Участников на музыкальный конкурс было так много, что его решили продлить до вечера. Распорядительница бегала со списком и искала по фамилиям детей, которые уже устали ждать и разбрелись кто-куда по музыкальной школе. Дети бродили по этажам толпами и по одиночки. Кто-то пытался репетировать, кто-то глазел на жизнь школы, висящий в фотографиях на стенах и все наступали друг другу на ноги. Половина детей искала туалет, другая половина хотела пить.
– Домбра! Вальс цветов! Петрова!– кричала распорядительница и бегала по этажам. – Где домбра? Вальс!
Но домбра не отвечала и её решили пропустить. В углу под лестницей уже рыдали две скрипки.
– Что такое? – подбежала распорядительница. – Какой класс? Откуда? Вы когда выступаете?
– Третий класс…ыыыы… из Шушенского… ыыыы… мы не можем выступать…ыыыы….мы смычки потеряли…ыыыы…- и дружно заревели.
Распорядительница схватилась за голову, и со словами: «Дети наши будущие… инфаркты…», убежала. Из концертного зала то и дело раздавались аплодисменты родителей, громче всех хлопали родители детей, которые выступали. Звучали баяны, скрипки тех, кто ещё не успел потерять смычки, домры тех, кто ещё не потерялся сам, фортепиано, виолончели, аккордеоны, и даже! один саксофон!
Музыкой Моцарта и Бетховена, Шуберта и Шопена, сонатами и польками, маршами и полонезами, этюдами Черни и Черикова были измотаны лица детей. Взрослый человек, не сталкивающийся в жизни с настоящей музыкой, ни когда не поймёт двенадцатилетнего ребёнка, закладывающего на фортепиано или баяне, расходящиеся гаммы в ре-диез-миноре двумя руками. Так что не говорите, что вы поняли жизнь, пока не научитесь отличать большую терцию от малой квинты.
Ах! Как же играл дуэт скрипок! Пальцы летали по грифу так, что их было не видно! Паганини! Каприс двадцать четыре! Я стоял с баяном наперевес и смотрел в щелку. Всегда завидовал скрипачам – какой же лёгкий инструмент! Я уже замотался таскать везде этот баян! Как вдруг – бац! и смычок первой скрипки улетел в комиссию! Ура, всё, не видать им первого места – вздохнули мы облегчённо. Эти Абаканские детишки который год отбирают у нас первые и вторые места. Всё! Фиг вам! Руки-крюки! От такой неожиданности ученица из Абаканской музыкальной школы встала в ступор и зарыдала, вторая скрипка продолжала играть. Пока председатель комиссии подобрал смычок, пока вылез, пока подал…
– Продолжайте… – говорит.
А чего продолжайте? Кончился Паганини! Всё! Вывели эту скрипку под ручку и в истерике – а что вы хотите? Нервы – это такая поганая вещь. Ну а валерьянкой в школе ещё с утра начало пахло – родители закладывали.
К обеду распорядительницу уже трясло: смычки так и не нашлись, домбра тоже, один баян из Саяногорска пошел погулять вокруг школы да так и не вернулся – пошли искать. Нашли на автобусной остановке, чуть в центр города не уехал, надоело ему здесь, домой захотел, за сто двадцать километров. Потом какой-то мальчик плюнул на виолончель какой-то девочке и теперь она Рахманинова на нём играть не хочет. Потом оказалось, что есть недалеко магазин с мороженным. Мороженным?! Всё! Мальчишек почти не осталось – все побежали в магазин и очередь на конкурс сбилась. Распорядительница тоже побежала в магазин, а оказалось – нет мороженного. Ну, правда! Ну, какое мороженное в восемьдесят втором году? Опять фиг вам! Потом оказалось, что подходит очередь аккордеона из Черногорска. Быстро надев на него инструмент, папа как –то неловко подтолкнул сына, и тот полетел в концертный зал, запнувшись о порог. Приземлившись прямо перед комиссией, стало понятно, что в столицу за аккордеоном они летали зря, и денежный вклад из сберкассы любимой бабушки потрачен впустую. Рассыпуха в чистом виде, наглядно. Вот так люди и бросают музыку – в прямом смысле этого слова! Тут и моя очередь наступила.
– Иди, – уже осипшим голосом равнодушно говорит распорядительница, и так лицо себе обмахивает и внимательно смотрит – а что это там девочки кружок по интересам устроили?
– Что там у вас, девочки?
И девочки показывают ей ободранного, вшивого, всего в лишаях и репьях котёнка.
– Мы его нашли, он бездомный, сейчас мы ему колыбельную Брамса сыграем и он уснёт.
Из последних сил скривив брезгливую гримасу, распорядительница пожелала им, что бы те, если и заразились чем, то только лишаём, а холера и дизентерия так уж и быть, пусть их обойдут стороной, если они тот же час не выкинут эту заразу из Храма! Музыки! И не вымоют руки с хлоркой! Иначе они у них отвалятся и смычки держать им будет нечем! Но, этого я уже не слышал, а сидел в концертном зале и думал, как бы мне сыграть, и лучше без запинок и ошибок «Турецкий марш» Вольфганга Амадея. Самое главное было попасть в верхнее «ми» правой и в «ля» левой не глядя. Я посмотрел на комиссию – той, как мне показалось было всё равно – попаду ли я или нет. Они шептались, председатель дремал, мой преподаватель кивнула. После того, как я сбацал, председатель открыл глаза и посмотрел на меня, я поклонился как и полагается высококультурному человеку, продавшему не дорого свой талант, он тоже кивнул, но только глазами.
Когда начали объявлять места – меня не было ни первым, ни вторым, ни даже пятым или десятым. Я был только пятнадцатым! Падла! – думал я, проспал всё, этот председатель!
– Радуйся, – сказала мне преподавательница. – Что пятнадцатый.
– Это почему? – обиженно спрашивал я.
– Ну, потому что, на первые пять мест ты точно не играешь, даже на первые десять, а дальше вы все одинаково плохо играете. Или одинаково хорошо. Ну, вот дальше места по алфавиту и пустили. У тебя на какую букву фамилия?
– На «Д»… – сказал я, впервые не веря в справедливость и честность окружающего мира.
– Ну, нормально. А у кого-то фамилия и на «Ф».
И я обрадовался.
Автор публикации
