Всепобеждающего счастья и всепрощающей любви оставалось на один разлив. Водка заканчивалась, денег не было. Никитин молча курил и смотрел в окно. Шмагин, как всегда, нёс какой-то бред. Архипов упорно жевал остатки квашеной капусты. Я курил, старался не слушать Шмагина и не смотреть на Архипова.
Осенний вечер уже вовсю набирал обороты. Холодное солнце медленно свалилось за горизонт и на улице зажглись фонари. В окно стучал мелкой дробью октябрьский дождь. Я вспомнил Оксану. Её улыбающееся лицо. Длинные чёрные волосы, которые так небрежно рассыпались по плечам. Разговоры, поцелуи, прогулки по бульварам. Холодное лето, конец августа, последнее объяснение. Пожалуй, тем промозглым летом, я был с ней по-настоящему счастлив. Но как давно это было, слишком много воды утекло с тех пор. Я слышал, она вышла замуж, родила. Сколько лет мы уже не виделись – пять, семь?
Никитин докурил и разлил остатки водяры по стаканам.
– Ну, что братва, по последней и расход? – Никитин посмотрел на меня. – Эй, ты где плаваешь?
– Нигде, – ответил я, выхваченный словами Никитина из плена воспоминаний
Выпив и закусив, ещё посидели и покурили, а затем стали собираться. Когда одевались, Архипов, в кармане пальто нашёл тысячу, случайно им забытую.
– Пожалуй, вечер перестаёт быть томным! – с восторгом сказал Шмагин. – Один момент господа, одна нога здесь – другая там.
Шмагин выбежал из квартиры, за дверью был слышен его дикий топот, который раздавался на весь подъезд.
Архипов завалился спать, а мы с Никитиным остались сидеть на кухне. Негромко работал приёмник, издавая мелодичные ритмы эстрады пятидесятых годов. Мы закурили, и кухня моментально наполнилась сигаретным дымом.
– Серёг, помнишь ту весну, четвёртого года?
– Как-то совсем смутно, если честно, а что?
– Да так ничего, просто хорошо было, знаешь весело как-то, проще что ли, не знаю…
– Я тебя прекрасно понимаю Валерик, я и сам много об этом думаю, но давай не сейчас, хорошо? И так тошно.
– Хорошо, извини, просто как-то накатило …
– Бывает братан! Приготовь лучше закуску, там в холодильнике где-то должно валяться яблоко.
Никитин старательно резал яблоко, а на меня опять нахлынули не дающие мне покоя мыслишки:
Кто мы и куда нас занесло? Куда вынесет течение этой безумной реки? Как не потеряться, остаться собой. Сохранить в себе человека и пытаться видеть этого самого человека в других. Вся эта игра в добро и зло, чёрное и белое, не больше чем бег на месте – убийственно скучно и ужасно бессмысленно. Мир, ни хрена не стоит, и твоя жизнь в выбранной тобой, или заданной кем-то системе координат, так же ничего не значит. Пора смирится с этим дружище и жить дальше. Особо не поднимая головы и не задавая глупых вопросов, на которые у тебя никогда не будет ответов.
Минут через десять вернулся запыхавшийся и промокший Шмагин, с двумя бутылками водки и двухлитровой бадьёй пива. Архипова решили не будить. Разлили водку по стаканам, выпили и запили пивом, что обеспечивало неминуемый путь к жесточайшему похмелью и обыкновенному человеческому безумию
– Может разбудим Архипова? А то как-то неудобно – сказал Шмагин.
-Да ну его на хуй! Сейчас проснётся, будет бубнить, что его не разбудили. Пусть лучше дрыхнет. – С вескими доводами Никитина никто спорить не стал.
Осенний дождь усилился и меланхолично поливал городские улицы. Я смотрел на своё отражение в окне и память опять уносила меня в холодный август, в котором я был счастлив. В нём не было никаких проблем: развода, алиментов, запоев, была ещё надежда, что всё будет хорошо. А ещё было, счастье, возведённое в абсолют, которое я с такой легкостью проебал.
Завтра будет новый день, такой же серый и такой же бессмысленный, как и все дни в октябре. И хрен его знает, что там будет дальше, но одно я знаю точно – завтра у меня будет дичайшее похмелье. И всё повторится вновь, такова уж сущность бытия – необратимая и несовершенная. Дождь перестал барабанить в окно, мелкими и частыми снежинками закружил первый снег.