Слоны vs Литбесов-2. Второй фронт

На этот раз Мэт влип основательно: ему грозило тюремное заключение по статье о мошенничестве. Сам Мэт с обвинением согласен не был и виновным себя не считал. Подумаешь, утаил некоторые подробности, так никто и не спрашивал. Спросили бы, он бы ответил. А то расслабились все, лень мозгами пошевелить. Его не наказывать, а благодарить надо за предоставленный урок. За уроки надо платить. Бесплатные уроки, как известно, на пользу не идут. И вообще, […]

Но до какой же степени упала способность мещан к самозащите, если они вручают судьбы свои в руки столь ненадёжных людей! М. Горький В шестьдесят пятом году, накануне командировки в Бразилию от «Известий», друзья-товарищи прожужжали мне все уши, стращая всяческой смертоносно-экзотической фауной. Основательно напичкали историями о летучих мышах-вампирах и многометровых анакондах, запугали рассказами о стаях пираний и кочующих колоннах прожорливых муравьёв, предостерегли от встречи с охотниками за головами… Кандиру – сомик

Божечки! Наконец-то каникулы! Как я люблю зимние каникулы! Меня отвозят к бабушке. В глухую-глухую деревню. Дом стоит на окраине, с трёх сторон окружённый старым мощным хвойным лесом. Необхватные сосны вперемешку с елями выстраиваются забором. Снежные тяжёлые лапы тянутся к земле. Сугробы в человеческий рост. Застывшие звуки, застывшее движение. Неподвижность, написанная акварелью. Пушистая массивность, окаменевшая воздушность. Но вот белка скакнула с ветки на ветку, и заискрилась тишина, алмазный туман медленно оседая,

Сэмюэль вместе со всеми вышел из полутемного барака на ярко освещенный утренним солнцем плац. Последнее построение заключенных перед отправкой на рудник. Для него последнее. Пройдет не больше часа, и он обретет, наконец, долгожданную свободу. Спасибо тебе, Флэтчер. Но сейчас нужно сосредоточиться. После построения их погрузят в вездеход и повезут на рудник. Для Сэма там уже приготовлено местечко под брюхом вездехода, где он сможет пристегнуться к днищу – в арке между

– Можно? – Да, проходите. Пол Бренсон, доктор ветеринарной медицины с двадцатилетним стажем, поправил на носу очки в тонкой золотой оправе и приготовился к приёму нового пациента. В дверь кабинета протиснулась толстуха лет тридцати пяти в обтягивающих мощные ляжки леггинсах и звездно-полосатом топике поверх каскада нательных жировых складок. Она нервно дёргала за поводок, пытаясь затащить из коридора внутрь какое-то крупное норовистое животное. Бренсон представил себе козу и брезгливо поморщился: он

— Ты жадный тролль! — кричала ему сестра Ленка, и Костя понимал, что она была права. Ордена были просто ордена. Дед их где-то покупал, обменивал, выигрывал что ли, и создавал свою уникальную коллекцию. Она стоила много и немного одновременно, так как ее нельзя было продавать. — Смотри, — дед показывал ему простую медальку: медь, потрепанная красная колодка-лента с сиреневой полосой, усатый мужик и слова «Наше дело правое. Мы победили». —

Всё начинается с шелеста, серого пронзительного шелеста дождя. Он рождается ещё до того, как мы увидим листья, лужи, травы, пронизанные холодными пулями капель. Не иголка и нитка, а что-то швейное, с примесью ржавой лейки, слышится в глухом стрёкоте. Тонкими нитями заштопаны прорехи в изношенном пейзаже. Сырая ноздреватая земля, причмокивая, пьёт животом влагу. Ливень испещряет суглинок клинописью и оспинами. Осеннее утро. Местность цвета сапог. Цвета сырой портянки. Заброшенная просёлочная дорога. Слышен

Оксанка бежала ко мне навстречу сквозь цветасто-ржаное поле. Такая же, как в день нашего знакомства – светящаяся от солнца, волнующая всех вокруг своей золотой гривой, худенькая, стройная. Остановилась метрах в трёх и внезапно согнулась пополам, схватившись руками за живот. Он мгновенно надулся, и Оксанка стала оседать прямо в васильки. Я рванул к любимой, но неведомая сила приподняла и потянула меня в небо. Из оксанкиного живота «выстрелил» яркий солнечный луч и

Я работаю участковым терапевтом и периодически навещаю пожилых на дому, оказываю посильную помощь. И очень мне запал в душу один старик, забавный такой, любил байки травить, когда в настроении. Жил он один, я к нему наведывался чаще, чем к остальным, особенно, когда доставала эта беспросветная суета. Иван Игнатьевич, так звали старика, был весь в грубых рубцах – следствие пожара, в котором он чудом уцелел. И хотя на первый взгляд, он