Ночь неумолимо таяла и дежурство скоро заканчивалось. Мы с Воробьём мчались по спящему Кутузовскому проспекту, на очередной вызов, который посреди прекрасной летней ночи выдернул нас из тёплых спальных мест. Воробей ворчал что-то сквозь зубы, поправляя вздыбленную причёску. Я старался не слушать его делая громче радио. Воробей неплохой фельдшер, но невероятно ссыкливый и нудный. Всё ему не так и не эдак. Вот и в этот раз он ехал и ныл, что он, мол, один, а там не пойми что.
– Нет, ты пойми, я один, ночью, блять, один! Ну, что не нашлось ни одного фельдшерюги, чтобы поставить со мной? Ты сам видишь, работаем не вынимая, а тут ещё нарики с психами.
Воробей всё время пытался прикурить, но постоянно отвлекался на причитания.
– Приехали, – говорю, – не ной. Если надо, давай с тобой поднимусь, посмотрю, как чего.
– Да, давай, а той хер знает, чо там.
– Не ссы в компот, там повар ноги моет!
– Тебе легко говорить, ты только баранку крутишь, – искренне пытался выставить себя в правильном свете Воробей, – а мне каково, подумай сам? Приду, а меня там хуякнут по башке и наркоту загребут.
– Давай, двигай булками, так уж и быть, прикрою твою задницу от вероломных нарколыг.
– Тебе всё шуточки.
– Ага!
Я стряхнул с головы таракана, он упал на спину, но быстро вскочил на лапки и засеменил под кресло. Тараканов в квартире было много, они спокойно копошились под ногами. Я периодически поглядывал на пол и отходил на тот кусок липкого паркета, где их не было. Большие рыжие и сноровистые малыши слонялись всюду, вызывая чувство омерзения. Сразу вспомнилось детство – далекое и бедное, когда эти твари сновали повсюду, важно хозяйничали в квартире. Когда включался свет на кухне они, недовольные бесцеремонностью прерванной их вольницы, лениво расползались по норам. Впрочем, нужно отдать им должное, тараканы чётко держались своих угодий из кухни они редко заползали в комнату. Но всё равно с тех пор у меня к этим тварям отношение крайне брезгливое.
На столе стояла чекушка водки и квас в алюминиевой банке, который мне любезно предложили. Парень был относительно пьян, подружка его к которой и была вызвана бригада была вообще невменяема. Мы с Воробьём стояли и оглядывались по сторонам.
Зачем вызвали скорую они и сами не понимали. Женщина, на вид ей было чуть за сорок лежала на диване закинув руки за голову, босые ноги закинув на спинку стула. Она улыбалась. Воробей выпытывал у неё в чём проблема. Та несла какую-то ахинею. Я не вслушивался, кавалеру её это явно всё не очень нравилось, он отрешенно сопел. Начислил себе и выпил. Меня больше всего беспокоили сновавшие вокруг нас тараканы. В какой-то момент мне стало казаться что они уже вовсю ползают по мне, заползая в трусы и ботинки.
– Как часто употребляете алкоголь? – спросил Воробей.
– Вообще не пью, сегодня вот первый раз, лет за пять, наверное. Я на героине сижу с 95 года, прерывалась на беременности, две дочки у меня, с мужем сейчас живут. А сегодня вот поругалась с ним и решила нажраться.
– Да, она вообще не пьёт, – поддакнул, её кореш.
– Если хочешь похудеть, посиди на героине, и враз скинешь килограмм двадцать, – продолжала она. – Меня коллега по работе тогда подсадил, царствие ему небесное. Я вот не кололась, когда Польку ждала, ну вторую, так раскабанела, а с герычем враз всё сало слезло.
У женщины этой, несмотря на веселый настрой, был действительно болезненный вид, возможно вызванный её образом жизни. Худющая шатенка с большими тёмными глазами. Майка с изображением Мика Джагера на ней висела, как на скелете. Приглядевшись я увидел россыпь исколотых дорожек на предплечьях. Может быть ей действительно было плохо только вот понять свою боль она была не в состоянии. Как, впрочем, никто из них не мог точно сказать кто и зачем вызвал скорую.
Воробей писал карту вызова молча уткнувшись в планшет. Обои в квартире были чуть ли не до половины изодраны. Большие куски свисали с потолка до середины стены, обнажая предыдущую поклейку. На одной из стен висела большая картина в хорошей рамке. Изображены на ней были люди, машины, Кремль, Красная площадь и всё это отрывалось от земли и взлетало. Я не любитель живописи и сложно ориентируюсь в её аспектах, но картина мне однозначно нравилась. Мой заинтересованный взгляд поймал парень.
– Бабушка рисовала, она у меня художницей была. Вот только одна картина осталась, остальное продали, к сожалению.
Видимо и квартира на Кутузовском тоже была бабушкина. Прискорбно смотреть на всё это – вырождение людей, которые должны были по идее составлять элиту нашей страны. Спившиеся, пропащие детки достойных людей. И не этот парень, не он один, их много. Им готовилось хорошее будущее, а в итоге этот человек квасом запивает тёплую водку, в квартире на Кутузовском проспекте, наполненной тараканами и ещё Бог знает чем.
Только и ценен он этой квартирой, ибо без этого статуса, он простой синяк, ничем не лучше тех, которые валяются у выходов из метро на Киевском вокзале, обоссанные и испитые. Но тут конечно и страну нужно держать в уме. Она тоже почти полтораста десятилетия медленно деградировала. Сама погружаясь в хаос и мрак и людей в ней живущих погружая туда же.
– У вас куда окна выходят? – мне захотелось проверить машину, которую я бросил посреди двора, хотя поступать так конечно же не мог. Инструкция вообще не позволяет покидать автомобиль, тем более ходить с медиками на вызова.
– Во двор, – ответил парень.
– Я схожу машину гляну.
– Я провожу, – вскочил парень.
Воробей поймал меня за рукав куртки и шепнул.
– Не оставляй его позади себя, мало ли что, толкнет и всё.
И всё-таки я его ослушался. Парня я оставил позади себя. Просто несмотря на его синюшное состояние мне он не казался опасным, тем более безумным, чтобы вот так за здорово живёшь выкинуть меня из окна. Спутница его оставшаяся с Воробьём казалась мне намного опаснее. Машина стояла на месте. Никто вокруг неё не бегал с бейсбольной битой и это меня успокоило. Не мог этот тщедушный парень выкинуть меня из окна, он только ждет не дождётся, чтобы мы уехали и он спокойно допил водку.
Ноги прилипали к полу словно к разлитому битуму. Я встал в дверном проёме и видел эту семью, если их можно так назвать. “Опущенные”, добровольно скатившиеся в то дерьмо, в котором они купаются. И ведь самое страшное не глупые люди, она говорит связно, грамотно, иногда пытаясь что-то из кого-то цитировать. И почему так, всё осознавая убивать себя?
Парень сел за компьютер и видимо чего-то не найдя стал бурчать.
– Ну, Наташ, ты опять мой “Депеш мод” удалила, блядь, я же просил его не трогать.
Он встал начислил себе стопарь и сразу же выпил его.
– Валер, ты чего заводишься, ну правда, не трогала я твою музыку, зачем мне она?
– Не знаю, ты всегда что-то у меня стираешь, – в этот момент он был похож на разобиженного ребенка готового заплакать из-за того, что у него отобрали любимую игрушку.
Да и она была похожа на капризную маленькую девочку, которую обделили вниманием по жизни и вот она ходит по карнизу, жалуется на несуществующие симптомы, делает так, чтобы он беспокоился, вызвал скорую, проявил заботу о ней. Несчастные дети девяностых, которым каким-то чудом удалось выжить и вот они теперь пытаются жить дальше в этом непонятном им мире. Они стали старше так и не успев вырасти и стать большими.
– Ещё она по пожарной лестнице ходит, там у нас под окном проход на пожарку есть и вот она вылезает из окна и гуляет по ней, а я боюсь, что она грохнется, – и ведь видно по нему было, что он искренне за неё переживает. – Доктор вы ей скажите, что это опасно, все-таки шестой этаж.
– На учете в ПНД состоите? – спросил Воробей
– Так он состоит, он сам псих, а на меня ещё что-то говорит.
– С каким диагнозом?
– Шизофрения, но я то не хожу, блин, по парапету – это она.
– Ну, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.
– Причём тут Бог, Наташ, что ты о Боге, сама же всегда Ницше цитируешь – ты же ни капельки не веришь в него.
– Всё намного сложнее. Бога нет, есть человек, Бог умер, вернее вера в него, потому что осталась исключительно вера в человека.
Смотрю я на них на этих двух по сути конченных людей: сумасшедший и наркоманка в копошащей всякой живностью квартире и рассуждают про Бога. Я как будто наблюдал иллюстрацию из “Преступления и наказания”, где Раскольников и Соня в её каморке ведут разговор о Боге и Соня верит в него и пытается Родиона навести на мысли о раскаяние, а он и восклицает, а есть ли Бог?
Из маленьких компьютерных колонок еле слышалась музыка. И тут Наталья подскочила, видимо что-то услышав.
– А можно сделать погроме, не помешает?
– Не помешает, – безучастно ответил Воробей, закончив писать карту вызова.
Музыка сделалась громче насколько это позволяли колонки и я услышал знакомую мелодию, там там ти ратам и Александр Васильев проквакал заезженную до зубного скрежета свою – все таблетки подъедены, марки тоже наклеены, – пропела не в такт Наталья. – Музыка моей юности, ностальгия.
– Попса вонючая, – резко отреагировал Валера.
– Да пошел ты со своими “Депеш мод” занудными.
– Они не занудные, ты просто не врубаешься.
– Я, в отличие от тебя, язык знаю и понимаю о чём они поют.
Вскоре заиграл Башлачёв, и я понял только почему-то в тот момент, что эти двое тоже когда-то были людьми, а возможно ими и остаются сейчас.
– …Я знаю зачем иду по земле, мне будет легко улетать, – пел СашБаш.
Наверное, он действительно знал зачем идёт по земле и он легко улетел, покинув этот мир. Остаётся надеяться, что и эти двое тоже знают для чего они идут по земле. И тут я задался вопросом, а знаю ли я? Насколько легко мне будет улетать?
Воробей быстро собрался, и мы ушли. Я посмотрел на этих несчастных людей, оставшихся в своём кошмаре, который мы покинули и мне стало их жалко. Чисто по-человечески я проявил сочувствие к не глупым людям, которые просто убивают себя день за днём, чтобы казаться живее…
– Блять, теперь кажется, что тараканы мне в трусы заползли, ты видел, как их там много? – Воробей скинул один за другим резиновые тапки пока мы ехали в лифте на предмет поиска вынесенной из квартиры живности. – Ты бы перетряхнул куртку, – обратился он ко мне, – мне показалось, что эти твари с потолка сыпались.
Ночь сменялась рассветом и где-то за гостиницей Украина уже алело зарево. Мимолётная летняя ночь сдавала свои полномочия и в права вступало июльское утро. Сев в машину Воробей практически сразу же вырубился и откинувшись на спинку захрапел. Неприкуренная сигарета и зажигалка так и остались у него в руках. Я провернул ключ и напоследок кинул взгляд на горящее окно на шестом этаже, где медленно умирали люди и совершенно не сопротивлялись этому.
Через несколько часов закончится смена. Я сдам автомобиль, пригрев очередные денежки за слитую соляру и довольный отправлюсь досыпать домой, как и Воробей, с которым нам было по пути, но шли мы по разным сторонам улицы. После окончания смены мы чужие люди, нам не о чем говорить, нечего сказать друг другу. Он задумчив и помят. Я знаю, что он живёт один, с двумя котами и собакой и он не самый плохой человек на свете. Придя домой он наверняка начислит себе дежурную сотку и завалится спасть, а проснувшись продолжит попойку, как, впрочем, и я. И очертания ночи и этих несчастных людей окончательно сотрутся в водовороте рабочих будней и разгульных выходных.
Автор публикации
