Наталья Григорьевна и другие
Иван Янгель очень любил свою жену и всячески ей угождал в меру своего здоровья. Вот привезут, например, три куба березовых чурок на зиму, вы себе думаете Иван Моисеич будет сидеть сиднем и горестно смотреть на них через засиженное мухами окошко? Да нет же! Любой жагуреец вам скажет, что не найдёте вы его дома – он с гармошкой около кучи дров сидит на пресамом расхорошем бревне и раздаёт «Рассыпуху» налево и «Барыню» направо с таким чувством, что замолкали последние безголосые воробьи в посёлке. А Дора Марковна Коных – евойная жена – опускала колун в чурку по шестому и двенадцатому такту музыки с придыханием:
– Ииииииэээээххх! – и аккуратные поленья отлетали к ногам Иван Моисеича.
– Может перекур? – Иван Моисеич остановился на полтакта, колун застрял в сучковатой чурке на середине.
– Ваня! Вот никогда нормально кончить не можешь! Ну и как вытаскивать? Эх! Говорила мне мама, не выходить за этого ленивого еврея!
– Я не еврей, я русский…
Дора Марковна провела мощной рукой по черным курчавым волосам Ивана Моисеича, подергала кривой длинный нос:
– Русский, русский – глаз узкий… Пойду Федьку позову…
Федька как обычно, после долгих ночных гуляний спал не понять где, наконец, он был найден в дровянике, спящим, с прижатой к груди лопатой, мать не удивилась – и не такое видела.
– Лопату с бабой перепутал ?
-А? нет….. за червями собрался… да чего-то сморило…
– Сморило его, иди колун мне вытащи, а то отец опять начудил…
Федька одной рукой вытащил колун из чурки:
– Мать! А пожрать?
– Вначале дрова переколи!
– Да тут часа два … а я на рыбалку еду….
– Ну дык сделай за полчаса! Мать сказала!
Дора Марковна была по отцу – Коннов, но при выдаче паспорта не знали как будет это в женском роде и прописали Коных, потеряв буквы. Потом в разных ведомостях она проходила под фамилией Коная, что, как казалось, больше походило на женскую фамилию. Временами ее фамилию путали с Конской, и так появилась в поселке ДораКраснаАрмия.
– Мать! Я всё! – Федька зашел в дом босой с колуном в руке, рубаха на нем почти истлела и дымилась.
– Молодец… – холодно ответила Дора Марковна. – Вопросы к тебе, когда кончишь блядовать и женишься, падлюка?
Отец только грустно руками развел – ну а что, сына, пора, двадцать пять уже, всё-таки…
– Умеешь ты настроение испортить…
– Стоять! Короче, бестолочь степная, слушай мать сюда в оба своих грязных уха – сегодня придет ко мне учительница по русскому, Наталья Григорьевна, там ей надо заполнить бланки, ведомости на жильё, да не важно в общем, не твоё дело! А твоё дело – чтоб был в семь дома! В баню сходи и босиком перестань ходить – октябрь уже! Маугли! И чтоб завел с ней умный разговор и пригласи её куда- нибудь, она девушка городская, образованная, таких дураков, как ты на раз видит, так что больше молчи, её слушай!
– Так говорить или молчать? И куда мне с ней сходить?
– Не перечь матери! Ну куда ты своих баб водишь?
– Нуууууу… в лес… на речку…. на речку… в лес…
– Сходи с ней в библиотеку, ей понравится. Ну а там…
– А там не торопись, сынок, – Иван Моисеич вставил своё слово.
– А там сынок, действуй решительно! – перебила ДораКраснаАрмия
– В библиотеке? – переспросил Федька, подпирая головой косяк
– Ой, дурак…..
А тем временем Наталья Григорьевна, утирая слёзы, бежала в поселковую больничку им. Ф. П. Гааза. Для этого ли она – отличница курса, училась пять лет, чтобы вот так попасть! Её оставляли на кафедре института, через пять лет могла быть кандидатом наук! А что сейчас? Всё! Жизнь сломана навсегда! И угораздило же её уехать за тыщу вёрст от мамы! Всё! завтра же домой! Но жизнь сломана навсегда! Чтобы его смыло! Этот поселок! Чтоб…. Она прокручивала мильён проклятий. Зайдя в помещение она воткнулась в стойкий запах хлорки и грязных стен. Боже! И это больница? Сёрбая на весь холл чай из окна с надписью «РЕГИСТРАТУРА» высунулась крупная женщина.
– Наталь Григорьна! – весело крикнула она. – Никак к гинекологу пришли? Эльвира Карловна как раз сейчас свободна!
Регистратор посмотрела на стоящих в холле больницы и громко крикнула
– Ну-ка быстро поздоровались с новой учительницей Натальей Григорьевной! – народ дружно кивнул головами и по коридору пронеслось дружное «здрасьте». – Видите, она к гинекологу пришла!
Такого приёма она не ожидала, нервы Натальи Григорьевны были на пределе. Она рассеяно поглядела по сторонам, и взгляд её остановился на грязном листке на дверях. ЗОПИСАТСЯ НА ПРИЁМ В КАБ 1. Эта табличка была последней каплей, что вывело на новый уровень истерику Натальи Григорьевны – отличницы, почти кандидата наук. Она зарыдала в голос, расталкивая, рыбаков с крючками через две губы и прочих людей в грязной одежде с пьяными и не очень травмами – она неслась к главврачу. Почти пинком открыв двери, она застала его за чашкой чая и бутербродом.
– Зописатся!? Без мягкого знака!? Через «О»!? Вы же грамотный человек! Ну что кругом творится!? Ну, это же невозможно! Крючок через две губы! Все пьяные! В руки гвоздь насквозь торчит, а он ходит и курит! – Наталья Григорьевна вывалила все ужасные травмы, которые успела заметить и от неожиданности ещё вставила пару крепких оборотов и только потом немного остыла.
Главврач – человек повидавший, и не такое, тем более, сразу признавший молодую учительницу – среагировал моментально:
– Голубушка, Наталья Григорьевна, – он нежно взял ее под локти, – нервы, нервы, нервы… голубушка вы моя. Это такая пакость, эти нервы. Давайте-ка я вам микстуры дам, очень знаете – ли хорошо помогает.
Доктор плеснул коньяка в мензурку и дал выпить учительнице.
Поморщившись, Наталья Григорьевна глотнула.
– Я вас уверяю, всё лечится. Рассказывайте.
Наталья Григорьевна зарыдала в плечо доктора, и начала рассказывать, что ей и холодно в этом нелюбимом поселке, и что стены в классе выкрашены в некрасивый цвет, и что дети не учат уроки, и ваш, доктор! ваш сын! тоже не делает домашнее задание! и что Петька Семёнов из восьмого «А» играл на неё в карты! и что Машка Самойлова из девятого класса имеет уже четвертый! вы понимаете, доктор! четвертый! размер! груди! а она не уверена, что у неё и второй, и что физрук постоянно на нее пялится, хотя женат четыре раза, и самое главное…
– У меня задержка… – Наталья Григорьевна зарыдала. – Я дура, дура, мне было так одиноко… а тут он…
– Ну, давайте посмотрим.. а насчет Машки Самойловой не переживайте. Она второй раз второй год сидит…
– Ужас какой…Так я же шла к гинекологу…
– К Эльвире Карловне? Да что эти женщины понимают в гинекологии! Ложитесь на кушетку.
– Прямо на кушетку?
– Ну а как? Знаете ли, я в полевых условиях бывало под Кандагаром … а тут – чистота.
Доктор взял две столовые ложки, продезинфицировал. Осмотр прошел быстро.
– У меня к вам один вопрос – а это не Семаков из одиннадцатого «А» ?
Наталья Григорьевна зарыдала.
– Меня посадят…. за совращение… я не хотела…. так получилось… ему на вид лет двадцать пять… он такой здоровый… а я у них не веду уроки…. я не знала… – всхлипывала она. – А вы как узнали?
– А он мне сам рассказал. Это ж мой сосед.
– Ну, всё… теперь вся школа узнает…и мама… – еще сильней зарыдала учительница.
– Не узнает, я ему сказал, что его посадят за совращение молодых учителей русского языка. Двадцать лет на урановых рудниках… Ну а вам только от триппера вылечиться надо, даже без анализов говорю, потому как здесь сто процентов попадание есть. А в остальном всё в порядке.
-Ааааа….
-Ааааа – это нервы, голубушка. А давайте еще по сто седативного? Хотя вам нет, теперь нельзя… а табличку сменим… Я вас на уколы запишу, сегодня и начнем.
– Аааааа… я руссичка-венеричка… – и рыдая, упала на плечо доктору.
Стоя в одних трусах по колено в ледяной воде с удочкой Федька рассуждал о тщетности мира и мудрости матери: всё-таки в библиотеке тепло! Иногда библиотекарша наливала чай и давала пряники особенно читающим гостям. Вот только ради пряников Федька был согласен сидеть в библиотеке и смотреть книги, хотя сама библиотекарша ему не нравилась. В очках она была умная и злая, а без очков – не красивая и старая, ну как старая – всего на год младше. Но Федьке не нравилась ни такая, ни такая. Но пряники и чай…
– Борьба противоречий…диалектика, – вздохнул он, и вытащил ещё одного здоровенного сазана. Ещё он мечтал полежать в больничке. Вокруг светло, ты спишь целый день, ещё и кормят! Три раза ! Эх… он даже думал, что его отвезут в больничку, после того, как он, убегая от Ленкиного мужа, голый, выпал с третьего этажа. И уже лёжа на асфальте мечтал, что за ним едет скорая с сиреной и его несут санитары на носилках… Но, он всего лишь напугал бабок на лавочке, и баба Нюра, глядя на его голое распластанное тело, лишь просипела, закатив глаза:
– Ангел… за мной… пора мне… прощайте… деньги на похороны лежат в…
Её подружки по лавочке, такие бабульки, начали тормошить, тереть щёки и уши, приводя в чувство. Федька понял, что больничка накрылась и потихоньку утёк. Пришедшая в себя баба Нюра, долго охала, спрашивала своих бабушек-подружек не проболталась ли она насчет похоронных, и кто был этот стервец, который выдал себя за Херувима…И тут у него созрел план: он поведёт учительницу в библиотеку, и там напоит её чаем с пряниками! Ресторан, одним словом! Гениально! А действовать он будет решительно и смело – правда, он еще не решил как, но для начала пусть посмотрит библиотекарша на него с учительницей и не думает, что если он не несет четвертый год книгу, то он не обязательно потерял «Робинзон Крузо». Просто… забыл, может, или другу дал почитать…
Наталью Григорьевну встретили в доме Янгеля-Коных чаем и пирогами. И даже не спросили про опухшее лицо от слёз, Дора Марковна так и сказала:
– Дорогая моя, я вас даже спрошу за слёзы которыми вы рыдали, а я вижу, что вы рыдали. Я вас спрошу за пирожки с мясом. Очень цимес?
– Да…как у мамы.
– Ну, так а я за шо? Родная моя! Пусть как у мамы! Я вам скажу больше, чем вкусность у этого пирожка, так и зовите меня – мама Дора. Да вы берите ещё и ещё, и ещё, и с собой ещё два. Наташенька Григорьевна, я вам так скажу – все слёзы от мужиков, вот смотрите на меня, вот смотрите, видите, я не рыдаю, а почему? Да потому что мужик послушный! А Семаков!? Он же последний дэбил на деревни! И он вам сдался!? Вот Федька…
Наталья Григорьевна рванулась из-за стола держа, по пирогу в руках и один жуя во рту:
– Как?! И вы!? Откуда?! Знаете!? Как!?
Она грохнулась на стул, закрыла лицо пирогами и заплакала.
– Откуда я знаю шо он дэбил? Так у него папа, дай Бог ему здоровья, был бестолочь, трактор утопил в болоте. Вот скажите, нормальный человек поедет за ягодой по болоту на тракторе? Конечно, нет! А Петр Семаков –старший поехал и утопил! И вы своим умом думаете, что Петр Семаков –младший будет у него Ландау? Или, может, быть он родился у него Спинозой? Нет! Он тоже балбес! Такой балбес, что отец не мог ему имя придумать больше, чем своё.
– Я своим умом уже ничего не думаю… – горестно сказала Наталья Григорьевна, размазывая слезы. – Мне хочется уехать домой к маме, а не оформлять у вас документы на бесплатное проживание от сельсовета…
– Вы только посмотрите в окно, нет, вы посмотрите! Что видно? Река. А там? Там тайга! Красота! Ну, где вы такое себе в городе найдёте? А воздух? А? Сладючий же воздух!
– Ну да… за сто километров никого… не зря к вам декабристов ссылали…
– Вот именно! Ихние гены в нас тякут!
– Нет такого слова…, – сказала Наталья Григорьевна глядя в одну точку, меланхолично жуя пирог.
– Слова нет, а благородные гены есть! Федька – чистый Муравьев-Апостол!
– Его повесили, – также меланхолично ответила Наталья Григорьевна.
– Ну, тогда… Робеспьеров чистой воды, особенно в профиль!
– Это француз, его тоже казнили…
– Эх, Наталья Григорьевна! Умной- то быть тяжко, поди! То повесили, то казнили! А прислали тада кого? Чистых благородных кровей дворян и прислали к нам… Да вы кушайте пирожки, Наталья Григорьевна, а может по писят сомогоночка? Я такую слезу гоню, мммммм! На свекле – сказала Дора Марковна, сделав ударенье на последней букве.
– На свёкле! Дора Марковна! «Ё»! Ударение на «Ё»! Что же вы все такие здесь безграмотные!? То возвратные глаголы пишут без мягкого знака! То проверочную гласную не знают! «Тада»! «Писят»! «Ихние»! Деревня! – и Наталья Григорьевна забрала квитанции, позволяющие ей жить в квартире за счет сельсовета как молодому специалисту и положила пирожки в сумку. Дора Марковна так осталась стоять с графином самогона из свЁклы-свеклЫ, открытым ртом и двумя стопками. В дверях Наталья Григорьевна столкнулась с опоздавшим Федькой.
– Вылитый Бестужев-Рюмин! – зло сказала Наталья Григорьевна.
– А? – удивлённо посмотрел он на мать.
– … на! – ответила Наталья Григорьевна и вышла хлопнув дверью.
С улице они услышала «свеклА» и инфернальный смех Натальи Григорьевны.
– Что это с ней?
– Сына, если ты на ней не женишься, ты будешь не только дэбил каких мало но, и поц каких нет, – сказала ДораКраснаАрмия и немедленно выпила стопку самогона.
Автор публикации
