Куколки

 

 

Как часто мимо вас проходит человек,

Над кем ругается слепой и буйный век,

Но чей высокий лик в грядущем поколенье

Поэта приведёт в восторг и в умиленье!

А. С. Пушкин

 

Санитар закуривает. Стрельнув у него сигарету, Немец присаживается на корточки перед рассохшейся дверью склада, затягивается. Утренний туман медленно ползёт в парк, скрадывает деревья, поглощает здания. Как обычно, я прикидываюсь, будто чрезвычайно заинтересован своими ногтями. Тем временем Умник уставился на обломки берёзовых сучьев, торчащие из оплывающих сугробов. Переводит взгляд вниз. Дёргается всем телом. Что он там увидел? Краем глаза замечаю: покраснел, прячет ногу за ногу. Только сейчас заметил, что обулся в два правых ботинка? Хочется поддержать растяпу, но нельзя. Мне нельзя. Всякому другому из нашего отделения – пожалуйста.

Ждём кладовщика, или кастеляншу, или ещё кого-то там. Нас, троих «спокойных», отправили перетащить новые матрасы в корпус маразматиков. Вот и ждём… «Спокойные»! Видел бы кто из персонала, как вчера Умник изводил Красавчика, пристально пялясь на него битый час. Тот едва не кинулся в драку. Но – трусоват! Всё так и закончилось одним лишь горлодёрством. А нынче перед сном Немец крепко врезал Кудряшу пару раз по рёбрам. Для порядка, за дело: тот за ужином хотел стащить печенье у Солдатика…

Вообще, конечно, мы «спокойные». Не дёргаемся, ждём очереди на обследование. Живём себе на всём готовом и не бесимся. Ну, почти. Иной раз вся палата облепляет единственное окно, сидельцы орут, свистят и трясут решётку – мимо проходят обитательницы женского отделения. Вероятно, женщины тоже ожидают обследования. Только у нас – молодые парни, направленные «к психам» военкоматом, а у них?.. Может, по уголовной части. Может, наркоманки. Да мало ли! Неважно.

Мы – команда дураков. Так Умник в воскресенье сказанул. Нам включили телевизор, а там предновогодняя игра «Что? Где? Когда?» Ну, и понеслось: «Команда Знатоков против команды Дураков!» Смешно. Дураки выиграли, кстати – санитар счёт вёл. Вопрос по технике взял Немец, про музыку Айтишник с Умником ответили дуэтом, а потом Умник давал точный ответ четыре раза подряд, даже не дослушав вопрос ведущего. По-моему, это не совсем нормально. Да и вообще, он какой-то нездешний, многие так и говорят. В спину, естественно… Может, застрявший меж Временами «ученик колдуна»?

Гремит навесной замок – открывают склад. Мы получаем по четыре матраса, гуськом бредём по нерасчищенной дорожке к серому зданию в дальнем углу парка. Возле памятника расстрелянным пациентам Немец запинается, перехватывает ношу покрепче. На скулах вспухают желваки. Кашлянул, идёт дальше. Умник  оглядывается на меня, что-то соображает, пропускает вперёд. Чудак! Додумался, наконец, что на снегу за ним остаются два правых отпечатка. Бурчит под нос, но так, чтобы я слышал:

– Это… У меня плюсна сломана, так кирза в подъёме режет. Вот и надел тот, что посвободнее…

Голос повеселел. Мне показалось, Умник улыбается. Похоже, сам себя убедил. А, может, так и было? И стесняется человек только того, что могут подумать о нём окружающие. Даже такие, как я, бессловесные.

Сдаём принесённые матрасы. Получаем взамен целый ворох вонючих, в бурых пятнах. Бросаем их в тележку подъехавшего трактора. Моем руки в каптёрке. Старая нянечка суёт всем по мандаринке, даже санитару. Суровый мужик лет сорока – он для неё тоже «деточка». Медленно, прогулочным шагом возвращаемся в свой корпус. Идём другой дорогой, в обход памятника, и Немец успевает расслабиться. Вот, тоже: переживает человек из-за того, что творили совсем чужие ему люди пятьдесят лет назад. Разве так реагирует большинство? Не уверен. Этот парень больше напоминает толкиновского Арагорна. Король в изгнании, отягощённый памятью о преступлениях предков, точно.  Кудряш, Солдатик, Красавчик – они как раз обычные, таких много… А если присмотреться? Может, среди «обычных» и скрывается «Он», тот, кто влияет на Будущее? Надо молчать – и присматриваться.

Говорят, над нами, на втором этаже, помещаются буйные. Ещё болтают, будто год назад  в этом же здании обследовали местную знаменитость – серийного маньяка, душившего пионеров. Не знаю, может быть и правда. Внутри не слышно звуков сверху, а снаружи все окна одинаковые. Решётки, малюсенькие форточки. Хоть для девиантных призывников, хоть для опасных шизофреников условия одни. Довольно приличные, надо сказать. Тяжело в нашей палате только Нарику. Парень тощ, как киношный Кощей. А вдруг – не киношный? Иногда ему что-то колют – он оживает, становится говорливым и довольно приятным в общении. В остальное время  либо спит, либо стонет, слабо корчась.

Ещё сильно мучается Солдатик. Искалеченный сослуживцами парень занимает  удобную комнату, на двоих, с одним только минусом: его сосед – пассивный гомосек. Недавно выписанный кореш Немца что-то там пытался замутить, поменявшись с Солдатиком на ночь местами, но санитары это дело пресекли. Остальным обитателям военкоматской палаты не до того, у всех свои переживания. Честно говоря, кроме наглого Кудряша, иногда от скуки дразнящего безответного «голубого», никто просто не замечает бедолагу. В прямом смысле. Тоже странно, как по мне.

Вернулись. Разоблачаемся в гардеробе. Без шапок и потёртых бушлатов гораздо свободнее! Аккуратный, стриженный под ноль Немец перепрятывает мандарин в карман робы. Это у нас вместо пижам – типа стройотрядовских ветровок из парусины. Лохматый, с чернильными буквами «Metallica» на спине цвета хаки, Умник быстренько суёт ноги в  комнатные туфли. Я приглаживаю вихор на макушке, проверяю по настенным часам, скоро ли позовут в столовку.

Едва вышли в коридор, как снова хлопают двери в тамбуре. Это из Центрального отделения привозят четверых с очередного обследования. Мне там довелось столкнуться с человеком в смирительной рубашке… все так и шарахались от пары санитаров, зажавших  больного между собой. Странное впечатление, ведь мужичонка казался совсем тщедушным с виду. Такому, даже будь он Ходоком-меж-Мирами, вряд ли что дадут сделать.

Чуть позже кабинет «тёток» покидает «наше эльфийшество» – совершенно пунцовый Красавчик. Я его понимаю и сочувствую: врачицы не отличаются деликатностью. Похоже, вызнавали что-то интимное. Они и навещающих раз в неделю родственников стараются залучить к себе – собирают информацию, как досье на персонажей в «Семнадцати мгновеньях». Даже застенчивый Айтишник, не выдержав, орал, выбегая из кабинета: «Да всё у меня нормально с девушками!» Недавно, между прочим, Немец предупреждал новеньких, чтобы не слишком откровенничали в компании. Говорил, мол, санитары подслушивают – это работа такая, но ещё кое-кто крысятничает, закладывая соседей по палате «тёткам».

Вот и обед! Всё постное, конечно. Зато сегодня будет приварок: утром к Джигиту приезжал старший брат. Мы тут все делимся домашней снедью, а кавказец особенно щедр. Прямо-таки хоббит какой-то! Три жареные курицы на два десятка едоков весьма кстати. Жалко, Солдатик не может нормально откусывать и жевать… Наша троица выкладывает мандарины, четыре – санитар не зажилил  бабулино угощенье. Даже чай-кофе-помои с этим десертом становится довольно приятным. Насытившись от пуза, расползаемся по койкам.

Чуть погодя начинаются разговоры, прочие развлечения. Время с четырнадцати до восемнадцати – до телевизора – тянется бесконечно. Некоторые кучкуются с колодой карт возле Немца. В шашки-шахматы не пытаются и начинать: придёт Умник – конец игре, проверено. Кодла Кудряша старательно осваивает зековское ремесло, как на зоне лепят из мякиша с солью и бумажным пеплом уродливые чётки. В столовке очередь к Умнику за рисунками в блокноты или трафаретами для татуировок, «на будующую преспективу». Воспользовавшись тем, что он занят, мы с Айтишником расставляем фигуры на чёрно-белой доске. Благодать!

Звонок в дверь. С чего бы?.. Время не приёмное, не процедурное, никакое.

Входит парень наших лет. А! Это миссионер, от общины баптистов или адвентистов, не знаю. Таскает сюда Библии карманного формата, ездит по ушам «скорбных разумом». При мне второй раз, при Немце – третий. Для остальных этот деятель в новинку… Кучкуемся на стульях, рядом с телевизором, слушаем проповедь. Говорит он классно. Впрочем, даже заикающийся, теряющий половину слов Солдатик красноречивее меня.

Неожиданность – Умник знает «миссионера»! И заметил это только я. Как-то они оба засмущались, встретившись взглядами. Потом ничего, разговорились. Только странно: впервые за две недели вижу, как Умник не нашёлся, что возразить. Начал с наскока – мол, чего это Христос любовь к ближним проповедовал, а сам в драку полез, в храме-то? А баптист спокойненько так спросил: а сам ты не стал бы выгонять тех, кто влез в дом отца с плохими намерениями? И всё – потух наш знаток. Улыбнулся виновато, взял предложенную Библию, пошаркал в столовку… Но и миссионер что-то совсем быстро закруглился в этот раз. Скомкал проповедь, ушёл. Вот, думаю, наверняка гость из будущего – типа Алисы Селезнёвой. Ну, или из прошлого. Общего прошлого с Умником. Ох, не доверяю я всяким-разным учителям! Ведь на самом деле они какие-то «не от мира сего», по их же словам. Но мы-то –  в этом мире!

За ужином, вдохновлённые баптистом, все болтают «о божественном». Даже Джигит заинтересовался. Упросил Умника нарисовать, как ангелы отбиваются от чертей, штурмующих небеса. Ну, после картинок с вампирами, оборотнями и девицами это, пожалуй, даже любопытнее. Вот  тоже интересно, как в человеке из мусульманской семьи такой интерес проснулся? Он-то сам, часом, нормальный?

Перед сном внезапно нашлись другие дела-развлеченья. Кудряш с кодлой «салютует», поджигая газы из жопы. Вот же гоблины! Большинство смеётся. Умник крутит носом, бурчит «Метан в шахте!» и уходит в дальний конец коридора, к гардеробу. С койки сползает Нарик, кашляя, подскакивает к очередному «артиллеристу», пинает того в бок и сам валится рядом. Задыхается, сучит руками и ногами по полу, бьётся в припадке. Все растеряны. Подбегает Немец, расталкивает всех, тащит Нарика в сестринскую. Джигит ему помогает. Гулко хохочет Кудряш, почёсывая зад. Затихает, тупо оглядывается по сторонам. Молчание.

Ночь. Все по койкам. Уже привычно перед сном послушать что-нибудь интересное. Раньше «выступали» по очереди. Кто не стеснялся озвучить чего-нибудь из собственной жизни, кто пересказывал любимый фильм. Но уже вторую неделю у нас театр одного актёра. Нарик,  бывший студент-гуманитарий, после первого же «сеанса» отказался от продолжения попыток – мол, Умник нам вместо радиопостановки выступает, и всяко ближе к оригиналу, чем остальные. А сегодня утром Айтишник говорил, что его – и, надо думать, многих ещё – «тётки» выспрашивали, что там за истории по ночам рассказывают. Мне показалось, Умник даже струхнул немного: неужели ему шизофрению приписывают? Ну, так или иначе, а сегодня он взялся пересказывать «Борьбу за огонь».

Полутёмная палата, почти казарма, на две дюжины коек, дверной проём освещён – в коридоре не санитар, ночной охранник. Ещё одна дверь – открытая – в палату Солдатика. Все слушают. И я с Айтишником, читавшие повесть в детстве, и остальные, впервые в жизни узнавшие о французском писателе Рони-старшем – хулиган Кудряш, его подпевалы, самовлюблённый Красавчик, слабоумный Малыш в самом холодном углу… Даже охранник сдерживает сопение перебитого боксёрского носа, прислушиваясь к мерному потоку слов.

Там, за окном – окраина города. Обнесённое каменной стеной скопление зданий психбольницы в парке, похожем на лес. Темнота. Чёрный снег. Сырой, и от того ещё более холодный ветер. Там – наше время. А здесь, вырванные из мира, мы слышим рёв пещерного льва, ощущаем тяжёлую поступь мамонтов, обоняем запах дыма и кислых шкур. И засыпаем на границе прошлого и настоящего, реального и вымышленного.

Утром Немца вызывают «тётки» – его обследование закончено. С документами в руках он на минуту возвращается проститься. Перед тамбуром меняется Библиями – «На память!» – со мной, жмёт Умнику руку, ещё раз кричит «Не болтайте, пацаны!» в сторону палаты. Хлопают одна за другой двери. Всё.

Старшая медсестра подбегает к Умнику. Щебечет, мол, надо нарисовать праздничный плакат. Между делом кивает и мне – подошла очередь идти в кабинет. Там я сижу целый час, наблюдая, как заполняются какие-то бумаги. «Тётки» ждут, что заговорю, проболтаюсь в последний момент?! Ну-ну… Наконец, всё готово. Так и не сказав ни слова, мне суют документы. Иду в гардероб, одеваюсь в своё. Проходя, заворачиваю в столовку. Минуту смотрю на веселящуюся толпу, кипящую советами. Работа в разгаре: Умник сделал кисточку из собственных хиповатых патлов и размашисто малюет Деда Мороза на сером от пыли ватмане. Смотрит на меня, улыбается, пряча озёра тоски в глазах. Вот-вот прольются… Я отворачиваюсь, не глядя, сую наугад Библию Немца. Умник отдаёт свою. Ухожу.

 

 

Это было тридцать лет назад. С тех пор кукушата из гнезда военкоматской палаты выросли. Разлетелись так, что и следов не найти. Каждый из нас мог кем-то стать. Вероятно, Немец вполне справился бы с ролью лидера – политика ли, менеджера. Область новейших технологий, естественно, удел Айтишника. Успешным визажистом  можно представить Красавчика и довольным участью дворника – слабоумного Малыша. Хлебосольный Джигит теперь, конечно, бизнесмен. Вряд ли долго протянул Нарик, и вряд ли восстановилось здоровье нашего Солдатика. Умник – тот мог превратиться в кого угодно, от медийной персоны до бомжа… А сам я?

Пишу вот. Соображаю.

Мы, вчерашние – если глядеть из нынешнего времени – только ли дети предыдущей Реальности? А вообще, любопытно:  какова причина того, что Будущее никогда не наступает? Всегда – только сегодня или вчера. «Кто виноват?», «что делать?» и прочие «проклятые вопросы русской литературы», как же… Надо тоже что-то такое сформулировать! К примеру, «зачем всё?» Или где он, маленький камень, рождающий горный обвал. Обвал, изменяющий течение реки. Реки Времени… Верю: это кто-то из того маленького эпизода, трёх недель моей здешней жизни!

Я помню прошлое, но живу в настоящем. Есть ли оно вообще, что-то там, впереди? И, если есть, не присылает ли тот мир, Вселенная Будущего, своих посланцев к нам, в своё прошлое? Чуточку подправить, помочь стать тем, кем ты мог быть, сложись всё немного иначе. Помните про «эффект бабочки»? Тогдашняя зима, о которой я вспоминаю раз за разом – зима девяносто первого. Баррикады летом, а через два года штурм телецентра и расстрел парламента. Скажете, те, тогдашние, обошлись без нас? Но ведь это и могло быть целью воздействия – помешать  конкретному винтику вселенского механизма. Кто-то просто не стал убийцей. Кто-то помог построить финансовую пирамиду. Кто-то передал свой опыт другим. Мы – куколки, из которых появится та самая бабочка. Может, уже появилась. Может, уже взмахнула крыльями.

А что, если посланцем из далёкого далека был санитар, отдавший мандарин «спокойным» из военкоматской палаты?