* * *
Бесчестье – род большого несчастья. Не поколение, а узники совести какие-то, эти пушкинские герои. О чём это я… ах, да: немного о Сильвио! Помните «Повести Белкина»? Там есть новелла с названием «Выстрел».
Есть место чести и бесчестью, говорили они.
Есть время терпеть и время утрачивать терпение, говорили они.
На днях мне ногу отдавили в трамвае… не то, что на дуэль – на виселицу бы гада отправил! Но это снова будет бесчестье. Кодекс чести и кодекс бесчестья, борьба и единство противоположностей. Можно ли сказать сегодня, уходя из гостей или на небо: честь имею? Полноте, сударь! Вы слишком много имели мелких, но не забытых бесчестий.
Нет зла без добра, говорили они.
Нет совести в бессердечии, говорили они.
А государство, фигурально выражаясь, сколько раз вам на ногу наступило? И вы стерпели?! То-то же… и всё-таки, о чём это? О Сильвио, разумеется. Герой совершает двойное насилие над собой… во имя чего? Милосердия? Полноте, сударь! Милосердие – поповское слово, сказал капитан Жеглов… но это было некстати. Я вам такую версию предложу:
– Сильвио претерпел от гордыни, ложно понятой чести бретёра. Лишь на секунду замер в растерянности при новой встрече со старым врагом: вернуть ли отсроченный когда-то долг чести… а может, смирить себя и снова уйти в безвестность? И смирил честь бретёра. Блестящий гусар, гуляка, изнывавший под гнётом самолюбия, Сильвио в мрачной надежде мести превращается в замкнутого, отчуждённого маргинала, социопата. Он перед поездкой к графу не перед собеседником пытается оправдаться. Сильвио исповедуется перед собой – в надежде стряхнуть груз прожитых лет, смыть мерзость бесчестья, прозябавшего на поверхности не посланной пули. Мир в повести «Выстрел» воцарился не между людьми, а между стремлениями быть выше соперника. Это перемирие человека с униженной гордыней его.
Честь – победить равного, говорили они.
Великая честь – победить соперника, превосходящего вас по силе, говорили они.
Например, победить самого себя. Честь бретёра противна здравому смыслу. Но у людей нет иного способа взять в руки «бич Божий», кроме как призвать наглеца к ответу. Не забудем, что именно Сильвио спровоцировал графа на поединок. Как Лермонтов – гнусным, унизительным пасквилем с намеком на чисто мужские дефекты телосложения – спровоцировал приятеля своего, Мартынова. Зачем же? К чему это?! Отвечу: честь бушевала внутри, не давая выхода подступавшему к горлу бесчестью.
И всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем, напевал Окуджава… тут ведь как: допустим, женская честь прямее и независимей, чем мужская. Женская честь полна достоинства и оттого-то невосполнима. А у мужчин всё мнимое… или взятое на время из дуэльного кодекса! Может, оттого мужчину и гнетёт, а всё ли он сделал к защите собственной чести? В отличие от женщины, мужчина так и прёт на рожон… но неизменно попадает в бесчестье, как на прогулке в собачью какашку. Диалектика, говорили эти люди, подкованные прожитой жизнью… и вот вам пара язвительных строк:
Сминаю под утро,
Утюжу постель,
Мелькают знакомые кадры…
Я многих позвал бы сейчас на дуэль,
Но пули сменил бы на ядра!
Автор публикации
