Тут Василиса и говорит:
— К утру нужно придумать эмблему компании и выгравировать её на каменном бруске.
Илья Моисеевич хорошо владел техникой офорта. Уже в шестом часу утра в затейливой вязи оттисков отлично была видна любовно выведенная на иврите надпись: “Шлимазл”.
— Это что такое? Название компании звучит совершенно иначе: зовуще, вдохновляюще, мобилизующе!
— Это да, — согласился Илья Моисевич, — но ничто так не мобилизует, не вдохновляет, не зовёт к предельной внимательности, как наличие в коллективе шлимазла, проверено лично мною в кибуце. Иначе всё ваше ООО “Духовные скрепы” полетит, я извиняюсь, к чертям!
- Да не ООО, мой друг, а ЗАО, или ОАО! - заулыбалась Василиса, - ЗАО "Друзья".
- Звучит, как название секты, - поднял глаза Илья Моисеевич.
- Зато вдохновляет, запоминается, запускает внутренний диалог и борьбу противоречий. А табличку "Шлимазл" можно повесить на кабинет.
Ответить
Всё чем могу похвастаться – это осязание. Эволюция дала мне гибкость. Как только жизнь не крутила меня – и в трубочку, и пополам. Но я гордился своим именем.
Червонец — не просто величина денежной купюры, это статус достатка. О сколько рук мной наслаждались, и сколько ещё желали обладать. Но всё это в прошлом.
Однажды меня поместили между страниц орфографического словаря русского языка. Почему так решил? Все мои соседи звались на букву “З”. На долгое время компанию мне составляли сорок восемь слов от “заразы” до “затхлого”.
Поначалу, полиглоту вроде меня, знавшего фразу “десять рублей” на пятнадцати языках, всегда находилось чем себя занять. Но в какой-то момент стала невыносима жизнь без купюр. Вечность не в радость, когда её не с кем разделить. Я взмолился: “О всемогущий печатный станок, прошу, дай шанс снова почувствовать тесноту бумажника, прикосновения пальцев, услышать болтовню разменной монеты”.
Свершилось чудо. И пусть случилось не то о чём просил, создателю видней, я всё же благодарен. Отныне я не одинок в толще словаря. Конечно десятка российских рублей не может похвалиться таким стажем и престижем как у меня, но ей всё же есть чем поделится. Это главное!
– А в этой витрине деньги советского периода, – эту фразу я слышу пару раз в день почти тридцать лет.
– Обратите внимание, это тот самый деревянный рубль. А это самая крупная купюра – сто рублей, называема в народе «сотка». Меня всегда возмущало равнодушие со стороны экскурсоводов. Я ничем не хуже соседок-бумажек (теперь никому не нужных купюр). И называли меня очень даже красиво: червонец! Ну признайтесь?! Ведь красиво же звучит – червонец… червонный…червленый…червь. Стоп, не туда я задумался. Обо мне и стихи и песни в народе остались. Одно мою душу греет всегда. Когда совсем плохо, я напеваю:
– У Курского вокзала стою я молодой. Подайте Христа ради червонец золотой… Ну и что, что я бумажный? Все равно номинал тот же. Раньше мой хозяин за меня мог купить пятьдесят булок хлеба или тридцать три бутылки молока, пять килограммов докторской колбасы или тридцать рулонов туалетной бумаги. Но он купил двадцать пять пачек презервативов, чтобы не заразиться СПИДом. Вот.
Концовка ржунемогу???
Двадцать пять пачек по 10 штук.))) ?
Ох, было, девки, было. Я был новенькой солидной банкнотой, достоинством аж десять рублей. Я переходил из рук в руки, такова уж наша денежная участь. Но, однажды, парень, уходящий по призыву в армию, написал на мне «На добрую память дорогой, любимой Оле от Юрия». Я, к своему удивлению, оказался не в бумажнике, а в красивой шкатулке. Девушка иногда доставала меня оттуда, укладывала на тёплые колени и гладила своими нежными пальчиками, любуясь мною. Я впервые был дорог не потому, что я – червонец, а потому, что я – память.
Как-то у Оли с подругой Ниной совсем не было денег, а кушать очень хотелось. Нина была девушкой, которая совсем не ценила воспоминаний ни чужих, ни своих. Она уговаривала подругу отдать меня продавцу и взамен купить продукты:
— Да ладно тебе, это всего лишь деньги.
Сначала Оля сопротивлялась, но Нина умела убеждать и, к моему ужасу, моя хозяйка сдалась.
Я снова пошёл по рукам и больше никогда не видел Олю. Место большой любви заполнила горечь. Теперь я обрёл пристанище в книге новой владелицы. И, хоть, я иногда вспоминаю нежное поглаживание мягких пальчиков, но больше не хочу этого. Не верю предателям.
Помню, как отец вручил меня сыну, со словами, что не только надо честь беречь с молода. Вот тот и берег. Заложил меня в книжицу, а в какую забыл. Так и пролежал я почти 50 годков в трудах Ленина, пока книгу в центральную библиотеку не отдали. А там нашла меня милая женщина и принесла отцу своему, как сувенир.
Каждую пятницу Василий Петрович достает меня из шкатулки. Кладёт на стол, аккуратно разглаживает рабочей, шершавой ладошкой. А на столе беленькой бутылочка. Вот нальет пару рюмок. Одну себе, а ко второй меня поставит, включит канал “Ностальгия” и начинается у нас вечер воспоминаний.
– Помнишь, сколько на тебя купить то можно было? – втягивает воздух, не закусывая – 4,12 беленькая. Вот возьмешь две, еще и консервы да буханку хлеба и душа поёт и жизни радуешься. Эх, давай друг за молодость нашу!
И крутится планета на экране и говорят о достижениях СССР. Кобзон поёт о молодости Ленина, и кажется, что сейчас сожмет меня в ладони Василий и в соседний гастроном. А там беленькая за 4,12 и колбаса за 1,70 и сгущенка за 55 копеек для детворы и целый пакет вкусных, сахарных пряников и опять я стану выше и стабильней всех. Суки, какую страну угробили – Василий утирает слезу и закрывает шкатулку.
Уважаемая milaZ, у Вас получился текст на 1004 знаков (без пробелов)…
У меня получается ровненько 1000 https://text.ru/spelling
На этомhttps://advego.com/text/ 1004..ерунда какая-то..
удалите, вставлю другой.
Помню, как отец вручил меня сыну, со словами, что не только надо честь беречь с молода. Вот тот и берег. Заложил меня в книгу, а в какую забыл. Так и пролежал я почти 50 лет в трудах Ленина, пока книгу в центральную библиотеку не отдали. А там нашла меня милая женщина и принесла отцу своему, как сувенир.
Каждую пятницу Василий Петрович достает меня из шкатулки. Кладёт на стол, аккуратно разглаживает рабочей, шершавой ладошкой. А на столе беленькой бутылочка. Вот нальет пару рюмок. Одну себе, а ко второй меня поставит, включит канал “Ностальгия” и начинается у нас вечер воспоминаний.
– Помнишь, сколько на тебя купить то можно было? – втягивает воздух, не закусывая – 4,12 беленькая. Вот возьмешь две, еще и консервы да буханку хлеба и душа поёт и жизни радуешься. Эх, давай друг за молодость нашу!
И крутится планета на экране и говорят о достижениях СССР. Кобзон поёт о молодости Ленина, и кажется, что сейчас сожмет меня в ладони Василий и в соседний гастроном. А там беленькая за 4,12 и колбаса за 1,70 и сгущенка за 55 копеек для детворы и целый пакет вкусных, сахарных пряников и опять я стану выше и стабильней всех. Суки, какую страну угробили – Василий утирает слезу и закрывает шкатулку.