Пехотным штыком он отрезал куски вываленных наружу чёрных изъязвлённых кишок и вкладывал в подставленные миски, котелки и сложенные лодочками ладони. Иногда дряблая плоть не поддавалась затупившемуся клинку, и тогда он методично пилил, сжимая зубы от боли. Безногие, безрукие, безголовые, погружая в остатки своих тел полученный дар, преображались. Сковывающая дух пепельная корка трескалась, осыпалась и наружу вырывалась едва видимая тень, которая под лучами всходящего солнца наливалась, обретая объём. И вот очередной кирасир, гренадёр, артиллерист или пехотинец вставал в бесконечные стройные колонны. Они стояли и ждали. Ждал Визирь. Ждали сохранившие верность маршалы. Ждал с занесёнными палочками мальчишка-барабанщик.
Ждали, что сегодня он поведёт их в последний поход.
Но он проснулся.
Встал с постели и, держась за живот, подошёл к окну. Серые волны мерно катились из ниоткуда в никуда в предрассветных сумерках.
Солдат в красном мундире принёс завтрак: овсяную кашу и чай.
Стекло привычно хрустнуло на зубах. Осколок был настолько крупным, что он даже рассмотрел его на просвет. Потом усмехнулся и быстро проглотил – его ждали и следовало поторопиться.