Буратино оценивающе осмотрел кучки золотых монет. Самая маленькая – на еду куклам, побольше – на собственные расходы, еще больше – на ремонт Театра и костюмы и почти такая же – на Мальвину и Артемона. И самая большая – выплаты за аренду земли, охрану Жандармерии и благосклонное отношение главы Города. Он тяжело вздохнул, еще раз пересчитал кучки, подвинул гроссбух и, старательно водя гусиным пером, стал вписывать цифры.
Он давно научился читать и писать, окончив вечернюю школу для рабочих – ходить в обычную у него совершенно не было времени. Сперва он надеялся, что Мальвина будет вести финансовые дела Театра Молнии. Но она наотрез отказалась, заявив, что она слишком для этого красива. Учить «гадкого мальчишку» она тоже не собиралась, проводя все время за примеркой нарядов или отдыхая в своем домике. Старый шарманщик тоже оказался неграмотным.
Эх, папа, папа… А ведь Буратино так и не купил ему тысячу курток и новую шарманку. Да что там, погрузившись в работу, он даже не заметил, как старик снова вернулся в свою каморку, где ему было комфортнее, чем в шумном театре. Не заметил, как они совсем перестали видеться. Не заметил, как тот тихо ушел…
Однажды после очередного представления, к Буратино не стучась ввалился изрядно поддатый Джузеппе, крепко обнял Буратино и молча поставил на стол бутылку вина, присовокупив головку сыра и три стаканчика.
Потом он тоже ушел, оставив деревянного человечка наедине с крепким вином и страшными муками совести, которые в вине этом тонуть не хотели.
Хоть он и продолжал пытаться их утопить каждый вечер.
Буратино отхлебнул из стаканчика и задумчиво грызанул перо – цифры не сходились. Не хватало значительной суммы. Если бы головы Алисы и Базилио с укором не смотрели на него со стены спальни, он бы подумал на них. Но кто? Ключ от сейфа был только у него и кассу он проверял перед закладкой лично.
От всех этих проблем, которые свалились на него с момента обретения Театра, пухла голова. Причем, натурально – она увеличилась в размерах, став размером с дыню. При этом тельце осталось тем же самым, отчего Буратино пришлось начать носить обувь на огромной платформе, френч и штаны, набитые ватой. Конечно, он стал значительно представительнее выглядеть, но этим он отдалился от обычных кукол. Они больше не звали его участвовать в своих проказах, а когда он заходил в гримерки, опасливо примолкали.
А что он такого сделал, что стал чужим? Их воля – так они бы только лоботрясничали и прожирали его золотые, заработанные потом и кровью. Правда, ни того, ни другого у Буратино не было, но он любил так говорить – это было так по-людски. Теперь-то он понимал Карабаса и почему тот носил с собой плетку. Вот эту, висящую на почетном месте. Пока просто висящую…
Но если еще раз его труппа откажется учить новые пьесы, то он воспользуется, видит Бог, воспользуется. Такая популярная ранее постановка про Карабаса и ключик быстро надоела зрителю, а пьесы Пьеро хоть и собирали кассу, но таким успехом не пользовались. Пришлось использовать наработки магистра кукольных наук, которые он выкупил за сущие сантимы у его наследников, как и все остальное, включая балаган. Бедолага Карабас, потеряв все разом, не выдержал и свихнулся. Буратино иногда посещал большой желтый дом в Стране Дураков, где через окошко смотрел, как сломленный человек хохоча и плача одновременно, бегал кругами по палате, больше похожей на тюремную камеру, волоча за собой отросшую седую бороду.
Но в постановках Карабаса было много насилия, жестокости и грубого юмора. Мальвина наотрез отказалась играть свои роли, угрожая вновь сбежать, и на ее роль пришлось ставить покорную и согласную на все тряпичную Коломбину, которая худо-бедно справлялась, но такого восторга, как безупречная в своей красоте фарфоровая кукла с голубыми волосами, не вызывала.
Эх, поторопился он подбросить Пьеро идею, что Мальвина была бы в восторге, если бы кто-то отдал за нее жизнь. Бедный влюбленный дурак тут же и сбросился со скалы в море с ее именем на устах.
Она даже и не заметила его пропажу, а Буратино остался без драматурга.
Он задремал, уткнув свою уродливую голову в записи. Свеча погасла, погружая комнату во мрак.
В темноте отчетливо раздался сперва скрип двери, а потом крадущиеся шаги…
Скрип… Скрип… Скрип…
Скрежетнул замок сейфа, звякнули монеты…
– Еще движение и я выпущу все твои кишки, ворюга!
Вор вскрикнул и выронил потайной фонарь. От удара о пол дверца, прикрывавшая свечу открылась и Буратино увидел Мальвину в черном плаще с наброшенным капюшоном. На ее лице не было ни капли страха от прижатого к животу ножа, а только презрение.
– Глупый мальчишка! – оттолкнула она от себя нож. – У меня нет кишков! Я тряпичная!
– Ты чего тут делаешь? – оторопело пробормотал он.
– Говорю же – дурак. И был всегда дураком.
Она резким движением откинула капюшон, рассыпая голубой огонь по плечам, и, уже не стесняясь, стала сгребать золотые в мешочек.
– Ты… зачем…
– Я хочу новое платье! Я уже пятнадцать часов не покупала новое платье!
На него сверкнули прекрасные гневные глаза.
– Ты… воруешь… у меня? – все еще не веря спросил Буратино, сжимая до скрипа пальцы на рукояти ножа.
– Ворую. Потому что ты скоро пойдешь по миру, тупая деревянная кукла, и я должна обеспечить свое будущее уже сейчас!
Она, секунду подумав, сгребла все оставшиеся золотые в изрядно отяжелевший мешок и отвернулась, бросив за спину:
– Я ухожу.
– Никуда ты не уходишь, – глаза Буратино налились и казалось сейчас выскочат из орбит. Он грубо схватил её и развернул к себе. Она вскрикнула и отвесила ему пощечину.
– Убери руки, деревянный монстр! Артемо…
Это стало последней каплей.
Нож с легкостью вспорол дорогой батист и с еще большей легкостью стал кромсать набитое тряпками тело куклы. Она силилась кричать, но рот ее был крепко зажат. Удар, удар, удар.
Буратино как заведенный колол и кромсал, вымещая на уже давно мертвой кукле все обиды, злость и ненависть к этому миру.
В комнату ворвался Артемон и встретился глазами с Буратино, сидящем на полу около оторванной головы в луже голубых волос. Секундная дуэль взглядов и черная молния взвилась в воздух, чтобы…
Отлететь назад с кровавым месивом вместо морды, принявшей почти в упор полный залп картечи из пистоля.
Камин уже давно жадно сожрал тряпки, а тушу Артемона жандармы обещали прикопать на Поле чудес. Пол был начисто вымыт от крови и лишь отдельные ниточки, застрявшие в щелях досок на полу, напоминали о случившейся драме.
Буратино посмотрел на фарфоровую голову, покрутил в руках и стал буднично спарывать голубой парик.
– Коломбина, зайди.
Самая его любимая кукла робко заглянула в комнату.
– Иди сюда.
Он осмотрел её, покрутив вокруг, сдернул с головы дурацкую шапку, достал столярный клей и стал приклеивать голубые волосы. Она в ужасе замерла и лишь тихонько плакала.
– Готово. По-моему, замечательно, как думаешь?
Он подтащил Коломбину к зеркалу.
– Это… Это…
– Мальвина опять сбежала, а я заказал новый парик у сеньора Пьяченсе. Ты все поняла? – прорычал он.
Буратино развернул дрожащую от ужаса куклу к себе и крепко поцеловал.
– Всё, иди. Позже позову.
Она отстранилась и с ужасом уставилась на его лицо:
– У вас… У вас…
Затем опрометью кинулась за дверь.
Что «у вас»? Он взглянул на себя в зеркало – из подбородка, кучерявясь и завиваясь свежими стружками, лезла борода.
Другие публикации автора:
Автор публикации
Да Буратино уже не тот?
Отличная идея! Очень жизненно: все в какой-то момент вырастают из детских штанишек. Только вот не все понимают, что это тянет за собой ответственность и “бороду”…