Над кипарисами, высоко в небе, катилось августовское солнце. В такой погожий денёк, который стоял сегодня, трудно было себе представить, что совсем скоро закончится лето. Монументальное здание из серого мрамора, с одной стороны подпирал мыс Сергач, с другой, безмятежное крымское взморье. Объект, который, в засекреченных донесениях, именовался как “Заря”, с такой же лёгкостью мог теперь называться “Закат”. Потому что именно здесь всё рушилось, заканчивалась история великого социального эксперимента, невиданного по своему эпохальному замыслу в двадцатом столетии, а может и в столетии двадцать первом.
С моря дача была блокирована войсками Черноморского флота: на рейде, тонущие в лазурной синеве, стояли корабли Балаклавской бригады, где-то в глубине, хранившего спокойствия моря, по которому в своё время приплывали на полуостров Греки и Генуэзцы, несла вахту атомная подводная лодка. С суши все подходы отрезал полк погранвойск КГБ. Теперь, некогда светлый и лучезарный дворец, возведённый почти у самой кромки моря, превратился в темницу, в склеп, в надгробие стране, которая через несколько месяцев перестанет существовать.
Связь с внешним миром полностью отсутствовала. Не работали стационарные и спутниковые телефоны, в доме царила непривычная тишина. С момента объявления о заточении, Президент, впервые за много лет почувствовал себя в полнейшей гармонии с миром и с собой. Наконец-то он мог о многом подумать, разобраться в себе.
Арочные прорези дома, подобно ломающей скулы зевоте, застыли в раззявленном состоянии, перемалывая в своём каменном зобе одинокого пленника. Невольного заложника совести и чести: не понятого своими современниками, отвергнутого и оплёванного. Народ сделал из него монстра, Иуду, а ведь он был всего лишь жестянщиком, который свалил гору никому ненужного металлолома на переплавку. И вот здесь, все спохватились, закричали, забухали из артиллерийских установок:” – Спасите Отечество… Советская Родина в опасности…”. Родина, Империя – пустые слова, не более. Ещё вчера все дружно орали, перекрикивая друг друга:” – Совок… Отсталая экономика… Даёшь Ускорение… Даёшь Перестройку!” Теперь же плачут над издохшей собакой, которую осталось только с почестями закопать.
Президент задумчиво взирал на бесконечно прекрасный пейзаж Форосского побережья. Теле и радио сигналы глушились, и поэтому, один только чёрт знал, что там происходило в Москве, Ленинграде и других городах ещё существующего Союзного государства. Может и перевешали уже всех либералов, во главе с Ельциным и его прихвостнями: литовцем Бурбулисом и чеченцем Хасбулатовым, на остроконечных зубцах Кремлёвского забора. Не без злорадства, Президент представил посиневшее и перекошенное в предсмертной агонии лицо своего главного политического оппонента.
Президент в белой косоворотке и шлёпанцами на босу ногу нежился под отцветающим солнцем, просматривая номер журнала “TIME” на обложке которого был изображён Саддам Хусейн. Недалеко от берега купалась Раиса в синей плавательной шапочке. Порой ему казалось, что его жена не живая женщина, а механический киборг созданный в секретной лаборатории под проспектом Вернадского. Жилы в её организме заменяли жестяные тросы, вместо сердца стоял аккумулятор, а вместо мозга, в черепной коробке из огнеупорной стали, стояла вычислительная машина. Микрокомпьютер, который за секунды просчитывал ситуацию на пять, а то и на десять шагов вперёд. За последние два дня они практически не разговаривали, ни единым словом она не обмолвилась о сложившейся ситуации. Раиса вела себя непосредственно, не выражая абсолютно никакого беспокойства, впрочем, как всегда.
В игровом зале мерно шумели кондиционеры, разгоняя по помещению приятную прохладу. Играли на “американском” столе. Президент проигрывал охраннику два шара. После каждого удара Владимир подходил к столику и с удовольствием отпивал холодное “Рижское”. Этот молодой человек, который ловко обращался с кием, прошёл специальную подготовку в секретной школе КГБ в Ленинграде, затем был отправлен на нелегальную работу в ГДР и поэтому был не так прост, каким мог показаться с первого взгляда.
Прозрачные голубые глаза, лицо внушающее доверие, ранние залысины, которые делали его похожим на простого советского инженера – всё это не должно было вводить в заблуждение, и Президент это хорошо знал. У молодого человека была превосходная реакция. В экстремальной ситуации он был обучен действовать решительно – без всяких промедлений: удар ножом в сердце или выстрел в упор. Под мешковатым костюмом, который сидел на нём, словно с чужого плеча, выпирала рельефная мускулатура.
У Президента, на этого молодого человека, были большие, далеко идущие планы. Он был ключевым исполнителем стратегического замысла, который через несколько десятилетий должен был перевернуть всё мироустройство с ног на голову. Владимир Освободитель, так нарекут его потомки. Он станет правителем великой России, новой страны, которая рождается прямо сейчас, в момент последней агонии умирающего государства.
– Партия, Михаил Сергеевич! – положив чёрный шар от борта прямиком в лузу, как заправский катала, улыбнулся Владимир.
– Молодец, Володя, поздравляю! – Президент вытащил из кармана проигранный червонец и положил рыжую бумажку на зелёную ткань сукна.
– Хотите, расскажу свежий анекдот? – убирая червонец в нагрудный карман пиджака, предложил Владимир.
– Помните, Володя, что Воланд говорил про осетрину? Она не может быть второй свежести, вторая свежесть – это вздор. Так и анекдот, он не может быть не свежим, он должен быть всегда актуальным, чтобы точно воспроизводить абсурдность и юмор текущего момента. Свежий анекдот, Володенька – это оксюморон! Впрочем, валяйте!
– Вопрос армянскому радио: почему с прилавков пропало мыло? Ответ – партия отмывается!
– Хорошо! – улыбнулся Президент, – устами народа глаголет истина. – Бойтесь этой истины, Володя. Народ — это страшная сила, нельзя давать ему послабления. Дашь волю, и он тебя моментально сожрёт.
– Вот ещё, про Ельцина: Ельцин, будучи в Японии, закупил миллион одноразовых шприцев. Глава фирмы, подписывая документы, предлагает ему: – Может возьмёте ещё и партию гандонов?
– Нет спасибо, – отвечает Ельцин, – такая партия у нас уже есть!
– Смешно, ну а про меня есть чего-нибудь? – продолжая улыбаться, спросил Президент.
Володя осёкся и едва не поперхнулся пивом.
– Не бойся, смелее.
Немного поколебавшись, несмотря на Президента, неуверенным голосом начал Владимир:
– Президент приехал в колхоз, шутит: – Ну, как живёте, товарищи?
– Хорошо живём, – шутят в ответ колхозники!..
Президент залился неестественным гортанным смехом, держась за живот, он даже похрюкивал от удовольствия.
– Молодец, Володь, рассмешил: хорошо живём – умора! – вытирая слезы, никак не мог успокоиться Президент. – Давай, ещё партейку сгоняем.
– По червонцу? – приободрился Владимир.
– Нет, давай по четвертаку…
Давно не было такого дня, светлого и умиротворённого. И настроение у Президента было приподнятое, весёлое. Просторные белые залы были залиты солнечным светом. Невероятная гармония духа и тела, радовала его. Пройдя в пустующий конференц-зал, он сел во главе стола.
Рядом с ним сел Ленин, и даже противное брюзжание картавого старика про то, что “всё не так” и “всё не то”, не могло сегодня поколебать душевного равновесия. Призрак вождя мирового пролетариата сопровождал Президента вот уже последние полгода.
Сначала пребывание рядом человека, чьим идеалам он посвятил всю жизнь, нарушало душевный покой и выбивало из колеи, заставляло сомневаться в своих поступках, но потом всё пришло в норму. В конференц-зал вошёл Дзержинский.
Феликс Эдмундович молча, не обращая внимания на Президента, прошёл к столу и сел напротив Ленина. Дзержинский появился два дня назад. Он не говорил ни слова, даже с Лениным. Каждый раз, когда били тяжёлым глухим боем часы, “железный” Феликс доставал Маузер и целясь в голову Президенту, производил выстрел. Сначала – это страшно пугало, но затем он привык, по крайней мере – это было лучше, чем слушать пустые пространные речи Ильича.
– Дерьмо, оказалась твоя диалектика, – начал Президент, обращаясь к Ленину.
– Позвольте, батенька, узнать, почему же вы называете основу марксистко-ленинского учения дерьмом? Может вы сможете теоретически доказать выдвинутый вами тезис?
– Нечего доказывать, время всё доказало! Танки на улицах городов смерть и убийства. Страна парализована и низвергнута в бездну благодаря этому твоему учению. Процессы, происходящие в обществе, не поддаются никакой логике, научному обоснованию. Диалектика Гегеля, которую ты взял за основу не всходит на русской почве. Тютчев был совершенно прав: Умом Россию не понять, аршином общим не измерить.
– Всё это демагогия, пустые слова. Ты не приводишь ни одного научно-обоснованного факта. Танки на улице – это по твою душу и кровь тоже на твоих руках. Ты разрушитель, агент американской разведки, любые свои начинания ты не можешь довести до конца, потому что ты идиот!
– Я всё сделал правильно, чтобы построить что-то новое, нужно до основания разрушить старый Мир – тебе ли это не знать?
– Разрушив царскую Россию, я сделал русскому народу услугу. Страна билась в агонии, я просто добил загнанную лошадь. На месте мёртвой Империи, я воздвиг государство, которому не было в истории аналогов – первое государство рабочих и крестьян. А ты, свинья ставропольская, всё поганишь. Великодержавный гнус, прихвостень Антанты!
– Я выстрою новую Россию – великую и сильную! Из пепла красных пожарищ я воскрешу сгинувшую в веках великую Гиперборею, – Президент мечтательно возвёл глаза вверх. – Прародину великих Ариев.
– Непроходимый идиот! – хмыкнул Ленин, – даже Сашка Керенский, педераст пассивный, был и то куда смышлёнее тебя.
Президент заметил, что чем дольше вождь пребывает в материальном мире в нематериальном воплощении, тем больше он становился похожим на какого-то уркагана.
– Слушай, чё ты всю дорогу негатив один несёшь? – искренне расстроился Президент, разведя руки в стороны.
– Где же тут негатив? – приподнял кепку на лоб Ильич, буравя Президента хитрым прищуром тёмных глаз. – Я тебе позитивно заявляю, что ты напортачишь!
– Ну вот опять, каждый раз одно и тоже.
В этот момент часы пробили шесть вечера. Дзержинский медленно поднялся со стула, вытащил из деревянного чехла маузер и, прицелившись Президенту в голову, выстрелил. Лицо железного Феликса в этот момент перекосило невероятной яростью к тому человеку с лиловым пятном на башке и если бы он мог его убить ещё раз, то он непременно это сделал бы – не задумываясь.
Через два дня на его бронзовое воплощение, которое высилось над Лубянской площадью, вселяя страх во всех, многочисленных врагов советского общества, накинут стальную удавку и приговор приведут в исполнение…
День неумолимо катился к закату, и голубоватые сумерки заползали в дом, заполняя собой пустые углы, разбрасывая длинные тени. Дворец, разогретый за день ласковым солнцем, нехотя отдавал своё тепло. Внутренности дома из светло-белых медленно превращались в золотые, словно жёлтый цвет чая всплывающий со дна, потревоженный кипячёной водой. Этот прекрасный, возможно самый лучший день, за многие суетные и неспокойные годы, отданные бессмысленной борьбе с самим собой, партией, народом и закостеневшей страной, которая медленно впрягалась в новые веяния времени, подходил к концу.
Какая-то светлая грусть нахлынула на Президента. В памяти всплыл эпизод из далёкого прошлого. Страшный и одновременно радостный. В сорок третьем году на отца пришла “похоронка”. И Президент вспомнил, как плакала мама, никогда он больше не слышал от неё этого надрывного, полного боли и ярости бабьего воя, от которого мурашки поднимались по шее. Через две недели от отца пришёл “треугольник”, в котором он писал, что жив и здоров, а похоронка была отправлена по ошибке. Того чувства радости, которое Президент испытал в тот момент, когда читал это письмо, он больше никогда не испытывал. Война закончилась, и отец вернулся домой живой и здоровый, поблёскивая наградами за освобождение европейских столиц. Отдельно от других наград алели два ордена красного знамени. И мама снова плакала, только в этот раз от счастья и не было в её плаче того отчаяния, которое он запомнил на всю жизнь.
Президент аккуратно прикрыл за собой дверь кинотеатра и повернув засов замка, подёргал дверь, проверяя хорошо ли она заперта. Зайдя в будку киномеханика, он открыл коробку с надписью – любимые фильмы. Извлёк из коробки стальной круг с пленкой кинофильма “Фанфан Тюльпан”. Он зарядил плёнку в проектор и на белое полотно экрана начал проецироваться любимый фильм его юности. Сколько бы раз Президент его не смотрел, столько раз всё равно смеялся в тех же местах, где он смеялся, когда смотрел эту кинокартину в первый раз, в Москве, в пятьдесят втором году, в кинотеатре “Художественный”.
Насколько, тогда, жизнь была проще. Люди довольствовались малым. Что нужно было простому человеку? Чтобы хлеба хватало, чтобы миска супа была и, если уж совсем всё было хорошо, чтобы там плавал какой-нибудь кусочек мяса. Костюмов было два – выходной и каждодневный и все были счастливы. С улыбкой ходили на работу, с улыбкой уходили – по выходным кино и танцы, песни под гитару или гармошку.
А теперь все стали чересчур сложными – все стали личностями. Всем нужны стали шмотки, да не наши, а фирменные, заграничные. Молодёжь, в четырнадцать лет, требует, чтобы у них было несколько пар джинсов, башмаков, транзистор и “свобода” ему непременно нужна, рокен-роллы, он, понимаешь, хочет слушать. Подросток этот ещё ни дня в своей жизни не проработал – не то, что на благо своей Родины, но и хотя бы на благо стариков-родителей. Сейчас, попробуй, прокрути два раза один и тот же фильм, даже в каком-нибудь заштатном ДК – сразу митинг организуют, будут бумаги подписывать и пикеты устраивать…
На светящемся экране крупным планом камера выхватила несравненную темноокую красавицу Джину Лоллобриджиду, героиню юношеских сладострастных грёз Президента. Приспустив штаны, он начал неторопливо мастурбировать. Какое-то время Президент представлял Лоллобриджиду, но затем образы изменились и потекли без остановки, сознание потоком гнало их через воспалённый возбуждением мозг.
Сразу после Лоллобриджиды он увидел Рональда Рейгана в трусах с звёздно-полосатой расцветкой, потом обёрнутую в британский флаг железную Маргарет. Затем он увидел распиленные ядерные боеголовки, которые попали под программу разоружения, распиленные атомные подводные лодки, сверхзвуковые истребители, уничтоженные секретные пусковые шахты.
Особенное удовольствие ему доставил вид беснующейся толпы в очереди за водкой, ярость старых коммунистов, трясущих уже бесполезными партбилетами и требовавших вздёрнуть его на фонарном столбе. Президент видел обветренные лица солдат, сидевших на “броне” в жёлтых бушлатах, они покидали горный Афганистан, навсегда оставив в сердце ночные обстрелы застав и засады на горных дорогах, запаянные цинковые гробы, в которых их сослуживцы улетали домой, в Союз, на ширококрылых “Тюльпанах”.
Далее потекли бесконечные колонны военной техники, выводимой из Венгрии, Восточной Германии и Польши. Советские солдаты без боя оставляли Будапешт и Дрезден, Берлин и Магдебург, Познань и Вроцлав. Уходила из Чехословакии Центральная группа войск, освобождая города Миловице и Турнов. Тысячи солдат и офицеров уже не существующих Северной, Южной и Западной групп войск возвращались домой, в ту страну, которой они служили верой и правдой, в страну, которая через некоторое время не будет отображена ни на одной геополитической карте мира. Президент видел людей с молотками и кувалдами, по обе стороны Берлинской стены. Эти люди с неистовыми лицами разбивали мощное заграждение, которое много лет служило оплотом социализма в Европе.
И последним видением перед взором Президента явился скоротечный и бестолковый бой в тоннеле под Смоленской площадью. Этого события ещё не было, но оно непременно должно было случится и именно это видение доставило Президенту наивысшее наслаждение. По его ладони побежали тёплые ручейки молофьи, которые скользили вниз и растекались по бледным ляжкам.
Раиса сидела при свечах в столовой, перед ней стояла тарелка дымящегося супа с осетриной и бутылка Массандровского Хереса. Президент подошёл к жене и наклонившись, коснулся губами её густо напудренной щеки. Он подошёл к супнице, взял тарелку и налил себе порцию ароматного супа.
– Сегодня был очень хороший день дорогая, не правда ли?
– Да милый, день был и вправду чудесный.
– Давно не было такого светлого дня!
– Да, ты прав, давно.
– Было бы чудесно, если бы завтра выдался подобный денёк.
– Было бы чудесно.
Раиса отложила серебряную ложку и рукой извлекла из тарелки жирный кусок осетра. Она широко раскрыла рот и в тусклом сиянии свечи, Президент увидел длинные клыки, которыми она подобно хищному зверю вцепилась в кусок рыбы.
Автор публикации
