“…ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов: “Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!” (С)”Пикник на обочине” Стругацкие
Палыч проснулся от страшной боли. Тело выкручивало, корёжило, трещали и хрустели кости. Кожа слезала склизкими пластами, обнажая бурое мясо, а глаза вылезли из орбит и лопнули, повиснув ошметками на жгутиках нервов. Внутренности пылали адским огнем, из горла почти непрерывно выплескивались потоки черно-кровавой зловонной жижи вперемешку с бурыми желто-зелеными кусками. Он извивался и бился в тесном спальнике, уже до краев наполненным его кровью и выделениями, как бьётся в коконе рождающаяся на свет бабочка. Сдирая с себя остатки плоти, этот живой, вопреки всем законам природы, кусок мяса с обнажившимися костями беззвучно смеялся. Смеялся, и гнилые зубы, вместе с пломбами, вываливались из челюсти и разлетались вокруг. Смеялся задорно, весело, счастливо, оставляя желтые кривые ногти в земле. Смеялся, как не смеялся уже много лет. И полз. Полз на свет зарождающегося утра, который он чувствовал сердцем, которое всё-также продолжало стучать. Он был счастлив, когда всё началось. Счастлив, что это всё произошло с ним. Счастлив, от понимания, что именно произошло. Просто счастлив.
Солнце уже поднялось над деревьями, когда Палыч одним упругим движением поднялся на ноги. Не скрипнуло колено, не прострелило спину, не закружилась голова. Только лазоревое летнее небо с носящимися над головой стрижами. Всё вокруг было непривычно яркое, контрастное, сочное. Запахи и звуки разгоняли кровь по венам, хотелось бесцельно бегать по поляне, нюхать цветы, прыгать, кататься по траве. Хотелось залезть на сосну, на самую верхушку, и дышать ветром, широко открыв рот. Впервые за долгие годы хотелось жить.
– Эге-ге-гей!!! – счастливо закричал он и закружился, широко расставив в стороны руки.
– Ну чего ты орёшь, оглашенный, всю рыбу распугаешь.
Сидящий с удочкой на мостках голый мужик недовольно оглянулся на Палыча.
– Просто ору от счастья. А ты кто?
– Палыч, ты чего, белены объелся? Так нет ее здесь, неужто чёрт старый, с собой притащил?
– Митяй?
– Так я теперь буду выглядеть всегда, – засмеялся Митяй, гордо проводя пятерней по густым седым волосам.
– Отпад, – ответил Палыч и они крепко пожали друг другу руку, – как только из армии вернулся.
– А ты себя-то видел, Олень Делон.
В глади озера отразился моложавый мужчина, которого Палыч последний раз видел на черно-белом фото со свадьбы.
– И что дальше?
– Червей иди копай и удочку бери – иначе зачем мы вчера сюда пёрлись два часа?
Вода в котелке еще только начинала шуметь и исходить паром, а двое крепких мужиков, в которых трудно было узнать стариков, разменявших седьмой десяток, сидели на берегу с удочками. Митяй как раз вытащил очередного окунька, критически осмотрел его размеры и выкинул обратно в озеро.
– Как думаешь, а что он загадал третьим желанием?
– Кто он?
– Ну тот загадочный доброхот. Ты разве не понял?
– Нет.
– Ты вот сейчас счастлив?
– Хм, – задумался Палыч, задержав взгляд на поплавке, хлопнул по шее, убивая комара, и уверенно констатировал, – абсолютно!
– А здоров?
Палыч усмехнулся, безбоязненно поерзав на пятой точке, и уверенно повторил:
– Абсолютно!
– А теперь вспомни, что тебе давеча на день рожденья Матвевна желала?
Палыч задумался, а потом хлопнул ладонями себя по коленям и восторженно глянул на соседа:
– Неужто сбылось?! Так быстро!
Митяй терпеливо пояснил:
– Пожелал кто-то: «Счастья, здоровья», понимаешь? Всем пожелал, а не только тебе, и именно в таком порядке. Потому что я сначала счастливым себя ощутил, а потом, через пару секунд, началось «здоровье».
– А…
– Бэ. Вот и получается, два желания мы знаем, а что он третьим загадал?
– А с чего ты решил, что было третье?
– А потому что, – Матвей продемонстрировал трепыхающегося подлещика, – в сказках всегда три желания.
– Так то в сказках.
– А ты сейчас не в сказке? Народ-то не дураки – не на пустом месте эту тройку пихали куда ни попадя. Так что, зуб даю, – Митяй щелкнул по белоснежному зубу, – что было третье желание.
– Или будет.
– Или будет.
Уха радостно булькала в котелке.
– А ты бы что загадал?
– Вечную тыщу! – тут же выпалил Палыч, – чтобы расплатился, и она оп, снова в кармане.
– Ага, а в комсомольской молодости бы вечный червонец загадал? И куда бы ты сейчас с ним?
– Ну да, – почесал затылок Палыч, – недальновидно. Тогда вечный золотой слиток. Золото всегда ценится!
– И посадят тебя бандюки на цепь в подвале и будешь золотые яйца высиживать, что твоя курочка ряба.
– Вечное эскимо!
– Ага. Будешь как дурак с эскимо этим вечным везде ходить, а оно еще таять постоянно будет, капать – ни в карман не положить, ни выбросить.
– Вечную бутылку водки.
– А оно стоит целого желания? Вон, пойди и купи или к Машке сбегай за самогоном.
– Тогда…
Палыч покрутил головой, будто ища подсказки у деревьев, спокойно шелестящими листьями под легким ветерком.
– Не знаю… А ты?
– А я б пожелал всё знать, – Митяй мечтательно заулыбался. – Представляешь, смотришь на гриб и точно знаешь – ядовитый или нет. Или будет ли завтра дождь. Да просто, тебя что-то спрашивают, а у тебя уже ответ готов.
– Ага и изменяла ли тебе Валька будешь знать. Или кто из соседей шины тебе проткнул. И что о тебе каждый из жителей Брусян думает. Вообще всё знать. Даже когда ты умрёшь, включая причину и время. А еще хуже, когда родные твои умрут. Готов ты с этим жить?
– Да ну тебя… – отмахнулся Митяй.
– Может просто попросить уметь готовить? Или играть на баяне? Всю жизнь мечтал.
– Мелко это как-то… Готовить и играть научиться самому можно. Было бы желание. А этот со всей широтой души махнул: «счастья и здоровья». Всем.
– И чтобы войны не было. А?
– А что такое война? Вот у нас с тобой за сарайчик на меже что?
– Конфлихт! – старательно выговорил Палыч и оба рассмеялись.
– А можно «конфлихт» этот наш подвести под понятие «война»? Можно. И что с нами будет? Или вот. Малыш другого крапивой играючи хлестнёт, а второй от него прутиком ивовым отмахнётся – тоже война? Агрессия ведь, нападение. И что произойдет? Не даст ударить? Убьет обоих? А хирург режет другого человека скальпелем. Во спасение, но нож ему в живот втыкает. Это война?
– Да…
– То-то и оно… Вот сижу и думаю, что ж такого он загадает… Хватит ли ему разума загадать правильно?
– А ты не думай. Уж загадано, небось, давно. А раз мир стоит, значит, обошлось. Может удачи пожелал? Вон какой улов! Давай есть. Чую – удачная уха вышла!
Палыч разлил парящую уху по мискам, отхватил ножом по большой краюхе, добавил перьев чеснока и лука, а потом, заговорщицки улыбаясь, сбегал до мостков и притащил в авоське поллитру.
– Ну-ка, – он крутанул пробку, – давай обмоем наши обновки изнутри.
– Я не буду, – решительно закрыл стакан ладонью Митяй.
– Чей та?
– Той та. Нам шанс дали всё начать заново с чистого листа. И травить снова себя я не хочу! Я может с сегодня здоровый образ жизни начинаю! Пить брошу и курить!
– Ага бегать по утрам еще начни. Те сколько лет, Митяй?
– Шестьдесят восемь.
– Ну и сколько ты еще планируешь прожить?
– Ну, до ста, минимум.
– До ста. А природой отмерено столько человеку? Че думаешь, фары новые поставили, покрасили, да в салоне обивку сменили, так другая машина? Начинка то с завода, – постучал Палыч по голове. – А у неё ресурс уже, считай, выбран… Волосы то, хоть и отросли, да седые.
– Дак и что?
– А ничего. Забыл, маразматик старый, как на прошлой неделе за Глашкой с топором по двору гонялся?
– Дак я, это, показалось… – Митяй потупил глаза.
– Показалось, – проворчал Палыч, – слава богу, не догнал. А теперь вот легко догонишь.
– Вот что ты за человек такой, а.
– Какой уж есть. Наливать?
– Да наливай уже…
***
Несколькими часами ранее
Встающее солнце уже высветило верхушки деревьев, но Володя, стучащий зубами от холода, всё ещё завороженно смотрел на тускло сияющий золотистый светом камень, который он выловил несколько часов назад в озере, куда отправился стремясь поймать утренний поклёв.
В этот раз на его любимом месте поставили палатки два деревенских деда, явно прикормив рыбу еще с вечера, и Володя решил пойти на западный берег. Вдоволь налазившись по зарослям камыша и рогоза, он вышел не небольшую песчаную косу. Здесь в многочисленных бочагах можно было и сома взять голыми руками, если повезёт.
В предрассветных сумерках, золотистый свет, пробивающийся со дна даже через слой ила, сразу привлёк его внимание.
Пришлось основательно побултыхаться в ледяной воде и перемазаться грязью, пока наконец в его дрожащих от холода руках не оказалась настоящая золотая рыбка. Из сказки, которая бабушка ему читала.
Камень призывно засиял теплым золотым светом, согреваясь от человеческого тепла.
Володя очень боялся, что камень исчезнет, что ему это привиделось. И свои первые два желания он выпалил сразу, практически не раздумывая, повторив услышанные на недавнем дне рождения пожелания бабушки Матрёны.
Он тут же ощутил себя абсолютно счастливым, впервые с момента, когда мама с папой навсегда уехали, как сказала бабушка. А потом, у него прошли все синяки от вчерашней драки с соседскими пацанами, которые сами еще только-только начинали желтеть по краям. Даже разбитые кулаки перестали саднить. Сбылось и про здоровье. Рыбка действительно исполняла желания. Правда, свечение ощутимо притухло – хватит как раз на ещё одно желание. Всего одно. А хотелось Володе очень много: велосипед, бесконечное мороженое в стаканчике, очень много денег, чтобы Ленка его полюбила и чтоб в школу не ходить, и… Но он же пожелал уже для себя? Бабушка всегда учила его делиться. Он уже счастлив и здоров, а остального он и так добьется сам. Будет честно, пожелать чего-то и для других. Но что? Чтоб войны не было?
Снова вспомнились мама и папа. Он уже был достаточно взрослый, чтобы понимать, куда родители уехали и почему они не могут вернуться. С сверкнувшей на глазах слезой, Володя взял камешек в руки, поднес к губам и медленно отчетливо, чтобы его точно услышали, проговорил:
– Хочу, чтобы никто никогда больше не умирал.
Потухший безжизненный камень с легким плеском исчез в мутной воде.