Омут. Сергей Яковенко | Литературная беседка

Я смотрел на кума, не зная, как реагировать. Я никогда не был суеверным, никогда не верил ни в чертовщину, ни в экстрасенсов, которые в последнее время заполонили экраны телевизоров и зарабатывают неплохие деньги на доверчивых домохозяйках. Не верил в колдунов, гадалок и прочий бред. Всегда скептически и с солидной долей иронии смотрел передачи с диковинными названиями наподобие «Необъяснимо, но факт» или «Потустороннее». Я всегда и всему старался найти логическое объяснение. Рациональное. Вот и сейчас, первое, что пришло в голову, – это порекомендовать Лёхе обратиться к хорошему мозгоправу. Но в тот же миг рациональное объяснение само собой свалилось, будто снег на голову. Как же всё просто! Элементарно! И так забавно. Я рассмеялся…

Кум смотрел на меня с разочарованием и обидой. А как ещё ему было реагировать на моё поведение? Я хохотал, а его испуганное лицо ещё сильнее меня раззадоривало.

– Лёха, – едва справившись с эмоциями, выдавил я, – ты помнишь, как мы с тобой на третьем курсе травы накурились, а потом нам Андрюха Чайник какие‑то колёса подсуетил? Последствия… Помнишь?

– Ты чё, старик? – насторожённо спросил кум. – Трава‑то тут при чём?

– Да при том, дубина ты обдолбанная! Мы с тобой в том овраге испарений болотных надышались и глюки конкретные поймали! Выбрались – отпустило. Так? Но тебя ж под наркозом оперировали, правильно? – Я снова засмеялся.

Лёха некоторое время ещё оставался с каменным лицом, а затем с шумом выдохнул и облегчённо откинулся на подушку.

– Твою же мать! Твою мать! Твою мать! – ругался он, широко улыбаясь. – Чего ж ты раньше‑то молчал, подонок? Я уже думал, у меня кукушка улетела, пора из одной больнички в другую перебираться!

– Так я чё‑то не понял, тебя что, до сих пор плющит, что ли? – Я снова хохотал.

– Не‑е‑е. Сейчас уже вроде нет. Но пару часов назад ещё лежал и пытался разобрать, что мне там болото шепчет втихаря. Твою ж мать, а…

– Слышь, а прикольно было. А главное – бесплатно! – Теперь уже мы оба смеялись, вытирая слёзы. – Можем даже наркоэкскурсии за деньги проводить. Наркотуры в живописные места! А? Звучит? Экологически чистые препараты! Плющит не по‑детски и местность красивая!

Вернувшись в пустую квартиру поздно вечером, позвонил Маше и разузнал о самочувствии дочери. Юлька спала, но ближе к ночи снова стала расти температура, и сейчас ей поставили какую‑то капельницу. А ещё Маша сказала, что разговаривала с врачом. Он заверил её, что самое страшное уже позади и угрозы жизни ребёнка нет.

– В смысле, «угрозы жизни»? – У меня даже колени подкосились, пришлось присесть. – Она умереть могла? Юлька умереть могла?

Маша не ответила, но я слышал, как она плачет.

Как смог, успокоил её, и мы договорились, что, если будет становиться хуже, Маша обязательно позвонит.

Я улёгся в кровать и уставился в потолок. Сегодня мы могли потерять самого дорогого человека в нашей жизни и даже не догадывались об этом. Наш ребёнок сегодня мог умереть! Это просто не укладывалось в голове! Умереть! Юлька! Наша дочка! Наш самый важный комочек жизни! Человечек, благодаря которому жизнь обретает главный смысл! И умереть?

Тишина пустой квартиры давила многотонным прессом. Я прислушался к этой гнетущей тишине и не расслышал в ней ничего: ни сопения Юлькиного носика, привычно доносящегося из её кроватки, ни умиротворенного дыхания Маши. Ни‑че‑го! Только пустота – отсутствие жизни. Даже Фил остался у матери. Я был один.

И на миг… на один короткий миг представил, что остался в этом одиночестве навсегда. Что Юльки и Маши больше никогда не будет. Не предположил, не допустил, а именно представил. Нечаянно представил. Ненароком. Я представил, что они умерли.

Ужас, который я испытал в то мгновение, не шёл ни в какое сравнение со страхами, пережитыми намедни на склоне водоносной балки. Страшнее такой потери ничего в жизни быть не может. Это самое невыносимое, что может произойти с человеком, самое безжалостное и несправедливое. Это без преувеличения – чудовищный ужас!

Я ощущал этот ужас всего мгновение, один короткий миг. Но мне хватило его, чтобы не спать до утра в тщетных попытках отогнать от себя единственное слово, которое ядовитым жалом засело глубоко в груди. Это слово – «навсегда».

Через неделю Юльку выписали из больницы, и жизнь пошла привычным чередом. Лёха выздоровел, и с приходом осени мы возобновили наши субботние выезды на покопушки. Вот только Машу теперь было не вытащить на природу. После того случая она категорически отказывалась составлять нам компанию и предпочитала волноваться за нас, сидя дома. Кум же не изменил своей манере слоняться по лесам и оврагам, и даже казалось, делал это с ещё большим усердием, чем раньше. Хромал, кряхтел, но шёл в кусты.

Так всё шло до наступления ноября. А в первый день этого месяца моя жизнь изменилась. Внезапно и навсегда.

Это был понедельник. Вернувшись с работы, я нажал на кнопку звонка нашей квартиры. Из‑за двери привычно залаял Фил, который всегда чувствовал или слышал мои шаги на лестничной клетке и начинал суетиться ещё задолго до того, как войду. Маша, которая всегда возвращалась с работы раньше меня, успевала к этому времени забрать Юльку из детского сада и разогреть ужин. На этот раз дверь никто не отворил. Фил перестал лаять и только тихонько поскуливал. Я снова позвонил и, не дождавшись ответа, принялся рыться в карманах в поисках ключа.

В квартире было темно. Я окликнул жену по имени, но никто не отозвался. Ужином тоже не пахло.

Набрал Машин мобильный, но связи не было. Предположив, что они с Юлькой после сада могли зайти в магазин за покупками, я отбросил тревожные мысли и решил подождать. За год скопилось довольно много различных находок, которые надо было привести в более‑менее приглядный вид. Я занялся их очисткой, рассчитывая таким образом убить время, дожидаясь своих.

Зазвонил мобильный. Почувствовал облегчение и, будучи уверенным, что звонит Маша, посмотрел на входящий номер. Звонили со стационарного…

– Здравствуйте, – поздоровался со мной незнакомый мужской голос.

– Здравствуйте, – немного растерянно ответил я.

– Старший оперуполномоченный Московского районного отделения Литвинов Олег Владимирович, – отчеканил тот сухим, официальным тоном. – С кем я говорю?

Сердце ёкнуло, предательски забарабанив в груди. Мельком заметил, что волноваться‑то мне не из‑за чего. Я вполне законопослушный гражданин и проблем с законом не испытывал даже во времена бесшабашной молодости. Откуда же эта… Мысли о том, что звонок может касаться Маши и Юльки, я даже близко не подпускал. Хотя она, конечно же, первая пробралась в голову.

Я представился.

– Скажите, вам знаком телефонный номер… – Он продиктовал мне номер Маши, и я даже на некоторое время успокоился. Маша потеряла телефон, и он как‑то попал в милицию!

– Да, это телефон моей супруги. А в чём…

Договорить я не успел, милиционер меня перебил:

– Мне очень жаль это говорить… – Он сделал небольшую паузу, за которую я в тот момент готов был его убить. – Но ваша жена и дочь погибли. Они переходили дорогу на пешеходном переходе…

Я его не слышал. Ничего не слышал. Просто стоял и смотрел в одну точку. Я оказался в вакууме, в космосе, в невесомости. Очень хотелось проснуться. Я ему не верил! Он мог ошибаться… Да, конечно, он ошибается! Хотелось вдохнуть, но я не смог.

Я сел на пол и завыл. Не заплакал, нет… Я выл, как собака. Без слёз. И Фил, который сидел рядом и смотрел на меня, наверное, решил, что я сошёл с ума.