…Окно вновь потемнело, и я попросил санитара протереть стекло. Дело нехитрое, но не каждому по плечу. Он поклонился и отправился в восемнадцатую конструкцию, как мы называем палату для Кузи и Кази. Сам я туда заходить перестал, лишь наблюдаю за пациентами из окна. Санитар с натугой приоткрыл дверь бункера и проскользнул в иной мир. Злая Реаль, гавкая, бросилась на него, но испугалась и, визжа, уползла вглубь палаты.
Кузя и Казя сегодня были настроены миролюбиво. Хмурясь, покосились на санитара и продолжали заниматься неадекватным. Казя конструировал шахматную доску, а Кузя – фигуры. И то, и другое, по моему мнению, у них получалось из рук вон плохо.
Раздраженно жду: вот санитар бочком протискивается мимо наших подопытных. Вот небрежно обрывает у Злой Реали пару щупалец, которые превращаются в швабру и синее пластиковое ведро. Подходит, наконец, к окну и начинает смывать потеки краски – очередное озорство Кази. Мир светлеет. Все чаще задаюсь мыслью: это я из своего кабинета контролирую ситуацию в палате или Кузя с Казей беспечно моделируют пространство, в котором квадрат моего окна не более чем аквариум? Этот прямоугольник явно беспокоит Казю, и он его закрашивает – с каждым годом все активнее. Хромопсихология, мать ее за ногу…
Распахиваю форточку и кричу ехидно:
– Шахматные клетки бывают толь-ко чер-ны-ми!
Казя не реагирует, честолюбие в нем растворилось при переходе от депрессии к радостям простой жизни. Лишь цедит сквозь зубы:
– Су-уп…
– Скоро обед, Казимир Северинович, – не к месту рапортует санитар, – щи, котлеточки…
– Супрематизм, болван!
Это он обо мне? Нет, я отнюдь не болван. Мои ревматические радости богаче ликования вашей депрессии. Я слежу и жду, жду. Кузя на три с половиной месяца старше собрата. Более непредсказуем. Сегодня он смоделировал новую шахматную фигуру.
– Кузьма Сергеевич, – льстиво просит санитар, – дозвольте на лошадке покататься.
– Это конь!
– Как же, как же… – торопится санитар. – Чудо архангела Михаила в новом воплощении.
Оживший конь ревет, как бронепоезд и лягает санитара громадным копытом, Боже! – чертова оболочка рассыпается, обнажая тело гибкого подростка. Бывший санитар бесстыдно взлетает на коня, пускает его в карьер, мчится, сметая запоры и стены, на свободу.
Долой бессмертие, Кузя победил санитара, но я пока не повержен! В ярости приникаю к окну, беззвучно выкликаю проклятия, тогда Казя хватает очередное щупальце и направляет извергаемую струю мне в лицо. На этот раз цвет черный, и я уже ничего не могу разглядеть.
***
Жду.
Жду…
при первом прочтении посмеялась от души, хоть ничего и не поняла)) При втором проклюнулись изыски
но кто из них Малевич я так и не поняла, по ту или другую сторону аквариума. А красный конь хорош!
Цвет не важен. Главное – желание спрятать свой мир от чужих глаз. Кажется это последняя брешь? Наблюдатель уже не вхож
…
Сюр. Поэтому не прониклась.
Сюр в живописи я приемлю больше, чем в литературе.
Когда я читаю подобное, мне все время хочется на что-то “опереться”.)) Но не на что, и не удержавшись, я падаю в тоску.)
Простите, автор.
А у меня всё проще… Да, как бы, сюр, и как бы звучат очень недурственные умозаключения в “заключении”, но в целом вижу обычную психбольницу, и кто из них кто – одному богу известно… Вот такое приземлённое прочтение без попытки прыгнуть в высоты сюра…