Камень скрипнул, качнулся. Скользнул по щебнистому склону оврага. Из трещины в земле выскочил потревоженный скорпион. Выгнул хвост с ядовитым шипом, вскинул клешни. Замер, облитый полуденным зноем.
Стебельком полыни Антагор коснулся опасной твари. Скорпион дёрнул хвостом, приподнял на суставчатых ногах жёсткое тельце. Илиарх бросил прутик, выпрямился. Подтянул перевязь с ножнами, поправил шлем. Взглянул на солнце, обернулся к коноводам, вскинул руку. Оглядел илу – все уже верхом – принял узду скакуна. Поискал глазами скорпиона, на мгновенье задумался: «Верно ли, что окружённый огнём он сам убивает себя?» Панцирь гада хрустнул под ногой македонца. Услышав сигнал с караванной тропы, он вспрыгнул на Вороного, взмахнул копьём и закричал:
– Алалай!
Две сотни конников вылетели вслед за илиархом из пересохшего русла на равнину. В двух стадиях прямо перед ними клубилась пыль. Мелькали пёстрые знамёна, одежды, появлялись и пропадали из вида люди, верховые и пешие, кто-то бежал. В средоточии этого хаоса сверкали золото и сталь, а шум… казалось, там рождалась буря из человеческих воплей, стонов, ржания коней и рёва мулов, звона оружия, треска щитов и прочего, что слилось в какофонию боя.
Атакованный фракийскими аконтистами конвой не успел приготовиться к обороне. Клин с илиархом во главе вонзился в сгрудившихся у катафалка людей. Тяжеловооружённые конники, разя копьями, смяли редкую цепь верховых щитоносцев. За ними в гущу боя вернулись бойцы с дротиками.
Первого врага македонец ударил снизу вверх. Наконечник проломил зубы, едва не застрял в черепе. Руку дёрнуло, он потянул тяжёлое древко, и копьё, сопротивляясь, нехотя вернулось наизготовку. Труп ещё валился с лошади, когда Антагор поднял Вороного на дыбы. Дротик пролетел на ладонь от шеи коня; в ответ илиарх метнул своё оружие подмышку противнику. С усилием заставил себя оглядеться, отвлекаясь от агонии врага.
Порыв илы погас за сотню локтей до катафалка, – так нож увязает в толстом круге сыра. Стеснённые со всех сторон кони перестали лягаться, а люди больше не могли разить копьями. Антагор выхватил из ножен махайру. Вовремя! Его ткнули остриём акинака. Лезвие пропороло панцирь, слегка коснулось тела. Ответный удар тяжёлым кривым клинком развалил шлем напавшего. Ещё один – видимо, догадавшись о ранге по венку и конскому хвосту на шлеме илиарха – замахнулся топором. Обученный бою Вороной укусил врага за колено. Человек дико закричал, взмахнул руками, теряя оружие, опрокинулся навзничь.
Ещё несколько ударов по оружию, по рукам, спинам врагов…
Рядом остались только свои. Антагор снял шлем, поднял на острие махайры, призывая соратников сомкнуть внешний ряд. Утёр пот рукавом, недовольно сморщился: хорош же он теперь, в грязной маске из пыли, пота и крови!.. Посмотрел вокруг. Бой распался на несколько схваток. В центре каждой, словно в речном водовороте тонули-гибли защитники катафалка. Воины Антагора пересилили. Налетевшие второй волной фракийцы начали охоту на уцелевших противников.
Илиарх соскочил с коня. Отдал шлем помощнику, сунул клинок в ножны. Пока осматривал и успокаивал Вороного, рядовые добили раненых. Переступая через трупы, Антагор подошёл к пышному сооружению. В голове шумело: горячку боя сменил нестерпимый жар пустыни. Изначально красноватый, гравий после боя напитался кровью людей и животных; катафалк увяз в страшной багровой грязи. Часть мулов перебита, другие испуганно застыли, устав от собственных воплей… Двое конюхов выглядывали меж колёс, в ужасе выкатив глаза.
Душу томило странное чувство: вот он, бесстрашный боец, илиарх в войске покорителя Азии, стоит перед гробом своего царя. Двенадцать лет боёв и походов. Десятки городов, сотни племён, тысячи стадий пути – для чего? Зачем? Тот, лежащий под боевым знаменем в золочёной пирамиде – знал. А он привык повиноваться, не задавая вопросов.
Задание Пердикки выполнено, осталось проводить катафалк на родину. Домой… Сердце пропустило удар. Опять? Илиарх вытер руки о плащ. Осторожно, почти нежно, отцепил оборванную гирлянду. Походя, удивился: восемь недель пути через пустыню, а цветы всё ещё свежи! Влез на платформу, качнулся, ловя равновесие. На столбиках, поддерживающих пирамидальную крышу, звякнули колокола. Он обошёл сооружение по краю, разглядывая саркофаг через решётку. Вздрогнул. Присмотрелся. Растерянно-гневно оглянулся на стоящих вокруг воинов. Ощупью нашёл дверцу. Постоял, словно перед прыжком в холодную воду, и рывком вошёл в драгоценную клетку с трупом владыки.
Солнечные зайчики скакали по золоту переплетённых прутьев. Начальник фракийцев-одрисов прищурился: тень Антагора склонилась перед саркофагом. Через мгновение илиарх закрыл блестящую клетку и спустился на землю. Проходя мимо одриса, шепнул:
– Лангар, за мной! – и остальным, во весь голос:
– То басилевс докса! /Слава царю!/
Ответный крик прозвучал слабо; глотки пересохли, и пустыня обесцветила, поглотила хриплые людские голоса. Воины принялись делить трофеи.
Илиарх сел поодаль, в тени перевёрнутого возка. Шумно глотал вино из бурдюка. Улыбка Лангара его разозлила:
– Чему радуешься, фракиец? Это не Александр!
***
– Колодцы Хельбы! – одрис ткнул плетью в зеленоватое пятно, зависшее меж белёсой глиной пустыни и огненным закатом. Илиарх угрюмо кивнул. Четвёртый день Антагор чувствовал себя обманутым. Да, приказ наместника выполнен, но… Пердикка не зря послал именно его! Словно предчувствовал нечто подобное. Накаркал?
Сейчас катафалк под охраной двух сотен бойцов во главе с тетрархом Аминтой медленно ползёт мимо Дамаска. Потом – дальше, через Киликию, Фригию, через море. На родину царя, в древнюю столицу Македонии. А тем временем сам илиарх ищет тело повелителя здесь, между Сирией и Аравией, на пути в Египет.
Вчера Лангар притащил пастуха. Жалкий козопас! Его вонь, кажется, до сих пор преследует отряд. Ну, ладно. Главное, накануне старик видел, как от пышной процессии отделился десяток конных с вьючными верблюдами. Антагор почуял след: небольшой конвой сопровождал что-то вроде сундука пяти локтей в длину и двух в ширину. Вполне достаточно для тела, залитого мёдом и благовониями! И в этот раз рук не видно.
Закрыв глаза, илиарх тихо застонал; память цикутой оледенила сердце. Тогда, на платформе, его ошеломило увиденное. Потом, когда подозрение подтвердилось, он испугался. Он, воин – испугался! Святотатства? Да, наверное. Подменить тело великого царя, сына Зевса – это… Слов не находилось. Но у него был приказ, и никакие препятствия не могли служить оправданием.
Гнев Пердикки? Опасен, конечно, кто бы спорил! Однако наместник мог подозревать коварство Птолемея, и выбрать именно Антагора, рассчитывая на его опыт и боевое умение. Так что же томит душу? Ужаснула мысль о бессмысленном убийстве сотен людей, сопровождавших погребальное шествие? И это вряд ли: за два года после смерти Александра чего только илиарх не насмотрелся! В чём же дело?..
Подъехал Лангар. Неизменно весёлый, одрис отхлебнул из фляги, передал вино командиру. Раз, другой привычно бахвалясь, подбросил дротик, перехватывая так и сяк. Забрал опустошённую флягу. Сжал колени, понуждая коня идти в ногу с Вороным:
– Ну, так как? Объяснишь, наконец?
– Если покажешь след, – Антагор смирился с необходимостью отвечать, и только по привычке тянул время. Одрис важно кивнул, выпятив нижнюю губу поверх пышных усов. Снял шапку с лисьим хвостом, пригладил светлый чуб, снова надел. Гикнув, поднял коня на дыбы, заставил повернуться и сделать три-четыре прыжка. Словно падая, вытянулся вперёд и кольнул дротиком землю под копытами скакуна. Выпрямился, и шагом, как ни в чём не бывало, вернулся. Протянул оружие командиру. Илиарх скривился: на тонком острие болтался шар конского навоза с вцепившимся скарабеем.
– Ещё влажный! Жук не успел закопать. Не больше часа. Настигнем у Колодцев, – Лангар стряхнул находку в колючий куст.
– Думаешь, они?
Фракиец отмёл сомнения:
– Десять коней, четыре верблюда. Кто ж ещё? Давай, рассказывай!
Махнув рукой своим людям, Лангар занял место слева от начальника. Влево и вправо от него редкой цепью развернулись соплеменники-одрисы. Сумрак понемногу одолевал день, солнце почти скрылось за горизонтом. Вздохнув, македонец заговорил вполголоса.
– Помнишь, как по завещанию должны везти тело Александра? Врачи чтобы вокруг шли – те, что не вылечили. Потом, на дорогу золото бросать, под ноги. Мол, теперь бесполезно, понял? Ну, и руки чтобы на виду. Пустые.
Улыбка сползла с загорелого лица. Фракиец прищурил синие глаза:
– Понял. Туда, – он нажал на слово, – туда с собой ничего не возьмёшь. Так?
Дождался кивка, коснулся плеча илиарха:
– И ты по рукам понял?..
Антагор помолчал, катая челюстями желваки мышц. Выдавил:
– Не знаю, кто это проделал. Но это не руки сына Филиппа.
Он сопнул носом, стукнул кулаком по бедру. Продолжил, сверкая горячими карими глазами, то шёпотом, то срываясь на крик:
– На последней охоте царское копьё носил я. Выгнали льва, Александр его сразил. Только поскользнулся немного – он впервые после траура по Гефестиону вышел. Рука дрогнула. Вот и сорвал ноготь, на безымянном пальце. Я и перевязывал… Через две недели царь слёг. Понимаешь? Не вырос ноготь-то! Не успел. Так и понял…
Фракиец закатил глаза, восхищённо поцокал языком, перебил:
– Ну, ты орёл, вождь! Ноготь разглядел, – он покрутил головой, улыбнулся.
– Смеёшься?! А я глазам не поверил! Пальцем попробовал: вдруг накладные сделаны? Нет! Целые ногти у мертвеца в саркофаге. Значит, птолемеевы доброхоты тело подменили. Больше некому! Лазутчики в самом Вавилоне…
Рассеяно теребя усы, одрис кивал, соглашаясь. Внезапно он резко осадил коня, словно поражённый стрелой, а не шальной мыслью:
– Но разве Великий не завещал похоронить себя в Египте? Вроде бы, в святилище Амона… Выходит, это мы идём против его воли, а не Птолемей!
Оскалившись, Антагор прорычал:
– То дело наследников и жрецов! Наше дело – приказ наместника. Следи за дорогой, фракиец!
***
Под утро илиарх озяб. Кутался в хламиду, ругаясь сквозь зубы. Привыкнуть к ночному холоду раскалённых днём просторов он так и не смог. Пески Маргианы, щебень Бактрии, глинистые солончаки здесь, к востоку от Иордана – всё остывало стремительно. Плюнув, Антагор поднялся. Жестом успокоил караульного, присел у очага, вырытого в твёрдом, поблёскивающем чешуйками слюды, грунте. Ветки тамариска и высохший навоз прогорели, угли едва тлели под слоем лёгкого пепла. Он выпрямился, потёр ладони, похлопал по плечам и бёдрам, разгоняя кровь. Посмотрел на горизонт, чуть просветлевший на востоке. Усмехнулся ночным страхам своих спутников.
Накануне прямо здесь, на этом самом месте, неожиданно заартачились кони. Фыркали, прядали ушами, пятились. Вороной тоже волновался, отказываясь идти вперёд. Старший из одрисов спешился, передал узду соседу. Отошёл против ветра, принюхался. Припал ухом к земле. Походил туда-сюда, разглядывая следы меж тощих стеблей гармалы. Торопливо вернулся, гортанно ругаясь на ходу.
– Что с Тересом? – забыв о размолвке, спросил македонец.
– Говорит, лев. Рядом бродит. Он большой охотник! – Лангар одобрительно кивнул земляку, повернулся к илиарху:
– Надо здесь ночевать. Кони сейчас никуда не пойдут. Жаль, до колодцев не больше парасанга!
Возражений не последовало: ночного боя избегал сам Непобедимый Александр. Задержка не лишила илиарха рассудительности. Да и куда мог деться египетский отряд ночью? Уйти от воды, даже заподозрив преследование? Но их верблюды и лошади тоже боятся ночных хищников! Оставалось ждать утра.
Близость цели дразнила. Воинам не спалось, и до полуночи все семеро сидели у огня. По старой примете о грядущей схватке не говорили. Похвальба прежними удачами – на войне ли, с женщинами – надоела. Перекинувшись несколькими словами о том и сём, воины заговорили про досадную помеху. «Львиные» охотничьи байки Тереса и Лангара понравились всем. Но когда илиарх пересказал историю единоборства Селевка, фракийцы пришли в восторг. Если бы не строгий приказ Антагора, все шестеро, не исключая вождя, пожалуй, прокричали пеан сильнейшему из сильных.
– Надо же! Нет, ты подумай! Голыми руками… Да ладно, илиарх, это не сказка? – и, узнав, что командир сам видел страшные шрамы на руках и ногах могучего диадоха, Лангар восхищённо присвистнул:
– Вот это да! Ну, а ты сам, Антагор? Про царскую охоту расскажешь?
Окаменевшее лицо македонца не смутило предводителя одрисов. Он подмигнул, улыбаясь. Историю о руках в гробу Александра фракиец, видимо, считал вполне уместной. Отказаться или вновь накричать на него Антагор не успел.
Певучий звук, призывный, странно колеблющийся, разнёсся под звёздами. То поднимался, истончаясь в комариный звон, то понижал тон, переходя в утробный рёв нильского крокодила, зов из глубин пустыни пугал и манил. Песня-стон, отвратительная и сладостная… Высокий звук «А-а-а-а!» взлетел – и сорвался раскатом грома, львиным рыком, силой голоса выбивающим ямку в сухой земле.
Позже Антагора удивило, как мало внимания на это обратили кони. Немного поплясали, дёргая стреноженными ногами, пофыркали – и снова занялись овсом из торб. Люди переглядывались, подавленные страхом перед неизвестным.
– Это не лев! – вскочив, Лангар возмущённо махнул Тересу. Тот недоумённо развёл руками, признавая очевидное. Все зашевелились, потянулись к оружию. Растерянность почти переросла в испуг, когда илиарх вспомнил о путешествии Кратера. Это стоило рассказать вместо истории о ногте царя! Он успокаивающе похлопал по застеленной плащами земле:
– Садитесь. Сдаётся, мне известен этот зверь. Кажется, его хотел найти Кратер, когда возвращался из Индии. Он же ярый охотник, знаете? – дождавшись кивков, Антагор продолжил:
– Там он услыхал о мартихоре-человекоглотателе, и решил добыть завидный трофей. Вот только зверь оказался хитрее… А может, он не водится в Дрангиане, где его искал Кратер.
– Ты уверен? – вождь фракийцев по-детски доверчиво схватил Антагора за руку. – Он опасен? Почему Терес решил, будто здесь ходит лев?
– Другого объяснения всё равно нет, Лангар, – покровительственно потрепав одриса по плечу, илиарх подхватил флягу, отхлебнул вина. Передал по кругу, продолжил:
– Об этой зверюге написал один афинянин, Ктесий его звать. Будто бы она похожа на льва, и ростом, и повадкой. Масть кроваво-красная. Ещё хвост у мартихора такой, вроде скорпионьего, с жалом. А главное, лицо у твари человечье, – он глянул на оторопевших бойцов, понизил голос. – И зубы в три ряда!
Фракийцы перевели дыхание, зашептались. Их предводитель почти робко уточнил:
– Этот самый Ктесий крик мартихора тоже описал?
С уверенность, которой не ощущал, Антагор кивнул:
– Ну, а как же! Так прямо и написано, кричит, мол. Теперь сами подумайте: зверь редкий, но не опасней льва, ну, или там, крокодила. Справимся. Распорядись стражей, Лангар. А теперь – спать!
***
Три… нет, четыре точки кружились высоко над пустыней. Не стоило гадать: грифы ждали добычу и здесь, за полсотни парасангов от места боя за катафалк. «Будто чувствуют заранее!» – илиарх перевернулся на живот, всмотрелся в цепочку фигур. Десяток лошадей с всадниками и четыре верблюда с погонщиками неспешно обходили высокий бархан. В этом месте мелкий песок казался огромным языком, которым Аравийская пустыня лизнула глину Трансиордана.
Как и в прошлый раз, противников вдвое больше. Как и в прошлый раз, посланцы Птолемея не подозревают о засаде. Но теперь сложнее. Вместо толпы слуг и конюхов, охраняемых греческими ветеранами с азиатскими наёмниками, перед Антогором были ливийцы, отборные головорезы. Лучшие воины Африки. А вместо панцирной илы из двухсот македонцев с ним пятеро разведчиков-аконтистов. Конечно, одрисы искусные воины, а их вождь и сам илиарх не расстаются с бронёй… Только у противника ещё есть пара лучников. «Хорошо, если арабы. А вдруг – нубийцы? Нас расстреляют быстрее, чем Лангар опустошает чару вина!» – лёгким свистом подозвав одриса, илиарх изобразил натягивание тетивы. Ткнул пальцем в размеренно шагающих верблюдов. Синеглазый фракиец прищурился, оценивая. Кивнул, сполз с заросшей полынью гряды вниз, к скрывшимся в сухом русле соплеменникам.
Через минуту двое аконтистов под уздцы повели коней к истоку. Там можно быстро перевалить водораздел и спуститься в другую вади – этим словом местные племена называют следы бурных потоков, пропоровших иссушенную равнину. Почти все вади в этом краю направлены от Евфрата к Египту, на юго-запад.
Фракийцы удачно обошли противника и укрылись в тени обрыва, всего в четырёх стадиях справа впереди египетского каравана. Теперь Антагора волновало лишь состояние коней: после длинного перехода рысью они могли уступать в резвости ливийским, соразмерявшим шаг с верблюдами. Однако он сделал всё, что мог. Оставалось надеяться на быстротечность схватки.
Пятеро ждали. Лангар, самый меткий и дерзкий, горячил коня. Ему начинать. Трое выскочат россыпью, как на охоте, а илиарх сегодня будет сзади. Всё уже оговорено. Но как медленно тянется время!
В проёме меж обрывов, словно меж зданиями на городской площади, показался первый всадник. Ливиец проехал, не оглядываясь, меньше, чем в стадии от засады. За ним второй… Пятый! Антагор поймал солнечный луч начищенным с утра шлемом, сигналя тем, двоим. Дождался, пока одрисы выскочат из соседней вади, скатился по склону. Взлетел на Вороного, торопливо нахлобучил шлем. Дёрнул из земли копьё, пришпорил коня вслед умчавшимся фракийцам.
…Ему чудилось, будто Вороной несётся по узкому проходу. Вокруг непроглядная тьма, но совсем рядом – рукой дотянуться – серая мгла, вроде тумана в горах. Вспыхивают молнии; это оружие врагов. Противники то необъяснимо стремительны, то, напротив, неимоверно медленны. Всё напоминает тягучий кошмарный сон. Внезапно по лицу хлестнула кровавая волна, и тут же вихрем, обдирающим кожу мириадами песчинок, полоснуло по ногам… Теряя равновесие, он хватался за гриву, но не находил шеи Вороного… Не удержался, скользнул-упал на землю… Выдернул махайру, ударил. Заныла рука – металл встретился с металлом… Лёгким не хватало воздуха, в глаза плеснуло тьмой… Виски стиснуло болью… Антагор потерял сознание.
Свет Луны – первое, что он увидел. Лёжа на попоне, с ломотой во всём теле и звенящей головой, илиарх впервые чувствовал себя слабым. Подошёл Терес, напоил командира из своих рук. Немного погодя македонец захотел выслушать Лангара. Улыбка одриса стала шире – уголок рта распорола стрела, так что поговорить не удалось. Рассказывать пришлось Тересу. Косноязычно, совсем как накануне, про львиную охоту, фракиец кое-как описал схватку.
По его словам, засада удалась. Четыре верблюда шли в середине каравана, и Лангар в полный мах вынесся прямо на стрелков. Арабы – повезло, не нубийцы! – стреляли «так себе», и он уложил двоих ещё до того, как замыкавшие конвой бойцы успели приблизиться:
– А мы, значит, тем временем на них наскочили. Ну, пока скололи, они всё ж таки Зорсина посекли. Убили, значит. Вот. Амадок с Котисом передних на себя затянули – как ты, илиарх, замыслил. Только те успели повернуть, и к верблюдам. Тут, стало быть, мы вокруг них скачем, а дроты уже того, подбирать надо! Или назад, к вьюкам… Нельзя: повернёшь – стопчут. Знатные бойцы! Копья у двоих, значит, остальные с мечами. Кружимся, выходит, без толку. И – раз! Ты с налёту одного копьём в живот уметил. Да сильно так, аж древко сломал. Ага. Другой тебя конём сшиб. Ну, этого я ножом срезал, во! А ты уже пеший, с безлошадным ливийцем рубишься. Ох, и силён оказался! Повезло – кишки конские ему ноги заплели, споткнулся. Тут его Лангар толкнул, а ты уж ему руку срубил. Что за оружие у них, а? Вроде меч, а вроде – топор. Нам не сгодится ли? А почто ты упал – не знаю… Вороного жаль, ногу ему поранили.
Зажимая рану на щеке, Лангар едва не стонал от смеха, слушая «доклад» охотника. В конце концов, он отослал Тереса заниматься костром. Осторожно цедя слова, вождь одрисов уточнил главное: египетский отряд перебит; погибли четверо фракийцев. Лошадей уцелело семь, верблюдов три. Груз цел, ящик даже не поцарапан. Утром можно вернуться на тропу возле Колодцев Хельбы, а потом догнать катафалк. Или отправиться другой дорогой, спрямляя путь на родину.
В голове пылал огонь. Илиарх напился из трофейного бурдюка, приложил ко лбу мокрую тряпку. Не было мыслей. Только боль… и звук! Многократно отражённый обрывами, над пустыней повис вой мартихора. Окликнуть фракийцев Антагор не успел. В смешанном свете костра и Луны, на границе тени от косогора появилась тощая фигура. Через мгновение к огню приблизился человек в одеянии персидского жреца-атравана.
Пришелец упал на колени и согнулся в земном поклоне раньше, чем фракийцы взялись за оружие. Не поднимая лица, он твердил на разных языках «Мир! Мир вам!», пока Терес не тряхнул его за плечо. Неизвестный поднялся, оправил одежду и поклонился вновь, на этот раз – в пояс. Заговорил, то и дело воздевая и роняя руки. Эллинские, персидские, арабские слова смешались в его речи, как воды рек в Океане:
– Привет вам, доблестные ратаэштар, враги Друджа, повелителя лжи! Да будет благосклонен Митра-Гелиос, и да пошлёт удачу на вашем пути. Могу ли я, бедный хирбад нашей арийской веры, дождаться наступления утра у этого огня? Да славится Аташ!
Странные слова завораживали, необычные жесты околдовывали, пронзительный взгляд чёрных глаз лишал воли.
Пришелец снисходительно посмотрел на троицу застывших воинов. Коротко кивнул, направился к костру. Чуть запнулся возле ящика-гроба – и наваждение спало: Антагор схватил нож. Тяжесть одрисского клинка вернула самообладание. С вызовом илиарх хрипло ответил на приветствие по-эллински:
– Радуйся!
Фракийцы очнулись. Опасливо переглядываясь, Лангар и Терес приставили дротики к спине и груди неизвестного. Острия заметно подрагивали – тощий пришелец походил на колдуна, и воины сомневались в силе оружия. Илиарх поднялся, шагнул вплотную к «хирбаду», приставил лезвие к горлу под кудлатой бородой, пегой от седины:
– Твоё имя? Откуда ты? Что делаешь один в пустыне?
Сложив руки на груди, пришелец не ответил – возвестил:
– Можете называть меня Варагн. Я жрец Зурвана, владыки времени и судьбы. А здесь – здесь я ждал вас, ратаэштар.
Он всплеснул руками и оказался за десяток шагов от воинов. Антагор мог поклясться: в свете костра от его ножа до выпрямившегося на новом месте жреца мелькнула чёрная птица. Ворон!.. Аконтисты вскинули смертоносные дротики, метя в беглеца, но илиарх успел выкрикнуть:
– Стой! Опустите оружие, – подавая пример, сам отбросил нож в сторону. Затем приказал Тересу наполнить две чаши маслом и вином. С достоинством подошёл к огню. Отвернулся – нельзя осквернить жертву дыханием! – и вылил приношение на угли. Взглянул в лицо Варагна; жрец улыбался.
Ожившее пламя довольно глодало хворост и обломки дротиков, стрел, копий. Охотник не оставлял костёр, бросив гадать о нежданном попутчике. Его дело ужин и караул, пусть вожди сами занимаются иноземным колдуном! Бурча под нос фракийские побранки о незваных гостях, Терес принялся жарить кусочки конины – мерин кого-то из ливийцев оказался достаточно упитанным. Скоро к соплеменнику присоединился Лангар. На безмолвный вопрос, вождь скорчил гримасу, отмахнулся:
– Болтают! Наш илиарх, похоже, заразился от афинян. Что-то заумное обсуждает с этим жрецом, хирбадом, или кто он там такой.
Алая капля скользнула по светлому усу. Одрис прижал рану пальцами, пожаловался:
– Даже плюнуть больно! Давай вина, есть не могу…
***
Зашла Луна, звёздный табун обошёл по кругу Железную коновязь. Перед рассветом потянул ветерок, шурша песчинками, ероша гривы и хвосты скакунов. Терес проведал коней, вернулся к ложу. Кутаясь в плащ, искоса глянул на илиарха с жрецом. «Похоже, всю ночь судачили?» – подумал без интереса. Разбудил Лангара, вместе начали неспешные сборы в дальний путь.
То, что собеседник не лжёт – в этом Антагор не сомневался. Однако всего о себе Варагн тоже не говорил. «К примеру, почему жрец-атраван представился «хирбадом», учеником? Скромность, или что-то ещё? Ясно, он посвящён в тайное знание, искусен в обрядах и заклинаниях. В том, что эллины называют «магией»… Ну, пусть маг. Но что ему нужно, в конце концов?»
Жрец ответил не сразу. Попросил котелок, вскипятил воду, бросил щепоть душистых трав; македонец по запаху узнал чабрец и гармалу. Ожидая, пока настой остынет, Варагн вполголоса заунывно тянул песню или молитву. Разлил питьё по чашкам, передал одну Антагору, отхлебнул из второй. Неожиданно спросил, не повышая тона:
– А ты уверен, что нашёл кшатра Искандера? – и продолжил пить, глядя поверх чашки в лицо илиарха. Тот потупился, поставил сосуд: затряслись руки. Чувствуя бесполезность увёрток, Антагор решил говорить открыто:
– Это первое, чего я страшусь, досточтимый Варагн. Ошибки.
– А второе? И, если мне будет дозволено знать, третье? – жрец говорил мягко, участливо. Словно уже знал о сомнениях македонца.
– Опасаюсь обратного пути, на нём достаточно препятствий. А ещё, – он немного подумал, но решился, – ещё боюсь неизвестности. Того, чего не знаю, чего не могу объяснить самому себе.
– Что ж… Ты верный слуга, северянин! Но враг истины Друдж смущает твою душу. Загляни в своё сердце. Скажи ещё раз: чего ты боишься, Антагор?
Теперь илиарх молчал долго. Сначала пытался разобраться в себе. Потом, когда пришло осознание, мучительно подбирал слова. Медленно тянул питьё мага.
Почти рассвело. Серое пространство пустыни напитывалось красками дня. С брезгливостью македонец сравнил тусклый и багровый солнечный диск с раздувающимся от крови брюшком комара. Досадливо крякнув, Антагор пересилил себя:
– Боюсь? Пожалуй, больше всего я боюсь утратить веру. Веру в свою правоту…
– Да, это страшно. Тогда забудь о том, что боялся ошибиться. Прими знание: вас обманули вторично. В гробу не Искандер.
Одрисы переглянулись с отчаянием, Терес даже коротко взвыл, как раненый волк. Илиарх просто кивнул:
– Этому трудно поверить. Но атраван не может лгать, ведь так? Тогда расскажи, чьи козни мешают мне исполнить приказ наместника? Диадох Птолемей? Кто-то ещё? Демоны или боги Азии?
– Я объясню всё твоим людям, а ты… Готов ли Антагор, илиарх македонского войска, испытать судьбу?
Последнее слово растянуло, потекло медовым звуком – и завершилось рыком мартихора. Лицо Варагна странно увеличилось, улыбку сменил оскал. Ряды белоснежных зубов облизал гибкий багряный язык, по косматой груди зазмеилась струйка слюны. Красная шкура слилась с цветом солнца, оседлавшего чудовище. Завораживало покачивание львиного хвоста с огромным скорпионьим жалом вместо пучка волос… В следующий миг видение исчезло. Перед воинами спокойно выпрямился тощий мужчина средних лет.
– Где? – илиарх стиснул вспотевшей ладонью кизиловое древко. Маг молча повёл рукой прочь от караванной тропы, в пустыню. С минуту Антагор стоял столбом. Выронил копьё, взял махайру, отбросил ножны. Не глядя на фракийцев, пошёл на юг, слегка приволакивая ноги. Не сговариваясь, Лангар и Терес выкрикнули боевой клич своего племени:
– Марра!
Илиарх вздрогнул. Сбился с шага. Вздёрнул плечи. Так и не обернувшись, пошёл дальше, к бархану.
Подскочив к жрецу, вождь одрисов схватился за рукоять ножа. Кровь вновь струилась из раны на щеке. С минуту мужчины мерялись взглядами. Ярость синих глаз уступила холодному спокойствию чёрных. Выругавшись на родном наречии, Лангар потупился, перешёл на эллинский:
– Во имя Геракла, атраван! Мы должны знать… Прости, я не сдержан.
– Ты сам виноват, фракиец. Не противься, просто слушай. Так вот, тело вашего – нет, македонского! – царя нужно его наследникам. Родич и сильнейший вождь желает захоронить Искандера в Македонии. Хозяин Египта, ссылаясь на предсмертную волю, хочет освятить царским телом свою власть. Но мудрецы Персии, Вавилона, Индии уже похоронили того, кто называл себя сыном Зевса, а был всего лишь человеком.
Советую отвезти гроб с куклой в Мемфис: Птолемей хитёр и одолеет Пердикку. Ему нужен символ, а не правда. Можете просить награду и возвращаться на родину. Можете остаться в Египте – война наследников Искандера будет долгой. Прощайте!
– Постой! Но… что с илиархом? И где, разрази тебя гром, похоронен настоящий Александр?
Легко, двумя пальцами, Варагн снял с плеча мощную руку забывшегося одриса:
– Антагор постарается вернуть веру в себя. Ну, а царскую плоть расклевали грифы, съели собаки. Кости лежат рядом с костями простых людей в Башне Молчания. И даже я не знаю, в какой из многих сотен башен.
Маг по-отечески улыбнулся. Поднял руки, благословляя тех, у кого впереди тяжёлый путь – и не важно, какой они выберут. Не поднимая глаз, Лангар спросил:
– А ты, маг? Куда идёшь ты? – не дождавшись ответа, вскинул голову. Рядом стоял Терес, недалеко позвякивали колокольчики верблюдов, конская упряжь. Справа, против солнца, в вышине каркнул ворон. От мага не осталось и следа.
След… Фракиец очнулся, хлопнул себя по лбу: илиарх! Кликнул охотника; они подхватили дротики, вспрыгнули на коней. Животные сначала сопротивлялись, но потом перестали упрямиться. Надеясь, что Антагор не мог уйти далеко, одрисы не жалели скакунов, гнали галопом…
Македонец сидел в луже крови, опираясь спиной на выступ скалы. Собственная махайра торчала из груди, не защищённой панцирем. На изрытом песке хорошо читались следы львиных лап, отпечатки обуви Антагора, царапины от когтей и гигантского жала чудовища. Но понять, откуда пришёл и куда делся мартихор, фракийцы не смогли.
В помощь читателям
Илиарх – командир илы, воинского соединения в 200 всадников; также – первый (лучший)
боец в углу атакующего клина или ромба кавалеристов.
Тетрарх – один из четырёх младших командиров илы.
Махайра – оружие с кривым клинком, заточенным по вогнутой стороне (у греков и
македонцев).
Акинак – прямой восточный меч (у скифов, мидян, персов).
Стадий – единица измерения длины, около 178 м.
Парасанг – единица измерения расстояния, 5549 м (персидский фарсах), или 30 стадий.
Аконтисты – воины, вооружённые дротиками.
Одрисы – фракийское племя: в кавалерии Александра выполняли функции разведчиков-
аконтистов, сохраняли национальное оружие и одежду.
Гармала, или могильник – ядовитое растение засушливых территорий; в описываемом
районе местным населением до сих пор используется для лечения депрессии.
Пеан – торжественный гимн в честь кого-либо.
Атраван – жрец в зороастризме; первоначально близко понятию «маг» (не имя племени).
Хирбад – низший чин в священстве зороастризма, что-то вроде дьякона.
Аташ – персонификация добра, блага, заключённая в пламени, огне.
Друдж – персонификация лжи, деградации, разрушения, насилия, в виде дэва (демона);
иногда в женском обличии.
Зурван (Зерван) – по доктрине одного из течений зороастризм, единое верховное
божество, породившее благое и негативное начала (братьев-
близнецов Ахура Мазду и Ангра-Майнью).
Ратаэштар – воин; буквально «стоящий на колеснице».
Кшатра – царь; от санскритского «господство».
Башня Молчания – персидское «дахма»: сооружение для описанного далее
зороастрийского обряда захоронения, препятствующего осквернению
Земли и Огня мёртвым телом.
Пердикка, Птолемей, Селевк, Кратер – виднейшие полководцы Македонии, ставшие после
смерти Александра диадохами (греч. «преемник»),
правителями отдельных областей завоёванной им территории.
Другие публикации автора:
Автор публикации
Россия. 
Прочитала завораживающий рассказ. Признаюсь, историческая проза трудна для меня. Я мало читала о древнем мире. Сходу могу вспомнить, пожалуй, только книги Д.С. Мережковского.
За «Мартихору» я принималась четыре раза. Заглянула в Википедию, чтобы узнать о смерти Александра Македонского. И уже слегонца подкованная в античных интригах, разобралась, что в рассказе к чему, а попутно в военной тактике и терминологии.
Повествовательный ряд рассказа энергичен, рьяно соответствует его тематике. На женский взгляд, порой излишне рьяно. Несколько десятков глаголов в начале рассказа заставили меня поднапрячься. Но оно того стоило. Затем стиль, мне показалось, стал легче. А может, я притерпелась…
Диалоги на высоте, в них отображаются личности героев: и удрученного своей ролью Антагора, и неунывающего Лангара, и простоватого Тереса.
Особо хочется отметить изобразительный ряд. Описания, имхо, безупречны. И битвы, и природный мир. Картины возникали в моем воображении благодаря таким подробностям, как кусающийся боевой конь, сигнализирующий шлем, превратившийся на месте сражения в багровую грязь гравий, поблескивающий слюдой грунт чужой территории, вплоть до вцепившегося в конский навоз скарабея. Такие говорящие подробности превосходно передают атмосферу времени и характер событий. Однако… Проблема у меня (не у Антагора!) возникла с опознанием царского трупа. Почему по сорванному ногтю, а не по лицу? Оно уже сильно пострадало в пустыне за восемь недель, несмотря на бальзамирование? Не мумифицировалось? Наверное, я все-таки чего-то не знаю.
Выразительными описания делают не только подробности, но и сравнения. Отмечу прежде всего точные и яркие: «Порыв илы погас за сотню локтей до катафалка, – так нож увязает в толстом круге сыра»; «Бой распался на несколько схваток. В центре каждой, словно в речном водовороте тонули-гибли защитники катафалка»; «Постоял, словно перед прыжком в холодную воду, и рывком вошёл в драгоценную клетку с трупом владыки»; «…память цикутой оледенила сердце»; «Внезапно он резко осадил коня, словно поражённый стрелой, а не шальной мыслью». Возможно, я не разбираюсь в военной одежде и обуви допотопных времен, но в том, что она была я не сомневаюсь, а потому не верится, что «вихрем, обдирающим кожу мириадами песчинок», может «полоснуть по ногам». Но это мелочь. А еще впечатлили меня метафоры: язык аравийской пустыни, звездный табун вокруг Железной коновязи, напитывающаяся красками дня пустыня, пламя, довольно глодающее хворост.
Композиционное решение мне представляется удачным в части контрастного изображения двух боев: различен темп, исход для главного героя, возрастает степень опасности. А вот композиционное кольцо (поверье о самоубийстве скорпиона и настоящее самоубийство Антагора) сбило меня с толку. С кем мне соотносить этого скопиона: с главным героем или с магом Варганом, принимающим облик мартихоры со скорпионьим хвостом? И идея рассказа как-то усклизнула от меня. Поначалу я подумала, что она состоит в том, что слепое служение, например богоподобному правителю, обесценивает собственную жизнь, что закономерно ведет к самоубийству в случае потери «хозяина». «Душу томило странное чувство: вот он, бесстрашный боец, илиарх в войске покорителя Азии, стоит перед гробом своего царя. Двенадцать лет боёв и походов. Десятки городов, сотни племён, тысячи стадий пути – для чего? Зачем? Тот, лежащий под боевым знаменем в золочёной пирамиде – знал. А он привык повиноваться, не задавая вопросов». Даже последнюю волю покойного Антагор выполнить не может, так как приказывают теперь другие.
А тут до кучи появляется этот противный Варган и берет главгера на слабо: «Готов ли Антагор, илиарх македонского войска, испытать судьбу?» Почему именно в этот момент, не доведя своего дела до конца, герой должен испытывать судьбу? А на фоне эпизода с рассказом о битве Селевка со львом (храбростью Селевка восхищаются вплоть до пеонов) скоропостижный побег Антагора на схватку с мартихорой становится похожим на приступ тщеславия, что снижает трагедийность героя, кмк. И вообще, к концу рассказа герой кагбэ впадает в забывчивость. Вроде он знает, что в сундуке, как и на катафалке, не Александр («Антагор почуял след: небольшой конвой сопровождал что-то вроде сундука пяти локтей в длину и двух в ширину. Вполне достаточно для тела, залитого мёдом и благовониями! И в этот раз рук не видно»), однако пускается в погоню, а потом огорчается своей ошибке. «…первое, чего я страшусь, досточтимый Варагн. Ошибки». – «Тогда забудь о том, что боялся ошибиться. Прими знание: вас обманули вторично. В гробу не Искандер».
Поднимается вопрос веры в свою правоту и как-то остается без ответа. Короче, авторских мыслей на квадратный сантиметр так много, что я не смогла их структурировать и немного запуталась. Видимо, я что-то не уловила. Возможно, автор мне пояснит, и тогда экстаз от рассказа будет неминуем.
Большое спасибо за внимание! Жаль, не все Читатели могут… Ну, читать, наверное 😉
Попробую удовлетворить Ваше внимание к деталям
О ногте. Немного ниже Антагор напоминает: тело везут в закрытом гробу, только ПУСТЫЕ руки должны оставаться на виду. Символика, однако.
О песчинках по ногам. Да, лучше посмотреть на особенности одежды: без штанов и в сандалиях! Кстати, на иллюстрации видно 😉
О том, что в ящике на верблюде НЕ тело царя Антагор только подозревает – и боится признаться в том самому себе. Ведь тогда он не просто не может выполнить приказ. Неуверенность в себе, смысле своей жизни, месте в Ойкумене – всё давит на уставшего от убийств человека, привыкшего к обожанию царя, и теряющему почву под ногами в хаосе разборок между его наследниками.
Композиционное кольцо. Всё верно: вокруг Антагора “огонь” начинающейся гражданской войны, он убивает себя сам – тип тщеславного воина-слуги, типичный для Японии, но – если внимательно изучать Плутарха – вполне уместный и на Западе. Варагн действует как олицетворение Судьбы, Рока. Он не только напоминание (в духе “Все там будем”), но и носитель идеи “Каждому – по делам его”.
Ну, как-то так я видел роли персонажей. Ещё раз – огромное спасибо за проявленный интерес. Было очень приятно!
Экстаз накрыл-таки с головой. ?
Весьма признателен.