Сказка об изгнанном царевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Было у него три сына: Фёдор-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич. Состарился царь, чует, не за горами и смерть. Стал он думу думать: которому из сыновей престол отдать? Все трое в один день на свет народились, ни старшего средь них, ни младшего. В конце концов, надумал, позвал царевичей да и говорит им речь такую:

– Сыновья мои милые, стар я стал, видать, помру скоро. Пришло время кому-то из вас корону отдать. Да только желаю я, чтобы царём самый достойный сделался, чтобы смел был да умён. Задумал я войной на соседа идти, чтобы земель наших поприбавилось. Да только, видать, уже не успею. Который из вас скажет, как станет рать собирать да стольный град вражеский занимать, тому и быть царём.

– Что же тут долго думать, государь-батюшка? – ответствовал Фёдор-царевич. – Собрать войско, сказать: мол, во славу земли нашей на соседа пойдём, победим его да воротимся с добычей богатою, да прибудет земель в нашем царстве-государстве, да прославится земля наша! А коли вражина в граде стольном за стенами крепостными укроется, воины-то наши их тараном-то и протаранят, камня на камне не оставят. Благо, силушкой богатырской Бог не обидел!

– Силушка богатырская – это хорошо, – ответствовал Василий-царевич. – Только в таких делах умом-то надобно. Будь я царём, повелел бы глашатаю весточку разнести, будто враг-супостат войной на нашу землю идти желает, дабы молодцев наших погубить, баб да деток в рабство обратить. Услыхав такое, воины-богатыри наши с охотою на врага пойдут. А град стольный я бы измором взял. Будет люду вражескому кушать нечего – так и сдадут его без боя.

– Ах, Фёдор, Бог тебя и впрямь силой да доблестью не обидел! А ты, Василий, умом да разумом силён. А ты, Иван, что сделал бы, кабы царём был?

– Кабы я был царём, государь-батюшка, – молвил Иван-царевич, – не стал бы на соседа войной идти. Кабы сосед на землю нашу пошёл с ратью своей, бился бы, не щадя живота своего. А ради славы чужие земли разграблять, добрых молодцев губить да баб с детками вдовами да сиротами оставлять – дурное это дело!

Услыхал царь речи такие, разгневался:

– Стало быть, нет тебе никакого дела до земли родной! Не желаешь ты, чтобы славилась отчизна наша, а враг перед нашей мощью трепетал!

А Фёдор-царевич да Василий-царевич батюшке поддакивают:

– А ещё труслив ты, словно заяц! Небось, бежал бы от врага, ажно пятки бы сверкали!

– И умом тебя Бог обделил – знать не знаешь, как стольный град соседа занять. Вот и прикрываешься вдовами да сиротами, дабы глупость свою от люда честного запрятать.

– А вам, братцы, лишь бы воевать да драться! – ответствовал Иван-царевич. – Нет бы что полезное сделать, чтобы людям на радость!

– Довольно! – вскричал царь. – Не желаю и далее слушать речей твоих дерзких! Ступай прочь с глаз моих и не возвращайся! Не сын ты мне более!

Бледнее полотна сделался Иван-царевич. Ни слова не промолвив в ответ и даже не взглянув ни на кого, вышел прочь.

Собрал он узелок да зашёл к старой нянюшке попрощаться. Увидала нянюшка, что Иван-царевич сам не свой, да руками так и всплеснула:

– Ох, Ванюшка, что с тобою стряслось? Аль беда лихая так спешно прочь гонит?

– И вправду, беда, – молвил Иван. – Осерчал на меня государь-батюшка, прочь гонит, говорит, не родной я ему нынче. А всё оттого, что перечить ему осмелился.

Поведал он старой нянюшке, как царь-батюшка войну с соседом затеял, да не защиты ради, а славы для.

– Вот и не ведаю я, что делать. Пробраться бы к ним, к соседям нашим да про задумку батюшкину поведать. Да как батюшку-то родного предать? И молодцев-то наших жаль – ни за грош ведь пропадут. Братья тоже неведомо, уцелеют али нет. А коли промолчу – их люду падёт не меряно. Тоже ведь жаль – не виноватые они! Увидать бы мне, как оно всё обернётся-то, да только грядущее от нас, простых смертных, сокрыто, не узнать, покуда не сбудется.

– Отчего же не узнать, – отвечала нянюшка. – Есть у меня сестрица родная, сама Баба Яга, колдовать мастерица. Живёт в лесу тёмном, дремучем, в избушке на курьих ножках. Есть у неё блюдечко волшебное. Чего ни попросишь – всё расскажет да покажет, коли яблочко покатать по нему да слова промолвить волшебные. Коли сходишь к ней, авось пособит в беде.

– Дело говоришь, нянюшка, – промолвил Иван-царевич. – Наведаюсь-ка я к Бабе Яге, авось и вправду что дельное подскажет.

Недолго думая, вскочил Иван-царевич на коня доброго да в лес поскакал. Долго скакал он, прежде чем показалась избушка на курьих ножках. Слез он с коня, хотел было уже в дверь постучаться, да увидал вдруг, как пасётся неподалёку конь брата его – Василия-царевича.

«Что же делает здесь братец мой? – удивился Иван-царевич. – Никак, соврал он батюшке, будто войны желает. Сызмальства ведь ловким был, знал, кому что говорить надобно».

А вскоре услыхал он из-за дверей дубовых голос самого Василия-царевича:

– Мне бы, бабушка, отравы хорошей! Батюшка-то наш вскоре помрёт да одному из нас царство-государство оставит. На Ивана он осерчал, прочь из царства гонит. А Фёдора за смелого почитает, того гляди, царём заместо меня сделает. Фёдор-то он, хоть и смелый, да умом Бог обделил! Кабы он прежде батюшки помер! Уж пособи мне, бабушка, злата-серебра для тебя не пожалею.

Ушам своим не поверил Иван-царевич.

«Эх, Василий! – подумал невесело. – Сызмальства был хитроумным, да не думал я, чтобы родного брата готов был со свету сжить».

А Баба Яга тем временем отвечала:

– Благодарствую, Василий-царевич, что проведал меня, старую. Да только чтобы зелье ядовитое сварить, надобно мне трав собрать с наговорами. Приезжай ко мне опосля, тогда и получишь что просишь.

Услыхал Иван-царевич речи такие, едва не задохнулся от гнева. Хотел было ворваться в избушку на курьих ножках да задать взбучку братцу коварному да и Бабе Яге в придачу, как вдруг подошла к нему лисица, рыжая, словно огонь, с хвостом пышным, будто платок пуховый, да и заговорила с ним голосом человеческим.

– Не спеши, Иван-царевич, лучше спрячься за дубом широким, пущай не знает братец твой о том, что ты всё видал да всё слыхал.

– Ну, а коли он Фёдора-то отравою со свету сживёт?

– Не сживёт, – отвечала лисица. – Я, чай, Бабу Ягу сызмальства знаю, не варит она зелий ядовитых, людей не травит.

Послушался Иван-царевич, только успел спрятаться за дубом широким, как вышел из избушки Василий-царевич, вскочил на коня да и был таков.

Лишь только скрылся он из виду, как прискакал другой братец – Фёдор-царевич. Слез с коня, зашёл в избушку да и молвил:

– Ох ты, гой еси, бабушка, ведунья лесная, коли ты послушаешь меня, добра молодца, да что прошу, исполнишь, награжу тебя я щедро по-царски.

– Что же, Фёдор-царевич, – отвечала ему Баба Яга. – Ежели благое дело задумал, так и быть, пособлю с охотою.

– Дело-то благое, да боязно, что братец мой Василий-царевич станет мешаться. Государь наш батюшка стар стал, того гляди, скоро помрёт. Коли он Василию царство-то оставит, ох, и худо нам всем придётся! Хитёр он больно да коварен – Бог ведает, что у него на уме. Предал бы я его злой смерти, да батюшка, поди, осердится да взашей прогонит, как Ивана, братца моего, да ещё и проклятие отцовское вослед пошлёт. Вот бы ты, бабушка, порчу на Василия-то навела – чтобы сам прежде батюшки-то и помер.

«Что же за братцы у меня такие? – опечалился Иван-царевич. – Ещё не помер батюшка, а они уже на престол зарятся, друг друга извести желают».

А Баба Яга тем временем Фёдору-царевичу ответствовала:

– Благодарствую, Фёдор-царевич, что меня, старую, проведал. Но порчу навести – дело нескорое. Приезжай ко мне опосля, тогда и получишь, что просишь.

«Уж больно мудрёная Баба Яга – подумал Иван-царевич. –  Небось, недоброе-таки удумала. Ещё как награду щедрую получит да обоих со свету порчею сживёт».

– Не кручинься, Иван-царевич, – отвечала ему лисица, будто мысли прочитала. – Не сделает она худого братьям твоим. Хоть и хитра Баба Яга, да порчами не помышляет. А обманывает она их нарочно, дабы они друг друга престола ради не погубили.

– Что ж, коли так, успокоила ты меня, рыжая!

С этими словами поднялся Иван на крылечко да в избушку зашёл. Увидел, сидит у очага старуха древняя. Поклонился он ей?

– Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, добрый молодец, Иван-царевич! С чем пришёл? Уж не вздумал ли ты братьев своих извести, дабы у государя-батюшки единственным наследником остаться?

– Никак нет, бабушка! Как можно? Хоть и не святые они люди, да всё ж братья-то мои родные!

– Зато у тебя, вижу, сердце доброе да душа широкая. Так расскажи, какая печаль у тебя на сердце. В благих делах пособлю с охотою.

Поведал Иван-царевич Бабе Яге, как вздумал государь-батюшка войной на соседнее царство идти.

– Скажи, бабушка, чем дело закончится? Что делать мне, дабы не свершилось кровопролития бесславного да беспощадного?

– Поведала б я тебе, – вздохнула Баба Яга. – Да только Кощей Бессмертный, лиходей эдакий, украл моё блюдечко да яблочко златое. Коли воротишь его мне, так и быть, расскажу, что сбудется с царством твоим. Живёт Кощей за тридевять земель в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.

Поклонился Иван-царевич Бабе Яге, вскочил на коня доброго да в тридесятое царство отправился.

Немало времени прошло, покуда добрался Иван-царевич до замка кощеева. Спешился он, постучался в ворота дубовые. Открыла ему девица невиданной красы.

– Здравствуй, красна девица! – молвил Иван-царевич. – Здесь ли живёт-поживает Кощей Бессмертный? Дело у меня есть до него.

– Ох ты, гой еси, добрый молодец! – ответствовала ему девица. – Уже тысячу лет в этом замке живёт. Чёрен он душой да сердцем жесток. Немало лиха людям сделал. Беги отсюда подобру-поздорову, покуда не съел он тебя живьём!

– Покуда не воротит мне Кощей блюдечко да яблочко златое, что у Бабы Яги украл, с места не сдвинусь! – вскричал Иван-царевич. – Не для того я такой долгий путь проделал да не одну пару сапог износил, чтобы уйти ни с чем! А ты-то, девица-красавица, что делаешь в замке кощеевом, ежели он такой лиходей?

– Ох, не по своей воле я здесь! Похитил меня Кощей Бессмертный, хочет, чтобы женой ему стала. Да не люб он мне и противен! А блюдечко с яблочком златым я у него видала, знаю, где он его прячет. Коли за этим пришёл, отдам я его тебе с охотою.

– Спасибо тебе, девица красная! Как тебя звать-величать по имени?

– Звать меня Василисою, дочь я царская. Подожди меня здесь чуток, сбегаю за блюдечком да яблочком заветным.

Вскоре принесла ему Василиса блюдечко с голубой каёмочкой, а на блюдечке яблочко из злата чистейшего. Поблагодарил Иван-царевич Василису да и говорит ей:

– Коли не по своей воле ты в замке кощеевом, садись на моего коня доброго – увезу тебя отсюда к батюшке да матушке твоей.

– А коли Кощей нас догонит? – испугалась Василиса. – Не сносить тебе тогда головы.

С трудом уговорил её Иван-царевич бежать прочь от супостата. Сели они на коня доброго да помчались быстрее ветра буйного. Целый день скакали, а к вечеру нагнал их Кощей Бессмертный, схватил Василису да и говорит Ивану-царевичу:

– Ох, добрый молодец, твоё счастье, что я не голоден, а то съел бы тебя живьём! Смотри, коли ещё раз попытаешься украсть мою Василису, не быть тебе живу!

Сказал так да и исчез, будто в воздухе растворился. Пригорюнился Иван-царевич. Хоть и не заметил Кощей, что блюдечко вместе с яблочком златым пропало, да крепко полюбилась ему Василиса. Без неё-то и жизнь не мила!

Дождался он утра да в замок кощеев воротился.

– Коли Кощей быстрый, словно ветер, – сказал он Василисе, – сразиться мне с ним надобно.

– Ежели ты с ним сразишься, – ответила Василиса, – только пропадёшь зазря. Кощей-то бессмертный, его ни мечом, ни стрелой не возьмёшь.

– Так расспроси его, выведай, где он смерть свою прячет?

Пообещала Василиса, что выведает да расспросит. Под вечер вернулся Кощей Бессмертный домой, а Василиса встречает его у порога, в пояс кланяется.

– Пошла бы я за тебя замуж, да овдоветь боязно. Немолод ведь ты уже.

– Хоть я и немолод, – ответил Кощей, – да вдовою стать тебе не придётся, бессмертен я.

– Так уж и бессмертен?

– Смерть-то моя далёко запрятана. Есть на острове Буяне дуб могучий. В дупле дуба сундук кованый. В сундуке том яйцо лежит, а в яйце игла. В той игле и смерть моя. Да только сторожат этот дуб змеи лютые да вороны злые. Всякого, кто к нему приблизиться посмеет, зажалят за заклюют до смерти.

Наутро Кощей снова ушёл по делам своим грешным. Иван-царевич дождался, пока его след простыл, и к Василисе явился.

– Выведала я, где Кощей смерть свою прячет, – рассказала Василиса Ивану-царевичу всё, что тот ей поведал.

Оседлал Иван-царевич коня да к острову Буяну. Переплыл воду кипучую да увидал дуб в три обхвата толщиной. Только успел сойти на берег, как навстречу ему вороны – крыльями машут, каркают злобно, того гляди, заклюют. А под ногами змеи лютые шипят, жала ядовитые высовывают. Да не испугался Иван-царевич, змей да ворон мечом своим булатным порубил да к дубу направился. В дупле увидал он сундук кованый, тяжёлый, с трудом его наружу вытащил. Открыл сундук – а там яйцо с виду обычное, а в яйце том – игла. Схватил он иглу да к замку кощееву. А Кощей-то уже и домой воротился, ворота открывает, Василису кличет.

– Ты, Кощей, лучше пленницу свою отпусти подобру-поздорову, – молвил Иван. – А не то сломаю иглу – и тебе верная смерть.

Увидал Кощей иглу заветную в руках Ивана, испугался, взмолился:

– Не губи меня, добрый молодец, отпущу Василису добром, всё, что скажешь, сделаю!

– То-то же! А иглу я, пожалуй, заберу с собой, чтоб ты впредь не делал лиха люду честному. Узнаю, что ты ещё кого обидел зазря – не обессудь, сломаю иголку-то!

Поклялся Кощей, что никому более худого не сделает. Иван-царевич взял Василису да и помчались они прочь. Да только не смирился Кощей Бессмертный, что какой-то жалкий человечишко иглу его заветную с собой увёз. Надел он шапку-невидимку да за Иваном-царевичем последовал. Как застала путников тёмная ночка, слезли они с коня да устроились на ночлег под деревом раскидистым. А Кощей только того и ждал. Лишь только заснул Иван-царевич, подошёл он к нему да из сумы его дорожной иголку и вытащил. Не успел он, однако, её спрятать, как пробудился Иван-царевич, почуяв неладное, вскочил на ноги да и сорвал с Кощея шапку-невидимку. Набросился Кощей на Ивана-царевича, словно коршун, да тот оказался не промах – схватил меч да прямо по иголке и ударил. Как ни бился, ни метался Кощей, пришлось ему помереть.

Поднял Иван-царевич шапку-невидимку – авось пригодится. А с утра чуть свет – устремился вместе с Василисой сызнова в путь-дорогу. Долго ли коротко, встретилось им по пути царство, откуда Василиса родом была. Царь с царицею, как увидали дочь, едва разума не лишились от счастия. Стали они благодарить Ивана-царевича, в пояс кланяться да упрашивать у них остаться:

– Василиса-то единственная кровиночка наша, более не дал Бог деток! Обвенчайся с нею, станешь царём над нашим царством-государством!

– С Василисою-то я обвенчаюсь с превеликим счастием, – отвечал Иван-царевич. – Только обещал я Бабе Яге блюдце со златым яблочком вернуть да проведать, что с царством батюшки моего станется. Чует моё сердце, недобрые дела уже там творятся.

Василиса, как услыхала, что Иван-царевич уехать намеревается, слезами горькими залилась:

– Как же мне без тебя, свет мой ясный, прожить, коли один день в разлуке для меня что целый век?

– Полно, душа моя, не плачь! – стал утешать её Иван-царевич. – Ворочусь я к тебе, обвенчаемся да и заживём вместе и в радости, и в горести.

А у самого сердце не на месте – легко ли хоть на денёк с зазнобою своей расстаться?

Однако же поскакал Иван-царевич на коне добром до избушки на курьих ножках. Баба Яга словно почуяла чего – сама его на крылечке и встретила.

– Ну, здравствуй, Иван-царевич! Принёс ли ты мне блюдечко да яблочко златое?

– Принёс, бабушка, – отвечал ей Иван-царевич. – Поведай же мне, ничего ли не стряслось худого, пока я по белу свету странствовал?

Велела Баба Яга Ивану-царевичу в избу зайти, поставила на стол блюдечко да произнесла слов заветные:

– Яблочко златое, по блюдечку катись, что сталось с Ивановым царством, покажись!

Как увидал Иван-царевич, что в его царстве-государстве творится, мрачнее тучи сделался. Государь-батюшка вскорости помер, так и не надумав, которому из сыновей царство отдать. Один смел, другой умён – как тут выбрать-то? Делать нечего – стали царями Фёдор да Василий. Лишь только схоронили батюшку, пошли на соседа войной. Да войну-то проиграли, только люду немеряно зазря положили. Воротились домой злые, аки черти, да всё друг друга корят.

– Всему ты виной, Фёдор! – говорил Василий. – Всё хвалился, какой ты смелый да храбрый, а сам, лишь только сеча начнётся, ты али с поля боя убегал, али мёртвым прикидывался! Кабы не трусость твоя заячья, ужо разбили бы мы вражину!

– Как бы не так! – возражал ему Фёдор. – Кабы мы не слушали твоих глупых советов, с победою бы воротились! Коли в ратном деле ничего не смыслишь, так молчал бы лучше да не распускал язык зазря! Да и сам-то ты в бой не шибко-то и рвался, всё больше за спины чужие прятался!

Так, ругая друг друга, в царство своё воротились, а там новая напасть. Покуда мужики в чужой сторонке бились не на жизнь, а на смерть, повадился Змей Горыныч трёхглавый поля да города жечь-разорять да баб с детишками живьём поедать. Поначалу надеялись горемычные: вот воротятся богатыри да и прогонят супостата прочь! Да не тут-то было! Витязей храбрых в битвах жестоких перебили, а которые воротились – калеками осталися, где уж им со Змеем лютым сражаться? Тогда цари Фёдор да Василий клич кликнули: ежели найдётся храбрец, который Змея Горыныча одолеет, мешок золотых получит. Да только не верят люди словам их медовым: небось, обманут, как всегда, уж этим-то не впервой!

– Что ж, коли защитить горемычных некому, – молвил Иван-царевич, – ворочусь-ка я в своё царство да и сражусь со Змеем Горынычем. Благодарствую, бабушка, за помощь да за гостеприимство!

– Постой-ка, Иван-царевич! – окликнула его Баба Яга. – Ужель не хочешь узнать, не обманут ли тебя братья твои?

– А пускай и обманут! – ответствовал Иван-царевич. – Не надобно мне их золота! Царство-то батюшки моего, и люди-то мне, чай, не чужие! А там уж либо одолею я супостата, либо быть мне убиту!

– Ну что ж, коли так, счастливо тебе!

Вскочил Иван-царевич на коня да и в царство своё направился. Смотрит по сторонам – кругом нищета да разруха. Довела война проклятая да и Змей Горыныч в придачу! Добрался он до града стольного, дворец братьев-царей показался ему – роскошнее прежнего. По всему видно, себя Фёдор с Василием не обделяют. Слез Иван-царевич с коня да постучал в ворота. Стража грозная узнала царевича изгнанного, хотела было взашей прогнать, да молвил он им:

– Доложите братьям-царям, что, дескать, пришёл Иван со Змеем Горынычем насмерть биться.

Услыхали Фёдор с Василием, что их братец явился, приветили его как гостя дорогого.

– Ох, Ваня, – молвил Фёдор. – Худо у нас дело! Богатырей-то нынче мало, некому Змея одолеть! Я бы и сам пошёл да с Горынычем-то сразился, да только коли меня, царя, змей убьёт, царство-государство наше и вовсе развалится. Ежели ты, братец, одолеешь Горыныча, уж не пожалеем для тебя награды, и дворец наш царский можешь своим считать.

А Василий-то поддакивает братцу: мол, избави нас от напасти; советы мудрые даёт, как Змея одолеть.

– Ежели ты такой умный, – говорит ему Фёдор. – Отчего же сам с Горынычем не сразишься?

– Так ежели чего, – отвечает брату Василий. – Как же царство наше без моего ума-разума проживёт? Не могу я, царь-государь, головою своей мудрой рисковать.

– А вы, братцы, всё такие же хвастуны! – заметил Иван-царевич. – Оттого народ-то вас и не жалует! Кабы не затеяли вы войну проклятую да не положили бы зазря витязей доблестных, давно бы уже и без меня нашёлся храбрец да защитил бы люд ваш честной.

Хоть и серчают Фёдор и Василием за дерзость Иванову, да сказать слово поперёк не смеют – лишь друг на друга кивают: мол, не я в том повинен, а братец мой!

Не стал Иван-царевич их далее слушать – пошёл к нянюшке старой. Та, завидев его, обрадовалась, кинулась обнимать, целовать. Вдруг заметил Иван-царевич, что у неё из-под юбки хвост лисий выглядывает.

– Что с тобой сделалось, нянюшка! Али околдовал тебя кто?

– Нет, Ванюша, – ответила няня, и хвост её тут же начал исчезать на глазах. – Я всякий раз, как сестрицу иду проведать, лисицей оборачиваюсь. Так по лесу гулять сподручнее. Да к старости, видать, рассеянной стала. Совсем позабыла про хвост, глупая голова!

Смекнул тогда Иван-царевич, что за лисицу встретил он тогда подле избушки Бабы Яги.

– А у меня, нянюшка, для тебя гостинчик! Помнится, ты всегда была охочей до диковинок всяких. Вот привёз я тебе из тридевятого царства, тридесятого государства шапку-невидимку. Коли захочешь сестрицу свою тайком проведать, а в лисицу превращаться будет неохота, надень её – и ни одна живая душа тебя не увидит.

– Благодарствую, Ванюша! Диковинки-то я люблю! А уж коли подарочек от тебя, так вдвойне радость мне, старухе! Только Ванюша, остерегался бы ты братьев своих – недобрые они люди. Как бы они тебе лиха не сделали!

– Ежели я одолею Змея Горыныча, и они меня прочь прогонят, – ответил Иван-царевич. – Значит, так тому и быть! Опосля того, что у Бабы Яги услышал, доброго я от них не жду. Лучше ты мне, нянюшка, победы пожелай – чтобы люд честной от напасти избавился! Да и золы мне из печки выгреби малость – пригодится.

Отправился Иван-царевич в опочивальню, а утром чуть свет, сел на коня да отправился на окраину, где, по слухам, в последнее время Змей Горыныч свирепствовал. Вдруг небо потемнело, и показался огромный страшный змей о трёх головах. Крестьяне-то, завидев его, кинулись врассыпную. Одна бабёнка брюхатая не успела. Змей Горыныч собрался было уже схватить несчастную да унести в высь поднебесную, как Иван-царевич преградил ему дорогу:

– Что ж ты, вражина, баб да детишек обижаешь? Сразись-ка ты прежде со мной!

Захохотал Змей Горыныч так, что земля затряслась, да и бросился на Ивана-царевича. Да тот оказался не промах – увернулся да отсёк ему мечом булатным голову. А сверху золой посыпал. Взревел Змей Горыныч, словно выпь болотная да снова на Ивана-царевича бросился. Закипела битва не на жизнь, а на смерть. Бабёнка брюхатая быстренько в избу да в подпол с испугу спряталась. А Иван-царевич знай себе мечом машет. Вскоре и вторая голова чудища полетела прочь. Иван и её золой посыпал. А как третья полетела, замешкался чуток, и тут же на её месте новая отросла. Рубашка-то Ивана-царевича красной от крови сделалась, а он, казалось, вовсе этого не замечает – знай себе рубит Горынычу главу последнюю. Срубил он её, наконец, да остатки золы на неё бросил. Взревело чудище в последний раз да пало замертво. А Иван-царевич от ран тяжёлых тут же сознания лишился.

Привезли его слуги беспамятного во дворец да в опочивальню положили. Услыхал лекарь придворный, засуетился было над раненым, да Фёдор и Василий-цари не велят ему к Ивану приближаться:

– Отойди прочь, а не то худо будет!

– Так ведь помрёт горемычный, ежели я не пособлю! – взмолился лекарь.

– Пущай помирает, тебе-то что?

– Но помилуйте, государи, я же лекарь, моя стезя – болезных исцелять!

– Ступай исцеляй кого другого, да смотри, подойдёшь к Ивану – пеняй на себя, не сносить тебе головы!

Испугался лекарь, прочь из покоев Ивановых вышел. А нянюшка старая за дверью стояла, всё слыхала. Лишь только скрылись из виду Фёдор да Василий, подошла она к лекарю, да и говорит:

– Ванюше-то помочь надобно.

– Я бы с охотой, – ответил лекарь. – Да ежели отрубят мне голову за ослушание, на кого я жиньку с детками малыми оставлю?

– Мне Ванюша давеча шапку-невидимку подарил. Надень её на голову да ступай к Ванюше. Так ни одна живая душа тебя не увидит.

Поблагодарил лекарь нянюшку, ибо в душе любил он Ивана-царевича. Надел он шапку-невидимку, зашёл к нему в покои да принялся раны перевязывать. А братья тем временем дают наказ объявить народу: дескать, совсем плох Иван-царевич, видать, и не жилец вовсе.

– Вот и всё! Осталось только подождать, покуда Ванька представится, а там уже схороним с почестями. Золото-то нам, поди, самим пригодится. Да и престол с Иваном делить неохота.

Нянюшка же лисицею обернулась да в лес к Бабе Яге побежала:

– Ох, сестрица, беда! – начала она ещё с порога, лишь только в избушку вошла. – Братцы вероломные Ванюшу извести хотят, лекаря к нему не пускают! Как бы лиха с ним беспамятным не сотворили!

Покатала Баба Яга яблочко по блюдечку, чтобы замыслы их проведать:

– Видимо, торопиться причинить Ивану лихо они не станут, коли думают, что сам помрёт. Но как только он опомнится да сможет встать, везите Ивана ко мне в избушку. А я состряпаю куклу из воска. Надобно будет положить её заместо Ивана да морока малость навести. А уж это, сестрица, и тебе по плечу.

Так прошла неделя. Иван-царевич всё так же лежал без памяти. Заходил к нему лекарь в шапке-невидимке да нянюшка навещала, сказки ему, как в детстве, сказывала. А неделю спустя вместе с лекарем тёмной ночкой к Бабе Яге отправилась куклу из воска забрать. Лишь спрятала она куклу в каморке, тут же к Ивану-царевичу зашла. А вскоре и Фёдор с Василием заявились, спрашивают:

– Ну что, нянюшка, как там наш братец?

– Ох, государи, всё так же, никак не опомнится.

– Стало быть, помрёт скоро. Туда ему и дорога!

А Иван-царевич как раз в память пришёл да и увидел, что нянюшка опять запамятовала хвост лисий убрать.

«Ещё как увидят братцы, за колдунью примут. Благо, рядышком стоит – можно достать».

Подумав так, Иван-царевич улучил момент, когда братья на него не смотрели, протянул руку да легонько до хвоста нянюшкиного дотронулся. Та он неожиданности аж подскочила, однако, хвост убрала.

– Ты чего это, старая, прыгаешь, как блоха на гребне? – прикрикнули на неё братья-цари.

– Ох, не извольте гневаться, государи, комары нынче разлетались, кусаются больно.

Лишь только ушли Фёдор с Василием прочь, нянюшка, не помня себя от радости, кинулась к Ивану-царевичу:

– Опомнился, родненький! Какое счастье! Я уж не чаяла тебя живым-то увидеть! Шутка ли, целую неделю лежал, будто мёртвый!

– Ох, нянюшка, видать, вовремя опомнился-то! Братцы едва не заметили хвоста твоего лисьего.

– Да леший с ним, с хвостом-то! Главное, чтобы братцы твои не проведали, что ты в себя пришёл. А то ж как пить дать изведут.

– Я так и понял, – ответил Иван-царевич. – Слыхал, что братцы родимые про меня говорили. Что ж, не буду покуда шевелиться зазря, а там, глядишь, дельное что придумаем.

Поведала ему нянюшка, что всё уже придумали.

Весь день лежал Иван-царевич не шевелясь, будто и не приходил в сознание, а ночью явились к нему в покои лекарь да нянюшка, взяли под руки да помогли ему через потайной ход из дворца выйти да в повозку запряжённую забраться, да и отвезли его в лес – в избушку к Бабе Яге. А та уж его принялась отварами колдовскими отпаивать, дабы силушку молодецкую поскорее воротить. А в покои заместо Ивана-царевича куклу восковую положили.

Наутро зашла нянюшка в опочивальню к царевичу, и давай выть да рыдать:

– Ой, горе-то горькое! Помер Ванюша!

Увидали братья Фёдор да Василий: и впрямь мёртвый – бледен, как полотно, да недвижим, обрадовались очень. Объявили народу, что пал Иван-царевич смертью храбрых, да и похороны с поминками устроили. Поставили гроб у помоста, а сами на лобное место вышли да глядят на подданных так, будто не братец их убиенный, а они сами Змея Горыныча одолели. А народ-то всё больше к Иванову телу подходит, слёзы льёт, прощается. Приехала и Баба Яга в повозке, а с нею рядом – леший бородатый.

Не взглянула она на гроб – прямо к помосту подошла:

– Государи мои, не велите казнить, велите слово молвить!

– Говори, старая, чего от нас хочешь? – милостиво разрешили Фёдор да Василий.

– Хочу я повиниться перед тобой, государь-батюшка Василий. Обманула я тебя. Когда ты ещё царевичем пришёл ко мне, просил отраву состряпать для брата твоего Фёдора-царевича, не сказала я тебе, что не стану этого делать, не травлю я людей.

Услыхал Фёдор такие речи, от гнева багровым, словно свёкла, сделался:

– Так ты, аспид, хотел меня со свету сжить!

– Перед тобой, государь-батюшка Фёдор, тоже повиниться хочу. Просил ты меня в тот же день порчу смертную на брата твоего Василия-царевича навести, а я ни словом не обмолвилась, что не насылаю порчи. Я-то нарочно времечко тянула, надеялась, что одумаетесь. Да видать, горбатых могила исправит!

Тут пришёл черёд гневаться Василию:

– Ах, ты негодный! Да я тебя и безо всякой отравы в порошок сотру!

Кинулись братья-цари друг на друга, кулаками молотят нещадно да проклятия выкрикивают. А придворные стоят, не знаю, кому на подмогу бросаться – оба ведь законные цари-государи. Насилу Фёдор с Василием при всём народе друг дружку не поубивали, да Баба Яга не дала этому свершиться – произнесла заклинание, и грянул гром – да такой, что уши впору спасать.

– Полно, государи, я ещё, чай, не закончила пред вами виниться. А повиниться я хочу за то, что братец ваш, Иван-царевич, жив, хоть и не совсем ещё от ран оправился. Проведала я, что вы извести его желаете, лекаря к нему не пущаете, прятала его у себя, а вас обманула – куклу из воска слепила, её-то вы заместо Ивана в гроб и положили.

Услыхав такие речи, совсем осерчали Фёдор да Василий. Хотели было кликнуть стражу, чтобы схватила Бабу Ягу, да не тут-то было – народ, что доселе тихо стоял, вдруг зашумел, зароптал, не по-доброму стал на царей-государей коситься. А леший, что на телеге сидел, вдруг вышел на помост да бороду скинул. Все так и ахнули, увидев заместо старика Ивана-царевича, хоть и израненного, да живого.

– Благодарствую, люди добрые, что почтить мою память пришли, да простите великодушно, виноват, обманул вас. Ежели простите да не прогоните прочь, обещаю, что более врать вам не стану.

Обрадовались люди безмерно, что Ивана-царевича живым видят, да на радостях-то к нему и кинулись – едва до смерти в объятиях не задушили.

– Чего смотрите? – прикрикнули на стражников Фёдор да Василий. – Схватить их всех да в темницу!

Собрались они уже было выполнить царский наказ, да Баба Яга их осадила:

– Что же вы, и наследника законного в темницу заточить собираетесь? Иван, чай, не какой-нибудь, а сын того же царя, что и Фёдор с Василием. Государь-батюшка трон оставить ни одному не успел, они сами царями назвались. А коли так, пущай народ сам и скажет, кого государем своим хочет видеть: Фёдора, Василия али Ивана.

А народ-то и не думал колебаться – все как один кричать принялись:

– Ивана! Ивана! Да быть Ивану царём-государем нашим!

Видя, что дело плохо, Фёдор с Василием соскочили с помоста и пустились наутёк. Да толпа тут же им путь преградила и давай бывших царей бить да колотить, того гляди, забьют до смерти.

– Прекратите! – крикнул Иван. – Крови уже и так не меряно пролилось, не хотелось бы мне, чтобы ещё и царствование моё со смертоубийства начиналось. Пущай убираются куда глаза глядят!

Не посмели люди Ивана ослушаться – отпустили Фёдора с Василием, дав им на прощание пинка увесистого. А те и рады-радёхоньки, что целыми осталися – припустили со всех ног, будто зайцы, от волков да медведей бегущие. Что с ними сталось после – неведомо. Одни говорят, будто они в топь болотную забрались да и утопли, другие – будто они поубивали таки друг друга, а иные поговаривают, будто скитались они по белу свету, да в нищете и померли.

А Иван-царевич, как царём заделался, с Василисою обвенчался, и жили они долго и счастливо, и мудро царствами своими правили. И войн в этих царствах никогда более не затевали.