Я бежал так, будто за мной гнались не вооружённые громилы, и даже не свора питбулей, а сама смерть с лицом Регеций и щупальцами осьминога. Кое-как продравшись сквозь плотные заросли кустарника, я наткнулся на двухметровый бетонный забор. Шаги за спиной приближались и становились всё громче. Рванул вдоль забора и через пару десятков метров нашёл пролёт с выбитыми в нём уступами, за которые можно было ухватиться. Не теряя ни секунды, подпрыгнул, вцепился в бетон и, срывая ногти, подтянулся. Ноги отчаянно елозили по гладкой бетонной плоскости. Я ослабил хватку, собрался с силами для нового рывка и ещё раз оттолкнулся. На этот раз удалось подпрыгнуть на полметра. Этого хватило для того, чтобы уцепиться за верхний торец забора. Левую ладонь тут же обожгла острая боль. Верхушка забора оказалась испещрена битым стеклом, вмурованным в бетонный раствор. Я скривился от боли, но хватку не ослабил. Подтянувшись до пояса, перебросил ногу наружу и просто рухнул с двухметровой высоты, чуть не зашибив при этом старуху, которая как раз проходила мимо.
Падение пришлось на правый бок, и в груди что-то хрустнуло. Это было ребро, сломанное в двух местах при ударе о тротуар. Старуха ойкнула, совсем не по-стариковски отскочила в сторону, что-то буркнула под нос и поспешила прочь.
Отдышавшись от длительного бега и острой боли, я кое-как поднялся на ноги и, согнувшись пополам, побежал через проспект. Со всех сторон сигналили машины, кто-то возмущённо проклинал меня, неистово вдавливая клаксон. Засвистели тормоза, в нос ударил запах горелой резины. Мне удалось перебежать проспект, ни разу не столкнувшись ни с одним автомобилем. И уже у самого бордюра почувствовал, как правая нога от сильного удара по лодыжке подлетает вверх!
Я упал на капот машины. Та резко затормозила, сбрасывая меня обратно на асфальт. Сломанное ребро пронзила боль, дыхание перехватило. Я даже не мог закричать, беспомощно открывая рот, словно рыба, выброшенная из воды. Тем временем из машины выскочил испуганный водитель, подбежал ко мне и спросил:
– Живой?
Я с трудом выдавил.
– Да. Подвезёшь?
Тот, не говоря ни слова и испуганно озираясь по сторонам, подхватил меня под плечи и помог подняться. Усадил на заднее сиденье и бегом рванул за руль.
– В неотложку? – запыхавшись, спросил водила.
– Прямо! – заорал я, заметив, что к машине бегут четверо мужиков с пистолетами. – Быстрее, блин! Убью, сука! Я из дурки сбежал! Ща убью на хрен! Гони!
Мужик включил передачу и вдавил педаль газа в пол. Старенькая иномарка скрипнула подвеской и резво начала набирать скорость.
– Впереди большой перекрёсток, – сказал водила относительно спокойно. – Там пробки. Не объедем.
– На встречку выезжай!
– Да ты больной, что ли? На какую…
– Ты не понял до сих пор?! Я буйный! Я тебе сейчас горло перегрызу, и мне ничего не будет! На встречку, я сказал! Давай!
Не сбрасывая скорости, мужик пересёк двойную сплошную и вырулил на полосу встречного движения. Едва не столкнувшись с несущейся навстречу «Газелью», он коротко выругался, включил дальний свет и принялся непрерывно жать на клаксон. Машин на полосе поубавилось, а те, кто приближался, резко сворачивали вправо, давая возможность проехать.
Я осмотрелся. На полу лежали кое-какие инструменты. Взял отвёртку и показал водителю.
– Я тебе её в глаз вставлю, если надумаешь дурака валять.
– Да понял я, мужик! Понял! Поедем, куда скажешь! Не нервничай только!
– У тебя деньги есть?
Он, не говоря ни слова, достал из кармана ветровки бумажник и протянул мне. Я выудил из него несколько купюр, а остальное вернул.
Назвал ему адрес детского сада, в который ходила Юлька. Он кивнул и свернул на проспект, ведущий в нужном направлении. Через пятнадцать минут я его отпустил.
Двор сада гудел от детских голосов. Было время вечерней прогулки, и малыши вовсю резвились в песочницах, на качелях, просто бегали по игровым площадкам. Я прошёл вдоль забора с наружной стороны и остановился у площадки, которая была всегда закреплена за Юлькиной группой. Дочери среди знакомых детских лиц видно не было. Воспитатель посмотрела в мою сторону, дважды хлопнула в ладоши и громко сказала:
– Та-ак! Построились! Я сказала: строимся, строимся! Семён! Выплюни песок немедленно! Встали парами! Заходим в корпус! Пошли!
Дети сгруппировались, но кудрявой пушистой головки я среди них так и не обнаружил.
Регеций говорила, что Юльку перевели в группу для умственно отсталых, или что-то вроде того. Я вспомнил, как она это говорила, какое выражение лица у неё при этом было, и с трудом сдержался, чтобы не взвыть. Справившись с эмоциями, пошёл дальше. На других площадках дети всё ещё играли и не собирались никуда уходить. Видимо, воспитательница узнала меня и решила увести детей в безопасное место. Конечно, она знала, что со мной произошло, и была предупреждена, что я могу когда-нибудь вот так вот появиться. В таком случае, у меня оставалось совсем мало времени. Теперь она обязательно сообщит об этом в милицию или Марии.
Дети бегали по площадкам, создавая непрерывно вращающийся калейдоскоп из ярких одежд. Я пристально всматривался в каждого, но никак не мог отыскать своего ребёнка. Подошёл к последней площадке в полной уверенности, что сегодня Мария просто не привела Юльку в садик, но именно там и нашёл маленькую кудряшку. Она сидела в песочнице и копала игрушечной лопаткой.
– Солнышко, – с трудом сдерживая слёзы, позвал я.
Она услышала и посмотрела в мою сторону. Её глаза были такими же живыми, но лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Юлька встала, бросила лопатку и медленно, балансируя, чтобы не упасть, пошла к забору. Воспитательница была слишком занята другим ребёнком, который ударил девочку палкой по голове. Девочка с ненавистью смотрела на обидчика, воспитательница шлёпала пацана по попе, а тот обзывал её последними ругательствами, вместо того чтобы плакать от обиды.
Юлька подошла с противоположной стороны забора.
– Привет, солнышко! – Я присел на корточки и протиснул руку между жердями.
Она посмотрела на неё и сделала шаг назад.
– Ты что, малыш? Это же я!
– Ты грязный.
Я осмотрел себя и только сейчас понял, что протянул окровавленную руку.
– Прости. Я порезался.
– А я домик строю.
– Ты молодец, солнышко. Ты у папы строитель. Да? – Я улыбнулся.
– Для принцессы домик. Но она туда не помещается. – Она рассматривала свои крошечные пальчики, смешно растопырив их в разные стороны. – А почему ты так рано за мной пришёл?
– Я не смогу тебя сегодня забрать, малыш. Тебя вечером заберёт мама. А мне нужно уехать. Я пришёл, чтобы попрощаться.
– Куда?
– Далеко, солнышко. Очень далеко.
– А ты домой вернёшься?
– Нет, не вернусь.
– Как гадкий утёнок, да?
– Почти… – говорить было трудно, я с трудом сдерживал слёзы.
– А почему ты меня так называешь?
– Как?
– Солнышко!
– Ну, посмотри на себя! Ты же настоящее солнышко! Такая же рыжая, такая же пушистая, тёпленькая и даже улыбаешься также. А ещё потому, что я очень-очень тебя люблю. Ты знаешь, что это значит?
Она пожала плечиками.
– Это значит, что я готов для тебя сделать всё-всё. Понимаешь? Я – твой папа. И я тебя очень люблю.
– И ты даже можешь большой домик сделать?
Я заметил, что воспитательница закончила воспитательный процесс с мальчуганом и обратила внимание на меня.
– Солнышко, если я тебя обниму и поцелую, ты не испугаешься?
– Сделай домик! – вдруг воскликнула Юлька, вскипая от гнева и игнорируя мой вопрос. Брови нахмурены, губы плотно сжаты.
– Не могу, Юлька, – выдохнул я. – Мне нужно бежать.
Дочь посмотрела на воспитательницу. Та снова занималась воспитанием драчуна.
– Подойди ко мне, малыш.
Я подобрался к решётке забора поближе, протиснул между жердями голову и руки, нежно прижал к себе дочку и прислонился щекой к рыжим кудряшкам. Понимая, что в последний раз в жизни обнимаю своего ребёнка, последний раз в жизни вдыхаю её молочный запах, я не смог сдержать предательских слёз. Одна из них упала Юльке на лоб, и она посмотрела на меня. Я чувствовал себя предателем.
– Ты что, плачешь?
– Уже нет, зайка. Уже не плачу.
– Ты что, маленький?
– Нет, солнышко. Взрослые люди иногда тоже плачут.
– Я теперь не плачу, – гордо заявила Юлька. – Я взрослая и не плачу! Меня тётя наказывала, а я плакала. А потом тётя ещё наказывала, и я стала взрослая. А ещё я никого не люблю. И тебя.
Я кивнул, чувствуя, как скулы едва не хрустят от напряжения.
– Я уже поругал эту тётю. Она больше никогда-никогда тебя не накажет. Не бойся её. Хорошо?
Малышка кивнула.
– Я буду по тебе скучать, Юлька.
– Это как?
– Это когда ты хочешь кого-то видеть… когда очень сильно кого-то хочешь видеть, а его рядом нет.
Она пожала плечиками и ничего не ответила. Я прислонил свои ладони к её щёчкам и сказал:
– Юля, послушай меня и запомни навсегда-навсегда. Хорошо?
Она кивнула и посмотрела мне в глаза.
– Папа тебя очень-очень любит и будет по тебе сильно-сильно скучать. Запомни это, золотко. Навсегда-навсегда запомни. И когда будешь взрослая, всё равно не забывай. Ладно?
Она кивнула.
– И прости меня, доченька. Прости, моя хорошая.
Встревоженная воспитательница теперь говорила с кем-то по мобильному, попутно собирая в группу детей. Я ещё раз крепко обнял малышку, поцеловал в щёчки и, в последний раз прикоснувшись к непослушным кудряшкам, сказал:
– Прощай, золотко… Надеюсь, у тебя всё будет хорошо.
Юлька, ничего не говоря, быстро развернулась на месте и побежала к воспитательнице.
Я стоял и смотрел, как её крошечная фигурка с рыжей пушистой шевелюрой исчезает за дверью корпуса детского сада. Затем ещё пытался разглядеть кудряшки в окне вестибюля, но так больше ничего и не увидел. Уходил на ватных, непослушных ногах. Болело ребро, но по сравнению с тем, как болела душа, физическая боль казалась просто лёгким зудом.
Купил в первом попавшемся киоске бутылку воды, вымыл руки от крови и дворами вышел к метро. Только у входа я понял, какую роковую ошибку мог совершить, войдя внутрь. На каждой станции дежурила милиция, которой наверняка уже разослали ориентировки о беглом психопате, который покалечил своего психиатра и захватил в заложники ни в чём не повинного водителя иномарки.
Пришлось сменить маршрут и добираться до окраины города на троллейбусах. Там я нанял такси и, уговорив таксиста объехать дежурный пост ГАИ окольными путями, оказался на ближайшей от города железнодорожной станции. Через пару часов я уже выходил из электрички на знакомый перрон. Вдали чернело поле, вспаханное после уборки пшеницы. За ним – посадка.
Омут
Омут. Глава 1. Гроза
Омут. Глава 2. Нога
Омут. Глава 3. Гена
Омут. Глава 4. Эликсир
Омут. Глава 5. Утро
Омут. Глава 6. Час от часу не легче
Автор публикации
