Влюблённость, словно смертельная болезнь, делает нас особенно беззащитными перед окружением. Обнаженная душа чувствительна к сквозняку общественного мнения, открыта уколам осуждающих взглядов, уязвима для насмешек, а равнодушие способно и вовсе погубить ее.
Максим беспомощно смотрел на груду ржавого хлама, некогда служившую ему надёжной бронёй.
Нагрудник Рассудительности вмят безжалостным ударом, едва не достигшим сердца. Копьё Остроумия безнадёжно затупилось, меч Неотразимых Комплиментов весь в зазубринах. Забрало Здравого Смысла заедает и скрипит.
В таких доспехах немыслимо показаться перед любимой женщиной. Он проиграет этот бой, не успев начать его.
Что, если перенести поединок? На год, или на два… А он за это время отремонтирует латы, наточит меч, до блеска отполирует копье. И вот тогда, собрав все силы…
Но разве Анна станет ждать? О, сколько вокруг нее блистательных, породистых рыцарей, желающих сразиться и одержать победу. Их доспехи тщательно подогнаны по атлетичным фигурам, оружие сверкает на солнце, и разноцветные перья плюмажей уверенно покачиваются над закованными в сталь головами. Максиму выпал небывалый, немыслимый шанс, и если не воспользоваться им, то все будет кончено.
Что ж, как говорил царь Леонид, неминуемая гибель все же лучше позорного отступления. Будь, что будет. Максим расстегнул верхнюю пуговицу рубашки Чистых Помыслов и решительно вскочил в седло Последней Отчаянной Надежды.
Он спешил по улице к месту поединка, и со всех сторон в него комьями грязи летели недоумённые взгляды безукоризненно экипированных рыцарей. Весёлые усмешки их очаровательных неуязвимых спутниц заставляли ёжиться, словно от леденящего ветра.
Он прибыл минута в минуту, точно поезд в фильме братьев Люмьер. Стеклянные двери кофейни отворились, и на пороге показалась Анна.
Она была прекрасней самой Афины, божественной супруги всемогущего Зевса. Кольчуга Целомудрия облегала точеную фигуру. Наплечники Лёгкой Загадочности делали силуэт неотразимым. Меч Очарования ещё не покинул ножны, а остриё стилета Женской Обиды, спрятанного за широким поясом, было смертоносным, будто укус кобры.
Тёмные глаза цвета дождевого облака внимательно смотрели на Максима из-под безупречного забрала Приветливой Улыбки.
Он чувствовал, как Анна озадаченно рассматривает его Романтические Кудри, давно не стриженные и изрядно побитые сединой. Затем ее взгляд скользнул по заштопанной в двух или трёх местах рубашке Чистых Помыслов. Задержался на поясе Некоторой Неумеренности и опустился к потрепанным сапогам Сомнительного Финансового Положения.
Уши Максима пламенели, ноги приросли в земле, но он не отводил глаза.
Уголок её губ чуть дрогнул под забралом, взгляд отвердел, и Максим понял – Анна увидела цель. Под измятой рубашкой, под невообразимо тонкой кожей, в хрупкой клетке из рёбер неистово билось его незащищённое сердце.
Анна подняла руку в бронированной перчатке. Предупреждённый печальным опытом, Максим знал, что произойдет. Сейчас её ладонь сожмёт рукоять меча, и лезвие выскользнет из ножен, как змея весной выскальзывает из прошлогодней кожи. Он зажмурился, ожидая заслуженного смертельного удара.
Анна стряхнула с ладони перчатку и медленно, робко потянула кожаные завязки тяжёлого шлема.
Вечерний дождь мягкой кисеёй падал на булыжную мостовую. Мужчины и женщины, звеня доспехами и шпорами, торопились укрыться под освещёнными навесами летних веранд.
У стеклянной двери кафе стояли двое. Немолодой мужчина в измятой рубашке и женщина в промокшем лёгком платье. Они держались за руки, и счастливые лица их были запрокинуты к плачущему небу.
Автор публикации
