Таможня на таджикско-узбекской границе. Со всех сторон поля с яблоневыми посадками. Ровные, кругленькие, пушистые деревца один к одному в долине седых гор. Проехали наконец-то! Жара какая. Скоро показался Ленинабад. Город небольшой, окруженный горами, в долине которой протекает легендарная Сырдарья. Серый блестящий памятник Ленину (как без него!), откуда «НТВ репортажи ведет». Ленин вообще всюду. В одном кишлаке на самой вершине огромной горы вдали стояли останки надписи «Ленин жив»…
Номер в многоэтажной гостинице достался с видом на Киргизский хребет, откуда по утрам вылетали авиалайнеры, и вставало алое солнце. Скромно и по-советски, но кровать, стол, стул, кресло, холодильник и телевизор были обеспечены. Красные дорожки в коридоре и цветы по стенам тоже.
Выяснилось, что купальник остался в Ташкенте, а здесь на рынке продавали только длинные и яркие женские платья и гигантских размеров нижние штаны всевозможных цветов. Спрос рождает предложение. После двух часов хождения между пахнущими нафталином рядами, было решено купить серую футболку и отправиться на «море». Так здесь называли сырдарьинское водохранилище, которое и впрямь не имело противоположного берега.
Дынька-торпеда тряслась в походной сумке, пассажиры тряслись в маршрутке.
– Конечная остановка – пляж!
Помидорное поле, переплетенная листва ползла по земле, а среди нее виднелись красные шарики помидоров. Здесь так растут томаты. И вот – море, среди пустыни. Море народа, море машин, море воды. Особенность – не надо обтираться водой, когда вошел – молоко. Горячая вода! Ни один здесь побывавший вовек не забудет!
Коврик лег на мелкий галечник. Хорошо. В стороне ребятня кувыркается в воде на разноцветных кругах. С другой стороны – прокат катамаранов, пользуется спросом. Дынька дождалась своего часа. Э-эх! А ножа-то нет. Как нет? А так – нет и все. Остался в гостинице отдыхать. Подходить к чужим людям неудобно, да и страшновато, кто знает какие тут обычаи. Не принято ведь одолженную соль соседям возвращать. А чужой нож куда девать потом? Разбить дыню? Попробуй, разбей! Килограмм десять, кожура твердая, каменная, а внутри живительный сок, мякоть. Кому потом охота с земли с песком есть.
– Добрый день, извините, можно ножик у вас одолжить? Наш в номере остался, вот теперь нечем дыню порезать.
– Конечно! Что за вопрос!
Довольный отдыхом отец семейства с кучерявой грудью подал спасительный нож. А в благодарность потом получил несколько кусков сладкой дыни. Добрый народ, теплые сердца, как вода в сырдарьинском море.
* * *
Солнце клонилось за горный хребет. Старенький грузовичок, груженый деревенским людом, выехал из Ура-Тюбе в шесть часов. Мотор натужно гудел, старик-водитель то и дело переключал скорости и матерился на чисто русском. Рядом на сидении лежали большие круглые лепешки с тмином. Среди отвесных скал, пушистых гор полз грузовичок вверх и вверх через Анзобский перевал на Памире. Солнце по правую сторону бессовестно закатывалось красным блюдом, узкая серпантинная дорога из песчано-серой становилась темно-коричневой и круто заворачивала за очередную гору. Слева – скала, справа – пропасть. На нежно-зеленой травке внизу обрыва покоились несколько перемятых легковушек.
И вот, недаром говорят, что в горах день короче, совсем стемнело, старик включил фары, проехал немного, остановился и что-то крикнул в кузов. Прибежал парень лет пятнадцати, старик кивнул на капот. Мальчик метнулся в темноту и скоро вернулся с ведром воды. Видно, на случай, в кузове имелся запас. Не раздумывая, паренек плеснул водой на капот.
– Сын, – закурил дед.
Поехали. Два поворота. И тут вдруг погас свет в кабине, и фары. Старик гневно выругался, но не затормозил. Свет включился. Снова выключился. Водитель уже не останавливался… в выражениях. Когда остужали двигатель, вода проникла к проводке, и теперь грузовичок превратился в гроб на колесах с потенциальными покойниками. Нападал какой-то неуместный смех: справа уже только ощущение пропасти, слева – невидимая в густой тьме стена горы и дорога… Свыклись и с перебоями света. Успокоились.
Как ледяная вода по всему телу – встречный «Рафик» совершенно невидящий «помеху спереди», потому что наш грузовик «ГАЗ-53», как горный «голландец» пер напролом. И вдруг нос в нос, как по заказу – фары загорелись, «Рафик» влетел на гору, как-то боком проехал по ее откосу, и было видно, что в кабине махал руками и кричал разъяренный водитель. Дед промолчал. Наконец-то мост под горой, речка, еще невидная, темная. В стороне от дороги светился желтыми огоньками привал с шашлыками, столиками, сортирами. Мост деревянный, с огромными щелями между бревнами. Проехали. Дорога.
– Удачно отдохнуть. Это Айни, – сказал старик, перелистывая десятки в свете уличного фонаря.
– Спасибо, отец! Удачи в пути.
* * *
Знакомство. Утро. Белое солнце просится во двор сквозь листву могучих абрикосовых деревьев. В стороне от каменной садовой дорожки – домашняя чайхана. Женщины принесли множество тарелочек с разными плодами. Горох? Нет, это местное, пробуйте. М-м, похоже на какие-то орешки. Вкусно? Да, очень вкусно. Хозяйка ушла в дом, покрикивая на бесчисленных ребятишек, с удивлением смотревших на гостей из всех углов двора. Хозяин достал водку «Московскую», улыбнулся. У них тоже водку пьют. Выпили.
После обеда подскочили девочка Кибрио и мальчик Додо. Погодки лет по восьми. Отец предупредил, что они часто дерутся между собой, и уехал на «Уазике» на работу.
– Рафтэм, рафтэм! – позвали они.
Так вот они какие знаменитые дувалы, и Кибрио, постукав по коричневому глиняному забору, сказала «дивол». По маленькой улочке в тропку шириной вышли на дорогу, по которой умчался в Душанбе смелый старик. Айни – был тогда райцентром, поэтому здесь справа стоял типовой кинотеатр советской постройки. Вдоль по дороге – магазины, рынок, а на окраине – колхоз по выращиванию абрикосов. Самые лучшие абрикосы – таджикские, потому что растут они в горах, как в чаше, и солнце заливает их своим теплом. А еще здесь неподалеку от Айни был когда-то аэропорт, ныне пустырь по известной причине безденежья.
После прогулки с такими гидами, как Додо и Кибрио, стали понятными слова «рах» – дорога, счет до десяти, «зан» – женщина, «сэб турющ» – «конфет щирин», то есть яблоко кислое, конфета сладкая соответственно. Рыба мухи (ударение на последний слог), осел – хар, ручей – сой, глаза – чашм, офтоб – солнце, кино оно и есть кино, и много чего еще из окружающего. А река носит название – Заравшан. Мутная от песка, красно-коричневая от глины, она несла свой поток с такой скоростью, что брошенный камушек даже подскакивал над потоком, а потом навсегда исчезал в холодной пучине.
Кстати, кино бесплатно. Раз в месяц в лучшем случае привозили фильм и «давали» его на всю округу. Телевизор – никчемная вещь в горах, если нет спутниковой антенны. А какой крестьянин мог себе это позволить? Небольшой зал был полон, старушки плакали, дети куксились, девочки мечтали – фильм показывали индийский. Без перевода!!! Действительно, перевод в этих фильмах лишняя трата времени и денег. А здесь что по-русски, что по-индусски… Мужчины предпочитали в это время под сенью чинар за самодельным столом играть в шахматы.
Утро следующего дня. На дворе шум, возня, оживление. Ребятишки поочередно проходили мимо окон, как бы невзначай заглядывая на гостевую курпачу. Правда, как можно спать так долго, когда собираются барана резать. Дядя Камаретдин рано утром уже выбрал из двух домашних барашков того, что пожирней, женщины подготовили посуду для стока крови. Среди удручающей бедноты, пустых прилавков местного базара, одетых в рваные футболки детворы, повальной безработицы, хозяева, принимающие гостей в знак уважения и гостеприимства, режут барана.
Баран не трепыхался, будто понимал свое «святое» предназначение. Надрезанное горло придерживал помощник-сосед, а Камаретдин у щиколотки задней ноги животного потыкал под кожей длинной палочкой, потом прижался губами к свежее сделанному отверстию и стал надувать. Баран раздулся, округлился, затем по животу его провели острым ножом и как пальто без пуговиц аккуратно сняли шкуру. Зрелище завораживающее. Дальше – дело техники и разделки. Уже вечером – похлебка, жареное мясо с местным национальным гарниром.
Зарезать барана – здесь большой праздник. Девяносто девять процентов баранины идет в пищу. Может быть, только рога не варят, но у этого барана рогов не было.
Обычная пища – это рыба, овощи, кура и яйца. Конфеты – большая редкость, обычно, когда кто-нибудь привозит из города и только летом, потому что зимой перевал заносит снегом, и люди не могут никуда выехать. Но ведь все дети одинаковые сластены. И среди лета и маленькие, и взрослые готовят на зиму лакомства, сидя на крыше дома, где сушатся абрикосы. Один абрикос без косточки вкладывают в другой, как книжечку, а в серединку кладут очищенный орешек из абрикосовой косточки – «махс». Потом эти «карамельки» досушивают на солнце, и они становятся твердыми. Натур продукт.
Невозможно не полюбить этот народ. С их небольшими домами, прямо врезанными в гору, так что и не заметишь, как пройдешь по чьей-нибудь крыше. С домиками и многочисленными пристройками вдоль большой дороги-кормилицы, ведущей в город. С их огромными горами, с их горячим солнцем, с их бурными реками. С их любовью к детям.
– Что ты поешь?
– Есть песенка про трех девушек, которые любили собирать тюльпаны.
– Спой…
«Сэ духтарэ ком вудэ
Лола чина кобудэм.
Давидэмо, давидэм
Чуи наво расидем».
* * *
– Воду сырую здесь не пей ни из каких колонок, даже в доме. Они привыкли, а у нас может расстройство быть. Руки мой постоянно, фрукты, овощи тоже.
– Слушаюсь, командир.
Свежий горный воздух, по той стороне дороги чапает ослик с хворостом, как из мультфильма производства «Таджикфильм».
– Ассалом алейкем, – поклон-приветствие аксакалам (настоящим!), сидящим в тени возле аптеки.
– А это что?
– Минарет. Хозяин сказал – девятого века. Обсыпается весь.
– Хорошо хоть, что леса поставили.
– Да что толку – дети все вон излазили, порастащили башенку.
– А мечеть?
– Мечеть действует, но она перестроена, новая.
Улица кончилась, а дорога пошла в гору дальше. Можно идти прямо посередине: все равно ни одного автомобиля. Минут через пятнадцать какой-то огороженный сад. И вход.
– Куда мы?
– Не бойся. Это местный колхоз. А это все абрикосовые деревья.
Под деревьями стоит густой запах плодов. Тень от жары, сладкий аромат, мягкая травка одурманивают. Абрикосы можно доставать с веток прямо ртом. Ам тут, ам там… Никаких тебе собак, все свободно, кушай на здоровье, в общем рай на земле.
– Послушай, пойдем домой, а…
– Давай еще побудем, пофотографируем.
– Не могу. Что-то в животе булькает.
– Начинается. С тобой всегда так. Предупреждал ведь.
Рай уже не очень рай, запах абрикосов уже одурманивает до обморока.
– Я не могу…
– Ты знаешь, я, кажется, тоже…
– А у тебя хоть бумага есть? Лопухи долго придется искать – они здесь не растут.
– Не смеши, – сквозь зубы, – хорошо, что у меня карманов на «афганке» много. Запасся на несколько дней. Держи. Ты – туда, я – сюда.
– Слушаюсь, командир, – сквозь зубы.
И вприсядку по всему этому абрикосовому «раю», по периметру и окружности.
А правда – зачем его охранять?
* * *
Чернявый мальчишка, младший брат Кибрио принес в своей футболке рыбу.
– Рафтем, сой!
Конечно же, рафтем! На этот раз по тропке-улице отправились вправо от дома. Сухо, жарко, вверх. Кибрио и Додо тоже пошли. Вскоре показалась какая-то еще асфальтированная дорога, а за ней пустота. Подошли к краю обрыва. Теперь надо было быть осторожными и, держась за сухую растительность, спускаться вниз. Спускаться минут тридцать. Между гор, как в желобе протекал, поблескивая, ручей. И вот долгожданное подножие. Вода шелестела по камням, а в ней плескалась рыба. У места, где горный ручей втекал в бурлящий и бьющийся о камни Заравшан, была установлена морда из старой заборной сетки.
– Нельзя! Не надо, – руками показали ребятишки, объясняя, что на камнях сидеть нельзя.
– ??
– Мор (змея). Гюрза.
Мало кто захочет после такого вразумительного объяснения сидеть на камнях и даже на стуле, будь он неподалеку.
Возле морды воинственно закричали мальчишки. Гюрза попалась вместе с рыбой в ловушку. Мальчик постарше постарался втащить это самодельное устройство на сухую землю, подождали, пока змея протиснется сквозь небольшую дырку в сетке. И вот – они уже все с камнями, готовые к расправе. Кибрио предложила пойти с ней посмотреть поближе реку. На покатом большом и теплом камне на берегу можно было легко опустить ноги в бегущий мутный поток Заравшана. Ледяная! Вода такая ледяная, что и минуты не выдержать!
Рыбы было немного, но зато уйма впечатлений от змеи. Мальчишки всю обратную дорогу переговаривались, восхищенно показывая размеры пестрой гюрзы, обсуждали.
Вот так живут они в обжигающем воздухе, на неровных склонах, затрудняющих ходьбу, рядом с рекой, но ледяной и жестокой, в безопасности ото всего и в изоляции одновременно. Стараются со всеми дружить – сосед может и должен помочь, когда будет надо.
Родственник Камаретдина рассказал, что он окончил в Душанбе филологический факультет в советское время, преподавал русский язык и литературу. Потом – война, потом – распад Союза. Теперь приходится ездить в Россию и работать вольнонаемным рабочим-строителем. «Все деньги сразу стараюсь отправить домой, у меня пятеро детей. Тяжело. Один раз деньги с собой вез – восемь тысяч рублей – украли. Полгода дома не был и – ни с чем. Жена у меня умница, но по-русски не знает, зачем? Она мне вон какую дочку подарила, в переводе на русский ее имя означает «зеленая елочка».
Дорога к дому всегда короче. Попросили какого-то дальнего родственника перевезти через перевал до Ура-Тюбе. Белая легковушка запетляла по горной дороге. Обратно ехали в утренний час и солнце-блюдо только набирало свою силу, поднимаясь над вершинами. Горы стали совсем другими, не грозными, а мягкими, зелеными, бархатными и немного грустными. Уже и перевал. Озаренный светом, он предстал большой поляной на самой вершине. Здесь было ощутимо холодно, градусов пять тепла не больше.
– Обычное дело, – сказал водитель смеясь.
Фото на память, и скорее в машину, потому что и дышать из-за разреженности воздуха здесь трудновато.
Быстро дорога покатилась вниз, и уже легла прямо, а по краю дороги торопился ручей, как будто провожал своих гостей. Только – странно – ручей тек в обратную сторону.
– Такой обман зрения, – сказал веселый водитель. – Понравилось у нас? Приезжайте еще.
Другие публикации автора:
Автор публикации
У меня есть единственный критерий в оценке качества читаемого – сопричастность. Если возникает чувство, что я незримой тенью шагаю дорогами героев и вижу их глазами, то это – хорошая литература. Эти буквы, собранные с повествование, подарили мне путешествие, которому никогда не бывать в этой моей жизни. Спасибо, Мадам!
Благодарю,Мира!Мне хотелось подарить читателю смену обстановки,уехать от психоанализа и приевшегося пейзажа за окном с инопланетянами,квадрокоптерами и прочим.И,отяхнув от архивной пыли, опубликовала на страх и риск мой путевой очерк из далекой юности.Как хорошо,что
задумка порадовать удалась!
Спасибо! Это было хорошо. И вовремя.
Мадам, а когда это всё происходило?
На самом обрыве XX века,Наташа?
Прекрасный очерк! Полностью согласен с Мирой – как будто сам побывал в никогда не виданных краях. Спасибо!
Саша,спасибо за отзыв!Один из моих обожаемых жанров когда-то,когда начали уничтожать фундаментальную журналистику, оставив только хронику и некоторые виды репортажа.
Хорошие воспоминания. Я из тех времен и краев запомнил только афганских детей с автоматами Калашникова и собственную дизентерию. )
Да,там было очень не спокойно,как раз война утихла.А народ,маленький человек по-прежнему тихо исполняет свой земной подвиг каждый в своей точке мира.Спасибо,Dracula
Ух ты, салом-салом! Вы и в наших краях бывали… В очередной раз убедился, какой наш голубой шарик крохотный…
Спасибо большое за душевный, красочный рассказ!
Только Анзобский перевал не совсем правильно писать “на Памире”… И рыба будет мохи по-нашему… Вдруг пригодится…
Спасибо ещё раз! Каждый раз радуюсь, когда о моей родине пишут так… Как пел Шевчук – “А она нам нравится Хоть и не красавица”…
? Мне очень приятно, что вам понравилось.
Вот я и здесь побывал. И ехать не нужно. ?
Спасибо большое?