Алевтина Егоровна вещала долго, при этом талантливо обходя все узкие места. В итоге у слушателей сложилось мнение, что Зинаида Егоровна с Антоном Павловичем, выпив чаю с мягкими булками, решили отправиться в вояж из-за неблагоприятного климата на почве примирения, а не потому что их попытались убить. Что-то мне очень не понравилось в этом нарочитой недосказанности.
Ну да, все разбросано – торопились. Собаку отдали небось соседям, как уже не раз делали. Кот сам с усам. Даже записку показала ту самую, без уголка – а куда ж без записки, раз решили пропасть. Текст был тоже умиротворяющий в духе «Нас не ищите, у нас все хорошо».
У меня нос так чесался, что не было ни малейшего сомнения, что Алевтина Егоровна, мало того, что в курсе, что произошло, так еще и по какой-то причине не хочет афишировать конфликт с «зеркальщиком». Зачем? В смысле, почему?
Остальным было глубоко все-равно и на Антона Павловича, и на Зинаиду Егоровну. Им было интереснее, что нам делать дальше, учитывая, что офиса больше нет.
– А нам завтра нужно на работу? – тут же спросила одна из ведьмочек, когда кадровичка закончила рассказ про посещение дома в Пригожино.
– Думаю, что нет, – девушка внимательно была рассмотрена очками. – Я уже связалась с Владимиром Семеновичем, он сказал сам всех обзвонит, как что-то будет понятно.
Ага связалась она. Когда успела? Вот же Лена говорила, что шеф не отвечает на звонки. А Лене я верю. Ой, что-то тут не то. Кстати.
– Вы хоть расскажите, как пожар то начался? – это уже я подал голос.
– Заявился утром паренек. Лет пятнадцати. Увидел меня сразу, кстати. С коробкой. Говорит, наш сотрудник, – меня тоже рассмотрели очками, – пригласил на собеседование.
Я опасливо кивнул – помнил я этого слабенького поисковика. И я же его пригласил официально, как и меня в свое время пригласили – иначе бы он даже в здание войти не смог.
– Ну, сижу, анкету ему заполняю, вопросы задаю, ауру сканирую – слабенький Ищущий, ничего интересного. Разве что коробку держит так крепко, что аж пальцы белые. Да и сам какой-то весь белый. А тут Фроська опять. Его как увидела – аж зашипела, словно на раскаленную сковородку водой брызнули. Я ее такой и не видела никогда – глаза злые, шерсть дыбом. Страшная! Я б на месте парня уже бы бежала не оглядываясь. А он просто усмехнулся. Страшно усмехнулся. Я только Щит успела поставить, как полыхнуло – это Фроська ударила по коробке Гнилью. Да ничего той не сделалось, только шпагат на куски разлезся. А из коробки зеркала посыпались. Думаю, сейчас как все на пол жахнется, звон, семь лет несчастий и осколки потом, как елочную хвою, весь год по углам выметать. А они в воздухе зависли. И этот, смотрит на меня абсолютно черными глазами и все громче смеется. Ржет прямо. А зеркала вокруг него кружится начинают, как вихрем подхваченные.
Меня замурашило – будто страшилку под одеялом мне рассказывают про черного-черного человека в черном-черном городе. Ведьмочки притихли и рты пооткрывали – слушают, а Лена сморщилась и зачем-то стала рукой в пустой хлебнице шарить.
– Ну Фроська дура дурой, да поняла, что порохом запахло, и сбежала. А я очки сняла, – Алевтина Егоровна показала, как сняла очки, – смотрю на него и говорю: «Тебе чего надо, болезный?»
Я представил, как она сняла очки – пылающие синим глаза кого угодно впечатлят.
– А он говорит что-то. Да не разберу, что. Вроде, на японском. Я ему мол – не понимаю. А он вдруг резко лицо к моему на шее, растянувшейся как змея, вытянул впритык и говорит: «Где?» Ну я срифмовала, не удержалась, – Алевтина Егоровна улыбнулась кончиками губ. – Короче, не получилось у нас общение. Как увидела, что зеркала темнеют изнутри, ударила… Ну да, переволновалась, нужно было хоть холодом бить, а я – огнем… Кто ж знал, что зеркала отражать умеют…
– То есть, это вы и спалили и наш офис? – сухо повторила мои мысли Лена, откинувшаяся на спинку диванчика и скрестившая руки на груди.
– Да давно пора было в эту рухлядь петуха пустить, – вдруг проговорила Дарья Ильинична, приходя на помощь смутившейся все же подруге, – архив, главное, цел. А остальное отстроить можно.
– А кто-то погиб? – спросил я.
– Десяток дублей, ничего важного.
Дублей? Что за дубли? Опять я чего-то не знаю.
– А что за д…
– Завтра сидим дома, – одновременно со мной заговорила Алевтина Егоровна, решительно вставая и одеваясь. – Считайте, выходной. Всем слушать телефон.
Все тут же интенсивно засобирались. Я пока думал, предлагать всех развести или нет, и оставался на месте, катая по столу шарик из салфетки. Причем, думал максимально медленно, давая всем шанс быстренько уйти и забыть меня об этом попросить – кататься по всему городу было катастрофически неохота. Да и других, более важных дел хватало, как я успокаивал свою совесть.
Все ушли, и я выдохнул облегченно.
– Счет.
– М?
Официант протягивал мне вложенный в меню чек.
– Вам удобно наличными или безналом?
– Безналом, – обреченно буркнул я, поняв, почему все так стремительно сбежали. Прикладывая карту, которая после «пик» даже легче стала, я ощущал, как на мне прорастает фрак джентльмена и где-то в отдалении слышны восторженные девичьи голоса: «Настоящий мужик!».
Вообще, конечно, как-то странно закончился рассказ. А куда это чудище длинношеее делось в итоге? Сгорело? Так вряд ли – отразили же зеркала. А почему не преследовал и просто исчез? Явно Алевтина Егоровна не все сказала, как и в случае с домом. А кто ему нужен был? А как тут паренек этот вообще замешан и не случайно ли все произошедшее в МФЦ? Может, специально подстроено, чтобы я его пригласил к нам, то есть, по сути указал, где нас таких всех неспящих искать? А Саша? Она тоже не случайная? Ой, муть какая… Фу, даже думать это всё неприятно.
Я с силой потер виски, надеюсь стереть плохие мысли. Вот просто хочу не думать два часа. Нет, сутки. А лучше, всю оставшуюся жизнь.
Я вышел из ресторана, отметив краем взгляда курящую задумчивую Лену, и кивнул ей. Она проводила меня грустными глазами, но ничего не сказала и осталась у таблички «Место для курения».
В машине все еще пахло духами. Почему-то, это сильно раздражало. Я пытался вспомнить, чем у нас обычно пахло. И не смог. Кузька не пах никак точно, хотя сперва я ожидал чего-то вроде мокрой псины. Фламинга, хоть и была старой машиной, тоже не пахло старыми тряпками и старым же пластиком. Хотя, и не машина она… Бензином не пахло, резиной не пахло. Получается, только мной и пахло. И немного Сашей.
Позвонить? Нет. Слишком хочется спросить её: «А ты не с ними? А ты точно просто? А у нас все по-настоящему? А у тебя шея не удлиняется?» Аниме она в оригинале хотела смотреть, ага.
Я ударил по рулю руками, а потом побился головой о бибикалку достигнув ожидаемого результата.
– Че шумишь, придурок?
Сонный голос из «гнезда» почему-то успокоил меня.
– Ничего. Накопилось.
– Ага, дури.
Я открыл окно, чтобы проветрить машину. Пускай просто пахнет как обычно. Не нужны мне эти все духи.
«Где?!»
Я заорал. Забился. Попытался выскрестись назад прямо в кресле, нещадно скрипя пружинами.
Черные глаза были прямо напротив на расстоянии ладони. Парень был, очевидно, мертв – странно, что Алевтина Егоровна это не отметила. Проступающие трупные пятна, синюшный оттенок кожи. А главное, ощущение пустоты внутри оболочки и могильный холод, пробирающий до костей, исходящий от жуткого гостя.
Я сделал третье, после заорать и попытаться убежать через спинку, что пришло в голову – утопил газ в пол. Машина рванула прыжком вперед, заставляя голову на действительно неестественной длинной шее с силой ударится о стойку. Оставив на ней обрывки кожи с волосами и темное кровавое пятно, она вылетела из окна.
Руки дрожали. В зеркалах был виден стремительно уменьшающийся закручивающийся темный смерч из зеркал. Фламинга запоздало решила все-таки завести для приличия двигатель, и оглушительная тишина, в которой мы виляли по улице, сменилась надсадным ревом на предельных оборотах.
Дальше, дальше от этого. Я даже не знаю, что с ним можно сделать. И только одно успокаивало: «Где?» – это не про меня. Это что-то другое «Где». Уф…
Да твою мать. Лена.
Машина с крутым заносом развернулась, и мы понеслись обратно.
Почему-то чудище не спрашивало Лену «Где», а пыталось сделать с ней что?
Черные лучи били из мельтешащих в воздухе зеркал в скрючившуюся на земле фигурку, которая не подавала признаков жизни.
Ну, хоть тело заберу.
Не придумав ничего лучше, с молчаливого согласия Фламинги мы, еще сильнее разогнавшись, врубились в темное месиво.
Я ожидал какого-то инфернального рева, разлетающихся во все стороны зеркал, еще чего-нибудь такого эпичного. Но по факту мы просто сбили бывшего парня и проехались по нему, подпрыгнув как на лежачем полицейском.
Так просто?
Я выскочил из машины и попытался залихватски поднять Лену на руки. Но только надсадно крякнул – девушка весила как шпала. Не теряя времени, доволок ее кое-как до машины, и буквально запихал внутрь, нещадно трамбуя, чтобы закрыть дверь.
Потом была гонка. Я решил, что в центр города эту жуть лучше не тащить – оно уже встало и разбросанные ударом зеркала вновь стягивались в вихрь.
– Кузька, – я наощупь поколотил кулаком по стенке, – вылазь.
– Пошел туда, от куда ты и так не возвращаешься.
– Нас тут убивают. Ты знаешь че с этим вот что сзади сейчас делать?
– С догоняющим нас Угнайкё? А че ты с ним сделаешь? Вернее, а что он тебе сделает? Он же только отражает сущность в обратную сторону. А в тебе чего отражать?
– Че за Угнайкё? А Лена?
– Цукумогами, просто не машина, а зеркало. А, Лена… Лена – это Лена. А ты – никто.
– Задолбал меня оскорблять! – я натурально вызверился обернувшись. – Тебе это удовольствие доставляет?
– Да. Хотел бы тебе что-то сделать – давно бы сделал. С тобой поговорить пытаются, а ты сразу машинами давишь.
– Ага еще скажи, что он по-дружески решил поболтать.
– Не враг он тебе.
– То есть, предлагаешь остановиться и пообщаться?
– Ну, если Лену не жалко, то можно. Только он сначала в одно из зеркал ее сущность заберет, а потом и поговорите.
Я обернулся на висящий где-то на шесть в небе черный клубящийся шар, преследующий нас – раз Кузька говорит, так и есть – мне напрямую этот дух не угрожает. Но Лену было жалко – красивая… И директор не поймет. Да и стрёмный этот Угоняйка или как там его. Бррр.
– А почему он в виде паренька? Вернее, использует мертвого паренька?
– Сам у него при случае спроси, – Кузька уже уполз обратно досыпать, – все, не мешай, я занят.
Занят он. Чем это интересно.
***
– Флами, аната ва сайшин кара нукедасу кото га декимасу ка? *Флами, ты можешь оторваться от духа?
Машина моргнула два раза аварийкой – нет.
Так, так, так.
Мы давно выехали из города и неслись по шоссе в никуда. Я думал, не отвлекаясь на руление, и просто глазел по сторонам. На меня навалилась какая-то жесткая апатия – не хотелось ничего. Все, что приходило в голову, были какие-то глупости, вроде спрятаться в метро. Черный шарик, неизвестно как прекрасно различимый на фоне почти ночного неба, так и висел за спиной, не приближаясь и не удаляясь. Мелькнул указатель на озеро Чистое. Вроде как раз туда, в клубный поселок «Озерный», вольготно раскинувшийся на берегах водоема, я ездил заселять того строптивого принципиального хозяюшку из Пригожино. Причем, как оказалось позже, ездил к директору – странно, что он вообще платил за такие услуги Антону Павловичу, хотя все наверняка мог сделать сам. Еще одна тема на подумать. Опять я чего-то не понимал. Интересно, если он на работе не появлялся, может он дома? Владимир Семенович точно сможет «поговорить» с духом по душам. Ничего лучше не придумывалось, идти было больше некуда. Так что – решено. Вскоре показался поворот на поселок.
Дорога была гладкая, как зеркало – Фламинга оторвалась по полной, увеличив расстояние от преследователя до комфортного. Жаль, что впереди уже были видны шлагбаумы. И жаль было шлагбаумы. А потому что змейку бетонную делать нужно – расслабились совсем.
Я уже выискивал глазами нужный дворец, проехав пол посёлка, пока охрана только высыпала из караулки и бежала к разъездному Логану. Поиски несколько осложнялись тем, что к каждому дому вел отдельный озелененный съезд метров в триста, а на табличке был только адрес, который не давал ничего, так как я его, естественно, не помнил, только примерно куда ехать. В итоге два раза ошибся, даже пришлось охрану Вуалью накрывать – шустро меня догнали. А потом дерево встретилось приметное. Такое, как из фильмов ужасов ну или из Толкиена энт – с дуплом зубастым. Оно мне еще первый раз в глаза попало. Я воодушевился и уверенно поехал по съезду.
А вот и он. Красавец. Терракотовые стены с дорийскими колоннами, черепичная крыша, огромные окна, сейчас плотно зашторенные. Все это виднелось в отдалении за шестиметровым забором. Мы подъехали к огромным воротам. Постояли, даже бибикнули пару раз. Почему-то, где-то внутри, у меня сидела уверенность, что сейчас нам откроют, серьезный директор в специальном костюмном халате и начищенных лаковых тапочках, взмахом волшебной золотой палочки Паркер изгонит духа, а потом, попивая налитый на два пальца бренди, будет меня отчитывать за невыполненное вообще всё. Потом покормит вкусно, отведет гостевые покои, скажет, что завтра возвращаешься к обычной «полевой» работе и… И дальше не придумал.
Но ворота оставались неподвижными. Ну хорошо. Я нажал кнопку вызова охраны дома. Снова полная тишина. Из живого – только мертвенный свет безучастных фонарей. Даже насекомых вокруг не крутилось. Духа тоже видно не было – мешали деревья, но я его внутренней чуйкой чувствовал – он совсем близко. И как попасть внутрь? А дай ка попробую в последний раз.
Сложив пальцы, я влил силы и попробовал открыть ворота. Получилось сразу. Ну в смысле замки открылись. Вернее, они и не были заперты я спокойно раздвинул створки руками. То, что я увидел, мне не понравилось.
Особняк только сверху выглядел опрятным – нижние этажи словно из огнемета поливали, а проемы окон и дверей зияли провалами, где клубилась тьма. Весь двор, освещенный единичными оставшимися фонарями, был взрыт глубокими бороздами и истоптан гигантскими ямами-следами неизвестно кого. На дорожках тут и там валялись трупы охраны и прислуги. Из-за расстояния я не мог поручится, но у ближайших, лица были искажены гримасой жуткой боли, одежда была изодрана, конечностей не хватало. Исследовать явно безжизненный особняк, мне резко расхотелось, и я попятился назад.
Поздно. Из здания одно за другой вылетали темные знакомые гуттаперчевые одеяла, изгибающиеся под немыслимыми углами. Три. Шесть. Двенадцать. Без счета. Гнездо у них там что ли?
В машину я метнулся, чуть не вывихнув ногу, слишком резко развернувшись на месте. Айны. Пусть я сто раз уже знал че с ними делать, но не с целой стаей. А воспоминания от знакомства с ними были еще очень даже ярки, пускай и был это всего лишь сон. Да что ж за день такой! И куда сейчас бежать? Сейчас то уже точно убивать будут. Еще этот паразит спит…
Рука уже легла на селектор, включить задний ход. И что-то дернуло меня обернуться. Черные глаза смотрели на меня, а мертвые пальцы царапали легонько заднее стекло. Почти не испугался, только пульс до двухсот прыгнул – привыкать, видать, начал. Но машину я отправил вперед, вдавив педаль в пол до хруста, к огромному пролому в заборе, за которым угадывалась просека, по которой можно было продолжить игру в догонялки.
Вблизи особняк выглядел еще более жутко, а газоны были прогоревшими до земли. И осколки зеркал, ярко вспыхивающие в свете фар. Много осколков зеркал. Очень много…
Фламинга прыгала по бордюрам как горная коза, подминая под себя кусты, деревца, скамейки и даже фонарные столбы. Я, так и не успевший пристегнуться, мотылялся внутри, стукаясь головой о крышу и стойки, кое-как держась за руль. Пролом приближался. За ним действительно была просека. Одна проблема – то, что ее сделало, имело дорожный просвет метра полтора, и оставшиеся пни и поваленные деревья были, на мой неискушенный взгляд, не преодолимы. Только моя машина думала по-другому.
Каким-то чудом машина втискивалась между выломанных стволов и даже, как мне казалась, иногда изгибалась и утоньчалась. Мне после таких фокусов и мелькающих в свете фар пней и валяющихся тут и там будто срезанных огромных сосен, по которым мы иногда буквально прыгали, поплохело, а еда попросилась наружу. Флами, почувствовав мое состояние, свернула на какую-то лесную дорогу, представленную кое-как накатанную зубастыми колесами колей, и рванула по ней, благо, шла она параллельно просеке. Почему-то мне казалось важным придерживаться её, и я ожидал в конце найти помощь – ведь сражалось это нечто с Айнами ну или тем, кто разорил особняк?
Предыдущие прыжки по разоренному поместью казались теперь увеселительной прогулкой. Ощущения были, наверное, схожими с полетом на ховербайках по Эндору. Разве что верещащих эвоков с копьями по сторонам не хватало. Периодически, мы все-таки неизбежно цепляли корни, перепрыгивали через упавшие деревья и объезжали овраги и промоины. Ветки непрерывно с жутким скрежетом хлестали по кузову – была б моя машина обычной, давно бы без стекол остались. Я кое-как все же смог запихать защелку ремня в прыгающий и вырывающийся из рук замок, и сейчас оставалось только молиться, чтобы ремнем мне ребра не сломало и не передавило чего-нибудь важное в животе. Сзади что-то глухо шмякнуло и послышалась отборная ругань и проклятия. Это «эвок» присоединился к увеселению. Я со злорадством наблюдал, как меховой мячик летает по салону, стукаясь обо все подряд.
– Ты. Удар. – Куда нас завез. Удар. – При. Удар. – Урок.
– А ты в окошко глянь, спящая красавица.
Одеяла летели сзади, мелькали с бортов между деревьев, пикировали сверху на машину, пытаясь пробить крышу. Но в целом, особого время это Фламинге не причиняло. Я уже подумывал, может зря мы убегаем со всех ног? Просека кончилась пару километров назад просто оборвавшись – вот только что был лесоповал их сбритых огромной бритвой сосен и березок, а вот – спокойно стоящий осенний нетронутый лес. И куда оно делось?
Кузька, сумевший все-таки уцепиться за кресло и смотрящий назад хмуро проговорил.
– А ведь это не просто Угнайкё. Это Угнайкё и его хозяин.
– Это что-то меняет?
Я тоже обернулся, но в темноте и мельтешении веток ничего не увидел.
– Это всё меняет.
И тут же, будто подслушав нас, протянувшиеся с неба черные плети ударили по сразу же жалобно зачихавшей машине. И еще. И еще. Фары погасли. Но гонка продолжалась даже в полной темноте. Я физически чувствовал, как холодает внутри – машина теряла силы.
– Кузька, сделай что-нибудь! – заорал я, отлавливая его, опять сорвавшегося в неуправляемый полет по салону и быстро сливая часть резерва машине.
– Бакку до о аски кудасай. *Открой заднюю дверь, пожалуйста.
С трудом, дверь начала открываться. Ее почти сразу сорвало после удара об очередную низкую ветку, но сейчас было не до этого.
– А ты ползи назад, высунь меня наружу и держи крепко, как самое дорогое в твоей никчемной жизни. Выпустишь – горло перегрызу.
Кое-как мы добрались до распахнутой задней двери. Я поставил ноги в распор, лежа на полу и высунул кузьку в прохладную ночь за бортом.
Кузька забормотал что-то, выписывая пальцами круги.
– Держи. Чтобы не случилось. И не дыши.
А я еще и зажмурился на всякий случай.
Тряхнуло, заложило уши. В носу закололо, сильно заболела грудь. Я с трудом хватал ставший густым воздух, а глаза отказывались открываться – веки налились свинцом.
– Это ты че сдела…
Снова тряхнуло. В носу стало мокро, перед глазами побежали черные круги, но я держал Кузьку так крепко, как мог.
И еще раз. Меня вырвало, и я практически потерял связь с реальностью, ощущая только зловоние. Глухая серая муть и набитые ватой уши. Лишь раскаленный шар в руках давал понять, что я еще жив.
– Ты как, выдержишь еще раз?
– Нет… – прохрипел я, пытаясь сплюнуть вязкую едкую слюну.
– Ага, говорить можешь, значит выдержишь.
Я выдержал, балансируя на хрупкой границе беспамятства.
Все прекратилось. Можно было снова дышать. Я блаженно растянулся на холодном полу, отпустив вырывающегося Кузьку. Даже засмеяться попытался. Хочешь сделать человеку хорошо – сделай максимально плохо, а потом верни как было. Через вату наконец пробилось:
– Че ржешь? Вставай. Еще ничего не закончилось.
Как не закончилось? Вот после всего того и не закончилось? Нет, закончилось. Я это даже вслух сказал. Для меня все закончилось. Не хочу больше всего этого. Где подписать, чтобы больше не было такого? Я увольняюсь и ухожу. И тут же получил чувствительный пинок по ребрам.
– Вставай! Еще пять штук тебе оставил. Хоть поучаствуешь, а то и так опять за тебя все сделал.
Где-то что-то ярко сверкало, пробиваясь даже через закрытые веки. Сварка? Нельзя смотреть на сварку. Опять я вслух это сказал? Я разлепил глаза. Оказалось, что я уже не в машине, а лежу, уткнувшись носом в хвою под сосной. А рядом красным полыхают протуберанцы, сталкиваясь с черными жгутами, освещая все вокруг.
Кузька, стоящий рядом, резко развел ладони, и, пикирующее на нас одеяло, отбросило в сторону.
– Ну! Соберись!
– Да сейчас, – я подтянул непослушные ноги под себя и, срывая ладони о шершавую кору, встал.
– На «одиннадцать».
– Я скатал в руке «снежок» и метнул в указанном направлении не целясь. Зашипело, заискрило, и одеяло с огромной дырой резко отвернуло в сторону, зацепив щеку, тут же обильно закровившую.
– На «десять» и на «семь».
– А почему ты по ним не жахнешь чем-нибудь? – спросил я, щедро кидая сразу две бутылочки со светящейся от близости нечисти жидкостью. Одна из Айн вспыхнула и истлела прямо в воздухе, оставляя в воздухе россыпь огненных, быстро тускнеющих искр и крохотный голубой сгусток, который я тут же втянул.
– Хочешь, чтобы жахнул? – пикирующие Айны разлетелись во все стороны от очередной волны, нарушающей их целостность и заставляющих некоторое время собираться вновь из темных частиц.
– Хочу!
– Точно?
– Да! Хочу! Вжарь им!
Я ослеп и оглох, отвратительно запахло палеными волосами. По ощущениям, меня окунули в жидкий металл. Потом пришла страшная боль. Я бросился на землю и не обращая внимания на впивающиеся камни и сучки, стал кататься, пытаясь сбить пламя.
– Ну как? Норм? Целых две за раз снял, – ехидничал Кузька, потирая ладони и дуя на них.
– Ну тебя нафиг с твоими атомными бомбами. Давай уж лучше я, – просипел я обожженным пересохшим ртом с распухшим языком. Как я мог забыть, что это чудо в перьях всегда колдует на пределе возможностей заклинаний.
– Видишь, какой ты понятливый.
– Но ты мне потом эту штуку покажи.
– Покажу, коли жив будешь – все равно сделать не сможешь – резерва не хватит. Нам нужно уходить – Флами долго не продержится.
– В смысле уходить? Мы ее бросим?
Очередная моя искра болидом врезалась в темную тень, крадущуюся среди ветвей, заставляя ее вспыхнуть и истлеть. Это была последняя Айна и я перевел дух. Даже какую-то гордость за себя успел ощутить.
– Она и так еле держится, давая нам шанс. И ты ей уже не поможешь. И я не помогу. А мы сейчас ее подвиг с каждой секундой промедления обесцениваем.
Я обернулся туда, где пылало зарево пожара, а среди всполохов кружились две фигуры – черная, сверкающая отблесками разрушающихся и осыпающихся осколками зеркал, и алая, напоминающая оживший костер. Это было красиво и чарующе. На мгновение я завис, наблюдая за нереальной картиной боя духов.
– Пошли, – Кузька настойчиво подергал меня за штанину и побежал вперед по просеке. Я же, бросив последний взгляд на свою «машинку» лишь тяжело вздохнул. Горевать буду потом. Даже напьюсь.
– Куда мы идем? – спросил я Кузьку минут через пятнадцать, когда стоял, согнувшись буквой зю, и пытался отдышаться.
– Прямо. Как можно дальше от Угнайкё с его хозяином, и как можно ближе к проделавшему ту просеку.
– Хороший план. Надежный, как швейцарские часы. А они друзья?
– Ну, – Кузька замялся. – Не враги точно.
– Ты и про эту штуку так говорил.
Он промолчал.
– Осталось понять куда идти – просека то давно кончилась.
– Я же сказал – прямо! Знаешь, что такое «экстраполяция»?
– В общих чертах, – чуть покривил я душой.
– Тогда шевели ногами, немощь.
В темноте я постоянно спотыкался, ударялся, цеплялся, падал. Хорошо, что хоть вокруг высились гигантские прямые корабельные сосны, а почва под ногами, хоть и была каменистой, но обильно устланной хвоей, приятно пружинившей под стопами. Кузька мелькал чуть впереди, иногда ненадолго вспыхивая красными вспышками, будто загорались стоп огни, что снова бередило рану на сердце.
Я вновь стер набежавшие злые слезы, размазывая грязь по, итак, грязному лицу. Ну как так! Не готов я был вот так, почти на пустом месте, терять сразу всех моих обретенных друзей. Непонятно что с Елизаветой Егоровной и Антоном Павловичем, куда-то исчезнувшая из салона Лена – вроде, когда я вернулся в машину после открытия ворот, ее уже не было. Флами… Невольно, я вспомнил Сашу – может не стоило ей со мной связываться? Все вокруг меня куда-то пропадают или гибнут.
Я достал телефон. Открыл мессенджер: «Нам нужно расстаться». Палец завис над отправкой. Нет. Не могу. Я тогда опять останусь совсем один. А я не хочу больше быть один! Да, я эгоист и тряпка. Прости меня, Сашенька.
«Я тебя люблю» – быстро набрал я вместо первой фразы, отправил и сунул телефон в карман, зарекшись смотреть ответ. Мне было жутко стыдно. А еще я вдруг понял, что Кузька, чьим «домом» была Фламинга с ее гибелью тоже исчезнет, развоплотится в любой момент!
– Кузька, а ты как…
Внезапно он возник рядом и заорал:
– Беги. Как можешь быстро.
И я побежал.
Толкаясь руками о стволы, перепрыгивая кусты и торчащие камни, подныривая под упавшими деревьями. Бежал не оглядываясь. Ибо чувствовал – нельзя. Оглянусь и всё.
Сзади громыхнуло. Земля сильно толкнулась в ноги. Я покатился, не устояв, но встал и снова побежал. А Кузька? Вон он, катится колобком, приняв на руки удар черного щупальца, нагнавшего нас чудища.
– Где? – с каким-то жутким весельем проревело оно, вновь ударяя вспыхивающего красными отблесками хозяюшку. – Где?
– Что где, – прорычал я в ответ, посылая в страхолюдину одну за другой две искры, улетевших рикошетами в небо, словно две осветительные ракеты.
– Источник где? – голова на длинной шее изогнулась в мою сторону. – Где Источник?
– Не понимаю, о чем ты, – кинул все оставшиеся эликсиры, ударил Развоплощением, Бичом, даже Вуаль попробовал накинуть. Без малейшего эффекта – и правду, немощь.
– Ты знаешь Неспящий, – прошелестел какой-то совсем другой голос, вдруг зазвучавший прямо в голове, перекрывая очередное «Где» от чудища. – Ты знаешь. Просто не помнишь. Я помогу вспомнить, Неспящий. Помогу. Пусти меня, и я помогу. Мы не враги тебе. Полубоги – враги. Тебе и твоей земле. Мы – не враги. Акхура Мазда не лгал. Сказал – не друзья, но не враги. Ты поможешь – мы поможем. Твоя земля – не нужна нам. Мы чужие тут. Но мы не враги. Мы возьмем и уйдем, они не уйдут. Зачем тебе они? А мы уйдем. Всем хорошо будет. Тебе хорошо будет. Пусти меня. И все закончится. Хочешь, я научу тебя спать, Неспящий? Это просто, ты только пусти. И сможешь спааааать.
Голова наливалась тяжестью. Заломило виски. Глаза пытались закрыться. Навалилась тянущая к земле слабость. Ноги подкосились, и я рухнул на колени, сразу же заваливаясь вперед, словно из меня достали все кости.
– Не пускай его! – заорал кто-то так, что волосы на голове зашевелились. – Сдохни лучше, но не пускай!
– Не пущу, – пробормотал я, силясь выплыть из киселя, в котором увяз, и узнать до боли знакомый голос.
Вытолкнуть из головы мягкий шелестящий шепот оказалось трудно. Я словно стоял около колонки в клубе – не слышать его было невозможно. Еще и говорил он убедительно. Внутри зрел червячок сомнения – может пустить, они возьмут что им нужно, уйдут и снова будет все хорошо и спокойно? И спать научит… А, может, и Фламинга окажется живой… Но другая часть меня понимала, что не будет как раньше. Никогда уже не будет. И дух мой тогда зря собой пожертвовал? А спать я научусь только умерев.
Тогда я запел про себя: «Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас злобно гнетут, В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще что-то там ждут». Вот это помогло – сразу стало легче, а шепот сместился на второй план. И меня понесло по всему наследию музыкальной культуры, что всплывало в памяти. Я даже стал петь вслух, а потом тупо кричать, перекрикивая голос в голове.
А потом, через сотню песен, когда меня уже увело в «Вместе весело шагать по просторам» кто-то отвесил мне звонкого «леща» и я, прикусив язык, заткнулся.
– Да хватит орать уже, оглашенный, – Зинаида Егоровна вытерла перепачканную об меня руку о передник. – Всё уже.
И правда всё – меня окутывала звенящая тишина, о существовании которой я успел подзабыть. Даже птицы заголосили снова высоко в кронах и получилось расслышать потрескивание раскачивающихся на ветру сосен. И… Было светло. Утро? Но как?
Я огляделся. Кузьки видно нигде не было. Зато нашелся Антон Павлович в телогрейке, ворошащий длинным золотисто поблескивающим копьем целую гору зеркал и каких-то тряпок, от которых поднимался черный дымок.
– Сбежал? – крикнула ему Елизавета Егоровна.
– Да. Опять.
А еще я увидел дом. Большой грубоватый сруб-пятистенок из почти черных замшелых бревен с крышей из листов крашеной жести. Из трубы вился дымок, а в окошке на подоконнике стоял горшок с красной геранью. И все это стояло на четырех огромных высоких пнях, широко раскинувших во все стороны толстые узловатые корни.
Я точно помнил, что дома не было.
– Вставай, – Антон Павлович довольно грубо поднял меня за руку, – все самое интересное проспал.
Глянув на мою хмурую физиономию поправился.
– В переносном смысле. Поехали.
– Куда? – глупо спросил я, ища глазами средство передвижения.
– А есть варианты? – Зинаида Егоровна поднялась по опущенной лестнице в дом. Подпорки-пни тут же заворочались, словно разминаясь, затоптались на месте. Так вот что следы те оставило…
– А как? – я оглядел почти нетронутый лес вокруг.
– Каком кверху, – Антон Павлович почему-то был очень зол, глаза его тоже светились голубоватыми искрами, – шагай. Скажи спасибо, твои сигнальные искры увидели.
– Какие искры? – я механически переставлял ноги и тупил. – Вы живы!
– Не твоими молитвами.
Я поднялся в дом, при этом было полное ощущение, что Антон Павлович мне в спину копье направил. Если б не пошел, то что?
Внутри нашелся пес, поднявший голову и стукнувший палкой хвоста об пол.
– А кот?
– Не допрыгнул, – вздохнула хозяйка дома, делая широкие взмахи руками. – А может я поторопилась…
– Зато, когда пол леса побрили ты не торопилась, – пробурчал, наверное, уже бывший мой начальник, ставя копье к печи.
– Поворчи тут мне. Рассказывай, что тут у вас происходит? И куда Кузька делся?
– Ты сначала напои, накорми, в баньку своди, а потом уже спрашивай.
Во мне проснулась злость. Они тут живые, здоровые, сытые, румяные. А я тут ради них…
Антон Павлович заржал, тыкая пальцем в женщину.
– Не ну ты слышала, Яга Яговна, раскусил он тебя!
– Цыц, Кощей Кощеевич, а то как цыкну зубом!
– Всё, всё, не цыкай!
Они дурачились, смеялись, а меня аж корежило от вспыхнувшей ненависти. Не друзья и не враги. Точнее не скажешь.
Визуально ничего не изменилось, но дом качнулся, а за окнами мимо на хорошей такой скорости побежали деревья, причем через некоторые мы просто проходили насквозь.
– Куда мы? – хмуро спросил я, разглядывая пейзаж.
– Как куда? К Источнику.
Автор публикации
