультразвуке вой, негромкий хлопок и лишь стремительно рассеивающиеся черно-красные искорки на месте страхолюдины. Я не рискнул впитывать накопленную нечистью силу – она была какая-то неправильная, невкусная, прокисшая – тут даже кетчуп не поможет. Соблазн конечно был – резерв бы заполнился «под крышку». Но я рисковать не любил – в парке доберу с мышей что истратил.
Неприятный мохнатый серо-зеленый шарик повисел еще пару секунд и растаял.
Осталось поискать заклады – иголки в стенах, воткнутые в косяки ножницы, заткнутые в неприметных местах булавки, вымазанные в крови. Сама эта дрянь не заводится – её приманивают. Наверняка, какой-то обиженный клиент не пожалел времени и сил на такую своеобразную месть.
– Хозяюшка, поможешь заклады найти? – ну не поисковик я, не умею.
Но он отчего-то не спешил ко мне, а так и сидел в углу, злобно лупая глазами – за поврежденный потолок обиделся или за святую воду?
Я не спешил снимать Вуаль и прогуливался между безразличных ко мне людей, крутя головой вокруг. Три иголки я нашел сам. Но должны быть еще – чесался нос, а это явный признак.
– Эй, из Горсвета! – я вздрогнул и крутанулся на месте, тут же вспыхивая щитом, – и так расслабился в начале, за что и поплатился саднящей спиной.
Парень лет четырнадцати показывал рукой на одно из кресел.
Я подошел, присел на корточки и уставился на комок жвачки, аккуратно приклеенный снизу, с торчащим из него ржавым гвоздем. Гвоздь тут же вспыхнул белым бездымным пламенем.
– Как увидел?
– Он засветился, когда вы молниями начали кидаться в слендермена.
– Есть еще?
– Да.
– Показывай.
– А вы из Дозора, да?
– Нет.
– А! Из Инквизиции значит.
– Нет.
Я взял со стойки один из брошенных «номерков» и ручкой на пружинке написал адрес нашего офиса.
– Зайди сюда. Тут тебе на все вопросы ответят.
– А что сказать?
– Скажи, что не спишь с детства и тебя хотят экспериментальными методиками лечить, которые помогут, и ты станешь как все. Ты же не хочешь быть, как все?
– Теперь нет.
– Только учти – мы не супергерои, не Дозоры, и даже не вольные каменщики – мы еще одна госструктура, где работать и учиться нужно много, а платить тебе будут мало.
– Учту.
Я махнул рукой, снимая Вуаль и ушел, глядя, как парень старательно фотографирует бумажку на телефон.
Ну а что? Поисковики тоже нужны, пускай и такие слабенькие – местного Хозяюшку он в упор не видел.
– Тебе спину обработать? – все-таки выглянул «купец» из стены. Барьер уже был снят – морок мороком, но, когда люди не могут в открытую дверь зайти, это странно смотрится.
Я, кряхтя и ругаясь, стягивал бурую от крови спецовку.
– Не нужно, ща целителям покажусь.
Соврал – нам целителя так и не дали в медпункт, мол, на двух оперативников жирно будет. Мол, если что, и нужно будет как Ивана Царевича изрубленного по кускам собирать, то в центральный офис за триста километров – милости просим. В итоге, ставку между собой поделили кадровики.
Мне просто не хотелось задерживаться в этом старом душном здании – хотелось на свет, погулять по осеннему парку, похрустеть первым ледком на лужах и съесть какую-нибудь самсу. Чтобы горячая, чтобы в салфетке, чтобы много непонятного острого мяса, осыпающегося кунжута и крошащегося слоеного теста, на которое будут слетаться воробьи.
– Ну, это, благодарю, Неспящий, – как же ему эти слова тяжело дались.
– Зови, если что. Извини за потолки.
– Да чего уж.
Через тяжелые высоченные парадные двери, я вышел на улицу и глубоко, полной грудью, вдохнул прохладный воздух. Хорошо. Сзади кто-то ойкнул и я, повернувшись, успел поймать дверь, которая чуть не придавила девушку с стопкой папок в руках. Девушка недоверчиво посмотрела на дверь, на меня, и почему-то замерла на месте. Так мы и стояли – я, держа дверь и она, стоя в проходе.
Вдруг у нее зазвонил мобильник, она, кое-как перехватив папки, достала его и ответила, вернувшись в холл.
По идее, дверь можно было отпускать и идти по делам. Но я видел её внутри, нервно потряхивающую волосами, собранными в длинный до плеч хвост, и посверкивающей на меня круглыми очками.
Физиогномистом я не был, но почему-то твердо уверился, что эти быстрые кидаемые на меня взгляды означали: «Подожди, не уходи». И я стоял, и как дурак, держал двери, через которые шли люди, косясь на меня. Некоторые благодарили.
Через пять минут она всё же наговорилась и вышла из здания, мельком глянув на меня. Затем тряхнула своим хвостиком, что видимо означало какое-то принятое решение, и не спеша, давая мне шанс ее догнать, пошла по улице той походкой, которая просто не давала никакого иного выбора, как следовать за ней. Ну, вернее, это я сам себе придумал, но девушка была диво как хороша и манила именно странностью нашего знакомства.
Мы перешли дорогу и пошли по улице. Я отрицательно покачал головой Фламинге, которая уже завелась, видя мое приближение.
Пока мы куда-то шли, я пытался трезво оценить происходящее. Почему я решил, что эта изящная невысокая девушка в короткой кожаной куртке, которая давала возможность целиком насладиться обтянутыми джинсами бедрами и чуть, на мой вкус, худыми ногами, желает, чтобы я шел за ней? С чего я вообще это взял? Но хвост уверенно качался в шаге от меня, и я шел за ним как тот осел за морковкой.
Тем временем, мы пришли на автобусную остановку. Молча дождались автобуса, пропустив две маршрутки, и зашли внутрь. К тому времени, я уже отобрал у нее тяжелые папки, не встретив никакого сопротивления. Оставалось лишь сокрушаться, что давно не решился на это – как она их вообще тащила? Не тяжелые, но неудобные и норовящие все время выскользнуть. Я все еще оставался позади. Просто стоял за ней и млел, рассматривая шею, плечи, ушки и легкий пушок на краях щек. Она тоже лишь косилась на меня, задевая меня волосами и принимая правила игры. Стояли мы почти вплотную, прижатые другими пассажирами, и я ощущал её тепло, балдея от этого незнакомого ощущения близости к женщине.
Ехали минут тридцать. В автобусе было душно, папки, которые удалось пристроить подмышкой, постоянно пытались упасть, и я их непрерывно поправлял второй рукой, рискуя упасть сам при очередном маневре. Еще кондуктор, пухлый дядька с валидатором, постоянно шастал мимо меня, немилосердно пихая и толкая. Правда, каждый толчок позволял законно прижаться к ее, ну пусть будет, спине, снова и снова успеть понюхать ее волосы, чуть заглянуть в очки, где можно было увидеть ее красивые глаза. И мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Но вот она порывисто развернулась, задев меня плечом и, не удостоив взглядом, начала интенсивно протискиваться к выходу. Естественно, я последовал за ней.
Мы вышли в одном из новых спальных районов. Асфальт и плитка, вздымающиеся ввысь свечки домов, толпы людей, машин и лишь единичные чудом выжившие тощие деревца-саженцы и жухлые пятнистые газоны.
Дойдя до забора, ограждающего целый квартал, она пикнула ключом, подождала пока я открою калитку и вошла. Действие повторилось с подъездной дверью. Потом, дверью в лифтовую. Она, по-моему, даже расстроилась, что в лифт дверь открывать мне не пришлось.
Дверь в квартиру открыл, конечно же, я. И даже закрыл, провернув барашек два раза. Сняли обувь. Успел еще порадоваться, что носки сегодня одел новые – как чувствовал. Еще заметил, какие у нее маленькие стопы – сразу захотелось их взять в ладони и помять хорошенько. И пальчики такие аккуратные… Чтобы я сделал с пальчиками? Задумавшись, сгрузил осточертевшие папки на пуф, снял куртку и бросился к очередной двери в ванную, около которой она терпеливо меня ждала – игра продолжается. Помыли руки, старательно не глядя друг на друга и сохраняя выбранную позицию «я – сзади». Было крайне волнительно вытягивать руки к крану, прижимаясь к ее спине и фактически обнимая ее за талию. Сердце, которому и так было тесно в груди, стучало все громче, а мурашки табунами сновали по позвоночнику. Я постоянно облизывал пересыхающие губы и думал, за что мне это. Почему я и кого благодарить.
Пока я переваривал свалившиеся на меня ощущения, она вдруг развернулась ко мне лицом и оказалась в непозволительной близости от меня. Руки автоматически сомкнулись на талии, прижали еще ближе, хотя, только что казалось, что ближе и уже невозможно. Сердце заявило, что оно всё и попыталось остановиться, а время замерло и растянулось, как часы на картинах Дали. Она рассматривала меня, а я рассматривал её – игривые чуть прищуренные глаза, острый носик, сжатые губки, к которым я, не выдержав притяжения, потянулся. Но она неуловимым движением вывернулась и сбежала на кухню. А я сразу же поплелся за ней – у меня уже выработалась привычка и без нее спереди мне уже было холодно и пусто.
На ужин были котлеты из коробки и разжаренная вареная картошка с открытой мною банкой маринованных опят. Она сперва сама открыла дверь холодильника, но я так ей посмотрел в спину, что она тут же ее закрыла и дала мне шанс выполнить условия игры.
Все время, пока она колдовала у плиты, я стоял у нее за спиной. Она была не против и периодически прижималась ко мне на мгновение, заваливаясь назад и быстро выпрямляясь снова, будто так проверяла, что я еще там. Хотя для этого было достаточно слышать мое неровное сбивчивое дыхание.
Ели молча, сидя друг напротив друга и пытаясь не улыбаться. Ситуация, если посмотреть, была действительно смешная. Но мы сурово сдерживали смешки. Когда она пошла мыть посуду, я тут же пристроился сзади и так и стоял, наблюдая плавающие перед глазами от вожделения темные пятна, и ощущая, как по телу прокатывались волны неги, вызывающей слабость в коленях. Я даже боялся думать, что будет дальше. Хотя сознание кричало: «ДАДАДАДАДА», не вдаваясь в подробности.
Тикали часы, мы сидели за пустым столом и смотрели друг на друга. Я силился и никак не мог найти в ней не единого изъяна, кроме слишком стройных икр. Конечно, если так питаться… Поела бы у нас в столовой – я вон как раскабанел. Подсыпают чего в еду что ли… Короче, завтра беру её за хвост и тащу в нашу столовую. Возьму ей солянку, гуляш с двойной подливой, пюре и морс клюквенный. Она будет есть и вот как сейчас с хитринкой поглядывать на меня, будто читая мои мысли. Ух что со мной… Я встряхнулся как мокрый пес и яростно почесал пятерней нос.
Она это поняла по-своему, встала и мазнув по плечу ладонью, пошла в ванную. А я пошел за ней. Она разделась. И я разделся. Она залезла в ванную, и я залез следом. Мы даже синхронно вскрикнули, когда из лейки хлынула ледяная вода.
А дальше был анатомический театр, где мы исследовали тела друг друга, периодически дергаясь, когда из душа начала течь вместо теплой ледяная или раскаленная вода.
– Новостройка, – промурлыкала она подсевшим голосом мне в ухо. И тут она заметила разорванную когтями спину.
– Это не то, что ты думаешь, – тут же запаниковал я.
– А что я думаю?
– Ну, что это мне девушка… расцарапала… там…
– Там?
– Ну не там, а там, – дернул я плечом.
– А что, есть девушка?
– Нету!
– Как это нету, а я?
– Грешно смеяться над больными людьми.
А она смеялась. Одними глазами, в которых танцевали веселые искорки.
Амур бросил лук с опустевшим колчаном и сейчас тыкал в меня ножом…
– Тебе не больно?
– Нет, к утру само затянется.
– А не врешь, чтобы показаться еще более мужественным?
– Чтоб мне провалиться.
– Не нужно проваливаться никуда, – она прижалась ко мне, мокрая и горячая.
Мне показалось правильным отнести ее, закутанную в полотенце, на руках. Она была не против.
Так. План. Нужен план. Сейчас я, значит, бережно кладу ее на белоснежные простыни… А потом… Потом… Диван оказался не разложен, а белыми простынями даже не пахло. Меня переклинило, и я, прямо с ней на руках, стал диван этот раскладывать – по плану я кладу ее на простыни! Плана нужно придерживаться – он единственный сдерживал от того, чтобы наброситься на нее прямо так, где и как придется. Она так смеялась, что чуть не свалилась, но я удержал – она была совсем легкая, почти невесомая. Постельное нашлось в диване. И расстелить его одной рукой и зубами было то еще приключение. От смеха она раскраснелась, губы влажно блестели, а в круглых очках отражались мои полубезумные глаза. Вроде, я даже чуть светился.
Потом все-таки были простыни и одеяло, где мы замерзшие, отогревались, просто обнимаясь. Она уютно устроилась на плече, и о чем-то серьезно задумалась.
«Сейчас заснет» – подумал я. А как она интересно воспримет новость, что я не умею спать?
– Очки сними, – прозвучал впервые за этот странный день ее тихий голос.
«Какие очки? Я не ношу очки»
– С меня сними, – чуть рассердилась она, дернув мокрым хвостиком, который мы забыли распустить. Неужели я вслух это сказал?
Я снял очки и аккуратно положил на журнальный столик.
– Ну, а теперь, открывай последнюю на сегодня дверь, первооткрыватель, – совсем тихо прошептала она, переворачиваясь на спину.
Само собой, у нас мало, что получилось. Но я чувствовал такую эйфорию, что светился ровным голубоватым светом, от чего было ощущение, что в комнате включен телевизор.
А что дальше? Вот сходили в душ. Снова притащил ее обратно. Лежим, обнимаемся. Что дальше то делают люди? После этого? Можно дальше продолжать или сейчас нужно спать? Она вон уже ровно дышит, отвернулась, ко мне спиной прижалась… Теплая, мягкая, моя…
У меня аж глаза заболели от нежности. Потихоньку, по чуть-чуть, я запустил свои руки исследовать темную сторону луны, отвернутую от светящегося голубоватого солнца. Она заворочалась и, не открывая глаз, стала втираться в меня, словно кошка…
На этот раз все получилось, как, по крайней мере, я себе это представлял.
– Спи, моя радость, усни, – я поцеловал её в ухо и ткнулся носом в шею.
А она и так уже спала, улыбаясь во сне.
А мне предстоял прогул без уважительной причины, предстоящий вынос мозга «на ковре» и часов шесть раздумий о жизни под просмотр потолка – ну не мог я от нее пока уйти.
Встал, лишь зариться начало – лежать уже просто сил не было. Хлеб, жареный в яйцах с колбасой, был встречен благосклонно. Она сидела вся мятая, заспанная, закутанная в банный халат и пила из своей большой кружки кофе, скрываясь в ней по брови.
– На работу меня завезешь?
– Завезу. А на чем? – попытался прикинуться я шлангом.
– Ну я рассчитывала на твоей машине, вон на том розовом домике на колесах, – она подошла к окну и ткнула в стоящую на тротуаре Фламингу, – но можешь и на автобусе.
– Ам ам ам, – пытался я сложить в голове пазл, откуда она знает про машину. – Ну на машине, конечно. А как ты…
– Выходя из МФЦ ты этой машине разве что рукой не помахал. Ну и трудно не заметить крадущуюся за нами по тротуару розовую машину без водителя, изрисованную приметными фламинго.
– А я не заметил, – признался я, чуть смутившись.
– Ага, я заметила, что не заметил, – она улыбнулась и чмокнула меня в щеку, повисая на шее. – Дураки мы с тобой.
– Соглашусь, – я подхватил ее и закружил, стараясь не ударить об твердую окружающую среду.
– Ну всё, давай собираться. И так вчера смену пропустил.
Я так ожесточенно задумался, что она наставительно сообщила:
– Тут все просто. Ты никуда не спешишь, хотя всю ночь дергался уйти, но никак от меня отлипнуть не решался. Значит, работаешь по ночам. Ты, кстати, совсем не спишь?
– Да.
– А дети у нас тоже не будут спать?
– Не знаю, – честно признался я. – Никогда об этом не думал. Мы ж вроде предохранялись? Или что? А как ты узнала? Там же время надо… Я не специалист, но читал… Слышал… Смотрел, вернее… Пошли тест купим?
– Стоп паника! Не суетись! Я просто смотрю в будущее – причем, отдаленное. А то ты какой-то чересчур решительный. Уже небось в голове, – она постучала меня по наморщенному лбу, – отрепетировал, как ты мне прямо сейчас делаешь предложение, я соглашаюсь, мы сразу едем покупать люльку и комплект на выписку. И коляску!
– А что не соглашаешься?
– Ну вот, сразу обиделся, – она стерла невольную слезу с моей щеки. – Посмотрим на твое поведение. А сейчас, поехали, я уже начинаю опаздывать.
Ошарашенный, сбитый с толку, полностью погруженный в интригующие, но страшные из-за новизны, мысли, механически оделся и даже не заметил, как спустились на улицу.
Фламинга тут же подъехала и распахнула дверь. Водительскую. Демонстративно не замечая девушку, которой я попытался открыть пассажирскую.
– Цукумогамифураминго, ваташи но каноджодесу. Каноджо ва йоба рерю…
*Цукумогами Фломинго, это моя девушка. Её зовут…
– Тебя как зовут? – шёпотом спросил я.
– Александра.
– Каноджо ва йоба рерю Александра.
*Её зовут Александра.
Дверь осталась запертой, а стекла попытались затемниться.
– Има исода ё. Ваташи ва каноджо о ишите ори, аната ва рюхё томо соре ни таисо синакереба наримасен, – чуть повысив тон проговорил я, дергая за ручку.
*Она теперь со мной. Я ее люблю и вам обоим придется с этим смириться.
– Хитобаню ита токо кара дете кудасай, – прозвучал из машины Кузькин голос и добавил, – сосите, аната но джосей о тарисмасу, пикупикуугок.
*Уходи туда, где всю ночь шлялся и самку свою забери, придурок.
– Жосей ва им, джибун джисин о ноботе, бака га даредеару ка о дарека ни симешимасу. Гошужинсама ни соку кайхо дзидоса!
*Самка сейчас сама заберется и кому-то покажет, кто придурок.
Пока я хлопал глазами, стекло опустилось и из щели показалась Кузькина рука с отставленным средним пальцем. Наверняка, он даже заготовил какую-то речь, но не успел.
Саша цапнула выставленный палец и с легкостью загнула его назад с отчетливым хрустом.
Потом просунула руку внутрь, пошарила и вытащила Кузьку.
– Это что? – спросила она у меня.
– Хозяюшка.
– У нас это суседками кличут. Наверняка, Кузьмой зовут? Так? – она безжалостно встряхнула жуткое и опасное потустороннее существо, болтающееся в ее руке как пушистый брелок для сумки.
– Так, – пробурчал Кузька, – приятно познакомиться.
– Взаимно, – она открыла дверь и зашвырнула домового в салон.
– Поехали, а то я опаздываю, – потом чуть подумала, закрыла дверь, встала ровно чуть поклонилась, держа руки вдоль тела, – Аната но мотенаши о риё шите мо идесу ка?
* Могу я воспользоваться вашим гостеприимством?
Фламинга тут же открыла водительскую дверь, потом, после легкой заминки, пассажирскую, а потом и обе салонных.
Я помог девушке забраться в машину, быстро сдернув детское креслице. Потом залез сам.
– А тут уютно, – она поерзала, устраиваясь поудобнее, – я б даже сказала, по-домашнему уютно.
– А это и есть мой дом, – признался я, – живу я здесь. А эти двое – моя семья.
Она поджала губы и промолчала. А я яростно зачесал нос.
Доехали в тишине, что не мешало мне держать руку у нее на бедре. Вышел, помог выйти ей. Она порывисто прильнула ко мне и поцеловала в губы, не стесняясь прохожих. А потом прижалась ко мне спиной, давая обнять себя за плоский, но очень милый животик:
– «Ходячий замок» в оригинале посмотреть захотела – выучила вот в прошлом году. Сводишь куда-нибудь на обед?
– Ага, – обрадовался я, вспоминая свои ночные намерения, – буду к двенадцати.
– К тринадцати, – поцеловала она меня еще раз и упорхнула, мазнув на прощание по носу своим неизменным хвостом.
– А меня зовут… – закричал я, опомнившись.
– Я уже тебя как «Любимый» в телефон записала, – весело крикнула она и скрылась внутри.
Сел в машину в глубокой задумчивости.
– Схвати её и держи крепко, – Кузька уселся рядом и серьезно на меня посмотрел, положив руку мне на плечо, – крутая. Как раз такая нужна для такого, как ты.
– Да понял уж… У тебя как палец?
– А чего мне может смертная сделать? – он продемонстрировал абсолютно здоровую руку.
– Актер.
– Для тебя все стараюсь, а ты то другом обзовешь, то семейником назначишь. Так скоро суженой своей наречешь.
– Не, суженая у меня уже есть, – я откинулся на спинку, заложив руки за голову, – самая лучшая. Так что у тебя нет шансов – можешь даже не мечтать.
– Говорю же – придурок, – Кузька попытался уползти в свое гнездо.
– Я тоже тебя люблю, чудовище ты мое ворчливое, – я схватил его и тискал, пока он не вырвался.
Я сейчас весь мир люблю и хочу обнять.
Завибрировал телефон. Она звонит? Соскучилась?
Директор.
Ну хорошо, не весь мир люблю, и обнять не всех хочу.
После недолгого разговора, который даже погоду умудрился испортить – набежали тучи и подул зябкий колючий ветер, я буквально залетел в машину и сорвал ее с места…
Полный метр
Автор публикации
ах! как ты умеешь про любовь, так тепло и уютно. Повезло твоей жене наверное.
Это конец эпопеи или будет еще?
Ну жена мои рассказы не очень любит))) Хотя я понимаю, что ты не про это:)
Ну как минимум еще одна придуманная часть + финал. Правда, финал там как бы в будущем… Не знаю пока, заканчивать или потихоньку под настроение дописывать… Отзывы нада почитать бублики.
ну я рада что еще будет, полюбились герои не хочется расставаться
мурмур:)
Ах, что-то нет новостей. Очень жду продолжения. Очень много заинтригован.
Времени нет совершенно. Я в понедельник еще начал 7ую часть. Повторно сел в среду – перечитал. Понял что шляпа, удалил половину. И пока все…