Исидор Карлович Замятин перевернулся на другой бок, вытер вытекшую слюну изо рта и сквозь сон негромко крикнул.
– Степан… Степааааааан…
– Тут мы-с, Исидор Карлович! – около помятой постели тучного Замятина возник худой длинный плохо выбритый мужчина сорока лет с подносом в руке, на котором стоял стакан, наполовину наполненный водкой и маленький грязный графин.
И ставя на низенький столик около кровати поднос, добавил.
– Мон район десолил!
Замятин, кряхтя, и не с первого раза усевшись на кровати, посмотрел на Степана и глупо спросил.
– Какой ты район посолил с утра, дурак?
– Это на французском-с означается «дорогой мой лучик солнышка».
– А… На французском…лучик… солнышка…Ну-ка, иди туда, к окошку, – Степан подошёл к окну и встал. – А теперь отдёрни занавески, дурень, и посмотри на свой лучик солнца.
Степан отдёрнул занавески и комната наполнилась серым светом – на улице шёл мелкий дождь.
– Ну, – недовольно сказал Замятин. – И где твой этот французский солил район? Сплошная наша русская морось.
– Это исключительно-с из уважительности к вашей многообещающей особе. Позволил так себе приветствовать вас и открыть сей день сим высказыванием, как прекрасных августинов и династвующих особ или цезарей.
Замятин слушал Степана, который стоял напротив в полупоклоне и произносил речь не торопясь и с закрытыми глазами. Когда он закончил, Исидор Карлович громогласно рассмеялся.
– Экий ты, шельма!- хохотал Замятин, вытирая от смеха слёзы.- «Или цезарей!»
И продолжал смеяться.
– Правда, я ничего не понял, – сказал он после смеха. – Но это лучше, чем твоё…как там ты солил?
– Мон район десолил…
– Во-во… – и, ударив руками об толстые колени, опять залился смехом.
Наконец, расправив длинные седеющие усы, спросил.
– Почему, у тебя, болвана, стакан не полный? И где моя стопка, подаренная графом Богуславским…Царство ему Небесное…- Замятин перекрестился и вздохнул.- Месяц, как отошёл…
– В данном сосуде изволит быть налита стопочная ёмкость, которая потом сама успешна саморазбилась.
– Что? По – русски, стервец мне изъясняйся! Какая такая ёмкость?
– Видите – ли, уважаемый Исидор Карлович, – начал Степан. –Третьих дней пошли мы инженерно удить рыбу…
– Стопка моя где? – недовольно спросил Замятин, косясь на полупустой гранёный стакан.
– Так-с, вот я и говорю, пошли мы удить рыбу с нашим инженером Петром Николаевичем, ну, с этим, молодым человеком, что после университета который, и живет он в доме, и мельницу вам…
– Знаю, кто это! Дальше что? – морщась, слушал объяснения Замятин.
– Ну, вот, поудили, значит, ничего не поймали, он и говорит, есть у меня одна мысль, я же, говорит, на химические курсы ещё ходил, завтра с утра пойдем рыбалить. Ну и пошли повторно, это значит ещё раз, на следующий день.
– Ближе к делу давай! Куда стопку дели?- Замятин уже повысил голос.
– Ну, вот я и рассказываю. Пришли, достают они, Петр Николаевич, из мешка пакет, вчера, говорят всю ночь варили, вот и сварили, поджигают и бросают в воду. Как бабахнет! Вся рыба и всплыла. Вот вы изволили вчера-сь ушицы откушать. Этоть она Петром Николаечем егойным сатанинским способом изловлена и была.
– Ну да, уха вкусная была, – сказал задумчиво Замятин, расправляя усы. – Ну, со стопкой моей что случилось-то что?
– А это следующий опыт. Успешно саморазбилась на многочисленные части… как и две тарелки…
– Чего? – грозно спросил Замятин
– Петр Николаевич посредством силы тяжести притянул их к полу кухни, где они и остались лежать в разобранном виде.
– Ничего не понимаю! Говори нормально! – крикнул Замятин и хлопнул недовольно руками по кровати.
– Земельная сила утяжеления повредила вашу стопку навсегда, как и фаянсовые изделия из фарфора в количестве двух блюдец.
– Пошел вон, дурак!- в сердцах сказал Замятин и кинул в убегающего Степана подушку. – Ещё с умными людьми разговариваешь! С инженером! А ни понять, ну ни слова! Как пьяный дьякон – бормотанье одно!
Замятин глубоко вздохнул и выпил неполный стакан водки.
– Не! Ну что это такое? – сказал он сам себе, глядя на стакан. – Любой сосуд надоти наполнять до краёв! А не вымерять мне тут «ёмкости»!
Замятин повертел руками в воздухе и передразнил Степана.
– По- французски, он понимаешь, мне тут говорит! – продолжал ворчать он, наполняя стакан полностью. – Франция, она где? Эвона где! А размером? Две наших губернии! И не люди там живут, а одни собаки! Жрут несчастных лягушат! Ты пойди лося там забей или куропатку хотя бы. Да хотя бы иди кабанчика зарежь! А бессловесную! Пучеглазую! Жабу! – и сделал пальцами большие глаза.
Исидор Карлович выпил водки, крякнул и занюхал подмышкой.
-А! Хорошо! Вот! Я понимаю! Налил так налил! Степан! Степаааааааан! А ну, неси свежие газеты!
В дверь просунулось худое длинное лицо Степана.
– Да-с, мон петит полет, извольте-с, – и Степан длинным руками положил пачку газет на поднос рядом с графином.
– Чего? Какой ещё аппетит?
– Сиё изречение на благородном французском языке означает «мой дорогой цыплёнок».
Исидор Карлович открыл рот от удивления и выпучил глаза.
– Чёрт! Я прикажу за твой французский высечь тебя на конюшне! Что ещё за цыплёнок? – Замятин схватил газеты и начал лупить ими по голове Степана. – Называть меня «Ваше благородие»! Прекратить обучение французскому! Изъясняться, что бы было понятно! Понятно?
– Понятно-с… французский забросить, – просипел присевший на корточки Степан.
– Дурак! – по слогам произнёс Исидор Карлович, – Пшёл на кухню! Скажи завтракать здесь буду!
Замятин сел на кровать и развернул газеты, начав их внимательно читать.
– Что за чёрт? – удивился он и достал пенсне, ещё раз внимательно начал читать вслух.
– …граф Богуславский В.В. и его супруга урождённая Арно А.Г. с детьми, дают благотворительный обед в честь сбора средств на строительства железной дороги, которая свяжет восточную часть Российской Империи…
Замятин оторвал голову от газеты и посмотрел в окно. Там шёл мелкий дождь. Он тряхнул редеющими кудрями, поправил усы и перечитал.
– Граф Богуславский В.В. и его супруга урождённая Арно А.Г. с детьми, даёт благотворительный обед в честь…
Он быстро перевернул газету и внимательно на дату
– Тридцать первое мая…- шёпотом произнёс он и перекрестился. – А сейчас уже середина августа!
Одной рукой надевая домашний халат, другой схватив со стены над кроватью один из дуэльных коллекционных пистолетов, Замятин выбежал из спальни. Взводя курок, он взревел на весь дом, увеличивая звук от первого слога к последнему
– Стеееееееееепааааааааааааааааааааан!
Нашёл он его на кухни, где тот рассуждал с кухарками на тему круговорота вещества в природе. Степан стоял над кастрюлей откуда шёл пар, громко втягивал воздух, и, вращая длинными руки, вещал двум кухаркам
– Однобоко смотрите на природу вещей! Суть – она внутри! Всё крутится и превращается в непосредственную константу. Закон вращательности всего.
– Батюшки! – всплеснули руками кухарки. – Неужто, всё крутится?
Степан сделал жест рукой, не допускающий возражений.
– В большом абсолюте!
– И наш барин, Исидор Карлович крутится? – спросили испуганно кухарки
– В первую очередь он.
В этот момент Исидор Карлович в одном исподнем, в одном тапке, с большим дуэльным пистолетом и халате на одной руке влетел на кухню с криком « Ага! Вот ты где!!!», чем привёл всех в ужас, а молодую кухарку в обморок. Приставив столетний коллекционный пистоль ко лбу Степана и заставив от этого сесть его на табурет, Замятин сказал.
– Шельмец! Ты мне старые газеты подсовывал! Читаю – а там про графа Богуславского написано! А его как месяц уже схоронили! Куда газеты девал мерзавец? Пристрелю!
Чувствуя, на своём лбу круглое дуло пистолета, и что барин не шутит, Степан залепетал, сведя глаза к пистолету над переносицей.
– Дык… это… пару раз брал в нужник… и на пыжи… из газет очень хорошие пыжи получаются, бумага мягкая… а новые ли, старые ли… пишут ведь в каждой одно и тоже, хоть читай одну круглый год… цифры, буквы… Ваше благородие их всё равно потом выкидывает.
Исидор Карлович задохнулся от такой наглости.
– Ты… Ты… – он не находил слов. – Нужник… Пыжи…Цифры… Буквы…
Он поднял пистолет и нажал на курок, раздался выстрел, он даже сам вздрогнул от неожиданности – сто лет уже никто не стрелял! Посыпалась штукатурка, кухарка, вроде бы пришедшая в себя, опять закатила глаза и завалилась на стуле на бок. Замятин плюнул.
– Тьфу! Чёрт! Конюхом! Месяц! Два!
В кастрюлю с супом упал большой кусок лепнины
В обед около большого дома Замятина остановились дрожки, груженные чемоданами. Из них вышли: человек в пенсне, с треугольной бородкой и в усах, и другой – молодой бравый офицер с лихо закрученными усами. Оба пошли к дому Замятина.
Исидор Карлович, месяц живший без новых газет, с упоением читал только что доставленную ему из города свежую прессу в огромном количестве. Он сидел на веранде, за большим столом, пил чай с мёдом и весь стол был завален раскрытыми газетами. Он читал то одну, то другую, и не обратил внимания на вошедших.
– Нет, ты смотри, что творят, на зерно опять подняли, а на мясо – нет, – шептал он, читая котировку биржевых сводок.
– Исидор Карлович Замятин? – чётко произнёс военный, Замятин вздрогнул и повернулся.
– Точно… так… – сказал он, вставая, гостей он не ждал, и потому так и сидел в халате. – С кем имею честь, господа?
– Штабс-ротмистр Давыдов лейб-гвардии Преображенского полка с особым предписанием! – всё так же громко и чётко произнес усатый офицер.
Замятин быстро запахнул халат, поправился как мог, ишь ты! Лейб-гвардии!
– Замятин… Исидор… Карлович… – сказал он, не зная куда деть руки – толи по швам, то ли в карманы.
Давыдов четко подошёл и вручил пакет.
– Извольте расписаться! За получение!
– Степан! Чернила! А, черт! Он же в конюхах… Я сам… а что за предписание?
– Холера!
– Где холера?
– Кругом холера! В вашем поместье будет располагаться земская больница. Земским доктором назначен Антон Чехов
Человек в пенсне, с бородкой и усами, стоявший всё время позади, кашлянул и поклонился, Замятин поклонился в ответ.
– Ну, расписывайтесь в получении, тороплюсь, – уже просто сказал ротмистр.
– Господин ротмистр, а у нас нет земской больницы.
– Как нет? А где ж она?
– Сгорела…
Ротмистр посмотрел на доктора, тот махнул рукой.
– Ничего, я там амбар видел, как раз сойдёт. Окна выпилим, полы постелем и …
– А зерно как? – удивился Замятин такому распоряжению посторонним его имущества.
– Так неурожай, – продолжал в пенсне. – А там дай Бог, и холера кончится.
– Вот и порешили! Расписывайтесь! – сказал офицер
В это время на веранду зашел Степан, на подносе он нёс большую чернильницу и гусиные перья, чем немало вызвал удивления у Исидора Карловича
– Чёрт! Шельма! Ты как тут?
Степан склонился в поклоне, вытянул поднос с чернилами и перьями и произнёс.
– В сии роковые минуты, когда Русь-Матушка выталкивает нас из Отечества на подвиги, мы будет стоять плотно, ряд к ряду, и я буду с вами, в крайней плоти своей.
Замятин схватился рукой за лицо.
– Чёрт! Что ты несёшь? Поставь чернила и пшёл отсюда!
Степан удалился задом и кланяясь.
– Какой забавный тип. Кто это? – поинтересовался Чехов, пряча улыбку в кулаке.
– Ох, господа! Это мой мажордом! Да, господа! Завёл себе, как три года, вот. По французски меня обзывает то цыплёнком, то лучиком солнца… то прессу мою на нужник изведёт.
– Презабавный типус, – отметил Чехов
– Послужить бы ему…годик- другой, – заметил ротмистр, еле сдерживая смех, и расправил усы.
– Господа, господа, прошу меня простить за этого балбеса, извольте отобедать! Я сам ещё ни-ни! С этим мажордомом… испортил мне завтрак штукатуркой, а, чёрт! Долгая история…
– Прошу меня простить, господа, служба! А вот господина доктора извольте поставить на довольствие. И выделить ему отдельное помещение, и оказывать всяческое содействие.
– Да мне бы лошадку… – начал было Чехов.
– Лошадку вам дадим самую быструю, комнату, вам, господин доктор сделаем самую светлую!
Замятин взял гусиное перо, лежавшее на подносе и хотел было расписаться, но…
– Чёрт! Шельма! В конюхи! – он швырнул перо на пол. – Он ведь их только что из гусей выдрал! Даже не заточил!
– Ничего, – Чехов вынул небольшой ножик из кармана жилетки и ловко острогал оба гусиных пера.
– Эка вы, господин Чехов, ловко управляетесь!
– Профессиональное. Я же ещё и писатель.
У Замятина выпало перо из рук
– Вы?
– Я.
– Чехов? Тот самый?
-Да.
Замятин недоверчиво посмотрел на Давыдова, тот кивнул.
– Именно, тот.
Замятин вскочил и обнял Чехова так крепко, что у того аж выпала шляпа.
– Антон … Палыч…забирай… амбар…
– Исидор Карлович! Распишитесь!
Так, Антон Павлович Чехов, приехал бороться с эпидемией холеры в Серпуховскую губернию, правда, за целый год он не написал ни строчки.
Автор публикации
