Кукловоды

Молодой лейтенант с двумя свежими восьмиконечными звездочками на плечах растеряно стоял посреди огромного поля, по которому во всех направлениях двигались люди и техника. Жар от раскаленного бетона мгновенно прогрел тонкие лётные ботинки, а ядрёная смесь запахов сгоревшего топлива, металла, земли и травы проникла в лёгкие, заставив надсадно закашляться.

Крепкий седой мужик с короткой уставной стрижкой, в майке с неуставным принтом, в виде обнаженной девушки, и мятых затертых камуфляжных штанах, услужливо постучал его по спине своей лапищей, выбив остатки воздуха из груди.

– Добро пожаловать на Тайгу, малыш.

– Дядь Вов, вам тут папа просил… – парень суетно полез в сумку, но был остановлен.

– Всё потом. Что первым делом должен сделать офицер, прибыв к новому месту службы?

– Доложить о своем прибытии начальнику базы.

– Ну вот и дуй – это вон туда.

Вдали виднелись бетонные холмы входа на Базу.

– Да стой ты, энергичный ты наш. Пешком что ли собрался? – к ним подъехала грузовая транспортная платформа.

 

– Лейтенант Бобров Тимофей Мирославович для несения службы прибыл.

Полковник, изучающий что-то на инфопанели, поднял глаза на юношу, стоящему по стойке смирно и пожирающего начальство глазами.

– Майор Бобров?

– Так точно, мой дядя.

Полковник вздохнул. Потом крикнул куда-то в сторону приёмной.

– Володя, хорош там подслушивать – заходи уже.

– Я тут, мой генерал, – на плечо Тимофея легла тяжелая рука.

– Если увижу, что вы вдвоем выходите из медблока…

Дядя Вова смеясь выставил вперед руки.

– Ненене! Он не такой! Он хороший: невинный белый и пушистый.

– Смотрите мне! Два Боброва… Кошмар…

Тимофей ничего не понимал, видя на ржущее командование.

– Всё, вольно. Иди, лейтенант Бобров, устраивайся. Добро пожаловать в пятый десантный корпус, служи с честью и всё такое.

– Служу Союзу Восьми!

 

– Дядь Вов, – они шли по гулким переходам подземной базы, следуя указателям, – а про что говорил полковник?

– Да так, – заухмылялся майор, успевая здороваться с отдающими и не отдающими честь встречными и провожать взглядом всех встречающихся девушек. Некоторым даже отвешивал сальные комплименты, впрочем, к взаимной радости обоих.

Жизнь на базе кипела. Тимофей вскоре перестал пытаться запомнить все повороты и проходы и просто шел рядом с дядей, слушая его жизнерадостный трёп и отвечая на вопросы о семье и отце, которые в настоящее время, находился на станции «Китеж-3» в столичной системе. За одним из поворотов вдруг открылась обширная площадь с фонтанами, инфоэкранами и целой россыпью сверкающих вывесками магазинов, заведений общепита и разнообразными салонами услуг.

– Вот и пришли.

На пункте охраны их встретил круглолицый волосатый пузатый мужик, радостно облапивший Владимира.

– Ах ты ж старый похотливый чёрт, решил все-таки поспать в своей койке для разнообразия?

– Да я не… – Тимофей удивленно смотрел, как дядя слегка смутился, – проводил просто – заблудиться же.

– Надежда или Адриана?

Владимир мотнул головой.

– Неа. Экспериментирую. Вчера белый.

– Да ладно, – всплеснул руками мужик, – неужто???

– Ага.

– Ну ты силен, брат… – мужик с жаром пожал руку Владимиру, – завтра все в подробностях. С меня коньяк. Я вот пока только на желтом.

– Думаешь мне не страшно? Но нужно ж оттестировать самому, пока этим жёлторотикам бошки, или что похуже, не пооткручивали.

– Никто кроме нас, а?

Мужики посмеялись.

– Тимофей, отдай-ка честь старшему по званию – целый капитан перед тобой – Валерий Карапетян.

Тимофей тут же вытянулся в струнку и отдал честь.

– Лейтенант Тимофей Бобров.

– Сын?

– Никак нет, племянник.

– Только из академии к нам, – пояснил Бобров-старший. В пятый десантный.

– Ууу, – покачал головой Карапетян, – к Детишкам?

– Ага. Ничего, как-нибудь приспособится.

– Ну смотри… Хороший парень вижу, – Валерий крепко пожал руку Тимофею, – а ты его в этот гадюшник.

– Зато там эти.

– Ну это да. Все лучшее – детям.

Валерий порылся в планшете.

– Тимофей, будешь жить в секторе Альфа-2, комната А2456. Володя покажет. Отбой в 23:00 по солнечному. Баб, – Валерий строго посмотрел на невозмутимо ковыряющего носком пол Владимира, – не водить. Не успел до отбоя – ночуешь, где хочешь. Завтрак в 7. Обед в 12. Ужин в 6. Опоздал – питаешься, где хочешь. Понял?

– Так точно.

 

Комната была небольшой. Кровать, шкаф, инфопанель во всю стену, рабочий стол с терминалом. Просто, но до боли привычно по жизни в Академии. Дядя уже усвистал, убедившись, что племяш устроен.

Заглядывал, дядя Валера, как попросил он себя называть. Тимофей заверил, что ему все очень нравится. Капитан посоветовал не опаздывать на ужин.

Наконец, Тимофей остался один. Он лег на кровать и резко осознал: начался новый этап в его жизни.

 

Веселый утренний ветер трепал стяг Союза. От асфальта еще тянуло ночным холодом – было зябко. Но Тимофей старался проникнуться моментом и не ерзать на месте. В бескрайнем лазоревом небе парила какая-то огромная местная птица и изредка пролетали патрульные катера.

Над всем персоналом оперативной базы, построенным под первыми лучами только показавшейся над горизонтом местной звезды, звучал гимн Союза Восьми. Торжественные раскаты симфонии смолкли. Все организованно покинули площадь. Тимофей не двинулся с места, как и еще около тридцати молодых офицеров, составлявших ново сформированный пятый десантный. Кто-то прибыл уже давно, кто-то, как он – накануне, чуть не опоздав на распределение.

Над полем разносился голос полковника Синицкого. Он говорил привычные слова о правом деле, победе и новой крови, которая заставит сильнее забиться сердце борьбы. А из севших невдалеке десантных катеров стройными рядами выходили солдаты и выстраивались повзводно перед молодыми лейтенантами.

Тимофей во все глаза рассматривал десантников. Он ожидал привычных по академии и сводкам с полей боевых действий клонов класса «Вепрь-М2», или, более новых, «Вепрь-М4», которыми давали покомандовать перед самым выпуском. Но те были невысокими кряжистыми смуглыми мужчинами с длинными руками, больше похожими на первобытных людей. Эти же, разительно отличались от них. Высокие, с пропорционально сложенными телами, с незнакомым оружием в руках. Белая глухая противолазерная броня с неярким желтым огнем, пульсирующем в углублении грудной пластины, и глухие закрытые шлемы не давали рассмотреть подробностей.

 

Полковник тем временем спустился и прохаживался вдоль строя.

– Забудьте про «Мулов» и «Вепрей». Мы – передовая база и у нас все самое передовое. Это, – Синицкий ткнул в солдат, – наш кулак, который наконец сломает позвоночник врагу – Эльдары. Прямо с заводов Солнечной системы.

Он резким командным голосом рыкнул на построившихся солдат:

– Снять броню.

Солдаты быстрыми четко выверенными движениями сбросили с себя броню, аккуратно сложив ее рядом.

Строй ахнул, когда из-под шлемов наряду с мужскими, блеснули и девичьи глаза. Полностью нагие Эльдары, вытянулась по стойке «смирно». Только тонкая полоска на шее, где голова переходила в торс, горела желтым светом. В наступившей тишине, голос полковника звучал особенно сильно.

– Они как мы, – он остановился около шатенки и ткнул в нее пальцем, – но лучше: совершеннее, выносливее, быстрее. Они умеют обучаться. Они умеют принимать решения и проявлять инициативу. Они знают, что такое голод, холод, боль, страх – всё, что должен знать настоящий солдат, чтобы быть скальпелем в руках, а не тупой дубинкой. Подойдите ближе.

Тимофей, невольно рассматривая девушку, осмысливал услышанное – разумные клоны. Немыслимо! Неужели восстание на Аяксе ничему не научило?

– Вы, наверное, вспомнили про Аякс. И верно сделали – про это нельзя забывать. И мы не забыли. Теперь у нас есть это.

Командир ткнул в светящуюся полоску шатенки рядом с ним.

– Желтый. Абсолютное подчинение при подавлении разума. Привычный, по Вепрям, уровень управления – прямое следование конкретным приказам. Полный запрет на причинение вреда любому союзнику с меткой «свой». Та самая дубинка.

– Белый, – полоса побелела, почти слившись с кожей, а девушка напряглась и будто ожила: появилась мимика и мелкая моторика, глаза стали осмысленными. Она быстро осмотрелась по сторонам, бросила взгляд на снятую броню, очень по-человечески поежилась под сильным порывом ветра. Потом, почему-то, вопросительно посмотрела на Тимофея.

– Это основной режим управления в бою этой моделью. Вы отдаете приказ, а Эльдар выбирает самый быстрый способ его исполнения. Эмоции и чувства подавлены – идеальный обученный солдат, следующий уставу и подчиняющийся командиру.

Полковник прошелся мимо проводившей его взглядом девушки.

– Они все запоминают. Всё, что вы делаете с ними и для них, они запомнят. Будете обращаться с ними хорошо, они запомнят. Будете безразличны к ним – они запомнят. Будете с ними обращаться плохо – они тоже запомнят. Будете хорошо их учить – они станут еще сильнее. Будете лениться – они тоже станут ленивыми. Они это отражение вас. Все самое хорошее и самое плохое, что есть в вас.

– Теперь смотрите внимательно.

– Первая, ко мне. Смирно.

Девушка подошла и вытянулась. Полковник снял с пояса шокер и ткнул ей в живот. Потрещала дуга. Девушку тряхнуло, но она только пошатнулась, снова бросив вопросительный взгляд на Тимофея, которого эти взгляды пугали.

Синицкий демонстративно выставил регулятор на максимум.

Разряд. На этот раз девушка рухнула на колени, но тут же попыталась подняться.

– Напоминаю, вам бы хватило и первого разряда. Они выдерживают запредельные для нас температуры, химические и электрические воздействия.

Девушка, шатаясь, встала.

Из кобуры был извлечен бластер.

Сверкнула вспышка. В груди появилась аккуратная сквозная дырка с оплавленными краями. Взгляд девушки стал умоляющим. Тимофей физически чувствовал ее страдание, но не понимал, чего она от него хочет.

– А теперь самое главное. Красный режим. Полная свобода воли, разума, свобода в принятии решений. Сто процентов чувствительности. Теперь она человек – идеальная копия донора, с которой была клонирована. Только смертельно опасная для врага и вас, если вы, как сейчас я, с ней плохо обращались.

Полоска на шее будто налилась кровью. Девушка тут же разорвала дистанцию, став гибкой и подвижной, как шарик ртути. Бросила быстрый оценивающий взгляд на замершего Тимофея, потом быстрый, но уже цепкий и внимательный на офицера с бластером.

– Почти человек. Три года с момента активации и привязки к конкретному командиру. Ни днем больше. Запомните это.

В это время девушка, уже кружила вокруг командира, невозмутимо стоящего на месте. Внезапно, она с нечеловеческой скоростью атаковала сбоку. Тимофей инстинктивно дернулся вперед, но это было лишнее – девушка сломанной куклой лежала на бетоне, а полоска налилась глубокой темнотой. Глаза были широко распахнуты – в них навечно застыло удивление.

– В любой момент. Вы, как непосредственный командующий, командующий базой, к которой вы приписаны, или любой генерал, – спокойно прокомментировал Синицкий, указывая на тело у ног.

Он коротко отдал приказ ожидающим в стороне медикам и тело быстро унесли.

– Я вам показал худший вариант развития событий. К сожалению, уже несколько командиров довели своих подчиненных до состояния, когда их приходится вести в бой исключительно в желтом режиме. К сожалению, передать взвод другому командиру нельзя – они теперь ваши, пока не будут убиты или не умрут. Только от вас зависит, будут ли они пытаться вас убить при первой возможности, или вы сможете спокойно поворачиваться к ним спиной даже в красном режиме. У нас есть несколько таких командиров, которые в настоящее время воюют в Поясе – ничего невозможного в этом нет. Трудно, долго, но возможно. У вас на это два месяца. Потом, вы отправитесь к ним на помощь.

Синицкий посмотрел на анахроничные командирские стрелочные часы.

– Через сорок секунд у вас начнется новая жизнь.

Он развернулся и пошел к ожидавшей машине. Постоял около нее, поглядывая на строй.

Лейтенанты нерешительно топтались на месте, не зная, что делать дальше – команды «Разойтись» не прозвучало.

Подождав еще пару минут, Синицкий разочарованно покачал головой и крикнул:

– Да дайте, наконец, команду одеться – им же холодно! О чем я сейчас распинался перед вами?

Тимофей вызвал интерфейс. Он сразу заметил мигающий значок входящего запроса. «Принять командование Пятый десантный первый взвод». «Принять». Секундное головокружение и перед ним расцвел командный интерфейс и целая россыпь пылающих сообщений. Это были запросы от Первой. Сперва спокойные, потом панические. А потом просто серая иконка и статус: «Убита в бою». «Отправить запрос на пополнение взвода?». Тимофей отправил, а потом холодея сердцем, быстро удалил все сообщения.

Вернувшись из интерфейса, он увидел, что только его взвод еще стоит на ветру.

– Надеть броню.

Ему стало стыдно, что он сразу не отдал приказ, а рылся в интерфейсе. А потом стало стыдно, что он вместо мнемокоманды, использовал не самый эффективный способ – голосовое управление. Он быстро покрутил головой – не заметил ли кто его оплошность? Заметили. Рядом стоящий парень, явно издеваясь, крикнул «Телурианский бекбек». Его солдаты выполнили команду «налево» и двинулись в сторону казарм.

– Прикинь, так тоже работает.

А затем в полголоса, зло и презрительно осмотрев Тимофея, постучал по затылку пальцем:

– Головой пользуйся, дебил тупой.

Тимофей понял, что легкая жизнь его не ждет.

Транспорты улетели, а солдаты, кроме все еще стоявшего на месте первого взвода, маршем уходили в сторону полигона – новоиспеченным командирам не терпелось поиграться с новыми игрушками. Подошел дядя Вова.

– Ну как тебе?

– Урод.

– А, ты про этих… Сын премьера.

– Зачем ему это всё?

– Он тут за год получит полковника и свалит обратно на Китеж.

– Понятно.

– Дядь Вов, а их же кормить нужно? Завтрак, они, как и мы, судя по всему, пропустили.

– Молодца, – искренне обрадовался Владимир и, не удержавшись, потрепал племянника по голове, – уже начал думать.

 

 

Тимофей быстро нашел на карте базы казармы псевдолюдей, как они официально назывались, и отдал приказ выдвигаться. Потом зачем-то голосом добавил:

– Пошли поедим.

 

Солдаты ели биогель, будто коровы, жующие сено. «Интересно, а на белом уровне они также будут есть?» Но пробовать не решился, отложив этот эксперимент на отдаленное будущее. В животе требовательно заурчало. В офицерскую столовую его уже не пустят. Одно место было свободно – там должна была сидеть та шатенка… Он помялся, а потом решительно сел и подвинул к себе тарелку – почему бы и нет? От одной порции биогеля никто не умирал. Ему показалось, что его сосед напротив посмотрел на него с одобрением. Но, скорее всего, просто Тимофею очень бы этого хотелось.

 

Потекли длинные и насыщенные дни, наполненные событиями от утреннего развода до вечернего отбоя. Первую неделю им дали на раскачку и знакомство с подчиненными. С утра – лекции по новому интерфейсу и возможностям, а также лекции по психологии и этике. После обеда – практика, включая личное знакомство с разнообразным оружием. Никто не отменял и физподготовку. Дядя Вова, наблюдая за тяжело дышащим, мокрым как мышь, племянником, после прохождения полосы препятствий покачал головой и намекнул, что это была самая простая, «зеленая» полоса. И что даже он в свои шестьдесят проходит ее быстрее. На что Тимофей ехидно предложил показать ему мастер-класс, который под надуманным предлогом показан не был. Самому ему стыдится было нечего – полосу он хоть и медленнее норматива, но проходил уверенно, в отличие от большинства, которые не могли пройти ее до конца вовсе.

 

К огромному удивлению Тимофея, им за это ничего не было. Контроль посещаемости и успеваемости просто отсутствовал. Многие, знали об этом и пропускали занятия, делая только необходимый минимум, сдавая лишь обязательные символические еженедельные нормативы по физической подготовке.

Тимофей же старался, чувствуя на себе реальный взгляд дяди и виртуальный отца, с которым он обязательно говорил каждый вечер. Родина дала ему шанс стать чуть более совершенным, предоставляя все инструменты для этого: закрытые архивы документации, разнообразные курсы, тренинги, обучающие программы. И он пользовался ими всеми. По крайней мере, пытался или собирался.

Поздним вечером под насмешливыми взглядами и градом шуточек явно употребивших «деток», тусовавшихся на площади у жилых блоков, он вползал в свою комнату, валился на кровать и засыпал.

 

Не забывал он и про подопечных. Следуя рекомендациям, каждое утро он брал с собой взвод на пробежку, водил на приемы пищи, вечером – проведывал перед отбоем, желая спокойной ночи. Это все не считая совместных тренировок. Эльдары оставались невозмутимыми и никак не реагировали на эти правильные, по мнению Тимофея, шаги по налаживанию отношений. Но они были в желтом режиме – вроде и не должны реагировать? Вот включит белый, тогда…

Однажды он решился и перевел одного из солдат в белый режим. Что он ожидал и сам не знал. Но «оживший» просто стоял и вопросительно смотрел на командира. Ничего особо в нем не поменялось. Да и дружелюбия в его взгляде, как Тимофей не высматривал, не нашлось. Как и агрессии. Вернув желтый режим, он решил следовать плану – результат обязан быть.

 

– Наберись терпения, – приободрил дядя племянника, сидевшего у него в гостях, – ты, главное, не сдавайся.

– Надо мной смеются. Никто больше так с ними не возится. Знаешь, как меня зовут за спиной?

– Знаю. Кукловод.

Тимофей шумно отхлебнул чая, пряча лицо в большой кружке.

– Но я ведь делаю всё, как пишут в рекомендациях. Почему они на меня как на чужого смотрят?

– Потому что ты их хозяин и всегда будешь хозяином. Программа у них такая. Ты Синицкого больше слушай. «Командиры красные». Тьфу. Знаешь их сколько? Два. Два отбитых на всю голову маньяка. Один с ними молится каждое утро, на ночь религиозную литературу читает и разве что не с ложечки кормит, а второй уверен, что это его настоящие дети, которые погибли на Аяксе, просто выросшие. Да они эффективны, но они сумасшедшие и давно потеряли право называться «человеком».

– Но ведь ты со своими на белом уровне?

– На красном. Но я с ними через такое прошел, что никому не советую. Да и осталось то их трое… Только кто в ближнем охранении был. Три моих девочки. Всегда держи в ближнем охранении кого-то. И по уставу положено и хоть кого-то сохранишь.

Про Фрею дядя Вова говорить не любил. Самое крупное поражение сил Союза. Позорное бегство, когда пытались спасти хотя бы командный состав, бросая оружие, технику, псевдолюдей. У каждого, кто вернулся из той мясорубки, менялось лицо при упоминании планеты и сжимались кулаки.

– Они же как мы. Лежит, смотрит на тебя своими дурацкими глазами, чертова лампочка почти не светится. Я умом понимаю, что это клон, игрушка, что ему все равно жить три года, но я заправляю кишки ей в брюхо и тащу на себе в лазарет. А там крутят у виска. Дал я как-то в морду санитару, который спросил, зачем я этот мусор притащил. А он даже не понял за что.

Он громко отхлебнул из огромной кружки.

– Дождусь пополнения и в Пояс, Путейцам хвосты крутить.

Майор задумался, уперев взгляд в стену.

– Каждого помню и никогда не забуду. Каждого сам похоронил. Вот сейчас пришлют новых, не представляю, что с ними буду делать… Тебе тоже кстати должно пополнение скоро прийти. Вот сравнишь нулевого со своими как раз. Чтобы не думал, что все зря.

– Я не думаю…

– Ну ну…

Повисла пауза, нарушаемого только хрустом перемалываемых челюстями сушек. Тимофей понял, что разговор зашел куда-то не туда и лихорадочно придумывал, как сменить тему. Но его опередили.

– Как у тебя с девушками? Нашел уже кого? – дядя снова был дядей и ухмылялся во все зубы.

– А? Ну дядя… Какие девушки – тут бы до кровати доползти.

– Ну это ты зря. Девушки они это, – он покрутил пальцами в воздухе, – воодушевляют. Дают силы и желание жить.

Тимофей опустил глаза.

– Да я с ними не очень умею.

– А че там уметь та, – хихикнул дядя и энергично постучал торцом кулака по раскрытой ладони. – Или ты это, все еще, – новый характерный жест кулаком.

Тимофей покраснел.

– Неужто не хочешь?

– Хочу…

– И в чём же дело?

– Дядь Вов, отвяжись, всему своё время. Вот войну закончим, потом девушку найду…

– Потом он найдет. А ты доживешь до потом, оптимист хренов? Сколько там с Фреи вернулось? Сто тысяч? А было? Сейчас нада жить. Все у вас молодых «потом».

– Ты чего завелся та?

– Тебя жалко, балбеса, сдохнешь и не потрахаешся.

– Значит, судьба такая.

– Я тебе дам, – перед насупившимся Тимофеем нарисовался огромный кулак, – судьба. Фамилию Бобровых позоришь! Уже меня вон спрашивали, а Бобров настоящий? Почему уже всех баб не перетрахал на базе?

– Как будто ты всех перетрахал.

– Ну, всех не всех… – дядя Вова масляно улыбнулся и погладил макушку.

Потом стал серьезным.

– Приказываю, в срок до аттестации трахнуть что-угодно женского пола и предоставить доказательство.

– Но…

– А ну не возражать старшему по званию!!! – кулак грохнул по столу.

– Есть трахнуть бабу, – пробурчал Тимофей, – разрешите исполнять?

– Давай, – дядя Вова обнял приунывшего племянника уже в дверях, – дерзай. Шишку по ветру и вперед!

– Что, Владимир, молодежь учите? – рядом остановилась статная женщина в форме старшего офицера медслужбы в не по уставу короткой юбке.

– Что, Наденька, интересуетесь? Могу порекомендовать – Бобров Тимофей.

– Мммм! – она осмотрела Тимофея со всем сторон, – а ничего. Вы к нам, Тимофей, заходите в гости. С девочками моими познакомитесь. И дядю с собой берите, – она провела ноготком по груди майора, – а то он про нас забыл.

– Вы незабываемы, Наденька. Вот закроюсь у себя и как давай о вас вспоминать.

– Володя, не при детях.

– Тимош, все иди, иди.

Подпихивнув в спину застывшего Тимофея, Владимир, как акула, закружился вокруг женщины, приобнимая ее за талию.

– Ты не торопишься? Может чайку с рогаликами?

–  Знаю я твои рогалики, – позволила она увлечь себя в комнату.

Дверь закрылась.

 

Тимофей шел по коридору и улыбался – дядя был неисправим. Когда сказали, что Владимир среди погибших на Фрее, отец сразу сказал, что это вздор, и что он знает этого кобеля, и если он и умрет, то только на очередной боевой подруге. Так что никуда не денется – вернется. И он вернулся. И сейчас угощал неведомыми рогаликами Надежду.

 

Синицкий подводя итоги первого месяца был недоволен.

– Эльдар пробегает полосу Дельта за три минуты тридцать восемь секунд. Лучший же из вас, лейтенант Бобров – за пять двадцать три. Мы не требуем равных показателей – но о каком управлении в бою может идти речь, если командир не успевает за своими солдатами? Напоминаю, что в конце месяца вы пройдете аттестацию на право управления Эльдарами.

Курсанты переглянулись.

– А вы думали, что вы можете спокойно заниматься построением личной жизни, – полковник сверкнул глазами на одну из девушек, тут же заалевшую щеками, – или проматывать содержание по барам, если вам никто не делает замечаний?  Самодисциплина одна из вещей, которым вас должны были научить еще в Академии. Что ж, пусть так – Обезьянами тоже должен кто-то командовать. Надеюсь, вы поняли мой намёк.

Полковник, громко топая берцами, вышел из аудитории.

– А ну и к черту этих Эльдар. Обезьяны, как выразился гран папа, вполне боеспособны. И никаких лишних проблем с режимами, – парень, вокруг которого столпились почти все в аудитории, сидел, закинув ноги на стол.

– А я их боюсь – у них глаза страшные.

– Стефания, ты всего боишься, – засмеялся высокий парень, – даже Вепрей.

– У них руки такие длинные…

– У них не только руки длинные, – сладострастно добавила та девушка, которой сделал замечание полковник, подкрашивая полные чувственные губы, – и они очень-очень послушные.

– Это отвратительно.

– Милая, это очень здорово, – девушка закатила глаза, вспоминая.

– Бьянка, а как тебе с Эльдаром?

– Ты же сам пробовал, – она сверкнула глазами на парня, – точно знаю. В первый же день.

– Пробовал.

– И как?

– Да никак. Как будто пеноблок выебал.

– А ты б смазки побольше налил.

– А что, пеноблок ебать со смазкой в удовольствие?

– Тогда чего спрашиваешь? Мне эта машина своей арматуриной чуть всё не разорвала. Вибратор и то лучше понимает, что мне от него нужно. С ними, наверное, только Кукловод с удовольствием трахается. Причем, исключительно на полигоне.

Все засмеялись.

Тимофей, стоявший в стороне, развернулся и вышел.

 

Отношения с остальными не складывались – Тимофея бесило их легкомысленное отношение к поставленным задачам. Только он и еще пятеро трудились из-всех сил, понимая, что где-то там, за голубыми небесами Тайги, идет война, которая скоро придет и на эту планету, являющуюся главным поставщиком продовольствия и сырья на остальные более развитые миры Союза.

Война. Глупая, ненужная, бессмысленная, но кровопролитная, затянувшаяся уже на тридцать лет и не собирающаяся заканчиваться. Мирные и сытые столетия освоения космоса, который казался бесконечным, закончились. Тысячи колоний осознали, что Земля далеко. Тысячи колоний создали свои армии. Сотни создали армии, не уступающие по силе Метрополии. Десятки создали флота, превосходившие по силе флот Метрополии. Начался передел сфер влияния – все против всех. Кроме Земли. Земля отвела все силы в Солнечную систему и просто наблюдала, вывесив на подходах неприступные крепости, изредка подкидывая проигрывающей стороне новые виды вооружений, не давая другим слишком усилиться. Их база, а также еще около десяти таких же, вместе с Эльдарами и новейшими плазменными винтовками, в принципах действий которых их ученые так и не смогли разобраться и скопировать – как раз и была подарком Союзу Восьми, который давно, после потери Фреи и Террановы, уже не имел право так называться…

Чтобы попасть сюда был конкурс – служить в боевых частях считалось престижным. Тем более, на Тайге, которая была на предполагаемом острие удара. Здесь базировался ударный флот Союза. Отсюда наносились ответные удары. Участие в реальных боевых действиях быстро двигало по карьерной лестнице. Двадцатипятилетние капитаны, двадцатисемилетние полковники. Естественно, сюда многие стремились.

Жесточайшие требования к курсантам отсеивали слабых – только лучшие из лучших. Самые талантливые и мотивированные. Так предполагали генералы. На практике, почти всё новое пополнение представляло из себя золотую молодежь, место которой было, в лучшем случае, на штабных должностях.

Тимофей тоже был из далеко не простой семьи потомственных военных. Но всё, чего он добился – он добился сам, как делали и его дед, и его отец. Лучший в группе, лучший в потоке. В тройке лучших выпускников. Он гордился назначением сюда без чьей-либо помощи.

Те пятеро, были похожи на него. Но, будучи из средних слоев общества, зубами держались за шанс и рвали жилы с еще большим остервенением. Но до эффективности Тимофея им не хватало привычки быть военным. А он рождён военным – по-другому быть и не могло. Они здоровались при встрече. Он с ними ел за одним столом. Но им, как и ему, было не до болтовни, дружеских пирушек и масштабных оргий, на что тратили свое время остальные.

 

Он шел по коридорам в сторону тренажерных залов и обдумывал услышанный разговор. Ему даже в голову не приходило рассматривать Эльдар в качестве полового партнера.

Дядя Вова, включая всю свою иронию и чувство юмора, стебал бедного Тимофея по поводу своего приказа, вгоняя того в состояние тихой ярости. После каждого такого сеанса, он обещал себе, что пойдет в медблок, пригласит, наконец, Тасю, которая проявляла к нему внимание, на свидание, а потом, через пару недель, оттрахает и гордо расскажет об этом дяде. Но всегда находились более срочные дела. Вскоре, он увидел медсестричку под ручку с механиком из второго бронекорпуса и признался себе, что фамилию Бобров он таки опозорил.

И вот он – выход. Майор явно не будет доволен, но, судя по теперь ставшими понятными, обмолвками, сам этим не брезговал. Решено. После зала… Хотя, нет. Завтра после лекций, перед отбоем, он нанесет визит кому-то из женской части взвода.

 

– Разденься, – дрожащим от волнения голосом приказал шепотом Тимофей одной из своих Эльдар, которых во взводе было пятеро. Своим объектом он выбрал зеленоглазую шатенку с чуть большей, чем у остальных, грудью.

Она разделась.

Тимофей покраснел до корней волос, видя прямо перед собой идеальное женское тело. Он всматривался в каждый изгиб, в каждую деталь, но не находил изъянов. Мерно вздымалась грудь с малиновыми сосками, курчавились волосы на лобке, манили гладкостью кожи крепкие ноги.

Он протянул руку дотронуться, погладить. Ощутил покалывание в кончиках пальцев от близости женского тела, почти прикоснулся… Гулко билось сердце, отдаваясь в висках каждым ударом. Отдернул руку, встретившись с ее взглядом – безразличным и пустым – взглядом куклы.

Магия прошла. Он вдруг ощутил себя рядом с манекеном из магазина. Уже без внутреннего содрогания потрогал ее кожу, погладил бедра, грудь, запустил пальцы между ног в сухую, как и говорили, щель. Приятно, интересно, но никаких эмоций не вызывало. Даже оголенный им член, до этого аж подпрыгивающий от напряжения, опал и сейчас болтался в неопределенном состоянии.

Выругавшись на себя, он вплотную подошел и прижался к ней всем телом. Потерся. Ничего. Кукла. Это совсем не тот первый раз, которого он хотел. Ему нужны отклик, эмоции, страсть в глазах, желание.

Он, не разжимая объятий, изменил режим Восьмой на белый.

Она ожила, потекла как воск, став мягкой и пластичной. Он ощутил ее и тут же снова возбудился, ощущая, как елозят ее соски по его груди. Она мягко высвободилась и отошла на шаг. Он протянул руки ее потрогать, но она отошла чуть дальше.

– Ты меня боишься?

Она не ответила – Эльдары не умели говорить. Но все понял и так по тому, с каким смешанным чувством она глянула на его торчащий член. «Насиловать будешь?» – читалось во взоре, где было любопытства пополам со страхом. А самое печальное, покорность и смирения со своей долей. Она будет спокойно стоять, как ему будет удобно, где ему будет удобно, столько, сколько ему будет удобно, когда ему будет удобно. И терпеть его. Терпеть. Терпеть.

– Извини… Я не должен был… Прости…

Он вернул желтый режим и пулей, схватив одежду, вылетел из душевой.

 

– Не могу я так, – Тимофей со злостью сжал в руках кружку, – смотрит, смотрит…

Дядя Вова ничего не сказал, да и что он мог сказать.

– Не так все должно быть. она хотела! Чтобы я чувствовал, как она, что она… – нужное слово никак не находилось.

– Тебя любит. Рыцарь платка и розы. Последний романтик.

– Без любви только мухи женятся.

– Приказ в силе.

– Но…

– А ты что, думал пришел мне нажаловаться, что не смог, и все?

– Да.

– Хрена тебе лысого. Допивай чай и дуй. Через силу, через «не могу» и «не хочу». Мне тебе что ли талончик в Красный бархат купить?

– Только попробуй!

– Ну вот и всё.

– Завтра.

 

Завтра превратилось в «в понедельник», а потом и в «на выходных». И вот, отгоняя позорные трусливые мысли, он снова силой тащил себя к казармам Эльдар, накачивая себя простой, но действенной фразой, которая ни раз уже ему помогала: «Ты Бобров!». На входе, погруженный в себя, он столкнулся лоб-в-лоб с зампотехом Семеном Павлович.

– Бобров, опять тебе дядя все растрепал! А я тебе сюрприз хотел сделать.

– Эээ…

– Ты же принимать пополнение идешь?

– Ааа… Да, – Тимофей рассудил, что истинные причины визита в казармы озвучивать не стоит.

– Ну и пойдем.

Он ждал пополнение, и он его дождался.

Оказалось, что её.

Когда они вошли в квартиры его взвода, навстречу им вышел, а точнее, вышла солдат в непривычной серебристой броне с голубоватыми вставками, будто чешуей облегающее явно женскую фигуру, которая была заметно ниже Эльдар его взвода. Глухой шлем собрался в воротник. Сперва, он увидел непривычно длинные платиновые волосы до плеч, ледяные синие глаза в обрамлении пушистых ресниц, изящные скулы, открытые в полуулыбке губы, обнажающие белоснежные зубы и только потом – сверкающий красным огонек на броне и рубиново-красные серьги в аккуратных ушках. Девушка приближалась обманчиво плавными движениями. Тимофей непроизвольно сделал несколько шагов назад и будто оцепенел под ее взглядом, будто мышь перед змей.

– Тимофей, включай желтый, – услышал он истеричный крик Палыча, который уже бежал к выходу из казарм, на ходу набирая что-то в планшете, – желтый, Тимофей, желтый!!! У меня интерфейс её заблокирован!!! Я ничего не могу сделать!!!

– Тиии мооо феей, – прошелестел мелодичный холодный голос в застывшем воздухе. Его горло будто сдавило тисками. В глазах потемнело, тело вознеслось в воздух, удерживаемое девичьей рукой. На грани сознания раздавались крики, топот ног. Медленно, неохотно, всплыл интерфейс. Сорок иконок вместо привычных тридцати девяти. Где твоя? Последняя. Не то. Первая. Почему первая? Желтый. Желтый. Желтый!!!

Тимофей рухнул на пол, не устояв на ногах и жадно глотал вкусный воздух. Рядом застыла серебристая фигура. На её груди успокаивающе горел желтый огонёк.

 

– Да откуда я знаю, почему красный был включен, – Палыч как соломенная кукла трепыхался в руках разъяренного майора, – из транспортного модуля достал, включил, зашил командира и всё. Кто ж их возит красными, всегда желтыми! Сюрприз думал сделаю. Новая модель какая-то!

– Мудак!!! Это не новая модель. Это секретная модель. И она на испытания шла в Особый!!! Нахер ты вообще туда полез!

– Володь, я ж как лучше…

– Дядь Вов, да отпусти ты его. Не виноват он. Я сам нарушил устав, не проверив командный интерфейс перед входом в казармы.

Тимофей клацнул зубами, когда его майор схватил за грудки.

– Да ты хоть понимаешь, что ты мог, что тебя, эти, – Владимир задохнулся от чувств и грозно нависал над Тимофеем, которому было почему-то совершенно не страшно, – да она б тебя на белом убила!!! У них же совсем по-другому ментальное ядро…

Он прикусил язык и заозирался, видимо, вспомнив о секретности. И дальше из него полился уже обычный словесный понос о внимательности, ответственности, что он один, и что брат ему голову оторвет и в задницу засунет. А Тимофей не слушал – он не отрываясь смотрел на замершую девушку. Почему же ему было так неприятно видеть такой – неживой, застывшей статуей с потухшими глазами и восковым лицом? «Кукла. Опять просто кукла», – подумал он и вспомнил свой дикий восторг, смешанный с ужасом, в те мгновения, показавшиеся вечностью, пока она шла к нему улыбаясь… В ушах все еще звучал её голос, отдаваясь эхом где-то внизу груди.

«Тиии мооо феей».

Дядя что-то кричал, топал, махал кулаками, потом снова гонялся за Семеном Павловичем, а Тимофей смотрел и смотрел на неё, еле сдерживая себя, чтобы не включить красный режим. И еще хоть на мгновение…

 

– Мда, – почесал затылок юный командир, видя, с какой непринужденной легкостью прошла всю полосу его новая подопечная, перебив рекорд полигона чуть не в два раза, – и что же мне с тобой делать.

Она, конечно ничего не сказала, а Тимофей вновь исподтишка, бросил на нее взгляд. Безумно красивая. Но пялиться в открытую, ему было безумно стыдно. И страшно. Но волнительно.

Он встряхнулся, как мокрая собака, выгоняя из головы неконструктивные мысли, от которых становились тесными брюки.

– Взвод. Приступить к прохождению четвертого полигона. Сценарий: прорыв укрепрайона. Вводные: противодействие тяжелых пулеметов до роты, поддержка артиллерии.

Он всегда дублировал голосом все команды. Сначала назло насмешникам, а потом для себя. Это позволяло быстро войти в ритм, поймать суть задачи. Обычно, оптимальное решение приходило само. Взвод уже давно работал на белом уровне, и Тимофей переводил их в желтый только перед входом в казармы и передвижению по базе, как того требовал устав.

– Сороковая. Ближнее охранение командира.

Он вздрогнул, когда она чуть кивнула. Сжало горло. Он лихорадочно проверил уровень – желтый. Еще раз посмотрел на нее – ничего необычного – стандартное поведение в режиме охраны. Настороженная поза, оружие в готовности.

– Начали, – он запустил сценарий, секунду промедлив, повернулся к ней спиной и побежал вперед, где уже сверкали всполохи лазеров. Он не слышал ее шагов, но был уверен – она следует за ним. И он улыбнулся.

 

Полосу прошли хорошо. Всего трое двухсотых и пятеро трехсотых при прогнозируемых потерях противника в размере минимум батальона мотопехоты и роты огневого прикрытия. Более чем хорошо. А было бы плохо, если б не Сороковая. Тимофей не ожидал, что подлые программисты добавили засаду на самом входе в руины. И все бы закончилось в самом начале, но она сработала четко и выверено, с легкостью уничтожив четверых нападавших.

– Спасибо, – сказал он ей тогда, еще не придя в себя. И опять ему показалось, что она кивнула.

«Нужно больше спать» – подумал он, продолжая просматривать отчет.

 

Он шел, глубоко погрузившись в мысли о только, что проигранном сценарии, где он мог выполнить задачу, лишь потеряв почти весь взвод. Единственный, где он не набирал сто возможных баллов эффективности. Он догадывался, что так было задумано, чтобы показать, что бывают обстоятельства, где нельзя избежать потерь.  Но его мучала мысль, что действовать по предполагаемому шаблону неправильно, что можно сделать по-другому. Но ни одна его идея пока не сработала. Он пробовал раз за разом и только в бешенстве сжимал кулаки, раз за разом теряя взвод. Его не хватало для контроля всего поля боя. Он был один, а их тридцать девять. Ему бы помощника…

А может…

– Сороковая, а давай тебя… – он не договорил, поняв, что он забрел в жилой блок, а на него, а точнее на Сороковую, смотрят дула бластеров патруля сектора.

– Лейтенант, ты что себе позволяешь!!! – заорал сержант.

– Домой иду, – вышел из задумчивости Тимофей.

– Для кого пишется устав! Ты нахрена ее припер! Еще и в белом режиме.

Тимофей оглянулся на Сороковую, которая уже хищно осматривала пятящихся солдат своими ледяными глазами, четко почуяв угрозу ей и командиру. Костюм её уже мерцал включенным защитным полем.

– Простите, моя ошибка. Задумался. Пойдем, нам тут не рады, – Тимофей кивнул Сороковой и развернулся к выходу из блока, не глядя на собравшихся и даже не думая переводить следующую за ним девушку в желтый режим.

– Псих. Кукловод чертов, – крикнул ему вслед сержант, вытирая холодный пот со лба.

Тимофей не оборачиваясь показал неприличный жест и скрылся за поворотом.

 

Синицкий вместе с дядей орали на него минут двадцать, проявляя все красноречие. Тимофей, молча слушал, в это время спокойно ковырялся в разработанном плане прохождения очередной операции.

Наконец они иссякли. Он сохранил наработки и внимательно стал слушать, что будет дальше.

– Лейтенант, ты достиг непревзойденных результатов. Знаешь сколько аттестационный балл прохождения каждого из учебных сценариев?

– Шестьдесят и выше.

– А ты их на сотню сделал! У нас уже Академия требует записи прохождения. Говорят, что сто баллов только теоретически достижимы. Ты в курсе, что все новые сценарии под тебя пишутся и пройти можешь их только ты?

– Догадываюсь.

– Молодец какой, догадывается. А ты догадываешься, что тебя люди боятся? Да я тебя боюсь! Вот сейчас ты себя видел? У тебя ж глаза как у этих! – полковник залпом выпил стакан воды и грохнул им об стол.

– Проступок осознал. Больше не повториться. Разрешите идти? – спросил Тимофей холодно, когда молчание затянулось.

– Иди.

Синицкий рыкнул и полез в сейф за водкой.

 

Он смотрел, как она принимала водные процедуры – после того случая с Восьмой, он позволял себе только смотреть. И вот перед ним Сороковая. Совсем другая. Не такая безупречная, словно математически выверенная, красота. В её теле была еле уловимая асимметричность, неправильность, неидеальность. Именно это заставляло раз за разом внутренне замирать и не дышать, когда она раздевалась, включала воду и вставала под тугие горячие струи. Ему нравилось видеть ее изящное тело с чуть более широкими, чем принято считать образцовыми, бедрами, маленькую грудь с острыми сосками, плоский мускулистый спортивный живот, крепкую упругую попку, длинные изящные ноги, будто созданные для чулок и каблука-шпильки. Только белый огонек на мочке правого уха напоминал о том, что перед ним не человек. Ему безумно хотелось дотронуться до неё, прижать к себе, покрыть поцелуями. Но он себе запрещал, опасаясь вновь увидеть смирение и покорность. В такие моменты сильнейшего эмоционального напряжения, он часто ловил её ответный задумчивый взгляд. Что в нем было: вопрос, призыв, предупреждение?

В постыдные минуты самоудовлетворения, он достигал пика, вспоминая этот взгляд и представляя, что в нем было именно желание и призыв.

Она выключила воду. Крупные, искрящиеся под светом ламп, капли остались на плечах, ключицах, груди. Одна, сверкая как алмаз, застыла, чуть подрагивая, на самом кончике соска, вызывая мучительное желание ее слизать.

Вот она, совсем рядом. Его, уже можно сказать, боевая подруга. Сколько боев, пускай и тренировочных, но с полным погружением, они прошли. Достаточно, чтобы двум чужим людям стать близкими. Сейчас он включит красный режим. А она не убьет его, а сладко потянется, прогнувшись, своим мягким текучим шагом подойдет к нему и их губы сольются в долгом поцелуе. Он будет ласкать ее тело, купаться в ее волосах, тонуть в глазах. Она прошепчет: «Я хочу тебя» и он вставит свой болезненно напряженный член в ее, наверняка, мокрое и горячее лоно. Он был уверен, что кончит сразу, заполняя ее своим семенем. Он сжал зубы, сглотнул вязкий ком и зажмурил веки как мог сильно. Внутри кипела и клокотала магма, грозясь вылиться через край.

Легкое касание. Капли воды на плече. Разряд по коже. Пропущенный стук сердца. Спазм. Напрягшиеся жилы. Тяжесть в животе и пустота в груди. Открытые глаза. Ее рука на его плече и её лицо напротив его лица. «Все хорошо, командир?» – будто спрашивает она глазами, а из него уже тугими толчками выплескивается напряжение, оставаясь густыми каплями на её ногах и животе. Она удивленно смотрит на себя, а Тимофей проваливается в блаженное небытие молясь, лишь бы она не убирала руку…

 

Когда он понял, что никого ближе, чем она, у него никогда не было? Странная мысль. А как же отец, мама, дядя… Как эта девушка вытеснила из его мыслей всех, оставив там только себя? Не это ли и есть любовь?

Как-то само собой получилось, что он перестал переводить её, а потом и остальных, в желтый режим. Почти перестал появляться в жилом блоке, оборудовав себе гнездо в их казарме. И всегда Сороковая была где-то рядом. Хотелось бы ему сказать «под рукой», но он очень боялся разрушить тот первый хрупкий мостик взаимопонимания, который возник между ними. Поэтому был максимально тактичен и предупредителен, тем не менее, не отказывая себе в удовольствии наблюдать за ней. Он даже себе придумал, что ей нравится крутиться голой перед ним, и он сам упоённо верил в свой же обман.

 

Тихо гудела вентиляция, шевеля ленточки на решетках. Помещение было погружено во мрак. Светились мертвенным фосфорным светом силуэты дверей и дорожки на полу между койками. Тимофей, накрывшись с головой, лежал и читал стихи.

«Бабы любят стихи – они с них входят в романтическо-созерцательное настроение и утром сами не понимают, как оказались в твоей постели», – поучал дядя Вова, цитируя избранные племяннику. Племянник слушал, но что в этом такого не понимал. «Влюбишься – поймешь». Влюбился. Осталось понять.

«От этих глаз давно бежать бы прочь –

Бессмысленны надежду на пощаду,

На то, что прекратят они осаду,

Что сердцу можно чем-нибудь помочь».

 

Он представил ее глаза. В словах поэта определенно что-то было.

 

Пятнадцатый уж гол, как день и ночь

Они сияют внутреннему взгляду,

Слепя меня куда сильней, чем смладу,

И мне сиянья их не превозмочь.

 

Тимофей выглянул из-под простыни и всмотрелся в соседнюю койку, где спала его Лаура. Ему показалось, он даже рассмотрел чуть святящиеся через закрытые веки синие глаза.

«И правда – сияют», – усмехнулся он про себя.

– Повсюду предо мной горит упорно, – прочитал он шепотом, пробуя слова на вкус, –

Куда ни гляну, этот свет слепящий

Или другой, зажженный этим, свет.

Определенно что-то в этом всем есть – может, дядя и прав. Он откинул простынь и вздрогнул, увидев те самые сияющие глаза рядом, а также еще тридцать девять пар золотистых огоньков.

Они ждали.

– Эээ, вы чего?

Он выключил планшет, убрал под кровать и заметил, как глаза дружно проводили его.

– Вам почитать что ли?

Смотрят из темноты и ждут.

– Хм.

Он снова включил планшет, вернулся к открытой странице «Сто лучших стихов о любви»:

– Ты меня не любишь, не жалеешь,

Разве я немного не красив?

Он читал, бросая взгляды на девушку, которая слушала, чуть наклонив голову к плечу. Что он искал в ее задумчивом лице? Как найдет – обязательно поймет.

Не смотря в лицо, от страсти млеешь,

Мне на плечи руки опустив…

* приведены отрывки из Петрарки и Есенина.

 

Тимофей улегся поудобнее – день был очень тяжелым. Он толком даже не успел поужинать – дядя Вова утащил его осматривать новые танки, только что прибывшие на базу. Они вдосталь налазились по машинам, пока их не согнали недовольные техники, на которых не повлияли даже майорские понты.

Он привычно представил обнаженную Сороковую. Что сегодня? А. Передник, еле закрывающий курчавый треугольник, но оставляющий открытым грудь. Что на подносе? О! Новый ручной бластер «Горицвет» с каб…

Его бесцеремонно повернули на спину, а сверху на грудь плюхнулось что-то прямоугольное. Планшет? Он открыл глаза. Рядом сидела Сороковая, а в темноте угадывались и остальные.

– Я устал…

Девушка взяла планшет, включила и всунула ему в руки.

– Приучил на свою голову…

Он открыл сохраненную книгу, которую не дочитали вчера, смочил губы языком и начал:

Глава пятая. Солнечным январским утром, спустя месяц после прихода «Ямайского купца» в Бриджтаун, мисс Арабелла Бишоп выехала из красивого дядиного дома, расположенного на холме к северо-западу от города. Её сопровождали два негра, бежавших за ней на почтительном расстоянии…

 

– Эй, Кукловод, иди сюда.

Тимофей скрипнул зубами. Детки собрались у входа в жилой блок, куда ему пришлось наведаться, чтобы забрать комплекты формы из прачечной. Обойти их не представлялось возможным. Тут же было несколько молодых техников и инженеров, выполнявших роль свиты. После строго внушения от Синицкого, Сороковую он с собой по внутренним помещениям базы не таскал.

– Чего тебе, Борис?

Борис внимательно осмотрел парня насмешливым взглядом с высоты своих двух метров. Окружающие предвкушающе подобрались – сейчас будет явно давно подготовленная забава.

– Вот скажи мне, Тимофей, – все захихикали – Кукловодом его звали даже офицеры базы, – вот ты у нас такой умный, тактически грамотный, лучшие показатели по боевой и физической подготовке. А все еще лейтенант. Как же так?

Борис преувеличенно внимательно осмотрел петлицы. Сам Борис, как и еще несколько приближенных к нему, щеголяли тремя, начищенными до блеска, звездочками.

– Видимо, плохо слушаешь отцов-командиров и что-то делаешь не так. Придется мне проявить о тебе заботу.

Он резко перешел на командный голос.

– Лейтенант Бобров, предъявить взвод к осмотру.

– Я тебе не подчиняюсь, Савельев.

– Подчиняешься, Бобров. И бабы твои мне подчинятся, особенно Синеглазая. Давно пора было ее на член на…

Жилистый кулак вмял переносицу в лицо. Плеснула кровь, а Борис, хватаясь руками за лицо по бабьи истерично завизжал, плюхнувшись на пол.

– Нападение на старшего по званию! – заорал стоящий рядом парень и попытался ударить Тимофея, но сам получил сильный удар в живот и его бурно стошнило. Второму Тимофей просто сломал в локте руку, когда тот потянулся за бластером.

Злыми налитыми глазами, Кукловод осмотрел затихших в ужасе Детишек. Медленно, имитируя стелящуюся походку, подошел к Борису, опрокинул его на спину ударом ноги и придавил сверху, встав на грудь.

– Помни Борис, я тебя смогу убить голыми руками, даже если меня в рядовые разжалуют. Как там говорил полковник «в любой момент».

Послышался топот ног – к месту приближались вызванные кем-то патрульные.

Тимофей, переступил через поскуливающего и ругающегося старшего лейтенанта и оставляя кровавые следы на полу, пошел в сторону прачечных.

 

– Бобров, к тебе пришли.

Он встал к стене, положив руки на круги. Открылась дверь карцера, руки ему завели за спину и активировали магнитные браслеты.

– Малыш, ты как?

– Отлично. Если б планшет вернули было бы совсем хорошо.

– А знаешь, я тобой горжусь. Ради женщины, старшего по званию, при всех… Бобров!!!

Тимофей довольно улыбнулся.

– Кстати, ты в курсе, что твои все в тебя и тоже плевать хотели на приказы, пока ты тут прохлаждаешься?

– Я его убью, – начал вставать Тимофей.

– Да тихо ты. Этот ща в госпитале – ты ему нос в череп вбил – еле вытащили. Уж врезал так врезал! С одного удара!!! Бобров!!! Твои просто не вышли на построение под прямым приказом капитана Лаврова. Все недоумевают – как тебе удалось?

– Без понятий. Но я рад.

– Завтра идем к Синицкому, ты каешься во всех смертных грехах и тебя под мою ответственность отпускают. Понял? Попробуем без трибунала обойтись.

– Понял. Спасибо, дядя.

– С одного удара!!! Ради бабы! Настоящий Бобров!!! – дядя Вова кому-то уже хвастался, пока Тимофея возвращали обратно в камеру.

 

Он задумчиво перебирал в руках ее волосы, пока она дремала, положив голову ему на колени. А ведь даже мысли о субординации не промелькнуло. Он бы и генералу так же вмазал. Любит? Он всмотрелся в знакомое до мельчайших подробностей лицо. Любит. А цвет любви какой? Красный. Убьет? Нет конечно. Уж в этом он был уверен. Но вдруг, что-то будет не так, вдруг отдалиться от него? Перестанет быть его верной неразлучной тенью. А белый обратно как включить? Это же будет предательством с его стороны… Как потом смотреть в ее глаза… Он боялся, боялся, что его маленькое счастье закончится. Ему было больно думать об этом. И больно видеть ее рядом и запрещать себе быть еще ближе.

Она дышала ровно, глаза закрыты. Спит. Красный. Она заворочалась, поудобнее устраиваясь на коленях. Минуту он сидел, не шевелясь и не дыша.

Потом, не удержался и провел рукою по щеке. Замер, прислушиваясь. Спит? Спит. Ему стало тепло и хорошо. Сейчас она как он и стала еще ближе. Нужно только не забудь включить обратно белый, перед тем как она проснется. Вот бы сейчас, она проснулась, села к нему на колени, уже голая, и посмотрела на него глазами, полными любви и сказала: «Вставай, завтрак проспишь».

ЧТО?

Проснулся рывком. Черт!!! Он же забыл включить обратно белый. Дернулся. Она сидела, скрестив ноги напротив и чистила винтовку. Движения, мимика, чувство досады, когда сорвался щуп с мелкого крепления. В ней не осталось ничего кукольного.

– Ты настоящая, – прошептал он.

Она медленно подняла опасно сузившиеся глаза, отложила винтовку. Одним плавным движением встала, преодолела несколько шагов, разделяющих их, подняла обмякшего Тимофея за шкирку, как нашкодившего щенка и отвесила сильную пощечину, от которого у того мотнулась голова

– За что, – прохрипел придушенный Тимофей.

– Долго решался, – проговорила она голосом, от которого его пробрали мурашки.

– Убьешь?

– Дурак.

Девушка фыркнула, села рядом, потом грациозно выгнувшись, подтянула винтовку и инструменты, покрутив перед носом Тимофея попкой и продолжила чистку.

 

Тимофей, закопавшись в интерфейс, готовился к очередному невыполнимому заданию из Академии, когда к нему подлетел запыхавшейся штабной.

– Бобров, твою мать, почему коммуникатор выключен!

– Полигон, – напомнил Тимофей, – тут не работают внешние средства связи.

– Срочно к Синицкому! – отмахнулся штабной, – бегом бегом.

– Взвод, домой, – привычно скомандовал Тимофей и побежал к штабу.

Перед самым кабинетом перешел на шаг, выровнял дыхание несколькими глубокими вздохами, вошел, вытянулся по стойке смирно и доложил:

– Лейтенант Бобров по вашему распоряжению…

– Ааа, – заверещал, вскочив, высокий худой человек в форме Службы безопасности и майорскими звёздами, – под трибунал захотел! Развели бардак! Коммуникатор выключают на военной базе!

– Полигон, – напомнил Синицкий со своего кресла, мрачно вертящий в руках половинку сломанного карандаша.

– Да мне похуй. Рядовой или кто ты там, лейтенант. Немедленно передать мне управление объектом Валькирия.

Тимофей, интуитивно понял, о чем речь, и напрягся. Командиры же продолжали разговор, который шел уже, по-видимому, не первый час.

– Невозможно передать управление назначенным тебе пехотинцем! Мы старшему лейтенанту Кобзеву это еще на прошлой неделе объясняли, – майор Бобров подпирал стену, сгибая и разгибая какой-то кусок железки, – даже у командира базы нет таких полномочий.

– Это вам невозможно. Поэтому я и прилетел лично на вашу помойку, которую вы называете военной базой, чтобы вернуть нашу собственность. Мясницкий. Поставь ему Прайм. Сейчас тут закончим, а потом уже решим че с техниками, допустившими такое, сделать

– Это майор госбезопасности Павлов с «Первого луча», – представил энергичного эсбешника полковник.

– Товарищ Майор госбезопасности, разрешите обратиться.

– Обращайся, лейтенант.

– А что с ней будет?

– Не твоего ума дела. Даже ее существование секретная информация. Будь доволен, что память тебе решили не стирать – подпиской ограничимся, – Майор кинул взгляд на Боброва старшего у стены, – заступнички, млять.

К Тимофею подошел один из людей майора с черным матовым чемоданом с эмблемами Союза Восьми, раскрыл его и поставил на диван.

– Голову в углубление, пожалуйста.

– Полковник? – Тимофей вопросительно посмотрел на Синицкого.

– Исполняй, – сказал тот, отводя глаза.

– Лаврентий, – Владимир зашипел в ухо полковника, – ты чё делаешь! Его ж…

– Володя, не лезь, прошу тебя. Майор обещал, что все порешает потом.

– Обещал он…

Тимофей тем временем положил голову в чемодан. Техник поколдовал с консолью управления и Тимофей почувствовал нарастающее жужжание за ухом, где располагался командный чип.

– Мы готовы.

Виски пронзило сильнейшей болью, и Тимофей выпал из реальности. Когда он открыл глаза, голова жутко чесалась. Привстав, он увидел взволнованное лицо Синицкого и злое эсбешника.

– Хватит валятся. Вызывай интерфейс.

Перед глазами расцвел красками командный интерфейс уровня Омега, о чем свидетельствовал характерный символ. Тысячи значков, пиктограмм и графиков. Карты, допуски, информация, мгновенная связь. Он с легкостью вызвал личные дела всех присутствующих. Подключился к камерам охранных дронов периметра. Скользнул сознанием в крейсер на орбите, вынудив ИИ закидать его запросами. Обозрел весь обитаемый космос с отметками всех крепостей и флотов. Всемогущество!

– Лейтенант? Уснул? Сиреневый значок. Правый верхний угол. Управление взводами. Пятый десантный. Первый взвод. Управление взводом. Выбери Валькирию. Передать управление. Мой Айди…

Он еще что-то говорил, а Тимофей, уже давно осознавший, какие возможности получил, уже готовился к бою. Сороковую отдать? Он рассмеялся.

– Что смешного? Передавай управление.

– Передать вам объект Валькирия?

– Да!

– А знаешь, что, майор, пошел ка ты нахер.

– Я приказываю!!!

– А кто ты такой, рядовой Павлов Анатолий, чтобы мне, генерал-майору ВКС Союза Восьми приказывать.

– Да ты что несешь!

Присутствующие ошарашенно смотрели на ничего не понимающего эсбешника.

– И правда, рядовой, – промямлил техник.

– Ты ему что поставил, – ошалело спросил Павлов.

– Прайм, как вы просили. Омегу… – техник, смотрящий на чемоданчик, побелел и пошатнулся.

Второй сопровождающий, судя по замерзшим глазам уже что-то лихорадочно делал в интерфейсе.

– Идиоты вокруг, – майор, с оперативно восстановившимся званием, достал пистолет и начал поднимать его на поднявшего Тимофея.

– Прости, полковник, но пора балаган прекращать…

Шаг вперед. Резкий удар лбом и майор валится без сознания, а дядя Вова с полковником сцепляются с охраной, не давая им выстрелить.

– Беги! – кричит дядя Вова. Через казармы!

Орет тревога. Он с трудом успевает проскочить смыкающиеся гермодвери отсеков. Интерфейс начинает дергаться и теряет четкость – его уже пытаются взломать. Причем свои же. Но Омега держится.

Ему нужно еще пару минут. Пятый десантный. Первый взвод. Красный. Приказ: покинуть базу, укрыться на местности, ждать распоряжений. Как там майор говорил… Сиреневый значок, передать управление взводом. Интересно, Сороковая оценит шутку?

Теперь самое важное. Должно быть что-то похожее в интерфейсе такого уровня! Обязано! Вот. Вроде по названию оно. Протокол «Иуда». Активировать. Все, теперь его ребят нельзя выключить. А говорили ошибок не повторяют. А теперь так: Проект «Валькирия». Хм. Вот как… Переслать – пусть про себя почитает. Теперь «Удалить». Первый взвод пятого десантного. «Удалить». Резервные данные. «Удалить». Резервные копии. «Удалить». «Уничтожить физические носители». Хм? Ну ладно, уговорили. «Кукловод». О как, у него есть личное дело. «Удалить».

Он отвлекается на рассыпавшийся рябью интерфейс, и дикая боль пронзает правую ногу. Он падает, ползет, отстреливается. Пробует нацелить на преследователей турели внутренней защиты – не получается. Интерфейс корежит – взломали, суки. Живи! Руку с пистолетом рвет в сторону – он с удивлением глядит на обрубок, из которого хлещет кровь и торчат белые кости. Боль затапливает разум. Броня стягивает рану, в крови гудит боевой коктейль последнего шанса. В гаснущем интерфейсе мигающий вызов от неизвестного. Он знает, кто его вызывает. А больше никто.

Он лежит в луже крови и безумно смеется, когда подбежавший спецназовец наступает ему на грудь и бьет прикладом в лицо. Темнота.

 

– Бобров Тимофей Мирославович. Признаете ли вы, что не подчинились приказу старшего по званию?

– Да, – прохрипел обросший болезненно бледный человек с сединой на висках и грубым протезом правой руки, на который даже пожалели искусственной кожи.

Признаете ли вы, что обманом получили доступ в интерфейс класса Омега Прайм и использовали его возможности.

–  Я не получал его обманом. Мне его установили добровольно.

– Отвечайте, пожалуйста, только да или нет.

– Хрен с вами. Да.

– Признаете ли вы, что пытались убить Майора Госбезопасности?

– Так он не сдох? Жаль.

– Отвечайте только да или нет.

– Да.

– Признаете ли вы, что вывели первый взвод пятого десантного корпуса с базы Тайга-5 и удалили все данные о них?

– Да!

Согласно статьям Устава и по совокупности совершенных преступлений, вы проговариваетесь к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор будет приведен в исполнение в 7 часов местного времени.

Судьи встали и покинули зал.

Дядя Вова спрятал лицо в руках и закачался на месте.

А Тимофей не мигая смотрел на отца с серым безжизненным лицом.

«Зачем», – прочитал он по его губам.

«Так было нужно», – прошептал в ответ.

«Ради женщины»?

«Да».

Отец кивнул. Поднял рыдающую мать, и они вышли.

Он еще потом зашел в камеру. Один. Сказал, что маме плохо. А потом они молчали, сидя друг напротив друга. Отец все порывался что-то сказать, открывал рот, но видимо нужные слова не приходили. Охрана попросила на выход. Они крепко обнялись. Вот и всё.

Дядя Вова сам был под следствием и прийти к нему не мог. Его вряд ли казнят – разжалование. Как и Синицкого. И в Пояс, как, впрочем, дядя и хотел. Выслужится – простят. Если жив останется

А остальные Тимофею были безразличны. За эти несколько дней он выгорел морально и возненавидел человечество в общем и «Союз Восьми» в частности. Он лежал и часами, с противоестественным наслаждением любовался своей новой механической рукой. На холодной койке в одиночной камере ему было тепло от мысли, что на одну руку он стал ближе к ней.

Как бы хотелось сейчас ее увидеть… Сказать ей: «Смотри, я теперь почти как ты». Хотя бы просто подсветить её иконку в интерфейсе, как он делал сотни раз, когда её не было рядом.

Но интерфейса больше не было – на месте управляющего чипа за левым ухом была дыра, залитая медицинским герметиком, и пустота в сознании, к которой привыкнуть было намного тяжелее, чем к потере руки. Тимофей был уверен, что даже если б он подчинился тогда, ему бы всё равно удалили чип с прошитой Омегой и не факт, что поставили бы обратно. А учитывая, сколько он успел повидать и узнать…

 

Веселый утренний ветер трепал флаги. От асфальта еще тянуло ночным холодом – было зябко. До него никому не было дела: все, кто только что готовился смотреть на убийство Тимофея, словно муравьи, под завывания сигналов тревоги, прятались в свой муравейник, закрывая все входы и выходы. Раскручивались стволы поднятых противовоздушных турелей, в лазоревое небо, навстречу еще еле видимым десантным кораблям уносились первые зенитные ракеты.

Тимофей развалился на лужайке у самого входа в штаб и грелся в лучах только что взошедшего солнца, полируя руку тряпочкой и с чувством глубокого удовлетворения смотрел на громаду «Первого луча», флагмана флота «Союза Восьми», который, уже развалившись на несколько частей и рассыпая вокруг сгорающее болидами в атмосфере обломки, медленно и вальяжно валился на планету.

Дождавшись, когда земля грубо толкнула его, а ураганный порыв горячего ветра прошелся по округе, пригибая деревья и взметая пыль, встал, сладко потянулся, и побрел по пустому полю. Время еще было. Все небо над головой было заполнено мельтешащими небольшими серебристыми атмосферными истребителями с восьмиконечной звездой на плоскостях, которые как осы кружились вокруг сияющих перегруженными защитными полями и огрызающихся лазерными росчерками черных монолитов с ярко-красной изломанной линией «путейцев» на бортах. Многие огненными клубками валились вниз. Но сверху шли нескончаемым потоком новые. Очевидно, что битва на орбите проиграна, а базу, раз все еще не долбят с орбиты, будут брать штурмом. Ну удачи им.

Когда первые транспорты тяжело плюхнулись на бетон, выплевывая из себя закованных в черное солдат, Тимофей уже скрылся среди густых зарослей за периметром базы.

 

Удар. Голова Тимофея откидывается в сторону. Он счастливо смеется, болтаясь у нее в руках. Второй удар, уже намного слабее.

Сидя на земле и облизывая кровь с разбитых губ, Тимофей жадно смотрит на стоящую перед ним Сороковую. Она чего-то ждет, притоптывая ногой. Рядом столпились его Эльдары.

– Я, наверное, должен спросить за что, да?

– Да, – с вызовом говорит она.

– За что?

– За то, что, бросил.

– А второй?

– За то, что чуть не погиб.

– А поцеловать? За то, что все-таки не погиб.

– Дурак.

 

– Ну и как тебе в роли командира?

Отряд быстрым маршем, соблюдая маскировку, двигается прочь от Базы. Над плотной зеленью крон иногда проносятся десантные катера. Тимофей едет в импровизированных носилках – скорость, с которой идут Эльдары под командованием Сороковой заметно превышает его нынешние возможности.

– Хорошо. Будто создана для этого.

– А так и есть. Я тут почитал…

Сороковая кивает. Вокруг пищат и стрекочут какие-то звери и птицы. Жужжат насекомые. Большой жук сел на край носилок и деловито перелез на металлическую руку. Тимофей поднял его повыше и жук, недовольно гудя, улетел. Так и не дождавшись напрашивающегося вопроса от шагающей рядом девушки, он вздохнул.

– А чего вы делали в такой близи от базы?

– Укрывалась на местности и ждала распоряжений, – почему-то ему показалось, что в ее ответе есть немалая доля сарказма.

– Ты, надеюсь, не собиралась меня спасать?

– Планировала, – сказала она уклончиво.

– Ты бы погибла.

Она пожала плечами.

– Скорее всего. Но я не вижу смысла существовать без тебя.

Тимофея бросило в жар. Притронулся к лицу – оно пылало, а в груди гулко билось сердце. Таких слов ему еще никто не говорил. Он хотел их услышать, мечтал, ждал, но, как оказалось, был не готов.

– Погибли бы все… – промямлил он.

Она снова пожала плечами. «Сейчас бы кинулся и расцеловал, обнял, поднял на руки и закружил». Его аж встряхнуло от бури эмоций, но он просто спросил:

– Что планируешь делать дальше?

– Ты командир.

– Я теперь никто, – он потыкал себе пальцем за ухо, – просто человек с механической рукой.

– Она практичнее живой. Твоя боеспособность повысилась, – отметила Сороковая, бегло глянув на предъявленную руку, – но с той тебе было лучше.

Она остановилась и строго посмотрела на Тимофея.

– Так что дальше?

– Я уже сказал – я не ком…

Рука снова мертвой хваткой стиснула его многострадальное горло.

– Ударить, чтобы ты потом спросил меня: «За что?», а бы сказала: «За то, что споришь со мной»?

– Нет, – прохрипел Тимофей.

Некоторое время шли молча.

– Тебе нравится меня бить?

Сороковая задумалась, нахмурив бровь. Через некоторое время, растягивая слова произнесла:

– Не знаю.

– Я тебя люблю, – сказал он внезапно, просто потому что слишком долго в нем копилось это простое человеческое желание сказать эти три слова. И замер, как и мир вокруг. Как замирает любой человек, впервые сказавший эти слова не маме или родному человеку, а кому-то близкому, ближе которого, как ему кажется, в данный момент не может быть. Он замирает в ожидании чего-то и само время в любопытстве замирает вместе ним.

Она с интересом посмотрела на него своим пронзительным изучающим взглядом. Наклонила голову набок, смешно пошевелила ноздрями. Потом быстрым шагом ушла в голову колонны, порывистым жестом заправив волосы за ухо.

 

«И что это было?» – думал он, наблюдая за плывущими над ним густыми кронами деревьев. На открытое лицо сыпался мусор сверху, задевали ветки, садились насекомые, но в просветах иногда виделось голубое небо, которое он выбрал в собеседники. «Хочу ли я услышать ответ? Ведь понимаю, что она не может любить. Знает ли значение этого слова? А, может, может? Что там эти чертовы земляне вложили в ее прекрасную головку?». Небо молчало, посверкивая голубыми глазами среди ветвей. «А я ведь правда её люблю. Почему я так долго не мог себе в этом признаться? Потому, что она не настоящая? Точно, дурак». Он поднялся из носилок и взглянул вперед, где среди коротких стрижек мелькали длинные светлые волосы. Будто почувствовав его взгляд, она обернулась. Они встретились глазами. Секунда, две, три, пять, десять. Она опустила взгляд, снова дергано поправила волосы и отвернулась. «Ха! Да она смущена!» Тимофей развеселился и вновь улегся на носилки, подсунул руки под голову и замурлыкав под нос немудреный мотив. «Наверное это лучший ответ, который она могла бы дать, как думаешь?» Небо ничего не думало, а продолжало успокаивающе смотреть на него.

Его все-таки укачало, и он задремал. Она, через некоторое время, вернулась, пристроилась рядом с носилками, задумчиво рассматривая спящего. Дотронулась до его губ, задержав руку на мгновение, дотронулась до своей щеки. Улыбнулась и о чем-то глубоко задумалась.

 

Жарко горит костер, отбрасывая две тени. За границами круга света царит непроглядная холодная влажная темнота леса. Тепло и уютно. Мимо протопал часовой, ненадолго нарушив их уединение. Тимофей подумал, что сидеть вот так, вдвоем, у костра, плечом к плечу, это очень романтично, о чем и сообщил Сороковой.

– У нас это называется свиданием.

Она ничего не сказала, глядя на огонь. Он рассматривал ее высвеченный огнем профиль, красивые пушистые ресницы, тонкий нос, изящное ушко, сейчас спрятанное за волосами, идеально очерченные губы, подбородок, переходящий в длинную шею.

Говорить ничего не хотелось. Его переполняла нежность. Левая рука, помимо его воли, потянулась к ее волосам, освобождая ухо. Он рассматривал его несколько сладких томительных секунд, сперва, ожидая реакции, а потом просто любуясь. Потом он его поцеловал. В самый верхний кончик. И снова замер. Поцеловал ниже. Затем поцеловал шею, спускаясь к ключицам. Положил руку на упругое бедро.

– Тимофей?

«Ну хоть не командир – хороший знак», – думал он, давая волю руке. Сороковая скосила на него глаз, не предпринимая никаких действий. Сердце глухо стучало, а рука уже стремилась к талии, придерживаясь своего, ведомого только ей, коварного плана. Мозг плавал в тягучей прострации, а по позвоночнику пробегала сладкая дрожь. Он обнял ее и прижал к себе. Получилось неуклюже, но волнительно. Она, встала, стряхнув руку, и, пока он не успел испугаться, быстро села к нему на колени и сама вернула руку на место. Под прохладной тканью чувствовалось крепкое горячее тело.

Тимофей до головокружения вдохнул ее запах. Они смотрели друг на друга. Их губы оказались в опасной близости. Удар сердца. Еще. Еще. Пропуск. Он впивается губами в её губы, неумело, пылко, грубовато. Она чуть отстраняется. Он тянется вслед. Она успокаивает, гладит его по волосам и уже сама нежно целует, прекращая ненужную суету. Его глаза закрываются. Она, секунду помедлив, закрывает тоже.

Они просто сидели, прижавшись друг к другу. Жарко горел костер, отбрасывая единую тень, а около него, привлеченные светом, вились насекомые. Мимо протопал часовой, мельком глянув в их сторону. Над головой прошелестела какая-то ночная птица.

А над головами вспыхивали и гасли сотни искусственных звезд – на планету высаживались экспедиционные силы «Идущих по пути».

 

Они стояли на вершине скального выхода. Бинокль с подсевшим аккумулятором не давал достаточного приближения и удавалось рассмотреть только какую-то возню на поле вокруг транспортов. Один из куполов был разворочен: в нём зияла огромная дыра с рваными краями. Похоже, вскрывали главным калибром крейсера. Но это только наружные помещения. До основных помещений еще сто метров укрепленного грунта и бетона. А потом еще пятьдесят этажей, набитых турелями и защитниками. Запасов там было лет на двадцать, поэтому за отца и остальных он не беспокоился. Конечно, если возьмутся всерьез – расковыряют. Но, судя по увиденному, пока не взялись.

Он перевел взгляд на зрелище, которое ему так и не надоело за прошедшую неделю – рассматривание останков рухнувшего с небес линкора. Они возвышались циклопической горой на юге в районе второй базы. Со вчерашнего дня, рукотворная гора еще подтаяла – практичные Путейцы уже вовсю разбирали павшего гиганта. Издалека это выглядело, как будто рой мух кружиться над трупом животного.

Он предложил бинокль девушке, но ей было не интересно.

Куда они шли, Тимофей не знал – просто подальше в дебри, которых еще хватало на планете, где на них, даже случайно, не напорется заблудившийся патруль. Он ничего не планировал и не желал планировать. Рядом – любимая девушка. Недостатка в воде и еде нет, а погода стояла теплая. До зимы оставалось еще целое долгое в этих широтах лето. С наступлением холодов, он планировал обосноваться на одной из автоматизированных ферм, которыми была густо утыкана вся Тайга и где они ночевали между переходами. Операторы там появлялись, в лучшем случае, раз в год, но на каждой был дом со всем необходимым – типовой проект. Путейцы могут изменить сложившийся порядок, но, скорее всего, не будут – просто натыкают по обыкновению своей символики. Зачем ломать, что и так работает?

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – сказал он Сороковой, которой тоже было все-равно куда идти и что делать. А уж Эльдарам тем более.

 

Он лежал рядом с ней, слушал ее спокойное дыхание и смотрел в потолок. Уже несколько часов он не мог заснуть. В комнате затхло пахло, несмотря на задувающий в прохудившийся уплотнитель ветер. Скреблись мелкие грызуны, видимо, доедая остатки проводки – энергии в доме не было, хотя генератор исправно запустился. Силы возвращались в тело. Он с каждым днем увеличивал нагрузку с радостью ощущая, как отступает изматывающая монотонная усталость, укоренившаяся до этого в нем. Вместе с силами, возвращались и желания.

 

Пару дней назад, Тимофей с неугасающим чувством восторга, спрятавшись за деревом, наблюдал, как Сороковая и другие девушки взвода купались в ручье. Она вышла из ручья, обтерлась полотенцем, оделась и подошла к нему.

– Ну как?

– Никак.

– В смысле? Я тебе уже не нравлюсь? – она возмущенно сверкнула глазами и хлестнула его мокрым полотенцем.

– А, ты про это. Ты самая красивая девушка из всех, кого я видел и кого увижу.

– Так, а ты про что?

– Да так… – он попытался отвернуться.

– Тии моо фей, – она взяла его за подбородок, повернула к себе и заглянула куда-то внутрь.

– Не стоит, – тяжело вздохнул он.

Сороковая присела на корточки и внимательно посмотрела на его пах, потыкала пальцем, сжала.

– А я то думала, почему ты все еще меня не поимел.

– Вовсе не поэтому, – покраснел Тимофей, – я ж люблю тебя.

– И?

– Ну… Это… Это ж высокие чувства. Как мы с тобой читали: «Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение, Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле».

– А мне больше нравится про Наташу под дубком и три несмелых поцелуя, – девушка мазнула его волосами по лицу, – я может тоже хочу затрепетать.

Она пошла чуть впереди, покачивая бедрами. Тимофей залип на мгновение на это зрелище, сглотнул набежавшую слюну и побежал следом.

– А это что за стих?

– Хороший стих. Ты вот все время говоришь, что меня любишь.

– Говорю. И люблю.

– А ты любишь Летицию Де’Агусто?

– Не имею чести быть знаком.

– Ты по мне документацию даже не читал?

– Дорогая моя, там немножко стреляли. Я тебе переслать то чудом успел.

– Ну, грубо говоря, это я.

– Тебя так зовут?

– Нееет, – она мотнула волосами в возмущении, – это та, с которой меня скопировали.

– А почему я должен ее любить?

– Ну как это, это же я – я выгляжу как она, у меня ее голос, характер, некоторые знания, привычки. Ну я.

– Неа, – он остановился, взял ее лицо в ладони, – она не душила меня, она не было со мной на полигоне, она не мылась со мной в душе, она не спала у меня на коленях, она не слушала книги по ночам, она не находится сейчас рядом со мной, она не смотрит на меня сейчас. Вы похожи. Но она – это она. А ты – это ты. И люблю я именно тебя, как совокупность всего… – нужное слово не придумалось, – всего ваще. Вот.

Он поцеловал ее в нос.

– И не упоминай при мне о ней.

– Она кстати один из лучших пилотов ВКС Земли и не замужем.

Тимофей демонстративно промолчал.

– А ты бы хотел ее трахнуть?

– Ррр!

– Молчу, мой командир.

 

Несмотря на всю гнетущую атмосферу вокруг, вспомнив этот случай, он внезапно ощутил, что при мыслях о двух одинаковых Сороковых, плоть его потяжелела. Не веря, он ощупал себя. Захотелось её разбудить, поделиться радостью. Он повернулся на бок и, приподнявшись на локте, заглянул в ее лицо. Она спала, по привычке подсунув сложенные руки под голову, как часто изображают спящих детей. Нет, будить он её не будет. Расскажет утром. Он подлез под одеяло и просто прижался к ней, зажмурив глаза, надеясь, что наконец-то сможет заснуть. Ощущение тепла проникало в него, а упругая попка, так соблазнительно выпирающая, будоражила сознание. Он согрелся, почти заснул, но напряжение в паху нарастало, уже не радуя. Он тихонько потерся о неё – вдруг отпустит. Раз, еще, прижался сзади. Член оттянул тесные трусы, и он выпустил его на свободу. Она, как обычно, спала обнаженной. Щель между ягодицами приняла напряженный орган. Он потерся еще. И еще. Мелкая дрожь вожделения прошла по телу. Он уже не сдерживаясь, елозил по бархатной горячей коже, мечтая оказаться в заветном месте, расположение которое он ощущал проснувшимся инстинктом. Теряя волю, осознал, что двигается не только он, но и вожделенная попка подается навстречу его движениям. Заглянул за плечо и увидел, плотно закрытые глаза и ехидную улыбку на губах. Она несколько раз настойчиво ткнулась в него.

– Ну, – прошептала она, приподнимая ногу вверх, облегчая ему доступ.

Он, дрожа, схватил стоящий колом член и попытался вставить его, раз за разом не попадая.

– Погоди, – она придержала его, сама обхватила и направила в себя.

Внутри, как он втайне боялся, вспоминая услышанный рассказ, было горячо, но совершенно сухо. Двигаться получалось с большим трудом. Но он был слишком возбужден, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Буквально через несколько болезненных фрикций, скорее от осознания самого факта нахождения члена внутри девушки, он дернулся, охнул и пролился густым семенем.

Прислушался к себе. К его удивлению, напряжение никуда не делось, а член и не думал опадать. Он попробовал двинуться вновь. Внутри стало скользко. Двинулся еще. Она замерла, ожидая его дальнейших действий. Он, уже не испытывая никаких негативных ощущений, задвигался в ней, все быстрее и быстрее, ощущая ее ответные движения навстречу. Его пальцы мяли ее крепкую небольшую грудь, гладили живот и низ живота, а его губы целовали ее шею, плечи. В этот раз он продержался дольше. С очередным движением он почувствовал, что сейчас взорвется и взорвался, вновь наполняя её собой, а мир закружился вокруг, смазываясь и теряя четкость.

Он лежал на спине, тяжело дыша, обнимая ее, прижавшуюся к его груди. Мир замедлял обороты. Он сделал глубокий вдох и выдохнул. Накатила волна усталости и дикой нежности. Он долгим поцелуем впился в её подставленные горячие губы.

– Тебе было хорошо? – спросил он, продолжая покрывать поцелуями ее лицо.

– Да, – тихо сказала она.

– Ты кончила?

– Прости, у меня нет там нервных окончаний.

Он обеспокоенно заглянул ей в глаза.

– Но ты же сказала, что тебе было хорошо???

– Да, мне хорошо, когда тебе хорошо.

– Но, как же… А ты?

– Не нужно, – она снова поцеловала его, крепко обняла и прижалась к груди, слушая, как все еще быстро и гулко бьется его сердце.

– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он, гладя ее по голове. Она уснула и ровно засопела, не отпуская его из объятий.

Его затапливало волнами любви к ней, такой сейчас беззащитной, доверчиво прижавшейся к нему. Ему до слез было обидно, что она не испытала все, что только испытал он.

– Мы что-нибудь придумаем, – шептал он, гладя ее спину и волосы, – мы что-нибудь придумаем.

Вскоре, сон сморил и его.

 

Они продолжали двигаться от фермы к ферме, надолго не задерживаясь. Ферм было бесконечно много, как и их счастья.

Иногда, они оставались в лесу. Просто так. Прижимаясь к теплому боку Сороковой в шалаше, Тимофей, думал, как же им хорошо вместе. Они ели вкусное натуральное мясо, пили хрустально чистую воду, купались в водопадах и любили друг друга под звездами.

 

Тимофей ворочался на лапнике, не в силах уснуть. Час назад над головой, закрыв своей черной, поглощающей свет, тушей звездное небо, которым любовались влюбленные, в направлении столицы планеты, проплыл огромный крейсер Путейцев в сопровождении эскорта атмосферников. Сороковая уже во всю сопела, а он мучился. Мучился, что не испытывает к захватчикам, все действия которых были последовательны, понятны и логичны, никакой ненависти. Мучился, что ненавидит «своего» майора эсбешника больше, чем «чужих» Путейцев.

– Как думаешь, мы должны бороться? Устраивать засады на их отряды, жечь их склады, разорять их караваны, – он не сомневался, что она не спит.

– Жечь их танки, уничтожать ППД, сбивать крейсера. Короче, «Бороться всеми возможными способами каждую свободную минуту, чтобы земля горела под ногами оккупантов», – не оборачиваясь процитировала Устав Сороковая.

– Тебе смешно…

– Ну про крейсер же смешно?

– Про крейсер да, смешно, но я присягу давал. «Служить и защищать. Да не померкнет сияние Лучей».

– Они предали тебя, меня, нас. Ты думаешь я не понимаю, что меня бы убили, говоря людскими терминами? Прекрасно понимаю и мне было страшно, обидно, но я была бессильна. Если б не ты, меня бы уже не было.

– Все равно.

– Моралист.

– Еще скажи свое любимое «дурак».

– Нет, не дурак, – она вздохнула, – ты молодец. А я вот их ненавижу и пальцем не шевельну, чтобы за них бороться без приказа.

– А у тебя разве нет какой-нить прошитой директивы?

– У меня – нет, – загадочно заявила она, – давай о чем-нить другом. Смотри как красиво.

На черном полотне сияли, перемигивались, гасли и загорались тысячи звезд. Тайга находилась почти на самом краю скопления, которое отсюда смотрелось как молочная пенка на свежезаваренном кофе.

– А когда война кончиться, она же должно когда-то кончится, ты бы чем хотела заниматься?

– Война никогда не кончается, – вздохнула она. Помолчала. – Не знаю… А что бы я могла делать?

– Модельный бизнес.

– На Тайге?

– Ну да. Тогда в полицию или охранные фирмы.

– Это тоже война в каком-то смысле.

– Да хоть в официантки. Какая разница куда…

– Да ну… А ты кем?

– Да вон фермы обслуживать – туда всегда нужен персонал. Только когда это еще все будет. Давай спать уже, – Тимофей зевнул так, что хрустнула челюсть, – уже светать скоро начнет.

 

Дождавшись, пока Сороковая уснет, Тимофей засунул руку под кровать и достал планшет. Будучи лишен нейросети, у него уже не оставалось выбора, каким способом получать информацию.

Планшет был выменян на связку шкурок у старика-отшельника, который жил на одной из ферм, встретившейся им в их путешествии. По его словам, он раньше ее обслуживал, пока его не выперли по возрасту. В городе у него родных не было, мизерного содержания от Компании не хватало. И он вернулся сюда. Взломав коды доступа, он спокойно доживал свой век в окружении механизмов, которым посвятил всю жизнь.

К сожалению Тимофея, планшет был очень старым, Сеть поймать не мог. А все что на нем было – это только огромная библиотека книг всех жанров, народов и времен.

Убавив светимость экрана, он погрузился в чтение. Сороковая, которая, видимо уже без него, ознакомилась со всем тем, чего понаписали люди за столетия, постоянно сыпала отсылками и цитатами, из-за чего у Тимофея начал развиваться комплекс неполноценности. Особенно часто, девушка обращалась к творчеству Шекспира. С него он и решил начать. «Гамлет. Принц датский» ему в целом понравился. А вот любимая Сороковой «Ромео и Джульетта», ему была до зевоты скучна. Но он мужественно пытался продраться через перипетии сюжета.

– Что читаешь, – не открывая глаза мурлыкнула она и потерлась обнаженной попкой о его ноги.

– Шекспира. Про то, как дети двух враждующих семей полюбили друг друга.

– А. «Нет повести печальнее на свете…»

– Тихо, не рассказывай.

– Почитай мне.

– Ты же читала.

– Ну Тимааа.

Он сел повыше, а она тут же сгрузила ему голову на колени и приготовилась слушать.

Девушка слушала внимательно, иногда задумывалась, что-то явно проговаривала, чуть шевеля губами.

Потом они лежали обнявшись. Он не видел ее лица, но чувствовал исходящие от нее волны грусти.

– Любовь… – протянула она.

– Угу, – Тим убрал планшет и гладил её прохладную гладкую спину.

– Скажи, что ты меня любишь.

– Я тебя люблю.

– А что такое – любовь?

– Ну… Это… Может, острое желание обладать?

– Ты думаешь, Ромео просто хотел остро обладать Джульеттой? А Джульетта хотела остро обладать Ромео?

– Ну оно, вроде, так…

Она сложила на него руки, подперев голову и уставилась прямо ему в глаза.

– Неужели твои чувства ко мне можно уместить в «желаешь мною остро обладать»?

– М… Нет… Точно, нет, – он попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

– Ну так что же такое любовь? – она снова улеглась обратно, вороша редкие светлые волосы у него на груди и слушая, как мерно бьется его сердце.

– Я поищу ответ и обязательно скажу, – серьезно сказал Тимофей.

– Давай спать, – она потерлась щекой, поудобнее устраиваясь.

А он лежал, с удовольствием ощущая ее тяжесть на себе, и не мог заснуть, ища внутри себя ответ на заданный вопрос.

 

– Ну зачем ты мучаешься? – Сороковая обняла его, подкравшись сзади, пока Тимофей, глядя в воду, мучительно скреб щетину заточенным бытовым ножом, подмыливая наливающиеся красным лицо.

– Привычка. Чтобы не колоть твои нежные щечки. Чтобы не выделяться среди вас. Выбирай любой вариант.

– А, по-моему, тебе бы пошла борода.

Он скептически осмотрел одну щеку, признав результат приемлемым, и принялся за вторую.

– Я, кстати, нашел определение, что такое Любовь.

Умывшись и обтершись предоставленным полотенцем, он сгреб в охапку девушку, поднял и закружился с ней.

– Это безусловное желания счастья другому человеку. Я тебя делаю счастливой?

– Даааа, –  она улыбалась, жмуря глаза.

– А если я отпущу бороду, я сделаю тебя еще счастливее? – взял он в руки ненавистный нож.

– Скорее всего.

– Тогда решено.

Брошенный нож сверкнул в лучах встающего солнца и, оставив быстро пропавшие круги на воде, скрылся на дно озера.

 

– А давай поженимся, – вдруг сказал Тимофей, удобно устроившийся на целой охапке золотых и красных листьев и придерживающий за бедра сидящую на нем девушку. Он был в ней, но двигаться не хотелось – просто ощущать ее изнутри. Проблему смазки решали, разводя водой сухпаи с запасов ферм. Получавшийся биогель был склизкий и густой. Как раз, что и требовалось.

– М? – спросила она.

– Ну образуем семью.

– Мы и так семья, – она обвела руками лагерь, имея в виду и Эльдар, располагавшихся вокруг.

– Ну тут официально. Подаем заявку на вступление в брак. Нас регистрирует официальное лицо. Получаем удостоверение.

Она покрутила бедрами, выдавив из Тимофея сдавленный всхлип.

– И где ты найдешь тут, – она вновь обвела руками лагерь, имея уже в виду деревья, горы вдалеке и озеро, поблескивающее под вечереющим небом темной водяной гладью, – официальное лицо, имеющее право на регистрацию?

– Не знаю, – он поднялся и уткнулся лицом ей в груди, – но я хочу, чтобы ты была моей всеми способами.

Они слились в долгом поцелуе.

– В городе найдем, – она активно двигала бедрами и Тимофею невольно приходилось начать двигаться с ней.

– А еще там можно вырастить тебе новую руку, – сказала она, мерно двигаясь, потихоньку наращивая темп.

– А как, – дыхание уже сбивалось, – же «практичность»?

– Просто хочу. Чтобы ты обнимал меня обеими своими руками. Не стесняясь и не опасаясь меня поцарапать, как ты боишься сейчас. Могу я просто хотеть?

– Все. Что. Угодно. Для. Тебя. Любимммаааая.

Она удовлетворенно чмокнула его в нос, стекла с него одним плавным движением и побежала купаться. Тимофей, наблюдая, как изящная фигурка, взметнула фонтан брызг, спугнув стаю водоплавающих, зябко поежился – вода в озере была ледяной – осень уже вступила в свои права и лед на траве утром уже не был редкостью.

 

«Следуйте Пути, и вы придете», – бубнил громкоговоритель на столбе, – «сбившихся с Пути ждет только небытие». Небольшой город, название которого Тимофей даже не стал узнавать, притаился в горной долине, защищавший его от северных сезонных ветров. Жили в нем в основном обслуживающие автоматические фермы и шахты инженеры с семьями, а также самый разнообразный сброд, скапливающийся на отдаленной от центральных миров планете, как мусор в труднодоступном углу.

Судя по болтающимся на виселицах замерзшим трупам разной степени разложения и обклеванности, Путейцы уже попытались навести здесь порядок.

Немногочисленные прохожие, не обращая внимания на запорошенные снегом вездесущие черные баннеры с красной ломанной линией, брели по своим делам. Двое, закутанные по самые глаза, вышли из подворотни. Одна фигура уверенно и спокойно пошла по улице, вторая же приотстала и, опасливо крутя головой, шмыгнула вслед второй.

– Тима, ты сейчас привлечь чье-то внимание. Иди спокойно, – Сороковая схватила Тимофея за руку и силой притянула к себе, поставив рядом.

– Вдруг нас ищут.

– Да кому мы нужны. Я – секретная, а ты простой лейтенант. Даже если они тебя искали, прошло слишком много времени.

– Все равно, – он передернул плечами, – я был лучшим. Мои тактические наработки в Академию отправляли.

– Параноик. Как рука?

– Чешется нестерпимо.

– Как и сказал биотехник. Мозг уже отвык и сейчас привыкает обратно.

– Я знаю, – он яростно почесал правую руку через одежду, – далеко еще?

– Через два квартала, – Сороковая уверенно вела их по лабиринту улочек, засыпанных снегом и мусором.

– Лучше б не пользовалась интерфейсом – вдруг отследят обращение к спутникам?

Она только фыркнула.

 

Они вышли на небольшую площадь, где летом, наверняка, был фонтан. Под сугробами угадывались очертания скамеек и клумб. В торце площади высился белый дом с несуразной прилепленной поверх крыши башенкой с небольшим колоколом и крестом наверху. К двери в не чищенном снегу была протоптана извилистая тропинка.

– Церковь? – удивленно спросил Тимофей.

– Ты ж хотел зарегистрировать семью.

– Дык я официально…

– А ну да, – Сороковая развернулась, схватив его за руку и имитировала начало движения, – пункт регистрации «Следующих по пути» на соседней улице.

– Да понял, понял, – он вырвал руку, потом под ее взглядом, сам предложил локоть, за который она уцепилась.

Они вошли в дверь, неряшливо оббитую изнутри утеплителем и обмелись от снега стоящим явно для этого в углу веником, размотали шарфы, сняли куртки и повесили на, порядком погнутые, крючки.

Внутри церкви было тихо, жарко и очень душно. В тусклом свете, льющимся через маленькие окна у самой крыши, витал легкий дымок от свечей, тускло чадящих в ящиках с песком около разных икон.

– Ты знаешь, что тут нужно делать? – Сороковая вцепилась в локоть Тимофея и любопытно оглядывалась по сторонам.

– Ну так. Мама крещеная православная, но мне не навязывали веру. Но вроде как тоже православный по рождению… О! Смотри!

Тимофей схватил пару тонких свечей из ящика на входе, одну всучил девушке, и подвел ее к одной из икон. С нее на них смотрел жизнерадостно улыбающийся молодой мужчина.

– Святой Юрий, покровитель всех космических путешественников, – он поджег свечку от другой и воткнул в песок.

– А покровители женщин тут есть? – спросила она шепотом.

– Конечно, дочь моя. Мать Богородица, – статный мужчина с бородой, выше на голову обоих прихожан, выросший за их спинами, подвел ее за руку к большой красивой иконе. Она замерла, рассматривая печальное и светлое лицо женщины. На волосы лег серый платок.

– Негоже простоволосой в храме божьем, – священник аккуратно завязал узел под подбородком, – если буду нужен – я в келье.

Из-за приоткрытой двери в конце небольшого помещения, раздавалась вполне современная танцевальная музыка и была видна включенная инфопанель.

– Да вы, собственно, и нужны, святой отец.

Они отошли в сторону, пока девушка с очень серьезным видом, аккуратно воткнув свечку к множеству остальных, стояла у иконы, шевеля губами.

– Слушаю, сын мой.

– Мы хотим зарегистрировать брак. Пожениться.

– Это вам в Отдел по гражданским делам. Он тут рядом.

– Да нет. Мы тут хотим. Как это называется?

– Обвенчаться.

– Да. Вот. Оно же тоже считается?

– Только оно и считается, сын мой.

– Что для этого нужно?

 

– Согласен ли ты, раб божий Тимофей, принять в жены рабу божью Алёну, любить ее в горе и в радости…

– Что за Алена? – шепотом спросила Сороковая.

– Это ты, – шепотом ответил он.

– … хранить ее и оберегать…

– А почему Алёна?

– Потом что это имя значит «прекрасная» и в честь бабушки моей по отцовской линии.

– … в горе и в радости…

– А по материнской линии как звали?

– Матрена.

– А это что значит?

– Не знаю.

– А Тимофей что значит?

– Чтящий Бога.

– А ты разве чтишь?

– Отстань.

… любить ее до скончания веков?

– Да.

– Согласна ли ты раба божия Алёна…

 

Девушка рассматривала небольшое колечко из металлопласта на пальце – других у святого отца Василия не нашлось. Они сразу признались, что у них нет денег, на что священник добродушно махнул рукой. Он напоил их чаем из двух больших кружек и накормил бутербродами с колбасой. Потом, уже тепло прощаясь, он поцеловал каждого в лоб, размашисто перекрестил и напутствовал:

– Плодитесь и размножайтесь!

Потом наклонившись доверительно сказал посмурневшей Сороковой:

– У вас будут очень красивые дети.

 

Всю дорогу назад девушка шла очень быстро, таща Тимофея за собой, что ему приходилось бежать.

– Сороковая, ну ты чего.

– Меня Алёна зовут, – она посмотрела ему в глаза.

– Ты чего, умеешь плакать? – он, опешив, смотрел в ее влажные глаза.

– Я много чего умею. Многому учусь. Но что-то я не смогу сделать никогда.

– Мы что-нибудь придумаем, – забормотал он, понимая, что имеет в виду девушка и думая, что лучше бы отец Василий просто попрощался.

Она вновь рванула вперед, а Тимофей поспешил за ней.

 

«Следование пути – единственный способ дойти до конца». На большом экране перед ними человек в черно-красном балахоне, глядя прямо на идущих внизу людей, бубнил заповеди из «Путеводника». «Дойти до конца Пути – обязанность каждого. Но Путь длинен и долог. Идите пока не сможете идти. За вас продолжат идти дети, а за них – дети ваших детей. Рожать детей – обязанность к…»

Сороковая метнула полный горя и злости взгляд. Экран заискрился полосами цветных помех и потух. Она шла вперед и экраны темнели с ее приближением. Потом, начали взрываться, раскидывая в стороны целые снопы искр.

– Сороковая, Алёна, да подожди ты! Куда ты несешься, – Тимофей, утопая в глубоком снегу, пытался ее догнать.

Люди начали оборачиваться им в след, показывать на бегущую девушку пальцами. Со стороны главной улицы стремительно приближался красно-черный автомобиль, а в воздухе зависли дроны.

– Приготовиться к проверке личности, – разнесся металлический голос. Прохожие привычно встали вдоль стен, оголив запястье.

– Чёрт, – выругался Тимофей, лихорадочно пытаясь вытащить бластер, спрятанный глубоко под одеждой.

– Гражданин, остановится. Иначе мы открываем огонь.

Перед ногами и не думающей останавливаться девушки хлестнула предупредительная очередь.

– Нет, – прошептал он, когда белые волосы скрылись под боевым шлемом, а одежда упала в снег, обнажая бело-серебристую броню, по которой синими всполохами заструилось силовое поле.

Дрон вспыхнул и разлетелся градом обломком. Одновременно взорвались и оба других.

Несколько лучей ударили в снег, где только, что стояла девушка.

Патрульные опустили оружие и растеряно крутили головами.

– Где она?

– Не з…

Головы, вырванные вместе с частью позвоночника, покатились по земле, а снег вокруг стремительно налился красным.

Тимофей попытался сдержаться, но все-таки его вырвало.

– Ну вот зачем ты… – сокрушенно посетовал он, пытаясь обойти ее и заглянуть в лицо.

Она, не обращая на него никакого внимания, быстро перезарядила бластер и вернула в кобуру, подхватила один из лучеметов патрульных, проверила заряд и упругими широкими шагами пошла к лесу, все ускоряясь.

 

Когда он, пыхтя и отдуваясь, добежал до места, где их должны были ждать остальные, лагерь уже был свернут. А Эльдары, собрав имущество с закаменевшими лицами и пылающим желтым огнем на броне, строились для марша.

– Ты взяла на себя прямое управление?

Он бросил взгляд за спину. Город издалека напоминал растревоженный улей. Появившиеся в небе над городом точки, не обещали ничего хорошего.

Дозорные ушли вперед, чуть погодя, двинулся авангард. За ними – остальные.

«Они ж не собираются меня брать с собой», – вдруг дошло до Тимофея. Он успел запрыгнуть на спину одного из Эльдар и уцепиться ему за шею, когда они быстрой рысью побежали вперед.

Держаться становилось все труднее. Новая рука вообще еще плохо слушалась и быстро занемела. Он кое-как держался левой, понимая, что скоро придется падать в снег.

К его счастью, уйти далеко им не дали. В небе нарастал гул. Над кронами мелькнули знакомые монолиты десантных кораблей, по лесу разнеся быстро приближающийся треск деревьев. Сороковая осмотрелась и скрылась в снежном вихре. Отряд тут же рассредоточился, растворяясь среди деревьев. Тимофей облегченно шлепнулся в снег и залег в кустарнике, доставая свой бластер.

На поляну, буквально через несколько минут, выскочило несколько танков, пропахав глубокие борозды в снегу, по которым их догоняла пара броневиков. Машины замерли, хищно поводя башнями. Аппарели откинулись, и из броневиков посыпались солдаты.

Рядом плюхнулся десантный катер, из которого тут же принялись выгружать стационарные бластеры и минометы.

А потом был бой, и Тимофей понял, что такое эффективное управление взводом и как он был неправ, думая, что он самый лучший пехотный командир. Ни одного лишнего выстрела, ни одного лишнего движения, ни единой потери. Враг перестал существовать уже к исходу первой минуты.

«Сто процентов эффективности», – прошептал он, вставая и отряхиваясь от налипшего снега.

Треща, рвался боекомплект в танках, жарко горели обломки транспортника, а Эльдары, уже деловито собирали боеприпасы и оружие. Отдельный отряд бесцеремонно освобождал силовую броню от останков бывших владельцев. Особое внимание уделялось элементам питания и гранатам. Поляна все больше напоминала скотобойню. Сороковая бегло осмотрела уцелевший бронеавтомобиль с оплавленными отверстиями точечных попаданий в местах размещения экипажа, и внутрь, выбросив трупы, тут же сели несколько Эльдар. Стволы спарки на крыше шевельнулись и внимательно уставились в небо.

– Ты собралась воевать? Зачем? – Тимофей закрывал нос рукавом, но густой тягучий запах горелого мяса, крови и содержимого кишок, все равно просачивался, вызывая рвотные позывы, – давай просто уйдем, нас не найдут. Все будет как раньше.

Он попытался заглянуть внутрь глухого шлем, в котором отражались языки пламени и пылающий едко-красный огонек на груди.

– Любимая, это же я.

Она, будто не замечая его, двинулась к выстроившимся Эльдарам. Он попытался схватит её за плечо.

– Я твой командир! Я прика…

Рука сжала горло, не давая ему закончить фразу. Подняв тело в воздух, она осмотрела его, будто пойманного жука. Хватка усиливалась. Предательски затрещали кости. Он перестал бороться и безвольно обвис. Мгновение помедлив, она все-таки забросила полузадохнувшегося и надсадно хрипящего Тимофея, пытающегося вдохнуть смятым синеющим горлом хотя бы глоток воздуха, в десантное отделение бронетранспортера, где уже лежало трофейное оружие и броня, густо покрытые кровью и ошметками мяса. Люк захлопнулся и машина, рывком набрала ход.

 

Крыса подняла голову и принюхалась, шевеля усами – еда. Постоянно оглядываясь, она подкралась к аппетитно пахнущей кучке мяса. Стащила один кусок, стремительно отбежав обратно в груду обломков. Второй кусок. Осмелела и присев рядом, принялась за обед. Это стало ее последней ошибкой.

Резкий удар приклада тяжелого армейского лучемета, короткий писк и удовлетворенное бормотание охотника.

Тимофей быстро отрубил голову лапы и хвост, снял шкуру, сноровисто выпотрошил тушку и закинул в сумку. Взял приманку и отнес ее дальше – крысы не приходили туда, где убивали их собрата. Этому ему пришлось научиться, чтобы выжить. Как и многому другому.

В гулких пустых коридорах базы гуляло эхо. Он привычно старался двигаться тихо – брошенная база была желанным местом для разнообразной агрессивной живности. Он сидел в одной из сохранившихся комнат жилого сектора и жарил крысу на плазменной горелке. Аппетитно пахло шашлыком. В котелке закипал концентрат. В наушниках тихо играла музыка из найденного плеера, а он думал, что близок к цели, которая несколько месяцев назад казалась невыполнимой.

 

Он тогда не умер, потому что не дал себе умереть. Непонимание, обида, злость, упрямство. Почему? Что случилось? Что с ней? Дикий коктейль, бурлящий в его лихорадочных спутанных мыслях, не давал ему провалиться в спасительное ничто. Вот сейчас откроется люк, она вытащит его, и он ее сразу простит. Но не приходила и не вытаскивала. Холод поселился во всем теле. Было дико больно дышать, и он заставлял себя это делать, массируя сведенными синими пальцами горло. Нужно разобраться. Нужно понять. Нельзя засыпать – ведь так легко не проснуться. Мучала дикая жажда. Потом присоединился голод. Штаны были многократно изгажены. Вонь от стухающего мяса, крови и его испражнений уже не чувствовалась – привык.

Броневик двигался – трясло, ревел двигатель. Иногда все стихало. Когда он уже начинал ворочаться, чтобы выбраться, движение возобновлялось. На одной из остановок он понял – или сейчас, или уже никогда. Собрав все последние силы, он ползком добрался до кормового люка, навалился на рычаг разблокировки и вывалился в снег, упав в него лицом, и тут же начав жадно его запихивать в рот.

Сколько он так пролежал, блаженно вдыхая чистый холодный воздух, ощущая влагу на лице и внутри себя, он не знал. Рядом кто-то остановился. Его подняли в воздух. Она смотрела на него, будто не понимая, что он такое и откуда взялся. Ледяные синие глаза. Он ей улыбнулся.

– Привет, любимая.

Удар о стенку десантного отделения, куда был небрежно заброшен, погасил его сознание.

 

Он пришел в себя, когда его аккуратно переложили в сторону. Безразличные золотистые глаза Эльдара, загружающего в броневик какие-то ящики. Желтый огонек.

– Привет, двадцать пятый, – прохрипел он, – рад тебя видеть.

Солдат, конечно, ничего не ответил. По крайней мере, он не собирался его бросать или бить.

В распахнутом люке было темно. Пахло дымом и снегом. Тимофей выбрался и переполз под борт броневика. Осмотрелся.

Жарким пламенем горел головной грузовик. Его методично тушили сразу несколько Эльдар. Сороковой видно не было. В отсветах огня с трудом различалась целая колонна грузовиков, на вид вполне гражданского вида и черные распластанные кляксы тел на сиреневом снегу.

Он подбежал к ближайшему. Он был толще Тимофея, но рост подходил. Он быстро его раздел, сняв даже нижнее белье. Заглянул в кабину грузовика, схватил оставленную сумку с пассажирского сиденья. Сунулся в бардачок: фонарик, мультитул, какие-то бумаги, несколько банок энергетика – все полетело в сумку. Сорвал путевой планшет с крепления. Спрыгнул на дорогу. Присмотрелся к следующему грузовику. Но заметил стремительную серебристо отсвечивающую фигурку, идущую в его сторону и со всех ног, метнулся в броневик и забрался внутрь, крепко сжимая в руках добычу. Она мгновение постояла около створок и ушла.

Ничего вкуснее этого бутерброда он не ел. Иногда, он кусал его прямо с оберточной бумагой, яростно работая челюстями, прерываясь только на то, чтобы сделать экономный глоток из банки.

 

Сытый, одетый в мешковатую, но чистую и теплую одежду, он дремал, удобно устроившись у ящиков с ручными ПЗРК. Ему было хорошо в этот конкретный момент, но он четко понимал – ему повезло. А везти так будет не всегда.

Сражения, переезды, смена подбитого броневика на другой такой же, снова сражения и снова длинные перегоны. Разоренные лагеря с горами трупов, разбитые колонны техники, развалины каких-то строений, где они прятались почти двое суток, бросив всю технику. И далеко не всегда, ему удавалось найти сухпаи или даже пригодную питьевую воду.

Оказалось, что жареная крыса – это вкусно. А большой земляной червь может успокоить болящий от голода живот на целых два часа.

Что пить воду из лужи нельзя, даже если очень хочется. И что всего лишь одна инъекция из найденной универсальной аптечки и мгновенно наступившее облегчение после недельного кровавого поноса с лихорадкой, может доставить почти сексуальное наслаждение.

Ей до него не было никакого дела, а, чтобы избежать агрессии, достаточно было не попадаться на глаза. Он, будто зритель затянувшегося многосерийного фильма наблюдал за ее успехами и неудачами.

Как бы не было эффективно управление в бою, с какой бы отчаянной изобретательностью, граничащей с безумством, не использовалось оружие, техника и местность, их было всего сорок против всей мощи взбешенных людей, которым какая-то жалкая кучка повстанцев, с непонятными целями, уже полгода мешала спокойно идти по их Пути. Потом тридцать пять. Потом восемнадцать. Все большие силы вовлекались в операции по их поимке. После уничтожения отряда, целиком состоящего из местных, Тимофей подобрал с трупа листовку, где за его голову, как командира, была назначена сумма, за которую можно было купить поместье на центральных мирах. Было приятно. Он понимал, что заслуги именно его в этом немного, но втайне был горд таким признанием со стороны врага – все-таки, Сороковая использовала именно его тактические наработки, пусть и на совершенно другом уровне реализации.

Им бы скрыться, исчезнуть, чтобы все успокоилось. Но Сороковая, или все же, Валькирия, и не думала прекращать партизанские действия. С маниакальным упорством, она ровняла с землей тактические базы, уничтожала конвои, превращала места дислокации войск противника в кладбища. Тимофей, пытавшийся анализировать причины произошедших изменений, с горечью признавал, что та, кого он называл Сороковой, ушла в глубь того, что заменяло ей разум, отдав всю власть над телом своей боевой ипостаси – той самой Валькирии, у которой включилась программа противодействия захватчикам.

Иногда, проезжая мимо автоматических ферм, он хотел взять и сбежать туда. Туда, где есть еда, чистая вода, одежда, где можно ходить в полный рост, где есть нормальная кровать и аптечки. Но он гнал эти мысли прочь – никто, кроме него не сможет помочь его девушке, заточенной где-то внутри этой машины, несущей смерть. Ему казалось, только благодаря этому, он все еще жив – слишком сильная у них установилась связь и даже там, в глубине подсознания, Сороковая спасала его. Нужно было вытащить ее оттуда.

Над тем, как это сделать, он и думал постоянно.

Сперва – исключительно эмоционально, часто скатываясь в мечты. Но постепенно, ход мыслей переходил во всё более практическое русло. Разгадка близилась.

 

Он лежал и пытался удержать в руках разрывающуюся изнутри голову. В носу было мокро, а во рту ощущался сильный металлический вкус, саднил прикушенный язык. Всего мгновение электро-магнитного импульса, которое показалось ему вечностью. Боевое отделение тяжелого войскового транспорта было погружено во мрак – лишь глаза неподвижно замерзших Эльдар чуть светились в темноте. Что это было? Он привстал на руках и встряхнул головой. Зажегся аварийный красный свет. Пискнуло, стали загораться индикаторы на панели управления. Проснулись консоли, по которым побежали дорожки команд первичной инициации – запустились резервные системы из защищенных областей памяти, переустанавливая интерфейс управления. Загудела вентиляция. В голове все еще звенело. Вот зашевелились и Эльдары. Перемигнулись палитрой огоньки на броне, проводя самопроверку.

Тимофей выбрался наружу и увидел на северо-западе, откуда они так спешили сбежать прекрасную и жуткую картину: сияющие в полнеба разноцветные ленты, обманчиво плавно и вальяжно извивающиеся будто под порывами ветра. Среди них почти без перерыва сверкали ослепительные молнии – результаты орбитального удара. Он засмотрелся и не заметил, как уперся в стоящую и смотрящую туда же Сороковую. Она повернулась, к нему. Он невольно замер: она машинально крутила кольцо на пальце.

– Алёна? – с надеждой спросил он.

Но синие глаза сверкнули на него уже привычным холодом, а рука дернулась в хорошо уже знакомом жесте. Он не стал ждать продолжения и залез обратно к просыпающейся электронике.

Итак, Валькирии, в отличие все еще приходящих в себя Эльдар, ЭМИ был не страшен. По крайней мере, такой мощности – ведь они почти вышли из-под удара. Окажись они в эпицентре… Он задумался – вот оно решение – перезагрузить Сороковую! Может после перезапуска, Алена вернется – все-таки, она была основной личностью Сороковой.

Все упиралось в то, что она не одна – еще восемнадцать абсолютно верных ей боеспособных Эльдар. Над этим тоже стоило подумать.

 

На обращение майора Владимира Боброва ко всем, еще воюющим по лесам группам с призывом прекратить сопротивление и сдаться, Тимофей наткнулся, просматривая новости за последний год – ему наконец удалось затрофеить незапароленный планшет с доступом в Сеть. Судя по ярко-зеленому лесу, видневшемуся за знакомыми серыми куполами пятой базы, это было еще летом. Ему гарантировались почетный плен и пожизненное содержание. Дядя Вова выглядел неважно: исхудавший, с странно искривленным лицом, синими губами и серой тусклой кожей, он говорил с трудом, через силу, читая бегущий перед глазами текст. По крайней мере, он был жив. Пришлось признать, что казавшаяся неприступной база номер пять, пала всего за два года.

Другой новостью, заставившей его озадаченно покачать головой, это падение «Союза Восьми». Он один за другим смотрел все новостные выпуски «Путейцев», малоинформативные, переполненные пафосом, патриотическими призывами, игровыми сценами с актерами и громкими лозунгами. Тем не менее, из них все-таки можно было понять, что Союза больше нет, флот разгромлен и рассеян по всему обитаемому космосу, а самая богатая и густонаселенная система со столичной планетой Китеж, все еще сопротивляющаяся, находится в осаде объединенных сил, которых в сводках без конкретики называли «Помогающими идти». Путейцы, со свойственным себе прагматизмом, отказались от претензий на слишком хорошо защищенную систему и сделали ее наградой для «помощников».

Сейчас они сидели в сторонке и наблюдали, как «союзники» стачивают зубы своих флотов об орбитальные крепости и штурмуют, бьющиеся до последнего бойца, базы на планетах и астероидах. Тимофей ничуть не сомневался, что после взятия Китежа, победители тут же начнут делить захваченное, что непременно приведет к конфликтам, образованию коалиций и новой войне. В итоге, все равно все участники конфликта, рано или поздно, «встанут на Путь».

Особой ненависти к Путейцам он не испытывал – они не притесняли местных, везде наводили четкий и понятный порядок, быстро уменьшали уровень преступности и коррупции, не требовали принятия их религии. Просто тем, кто пойдет «по Пути» с ними, идти будет легче, а главное, дешевле – не нужно было платить особый налог. Не удивительно, что никаких гражданских бунтов на планетах не было – сопротивлялись только военные.

Он был верен присяге, но если государство, которому он присягал, прекратит свое существование, будет ли это означать, что он свободен от необходимости «всеми силами бороться с врагом на своей и его территории»? Решив не забивать голову совершенно не актуальными проблемами, он еще раз пересмотрел ролик с обращением дяди – что-то казалось неестественным.

На третий раз он все-таки понял, что резало глаз – трава, обильно растущая в трещинах между плитами поля перед куполами! Базу не стали восстанавливать и, скорее всего, забросили сразу после окончания штурма! Естественно, Путейцы вывезли всё, что можно было вывезти. Но «всё» – понятие растяжимое – что-то могли пропустить, особенно тактические склады и разнообразные схроны, в том числе, и на полигоне, куда могли не сунуться совсем.

Вид поля натолкнул его и на решение проблемы Эльдар. Он сам себе поражался, как он мог об этом забыть: труп девушки, Синицкий и его слова про фиксированный срок жизни в три года. На планету он прибыл в начале лета, сейчас была ранняя весна. Значит, совсем скоро, они останутся с Сороковой наедине. И к этому важному в их жизни событию следовало подготовится заранее.

 

Весь четкий план, проработке которого он посвятил целый месяц, строился на двух грубых допущениях: Валькирия при его побеге будет стремиться его вернуть и что он найдет нужные ему припасы на брошенной базе. Проверить можно было только первое.

Убежать оказалось даже проще, чем он думал. Эльдар в желтом режиме обладал слишком малой находчивостью и смекалкой, если к ним вообще можно было применить эти понятия. Лежа в простенькой замаскированной лежке, Тимофей похихикивал наблюдая, как они тщетно пытаются его выследить. Удалось его найти только самой Сороковой – она без труда его нашла, и придушив для профилактики, вернула обратно в очередной броневик.

Более сложный опыт тоже увенчался успехом. Когда отряд почти двое суток шел в противоположном, от изначального, направлении, преследуя беглеца, Тимофей понял – теперь его плану ничего не мешает.

Ориентируясь по спутниковой карте в тщательно оберегаемом планшете, он мелкими побегами уверенно вел отряд в сторону пятой базы. Дойти они должны были к началу лета.

 

Уже третью неделю, Тимофей не давал отряду удалится от базы дальше дневного перехода. Ему нужно было все подготовить. Постоянный марафон со временем и опасения, что она найдет его быстрее, чем он успеет отдалиться от базы и раскроет свои планы, а также скудная еда и недостаток сна, вымотали его до изнеможения, но останавливаться уже было нельзя – больше шанса вернуть Алену могло и не представиться. Побег, прибытие на базу, охота, еда, сон, поиск, возвращение, побег…

Иногда ему казалось, что она что-то подозревает. Ну не могла она не понимать, что он следует определенной схеме побегов и возвращений. Почему она все еще его не охраняла, оставалось загадкой. И он молился, чтобы так было и впредь, но в его сумке уже появился портативный армейский плазменный резак, способный разрезать броню броневика.

Самое большое разочарование постигло Тимофея, когда он понял, что Путейцы вывезли ИИ базы вместе со всеми вычислительными подсистемами – с трудом найденная в техническом коридоре жилого сектора рабочая консоль не могла подключиться никуда и слепо моргала, ожидая появления сигнала. Энергия на базе была – видимо, полностью гасить реактор Путейцы посчитали слишком хлопотным занятием – просто перевели его в режим консервации, в котором он давал энергию только на поддержание систем охлаждения, освещения, вентиляции, откачки воды и других критичных для существования подземной базы систем.

Внутри базы расплодилось огромное количество всякой живности. Приходилось быть осторожным в своих рысканьях по разным уровням. Змеи, пауки, летучие мыши, грызуны всех видов и размеров, из которых крысы были самими привычными и понятными, летающие, ползающие, плавающие насекомые, часто валящиеся прямо на голову. Только разбросанные по всей базе автономные медстанции, не заинтересовавшие Путейцев, спасали Тимофея от мучительной смерти после очередного укуса неизвестной мушки или ядовитой многоножки.

Найдя на одном из нижних технических этажей по приметам, которые их заставляли заучивать на лекциях по обороне базы, нетронутый склад, до верху набитый оружием и так нужными ему ЭМИ гранатами, он кричал и вопил от радости, обнимая серые цилиндры с голубым ободком, а его вопли эхом разносились по пустым коридорам.

 

Он закрепил и подключил последний провод, залив сверху пенобетоном. Дрожащей рукой запустил самописное приложение на планшете. По всему залу, один за другим, зажглись контрольные огоньки, иконки запуска стали активными. Он обошел бочки и открыл вентили. Густая масса хлынула на пол, быстро заполняя пол бывшего лекционного зала, оставляя только небольшие, явно расставленные по схеме, островки из стульев. Удовлетворенно осмотрел дело рук своих, всё тщательно отключил, выбрался наружу и обессилено привалился к нагретой теплым, уже почти летним, солнцем стене. Осталось дождаться трехлетия его пребывания на Тайге.

 

Он быстро обернулся – серебристой фигурки среди деревьев видно не было. Но она была – затылок физически жгло от ее взгляда. Это хорошо.

Он старался далеко не отрываться, но и не давать ей слишком близко приблизиться – один раз, он потратил непозволительно много времени на преодоление оврага – если б не эми граната, давшая ему разорвать дистанцию, все было бы уже кончено.

 

Раннее утро началось в непривычной тишине. Броневик стоял неподвижно, хотя двигатель работал. Тимофей распахнул люк и выглянул наружу. Лесная дорога в окружении густых изумрудно зеленых крон, в которых орали на все голоса птицы. Эльдары лежали сломанными куклами в позах, в которых их застала смерть. Он присел у ближайшего и перевернул его на спину. Широко распахнутые глаза с застывшим удивлением уставились в далекое небо. Огонь на броне погас, а полоска на шее тускло светилась траурным черным.

– Спи спокойно, – Тимофей провел по лицу солдата, смыкая веки и пообещал себе, что обязательно сюда вернется при первой возможности, чтобы отдать павшим последние почести, то есть, похоронить солдат его отряда.

На секунду он испугался, что и Сороковая вот так лежит где-то рядом, смотря пустыми глазами в укатанную землю. Но нет, он увидел ее неподвижно замершую у головного танка и рассматривающую одного из Эльдар.

– Ну, начали.

Быстро определив положение по карте в планшете, он схватил давно подготовленную сумку и побежал. Надеясь, что она не сразу найдет его пропажу и кинется в погоню и, одновременно, что она найдет пропажу и кинется в погоню.

Сперва он двигался по дороге, потом следуя указаниям навигатора, свернул в лес. Через три часа, если верить прогнозу, они будут около базы.

 

Гранаты кончились и права на ошибки больше нет. Теперь только собственные быстрота и ловкость. Последняя жизнь – словно он попал в игру. Чувство опасности холодило спину и действовало лучше любых стимуляторов, которые и так бурлили в его крови. Он вколол все, что могло помочь. Но она была быстрее. Быстрее чем он планировал.

Когда он нырнул в дыру в разбитом куполе, он увидел, как серой молнией из леса вынырнула его преследовательница.

Влево, вправо, подняться, спустится по тросу, перепрыгнуть провал, обойти уступ, протиснуться среди завала и снова бежать, бежать, бежать.

К лекционному залу они подбежали почти одновременно. Он протиснулся в почти заклиненные двери и пнул подпорку, схлапывая створки. С той стороны раздался глухой тяжелый удар. Буквально через секунду – еще. Потом еще и еще, сливаясь в методичный грохот. Створки ощутимо прогнулись, но еще держались.

Взмокшими трясущимися руками, Тимофей активировал сразу несколько иконок на планшете. В полумраке заперемигивались успокаивающие голубые огоньки. Оценив, сколько еще продержится стонущий под ударами металл, он надел противогаз и вдавил еще одну иконку. Загудели вентиляторы, разнося по помещению мелкую пыль, быстро оседающую на ровную поверхность жидкости на полу, в которой кое-где барахтались упавшие туда грызуны и насекомые.

Дверь рухнула и внутрь ворвалась Сороковая, пылая синим пламенем брони. Тимофей быстро, но аккуратно, попрыгал по оставленным площадкам из выглядывающих стульев к центру зала, где была сооружена площадка из столов. Слыша шаги за спиной, он сделал последний прыжок. Она прыгнула за ним все-таки сорвав сумку и с треском провалилась по колено через казавшиеся обманчиво надежными столы в стремительно густеющую массу.

Тимофей быстро отбежал видя, как она пытается сопротивляться двухкомпонентному пенобетону и стараясь не думать, как он будет ее оттуда вытаскивать, если все задуманное получится.

 

– Помнишь, мы с тобой говорили, – струя быстротвердеющей пены покрывала яростно дергающееся и машущее руками в попытке дотянуться до него, тело, – что такое любовь? Не помнишь? Он присел так, чтобы она не могла до него дотянуться, и заглянул в безумные глаза.

– Так вот, я очень много думал над этим. Нет, любовь, это не острое желание обладать и не желание быть рядом. Любовь, – он опасливо потрогал живую внутри статую и провел по ее щеке, еле успев отдернуть руку от клацнувших зубов, – это острое желание делать другому человеку добро. А я тебя люблю.

 

Он поднялся обратно на поверхность, зашел в лес, удобно устроился на пригретой траве у дерева и достал планшет. Приветственно мигала иконка.

– Выживи, пожалуйста.

Он прижал палец к экрану.

 

Ничего не произошло. Только птицы ненадолго притихли и наступила тишина, в которой слышался только шелест листьев на ветру. Тимофей пришел в себя. Даже через десятки метров земли и бетона до него дотянулся ЭМИ разряд. Что было в эпицентре, в котором сейчас находилась Сороковая, он мог только представлять и надеяться, что ее только перезагрузит, а не уничтожит.

Сколько он провалялся без сознания? Планшет накрылся с концами – время узнать он не мог. Судя по чуть поднявшемуся солнцу, все-таки, совсем недолго.

Он вскочил и побежал к куполам.

 

База была погружена во тьму, лишь кое-где тускло светились красным аварийные светильники. Вентиляция не работала. Пол устилала мертвая живность, мешающая идти. Он брел почти наощупь, подсвечивая путь тускло сияющей палочкой химического фонаря.

Темный зал, погруженный в абсолютную темноту. Он добрел по затвердевшему в камень бетону до статуи в центре. Замирая сердцем, обошел ее.

Её глаза были закрыты.

Тимофей упал на колени, закрыв лицо руками. Отчаянье, которому он впервые за год дал волю, затопило его, выдавливая воздух из легких, сводя судорогой мышцы, заставляя мучительно болеть глаза и сердце. Он все-таки ее убил. Сам. Рука потянулась к ножу. Закончить все здесь и сейчас.

Нет. Он должен ее похоронить. Нельзя ее оставлять в таком виде.

Дышать становилось все труднее. Тело он уже частично освободил, аккуратно обрезав куски бетона. Оставалось вырезать ноги и вытащить ее наружу, где уже спокойно заняться удалением каменной тюрьмы.

 

Солнцем алым пылающим колесом закатилось за горизонт, когда наружу, выбралась запыленная фигура, вытащив за собой обвязанную веревками статую.

 

– Тима, проснись! Тима!!!

Тимофей вскинулся, ошарашенно озираясь.

– Что происходит? Где мы? Что со мной? Почему я не могу пошевелиться?

Он метнулся к растерянно хлопающей глазами девушке и принялся ее целовать.

– Прекрати, ну что ты делаешь, что с тобой? Только что ж нацеловались в церкви. Я что подумала, ну и что, что я не могу родить сама. Мы можем усоновитьребенкдетсдомвз…

Речь ее стала бессвязной, ускорившись до неразборчивого стрекота. Зрачки лихорадочно дергались, губы кривились в сменяющихся жутких гримасах. Лицо корежило и мяло. Внезапно, все закончилось, глаза снова закрылись. И только движение под веками выдавало, что продолжается какой-то процесс.

Он просидел рядом всю ночь, понемногу освобождая ее из камня. Небо посветлело, когда ее глаза вновь распахнулись и осмысленно уставились на ожидающе смотрящего в них парня.

Они так сидели несколько минут, рассматривая друг друга. Потом она капризным тоном произнесла:

– И это всё, что ты мне хотел сказать за год, пока мы не виделись?

Он заплакал и кинулся ее обнимать, больно ударившись о камень.

– Нетерпеливый какой.

Она повела плечами и оставшийся бетон пошел трещина и частично осыпался. Остатки она лихорадочно, будто что-то противное, отодрала руками.

– Ужасное чувство, – доверительно произнесла она, стряхивая остатки пыли и осматривая грязную мятую броню.

– Алена!

Рука схватила его за горло и подняла в воздух. Последовал несильный удар.

– За что?

– Ты мне броню загубил!!!

Она отпустила его, обалдевшего и радостного, чтобы тут же крепко обнять.

– Задушишь, – просипел он.

– И правильно сделаю. Ты почему так долго решался! Эльдары бы и так тебе ничего не сделали – ты у них навсегда прошит, как командир.

– Я откуда знал!!!

– А на лекциях это говорили!!!

– А ты откуда все знаешь?

– Логи проанализировала. Наворотили дел мы с тобой. Да…

– Мы, ага, – нахохлился Тимофей.

Она снова кинулась его обнимать и целовать.

– Ну прости меня, прости, ну не ожидала я, что она сможет.

–  Кто она?

– Валькирия.

– Но, это же ты и есть?

– Ну, все немного сложнее, – она улыбнулась, – я всего лишь четвертое поколение псевдолюдей Земной Федерации – кодовое имя Нильфгард.

– А Эльдары?

– А Эльдары – это второе.

– То есть, таких как ты – много?

– Конечно. Есть и пятое поколение. А вам сбывают устаревшие технологии. На Земле давно отказались от людей в непосредственном управлении соединениями поля боя – это неэффективно. Начиная уже с третьего поколения появились версии уровня лейтенант-сержант. С четвертой – уровня капитана. Естественно, командирские версии должны обладать намного более гибким интеллектом. Но разумный командир слишком сильно терял в личных боевых возможностях. Поэтому, в нас добавили второй разум от обычного солдата, который активируется, когда командиру приходится лично вступать в бой. При этом сохраняется возможность управления всем подразделением и собой, но уже в качестве еще одной боевой единицы. Такие модификации получили кодовое имя Валькирия.

Как ей удалось изолировать меня от управления, я все еще не понимаю. Это было даже теоретически невозможно. Видимо, она слишком долго наблюдала за нами, обучалась, копировала поведение, развивалась.

Мы слишком мирно жили, я слишком давно ее не активировала. А тут эти дроны… Я была слишком глубоко в мыслях, когда автоматически подключила ее к управлению. Она, воспользовавшись этим, отстранила меня от командования полностью, не оставив мне шанса даже наблюдать. Темнота и пустота.

Она передернулась от воспоминаний.

– Почему она меня не убила?

– Я думаю, ей захотелось получить эмоции, которые испытывала я. Но, видимо наблюдать было интереснее, чем самой участвовать. В итоге, ты был внесен в базу как подчиненный ей солдат местного ополчения. Протокол партизанских действий это предусматривает.

– Которого ей критично было вернуть каждый раз?

– Я не знаю, что творилось в ее разуме, и спросить не смогу.

– Почему?

– Удалила. На всякий случай.

– Но ты ж без нее?

– Да, без нее я просто веселая красивая девушка Алена, которая все еще может придушить лезущих к ней под одежду своими холодными руками. Ай!

Они резвились и дурачились, катаясь по траве. Потом просто лежали обнявшись и смотря в звездное небо.

– А «Союза Восьми» больше нет.

– Угу, в курсе. Мы никому ничего больше не должны.

– И что будем делать?

– Жить, любить, заниматься сексом, работать, болеть, ходить на праздники Урожая и на танцы, чем вы, люди, еще обычно развлекаетесь?

– А ты, как они не…? – спросил он внезапно, затаив дыхание.

– Нет, – она поцеловала его в нос, – я слишком дорогая игрушка для таких варварских способов.

– Угу. Пенобетон наше все.

– Дурак!

 

С трудом разогнув спину, не привыкшую к подобному труду, он оперся на лопату и обозрел результат последних четырех часов напряженной работы. Длинная траншея, в которую еще предстояло уложить Эльдар. Тимофей настоял, чтобы похоронить их в броне и с оружием, как принято хоронить воинов. Алёна заметила, что Путейцы, наверняка, вскоре найдут захоронение и смысла таскать стокилограммовые тела в броне нет.

– Это уже будет не важно. Главное, что мы окажем им честь. Сражались они здорово – заслужили.

 

Жирная земля, по которой расхаживали деловые крупные птицы, выискивая не успевших спрятаться обратно в землю червяков, в лучах садящегося солнца казалась темно-красной, будто густо пропитанной кровью. На торчащем из воды краешке броневика сидела какая-то птица и чистила перья.

Тимофей с Евой молча стояли, не зная, что сказать.

– Тима, пойдем. Скоро реактор на базе рванет – нужно подальше уйти.

– Погоди. Чувствуешь?

– Что? – она озадаченно осмотрелась по сторонам.

– Новая жизнь начинается.

Он сел на поваленное дерево и за руку притянул ее, вынудив сесть рядом. С этого места открывался вид на озеро с красной дорожкой. В воздухе вилась мошкара, зависали на секунду и снова уносились быстрые непредсказуемые стрекозы, по воде скользили водомерки, дышала рыба. В темном лесу просыпались ночные жители. Кто-то громко ухнул почти над головой и их осыпало корой и веточками.

Солнце скатилось за горизонт и только подсвеченные снизу облака остались напоминанием о нем. Налетел порыв холодного ветра.

Молча встали, еще раз бросив взгляд на братскую могилу. Тимофей поправил лямки рюкзака, взял притихшую Алену за руку, и пара углубилась в лес.

 

На экране – разрытая траншея с мертвыми Эльдарами, уже частично разложившимися. Труп бородатого мужчины, рядом – светловолосой девушки. Оба изуродованы до неузнаваемости, лиц почти не различить.

«Уничтожение мятежников стало результатом успешных действий сил «Охраняющих Путь». Трансляция награждения участников уничтожения группы состоится сегодня в 7 часов местного времени. Жители с радостью и моральным удовлетворением встретили новость, об уничтожение отряда мятежников, под предводительством полевого командира, известного как Кукловод».

На экране маленькая девочка с косичками.

«Тепель мы сможем идти по пути, не боясь злых кукол! Смелть куклам!» – она демонстративно отрывает голову куколке. Толпа вокруг аплодирует.

 

Бородатый мужчина в форме инженера Службы обслуживания автоматизированных ферм, отвернулся от инфопанели на стене, и продолжил есть яичницу с жареной колбасой. Подошла симпатичная официантка с стянутым резинкой хвостом платиновых волос, поставила на стол корзинку с булочками, налила в чашку свежего парящего кофе и села рядом.

– Поздравляю, теперь Кукловод официально мертв.

– Долго чего-то они их искали. Парня с девушкой жалко.

– Актеры. У него под веками глаза шевелились.

– Все-то ты замечаешь. А здорово получилось – похожи, – он оставил тарелку и взял булочку с тарелки, – у тебя, кстати, здорово получается – очень вкусно.

– Льстец, – она игриво шлепнула его полотенцем.

– Алёна, хватит с мужем трепаться – дома наговоришься, заказ прими, – добродушно пробасил из-за стойки дед Макар, завидев входящего клиента.

– Иду! Доброе утро, Семен Олегович, вам как обычно?

– Всем доброе утро. Да, как обычно. И булочек своих еще с собой штук десять – парни просили.

Она унеслась легким вихрем на кухню, хлопнув дверью, а Тимофей допил кофе, расплатился, оставив щедрые чаевые, перекинулся парой слов с Семёном и пошел к припаркованному глайдеру.

Скрипнуло продавленное кресло, зажглась панель, загудели, прогреваясь, турбины. Он привычно поздоровался с проснувшейся от его действий машиной, подтвердил путевой лист и плавно, никуда не торопясь, взлетел в теперь мирное, как утверждали в ролике, небо планеты.

 

Эпилог

 

– И что думаешь?

– Думаю, что это лучший результат за все время использования сценария «Куклы» для выпускного экзамена. Он набрал сорок шесть тысяч итоговых очков!

– Угу, из тысячи возможных. Можно сразу на роту ставить.

– А не жирно будет для семнадцати лет?

– А не жирно все его наработки внедрить в курс обучения Академии, как свои и грант под это получить?

– Грант на развитие Академии – мне оттуда ни копейки не упадет, а наработки такие терять – преступление. Хочешь – в соавторы. Будешь со мной у Стратига сидеть непонятные места объяснять.

– Не дай бог. С этой хитровыдуманной железкой только ты можешь нормально общаться.

– Ну что, выпускаем тогда?

– Слууушай, а может его в «Гостей» запустим?

– Этот сценарий для капитана и выше.

– Ну вот и повысим.

– В семнадцать лет?! Капитан?

– Сам же сказал, что достоин. Никто из тех, кто сейчас в «Гостях» таких результатов не показывал. Там глядишь и второй грант вытрясем…

– Ты главный – тебе и решать, но если мы ему мозг сожжем…

– Да знаю, я знаю. Всё, я решил – запускаем.

– Даже отдохнуть ему не дашь?

– А он там последние пять локальных лет прям уработался. И так не трогали.

– Щедрые какие, целых двадцать реальных часов!

– Поязви мне тут! Он точно ничего не будет помнить?

– Ну привычки, наработанные навыки будет – это уже на уровне рефлексов. Но конкретные события нет.

– Делай, – адмирал флота ВКС Земной Федерации махнул рукой, – если он сможет, я ему полковника лично присвою.

– В семнадцать лет?

– Уговорил – подожду до восемнадцати.

Они дождались, пока безвольное тело юноши, болтающееся в руках техника, как тряпичная кукла, опустили в соседний, наскоро подготовленный, кокон, куда уже активно накачивался биогель, подключили к целому вороху проводов, делая его еще больше похожим на марионетку.

– А там, глядишь, и с «Инферно» что-нибудь придумаешь, – сказал адмирал, постучав ногтем по кокону, и вышел вслед за главой Академии.

 

Молодой капитан, с четырьмя свежими восьмиконечными звездочками на плечах, растеряно стоял посреди просторной летной палубы тяжелого тактического носителя москитного флота Пятой эскадры, по которой во всех направлениях двигались люди и техника. Холод палубы мгновенно проник через тонкие подошвы лётных ботинок, а ядрёная смесь запахов сгоревшего топлива, металла, окислителя и пыли проникла в лёгкие, заставив надсадно закашляться.

Крепкий седой мужик с короткой уставной стрижкой, в майке с неуставным принтом в виде обнаженной девушки и мятых затертых камуфляжных штанах, услужливо постучал его по спине своей лапищей, выбив остатки воздуха из груди.

– Добро пожаловать на «Тайгу», малыш.

Тимофей жал крепкую мозолистую руку дяди и его не оставляло чувство дежавю. И еще чего-то или кого-то болезненно не хватало. Но он выбросил из головы странные мысли, списав на утомительный перелет, и полез в сумку.

– Дядь Вов, тут папа просил передать…