Рассчитавшись с таксистом, поднялся на крыльцо. У входа висела табличка, на которой вместо ожидаемого названия знакомого мне заведения было написано: «Министерство социальной политики, Абилитационный хоспис-центр паллиативной медицины, г. Харьков».
Что значит «паллиативная медицина»? Что значит «хоспис»? Я никогда не слыхал о подобном заведении и даже понятия не имел, чем они занимаются, не говоря уже о том, что здесь делает моя мама. Но судя по слову «хоспис», фигурирующему в названии, ничего хорошего ждать не приходилось. В моём, нормальном, мире хосписы оказывали поддержку смертельно больным пациентам. Их основной задачей было облегчение страданий от неизлечимых болезней, ведущих к неизбежному концу.
Я вошёл. В холле никого не было, за исключением пожилого охранника в очках в роговой оправе, читающего газету в небольшой кабинке, застеклённой со всех сторон. Проход в коридоры и на лестничную клетку перегорожен хромированным турникетом, сразу за которым имелась металлическая рамка, напоминающая металлодетектор. Такими оборудуют терминалы в аэропортах. Мои шаги эхом отражались от бетонных стен, многократно усиливаясь, но мужчина за стеклом не подал вида, что вообще меня замечает.
Подойдя поближе, я поздоровался. Охранник, не меняя позы, поднял глаза и посмотрел поверх толстых линз. Назвать этот взгляд приветливым было сложно. Я кивнул.
– Слушаю вас, – рявкнул мужчина.
Его голос, доносящийся из прозрачной коробки, звучал глухо.
– Скажите, как мне увидеть Семёнову Валентину Андреевну?
Охранник ещё какое-то время испытывающе пялился на меня, затем нехотя отложил в сторону газету и взял со стола толстый журнал в потёртой картонной обложке. Снова зыркнул из-под очков, послюнявил палец и принялся листать, громко переворачивая пожелтевшие страницы, исписанные ровным, но неразборчивым почерком. Каждый лист изучался медленно, будто нарочно. Он проводил сверху вниз пальцем, снова его слюнявил и принимался за следующую страницу. Я не выдержал.
– Скажите, а она здесь работает или…
Охранник оторвался от своего монотонного занятия и в очередной раз уставился на меня немигающим взглядом из-под очков.
– Кто?
– Семёнова Валентина Андреевна, – раздражённо повторил я очевидное.
– Нет, – сказал тот и продолжил листать.
– А что тогда?
На этот раз мужик снял очки и презрительно искривил рот.
– Что-то я не понял. А ты кто вообще?
От такого неприкрытого хамства я оторопел. Даже вначале хотел ответить ему в подобном тоне, но решил, что нарываться на скандал просто бессмысленно и, проглотив дерзость, сказал:
– Я её сын, и мне срочно нужно её увидеть. Она ваша пациентка?
Мужик ещё ненадолго задержал на мне взгляд, вернул очки на нос и буркнул:
– Клиентка.
В чём разница между этими двумя понятиями выяснять не хотелось. Да и надобности особой не было. Вполне хватало того, что мама находится здесь не в качестве медперсонала. Хотя я и без того догадывался, что человек, всю жизнь проработавший преподавателем русского языка в средней школе, вряд ли будет работать в подобном заведении. Тем более на старости лет, да ещё и с больным сердцем.
– Год рождения, – потребовал охранник.
Я его вполне расслышал и понял правильно, но зачем-то задал глупый вопрос:
– Мой или её?
– Её!
– Тридцать четвёртый.
– Коридор налево, по лестнице на третий этаж. Лифт не работает. Когда поднимешься, позвонишь в звонок. При выходе предъявишь пропуск. Его выписывает дежурный надзиратель. Проносить на территорию хосписа продукты, колющие, режущие предметы и лекарства – запрещено. Ключи можешь оставить мне, при выходе верну.
Я передал ему связку ключей от квартиры.
– Паспорт, – потребовал мужик.
– Господи! Да паспорт-то вам зачем?! Я что, на режимный объект прохожу? С каких пор в больнице паспорта требовать начали?! – не выдержал я, начав повышать голос.
– Это не больница. Без удостоверения личности вход на территорию хосписа запрещён.
– Бред какой-то! – возмутился я и принялся рыться в карманах, заведомо зная, что никакого паспорта там нет. Вместо документа извлёк пару кредитных карт, на одной из которых, с тыльной стороны, имелось моё фото, а на лицевой – имя с фамилией. Я протянул карточку охраннику, затем, немного поразмыслив, вытащил из кармана сотенную купюру и приложил к импровизированному «документу». Тот недовольно хмыкнул, ещё раз посмотрел на меня, но от предложения отказываться не стал. Взял деньги, даже не взглянув на карту, нажал на какую-то кнопку, и турникет щёлкнул замком.
– Посещение строго до семнадцати, – на этот раз в тоне его голоса я не заметил хамских нот. Скорее, теперь он просто констатировал факт, не более того. Интересно, сообщил бы он мне столь «ценную» информацию, если бы у меня с собой оказался паспорт и мне не пришлось бы давать ему денег? Почему-то кажется, что нет. Но это всего лишь догадка, не более того.
Я поднялся на третий этаж. Проход в отделение перегораживала обитая жестью массивная дверь с крупным смотровым глазком. Подойдя вплотную, попытался заглянуть в него, но вовремя успел заметить идущую с противоположной стороны женщину в белом халате. Едва я успел сделать шаг назад, как щёлкнул дверной замок и дверь открылась.
Она явно не ожидала здесь кого-то встретить и даже слегка испугалась. Я приветливо улыбнулся и поздоровался, отчего дама в халате нахмурилась.
– Вы что-то хотели?
– Я ищу свою мать. Семёнову. На охране сказали…
– Да, да… Я вас помню. Девятая камера. Её два месяца назад туда перевели, – сообщила женщина и жестом пригласила пройти.
Я опешил.
– Какая камера?
– Девятая, – будничным тоном повторила женщина.
– Нет… Я имею в виду, что значит камера?
– Это должно что-то значить? – удивилась та.
– Постойте… Она что, заперта?
– А вы хотели бы, чтобы она была не заперта? – Интонация, с которой был задан вопрос, по умолчанию делала его риторическим.
– Зачем?
По всему было ясно: в её глазах я выглядел идиотом. Она смерила меня удивлённым взглядом и сказала:
– Послушайте, если у вас есть претензии к условиям содержания, можете изложить их в письменном виде. Обсуждать ваше недовольство в подобном тоне я не намерена. Мне и без вас с этой Семёновой проблем хватает. Между прочим, ни у одного клиента, кроме неё, нет мобильного телефона. И я вам об этом уже не раз говорила. Это грубое нарушение правил содержания смертников.
– Каких смертников? – выдохнул я и почувствовал, как кровь отходит от лица.
– Николай… Забыла ваше отчество… У меня нет времени на пустые беседы. Либо проходите в камеру, либо прошу на выход. Мне некогда, поймите. У меня планёрка. – Она заметила мою реакцию и замерла: – Николай? Вы в порядке? Вы понимаете, что я говорю? Эй!
Нет. Я не понимал. Впрочем, это уже превратилось в привычку. Здесь много чего было непонятно. А если поразмыслить, то можно даже сказать – непостижимо и страшно. Сколько ни старался, я никак не мог понять, ради чего эти люди живут? Что ими движет? Чему они радуются и радуются ли вообще? Для чего рожают детей? Мне было непонятно, как может сын допустить, чтобы его мать оказалась запертой в какой-то жуткой камере смертников? И после этого мать звонит этому сыну и с болью в голосе интересуется, не заболел ли он! Я не понимал!
Женщина в белом халате решительным шагом двинулась вдоль коридора, по обеим сторонам которого через равные промежутки серели неокрашенным металлом стальные двери с квадратными окошками, как в тюрьме. Я проследовал за ней и через десяток метров остановился у двери, обозначенной цифрой «9».
Надзирательница вытащила из кармана халата массивную связку пронумерованных ключей и, отыскав нужный, отперла замок камеры. Толкнула дверь, и та с гулким скрежетом распахнулась.
Мама сидела на деревянном табурете у зарешечённого окна и смотрела на меня. Ладони были сложены «лодочкой» и покоились на коленях. Она была одета в серую хлопчатобумажную пижаму и обута в такие же серые тапки-шлёпанцы. Седые волосы стянуты на затылке резинкой и закручены в аккуратную гульку.
– Здравствуй, Коленька, – прошептала она и поднесла ладонь к левой груди. – А я всё звонка твоего жду.
Омут
Омут. Глава 1. Гроза
Омут. Глава 2. Нога
Омут. Глава 3. Гена
Омут. Глава 4. Эликсир
Омут. Глава 5. Утро
Омут. Глава 6. Час от часу не легче
Автор публикации
