Его распухшее лицо было похоже на сгнившую картошку. Он был настолько плох, что даже не смог прикурить. Среди битых чашек я с трудом отыскал целую. Я не видел его пять лет и, наверное, при встрече на улице не узнал бы.
— Мама умерла, — говорю я, — заливая кипятком заварку. – Послезавтра похороны, я всё сделал, просто приходи.
Он подошёл к окну, распахнул закопчённые шторы и не говоря ни слова уставился на пустую осеннюю улицу.
— Она последний год сильно болела, практически не приходила в сознание. Ленка и я — были до конца с ней, жалко, что тебя не было. Она всё забыла. Глупо в общем вышло. Но прошлого не вернуть.
На кухню вплыло существо с голыми ногами, которое вероятно когда-то было симпатичной девушкой, от которой остались лишь обозначенные контуры.
— Вась – эт чо за мудилоло, бля? – спросила она, взобравшись на подоконник.
— Ксюня, детка, доставай мой выходной фрак — маманю едем хоронить! — рассыпающимся голосом сказал он и смешок пробежал по небритому лицу. – Чо, зеньки, свои вылупила, шалава, маманя у меня в ящик сыграла, закопать надо по-человечески — чтоб всё чин-чинарём, правда братиш? – подмигнул он мне глазом, под которым разливался лиловый фингал.
В этот момент мне захотелось выкинуть его из окна, но я сдержался. Горячий чай обжигал губы и язык.
— Знакомься Ксюнь, эт мой младшой братишка — Макс. Макс, эт моя сучка — Ксюня.
— Не называй меня так, дебил.
Я смотрел в его перекошенное лицо и пытался отыскать там человека, который когда-то был моим братом, заменившем мне отца, которого я почти не помнил. Этого человека больше не было — был только след от него, отпечаток, неправильный оттиск, созданный наспех фантом. Хромая судьба вывела его не на те дороги по которым стоило идти. Наркотики, тюрьма, алкоголь, затем снова тюрьма и наркотики — и так, по заданной до бесконечности. Он продал нашу квартиру цыганам, когда влип в очередную мутную историю и задолжал кому-то денег. Мать, с маленькой ещё Ленкой, оказались на улице. Я был тогда далеко и не мог им ничем помочь. Я соврал, мать не простила его. У него три пулевых, два ножевых и бесчисленное множество телесных. Но он жив, несмотря на то что похож на конструктор, в котором не хватает деталей, причём самых главных, без которых собрать его невозможно.
— Там Ленка, внизу, в машине, если поедешь — то собирайся.
— А Ксюху возьмём с собой, брателло? Только смотри — ни-ни, я же вижу, как ты на неё смотришь. Она у меня сучка знатная — весь район на неё слюной исходит.
То недоразумение, которое он называл Ксюхой улыбнулось, оскалив беззубый рот.
— Зая, я тоже тебя люблю — ты у меня такой – самый-самый!
— Ладно, собирайтесь, я подожду вас в машине.
— А чо брателло, как наследство мамашино делить будем?
— Какое наследство? – меня передёрнуло.
— Ну не знаю, бабло там, какое-нибудь, камни, ещё какая-нибудь херня, которую она хранила на чёрный день. Она же у нас запасливая была. Или вы с Ленком уже всё без старшего братишки подербанили?
Я не выдержал, ударил. Кровь брызнула на прожжённый линолеум. Подруга его как мартышка прыгнула мне на спину. Резким движением я скинул её со спины и ударил ногой в лицо. Я взял брата за шкирку и потащил за собой. Закинул его тело на заднее сиденье машины. Ленка с буксами тронулась, и мы поехали.
— Что с ним, он умер? – спросила Ленка.
— Надеюсь, что нет, мне пришлось немного приложить его — он про маму говорил разные гадости.
Ленка резко ударила по тормозам, и машина с писком остановилась.
— Ты чего?
— Давай выкинем его, прошу тебя или сожжём нафиг, я не простила его, даже сейчас — это чужой человек, он нам не родной.
— Нет, давай, поехали — он брат наш, наша кровь. Он тоже имеет право проститься с матерью, и мы не можем лишить его этой возможности.
— Макс, ты невозможный гуманист. Я ненавижу этого урода. Облила бы его бензином и спалила бы на хрен.
Он начал ворочаться, потом тихо заплакал. Его тело сотрясалось, рассыпаясь на части.
Я его простил и Ленка когда-нибудь поймёт, не всё так просто, хотя и не сложно. Мать умерла и все обиды должны быть похоронены вместе с ней. Закопаны глубоко под землёй.
Закатное небо почернело, осень на полную включила морозилку. Всю дорогу до дома он проплакал. Мы с Ленкой, допёрли до постели исковерканное тело и уложили спать. Брат, нуждался в прощении и любви, хотя и не заслуживал этого. Никто не вправе, выносить обвинительный приговор или оправдательный вердикт — Бог всех рассудит, ведь ему гораздо виднее, чем нам.
Автор публикации
