У истока

Признаться, разочаровалась. Нет, озеро красивое, замечательные виды, тишина и всё прочее. Вот только ухоженность этакая… Без сомнения, чистота, забота об экологии – это прекрасно. Но! Знаете, раздражает. Мостки на пляжах, щиты-указатели, дорожки – где гравий, а где уже и плитка – да скамеечки. Ну, не такого ждёшь в заповеднике с древней легендой!

Понимаю, сейчас паломников, что на коленках «святое» озеро обходят, искать да искать. Да мне-то что делать? Подруга уговорила взглянуть на Светлояр: «Ах, Китеж! Ах, фестиваль!», а сама и не приехала.

«Сказочный отдых» оказался заурядным. На закате я прошлась по местам «культурного досуга», совсем расстроилась от вида туристов и аниматоров, торговых палаток и каких-то доморощенных аттракционов. Решила погулять с утра пораньше до родника и обратно, и на том знакомство с градом Китежем заканчивать. Как водится, заблудилась – слегка, не успела устать, только психанула на комаров и собственную дурость.

…Он сидел на корточках возле ключика-родника. Пожилой мужик, типичный такой персонаж графа Толстого. Помните, «образ Платона Каратаева», круглый-бородатый? В электричке встретится – завзятый грибник или рыбак. Одет в нечто камуфлированное-буро-зелёное, с узором из листьев. И что-то не так было с его нарядом… Улыбнулся хитренько, с заметной ехидцей. Ну, знаете, как деревенские над горожанами – и наоборот, естественно. Не тушуясь, я поздоровалась; он кивнул, пересел на соседнюю кочку. Я напилась из пригоршни, достала припасённый завтрак. Предложила пирожок – улыбка смягчилась. Ел медленно, можно сказать, вдумчиво. Крошки аккуратно ссыпал на лопух – для птиц, как я поняла. Левый глаз у него довольно зловеще косил. А вот голос оказался глуховатым, но приятным:

– Любопытствуете? По делу, али так… лытаете?

И ведь не резануло мне слух сказочное присловье! Не знаю, что нашло – обычно стесняюсь незнакомых людей – выложила свои разочарования насчёт Светлояра. Он кивал, слушал. А потом заговорил сам.

***

После жаркого дня рубахи да порты липли к телу, а комары в заволжских лесах злые! Озёра, болота, реки и ручьи – крылатой нечисти было, где приютиться. Разложив дымники, тати попадали наземь. До цели оставалось всего ничего, однако приспела пора отдохнуть. И то сказать – восемь дён по чащобам, да людского глаза опасаясь!

На завтра лихие людишки наметили зорить усадьбу, где зимой ежегод тешился охотой Димитрий Константинович. Поживиться на задворках княжьей вотчины задумал атаман Фрол. И хабара ожидал немало, да и не прочь был посчитаться с нижегородцами за московское разорение. Оно, конечно, Тохтамыш рать привёл, так ведь и княжьи шурины, сыны Димитрия Константиныча, ручки приложили! Вот, в отместку…

Усталость понемногу отпускала. Разбойнички зашевелились; Тимоха пустил по кругу бурдюк с остатками вина, Куцый нарезал луку для сухарника. Сторожиться в глухом месте не приходилось, и Фрол махнул рукой дозорному:

– Не замай, Пётра! Кому тут взяться? Исть садись…

– Отважничаешь, атаман? Ну, а как – лихо? – корноухий мужик опасливо поглядывал в густеющий сумрак леса.

– Дык, мы сами с усами, лихие люди и есть!

Со всех сторон загыкали. Видать, лестно стало. И то сказать, всего двое от роду татьбой промышляют, остальные – вся дюжина – просто голытьба, беглецы бесприютные. Того княжой тиун примучил дальше некуда, у того ордынцы весь род дымом пустили, Игнаш-малой просто сирота. Ходил по дворам, пока не подрос, пристал к скоморохам, да сгинула дружина весёлая в чёрный мор… сам Фрол из городовых ратников, не ужился с начальными людьми, ушёл о прошлую зиму. Так что вся лихость ватажная в кистенях да ослопах – не всяк торговый человек сдастся. Ох, нужны разбойничкам припасы охотницкие, одёжа к зиме, да и серебришко в княжой заимке, надо быть, имеется!

Поев, разлеглись на охапках осоки да нарубленном лапнике. Говорить было не об чем, и скоро звон комариков растворился в храпе, бормотании да прочих звуках, что спящему человеку пристали.

 

Серёд ночи Игнаш отошёл за малой нуждой. Стоял, справлялся – и вдруг услыхал… Недалече, у ручейка. Вроде как зовёт кто-то – тихо, да нежно. Малой порты подтянул, плечом дёрнул, решил поглядеть.

Ручеёк журчал-баюкал, недалече сплюшка нудила, а комаров уже и не было. Послышалось? Нет! Вот, снова, да ровно сквозь слёзы:

– Мил-человек! Помочь подай! Пропадаю…

Выглянул Игнаш из-за кустика. Диво! Месяц ясный, светло на поляне. А травка ровнёхонька, зеленит смарагдом – видал парень тот камень у жёнки боярской… Да вот и она сама!

Посеред полянки цветок кувшинки, поболе доброго котла, а меж лепестков – девка голая. Пригляделся Игнаш: нет, не та, что видывал скоморохом на Москве! А глаз отвесть не может.

И то сказать, от такой красы оторваться льзя ли? Глаза – сини незабудки, венок из жёлтых кубышек смольно-чёрные волосы охватил, кожа сияет, ровно жемчужина на солнце! Нет, луне: телом девка бледна, да и губы бескровные… Не успел малой призадуматься – она руки воздела, грудью играет, стонет-плачет:

– Крещёна душа! Не дай пропасть, спаси!

Приподнялась на коленках, к Игнашу тянется:

– Помоги увидеть солнышко! Избавь от морока, позволь к людям вернуться! Ничего не пожалею… Хочешь злато-серебро, жемчугов да яхонтов? Хочешь меня, молоду? Всё бери, только вызволи!

… и слёзы текут. Где ж парню устоять?! Шаг, другой – не глядя на воду, что меж осоки уже до колен проступила – руку протянул…

Быстрее взгляда Болотница метнулась к Игнашу. Тонкие белые руки оплели парня, нечистая девка запрокинулась – и только чёрные лапы едва слышно колыхнули воду лягушачьими перепонками. Заворожённый парень канул в болотную пучину вместе с погубительницей.

 

Туман растёкся холодным киселём. Озябшие разбойнички, кряхтя и ёжась, потянулись к огоньку. Пропажу малого углядели не сразу. Туда, сюда – нету! Лихие взбулгачились. Непонятно! А что непонятно, то и страхом берёт. По следам глянули, ан – все посадские, либо пахари в прошлом. Привычки к лесу, охотницкой сноровки ни у кого не оказалось. Кое-как уразумели, куда парень ход правил. Чрез ручей, поперёк ракитника – дошли. Махонькая полянка манила покататься-поваляться на нежной мураве.

– Да ить это чаруса! – корноухий Пётра мелко закрестился. – Игнаш, верно, за ягодой полез с утра пораньше… А тута, почитай, дна нет!

– Эх, жаль малого, – атаман тоже перекрестился. За ним, повздыхав, покидала поклоны вся ватага. Тимоха, зевнув, почесал затылок и ляпнул, как всегда, что на ум взбрело:

– Дык, чо теперь? Нам жить, а Игнашу теперь у анчутки дитёв нянчить. Айда в дорогу!

– Тьфу! – в сердцах сплюнул корноухий. – Ты, дурень, почто нечистого помянул? Теперь привяжется.

И привязалась!..

***

Я догадывалась, каким будет финал истории. Отвлекалась, заметив – у родника нет комаров! – и дальше слушала невнимательно. Не вздрогнув, узнала довольно натуралистичные подробности гибели Тимохи. Покивала, когда блуждающие огни заманили «татей» в сердце болот. Не слишком удивилась тому, что разбойники, нанюхавшись духмяных испарений колдовских трав, один за другим погибли в трясине. Как и следовало по законам жанра, через сутки в живых остались лишь двое, атаман и трусоватый Пётра. Но развязка оказалась неожиданной.

 

Поспешая, прыгали с кочки на кочку. Запнувшись, корноухий упал ничком, захлюпал-забулькал в бурой жиже. Фрол едва вытянул за шиворот:

– Держись, Пётра! Глянь, никак жило…

Сквозь укрывистый тальник едва виднелись хоромы.

– Кажись, выбрались. Да енто место ли?

Плакучие ветви дрогнули. Неспешно, чуть приволакивая ноги, к беглецам вышел чёрный старик. Остановился в десятке саженей – косматый, одёжа волглая – поманил узловатым пальцем:

– Подите сюда, гулящие! Мне в терем работники надобны.

Атаман обернулся к Пётре: что за притча?! Тот вытаращил глаза, затряс головой, зажав рот – молчи, мол! – но Фрол уже шагнул к старику.

– Чего тебе, ста…

Захохотав, Болотный Дед вмиг оказался рядом, вкогтился ему в горло. Плеснула горячая кровь, и корноухий зажмурился, упал на колени. Так, закрыв глаза, упятился на твёрдое место. Застрял в ракитнике, тихонько подвывая. Чу! Мерзко зачавкало рядом – то ли кто из багна ноги выдирает, то ли кость гложет… Страшно! А деваться некуда, жить охота. Надо взглянуть! Едва один глаз приоткрыл – в него коготь иззубренный… Возопил Пётра ошпаренной свиньёй. Но слышит:

– Ты, паря, ступай себе. Да помни!..

***

– Ну?! – древнерусская страшилка уже наскучила, и мне хотелось подстегнуть рассказчика.

– Не нукай, не запрягла ишо, – усмехнулся мужик. – Небось, думаешь, на кой тя старый пень испужать захотел?

Он как-то по-особенному подмигнул, и заговорил в совершенно другой манере:

– Понимаете ли, сударыня… Не было никакого Китежа. Придумали его староверы на исходе восемнадцатого века. Скорее всего, объединили летописный пересказ о битве на реке Сить с народными легендами о Беловодье. Возможно, и платоновская Атлантида наложилась. Могли знать, ведь читывали же на Руси «Александрию»? Вот!

– А… о чём же вы тогда…, – я обескураженно замямлила, сбилась и умолкла. Не хотелось признавать, что купилась на розыгрыш какого-то местного краеведа. Надулась, конечно. А он поднялся, вздохнул:

– Да разве важно, что именно заложено в фундамент веры? Будет крепкое основание – много чего потом достроят. Вот, не только раскольники князя Юрия и монголов, ещё и Римский-Корсаков деву Февронию с Китежем повенчал. А мода на паломничество, туризм – это с Мельникова-Печерского, конечно. Дайте срок, нынешние гиды ещё чего-нибудь насочиняют!

Оказывается, ошиблась: он не косил, не подмигивал – так казалось потому, что левый глаз был неживым. Мутный, «бельмастый», как говорила бабушка. Неужели рассказчик описывал себя? Он что, попаданец?! Вконец замороченная, попыталась выяснить, что с его ушами. Он догадался – хмыкнув, повернулся туда-сюда. Уши оказались обычными…

– Эх, девушка! Что ж вы, нынешние, такие прямолинейные? Всего-то вам сказку подай, да в упаковочке нарядной, и веди, куда вздумается, – похоже, он расстроился. Махнул рукой:

– Может, пословицу припомнишь – кто старое помянет, и так далее? Так что я-то кривой, а вот вы все – слепые! Детишки…

Я смутилась. Он поклонился в пояс – не мне, роднику! – и, не прощаясь, шагнул в чащу.

***

Только на нижегородском вокзале я поняла, что так смущало в его внешности. Мимо прошла уборщица в фирменном халате, и меня осенило: единственный глаз и одежда, запахнутая по-женски! И комаров не было! Ёлки-палки…  Прости, Лесной Хозяин, глупую девку. И спасибо за науку! Буду помнить.