Вечерний город брызгал огнями фонарей и витрин. То и дело раздавались звуки сигналящих на ходу автомобилей. Только оживленный полис имеет тот специфический шум, что, если можно отключить какой-то отдельный звук, то сразу нарушается общая композиция. Даже шаги прохожих по тротуару, курлыканье голубей у входа в магазин на остановке, незаметные ежедневные действия каждого участника, все это составляет единый городской оркестр.
У входа в заслуженный Оперный театр толпились люди, отряхивая обувь от снега, энергично топая у дверей. Некоторые мужчины еще здесь снимали головные уборы и нетерпеливо, будто волнуясь, комкали их в этой толчее.
Театр всегда встречал желтым, золотым светом ламп под старину, бархатными бордовыми банкетками возле стен с витиеватыми ножками и, в мгновение, вошедший переносился в прошлый или даже позапрошлый век.
Женщины возле гардероба поправляли прически, потрепанные шапками, мужчины – спину, поглядывая в зеркало на свою осанку. Откуда у простого рабочего или у продавщицы такие манеры? Верно, что бытие определяет сознание. Оказался во дворце и чувствуешь себя императором. Тяга к прекрасному облагораживает. Но – не об этом.
В оркестровой яме вразнобой поигрывали музыканты, готовясь к спектаклю. Пришла виолончель, положила свою сумочку на мягкий стул, сама устроилась на твердом со спинкой. Барабан листал ноты.
Сергей Барашкин, исполняющий (как написано в программке) роль Онегина, накануне спектакля плохо спал и боролся с невесть откуда взявшимися мыслями о тщетности и бездарности жизни. Он думал до утра, ворочаясь сбоку набок, что до сих пор не женат, не имеет детей, играет за копеечную зарплату в провинциальном театре. А, между тем, ему скоро тридцать пять! Вид его был несвеж, глаза блуждали. Безучастно осмотрел он свое отражение в гримерной и сел на стул ждать свою партию.
Вызывать на сцену бегала совсем юная Леночка из костюмерной, которая в свободное время выполняла разные поручения, в том числе «выстрел» обеспечивала тоже она. В нужный момент во время спектакля она за кулисами со всей силы ударяла о стол длинной доской.
– Сейчас ваш выход, – заглянула Леночка к задремавшему на стуле Барашкину и тотчас убежала.
Владимир Наливаев, высокий, стройный, чернобровый бас играл Ленского. О Наливаеве в театре всем было известно: дамы, водка и искусство. Даже Леночка успела попасть под его чары, ежедневно отдающие сладким парфюмом, легким перегаром вперемешку с колбасно-чесночным духом.
Прошел бал. Отыграли ссору Онегина с Ленским. Подошли к дуэли. Уже «Зарецкий тридцать два шага отмерил с точностью отменной, друзей развел по крайний след, и каждый взял свой пистолет…»
Барашкин и Наливаев встали наизготовку, вытянули руки с бутафорскими пистолетами. «…и Ленский, жмуря правый глаз, стал также целить – но как раз Онегин выстрелил…» В это время Леночка грохнула за кулисами доской и…упал Онегин.
Растерянный Ленский на секунду оторопел, но, будучи опытным артистом, вдруг понял, что надо что-то делать, спасать ситуацию. Он широкими шагами преодолел сцену, подошел к «трупу» и запел глубоким басом партию Онегина:
– Убииит!..
Оглянулся по сторонам, встретил взгляд секундантов, Зарецкого и Гильо, которых уже начинало пучить от смеха, от чего у них в глазах стояли слезы, и снова загудел:
– Убиит!.. Да не тот!..
В портере и на балконах образовалась мертвая тишина и всеобщее замешательство. Потом грянул дружный хохот. Зарецкий и Гильо бросились тащить «труп» за кулисы. Занавес. Спектакль окончен. Гости разошлись.
Автор публикации
