Старый маг как обычно повел ученицу глубже в лес, подальше от их хижины, чтобы преподать ей очередной урок и продолжить обучение черной магии.
Они ушли в чащу вдвоем, так как своего помощника демона Билала старик отправил в другую часть леса на охоту, только бы избавиться от его бесконечной болтовни – демон никогда не лез за словом в карман и очень любил комментировать занятия, что мешало им обоим сосредотачиваться.
Девочка шла впереди, одетая в одну из старых мантий учителя, которую он к своему удивлению отыскал в хижине еще тогда, когда переданная на обучение малышка только-только начала ходить. С тех пор она ее практически не снимала, а магу приходилось лишь изредка менять размер, прибегая к небольшим магическим трюкам.
Ее длинные черные волосы были распущены, девочка стягивала их холщевой лентой в хвостик лишь тогда, когда ложилась спать. Если считать по древним меркам, к которым привык Роман, так звали старого мага, она была невысокого роста – всего лишь немногим больше полутора сотен сантиметров, или, как было принято измерять в этой части магического мира, около восьми десятков сэмов.
Она шла впереди, а старый маг следовал позади, опираясь на посох и наблюдая, как девочка меряет ровными и бесшумными шажками лесную подстилку. Спину она держала прямо, чем учитель похвастаться уже давно не мог. Роман смотрел на ученицу, пробегая взглядом по блестящим черным волосам, и невольно размышлял о том, что совсем скоро девочка станет женщиной.
Но ему совсем не хотелось думать, что последует за этим. Маг был более чем уверен: все изменится и вероятно не в лучшую для него сторону. Ведь обычно после того, как девочка, обладающая врожденной магией (он знал парочку таковых по прошлым жизням), пересекает с первой кровью рубеж детства, большая часть ее магического потенциала высвобождается, поглощая любую другую магию рядом с собой.
Роману и представить было сложно, каким потенциалом может обладать девочка, рожденная от чистокровного демона. А сомнений в происхождении ученицы не возникало – у девочки был огромный похожий на акулью пасть рот полный множества острых зубов и большие черные глаза с красными точками зрачков. Так что едва ли ему удастся сохранить хоть толику своих сил, когда ученица перестанет быть девочкой.
Роман тряхнул головой, словно хотел сбросить с нее эти назойливые мысли. Благо они уже вышли на небольшую поляну, и можно было отвлечься на настоящее, не задаваясь безответными вопросами о будущем.
Девочка вышла вперед на поляну, отступив от деревьев на пару шагов, и остановилась.
Роман встал у ближайшего дерева, тяжело опустился на траву в тени ствола, скрестив ноги и положив на них посох. Старик привычно потер кулаком большой шрам, пересекавший грудь от левой ключицы до верхней части правого бедра, который никогда не заживал до конца – последствие давнего поединка, из которого победителем вышел его оппонент.
Девочка, не оборачиваясь к старику, подняла рукава мантии. Тонкие руки с бледной, как снег, кожей поднялись вверх. Изящные пальчики разошлись в стороны и согнулись, напряглись, как будто их хозяйка хотела вцепиться ухоженными ноготками прямо в воздух. И она замерла.
Роман увидел, как у кончиков пальцев затрепетал воздух, раскаляющийся от идущей из подушечек Силы. Но еще до того, как черная магия полились из скрюченных пальцев, Роман остановил ученицу.
– Стоп, – произнес старый маг.
Пальцы девочки медленно расслабились, руки плавно опустились вниз. Она обернулась к учителю. Иной наблюдатель не заметил бы ничего на уродливом лице, скорее с криком ужаса бросился бы прочь от этой поляны и от девочки, не разбирая перед собой дороги. Но старый маг хорошо изучил ее за прожитые вместе годы.
Бровей на гладком бледном акульем лице не было, но он заметил, как она чуть приподняла их вверх, изумленно и раздраженно. Узкие вертикальные щелочки маленьких ноздрей на мгновение негодующе расширились. Уголки рта, находящиеся прямиком под мочками ушей, нетерпеливо приподнялись вверх, а тонкие губы плотно сжались, спрятав множество острых зубов. Огромные черные глаза выжидающе уставились на учителя.
– Присядь, – велел Роман, взглядом указав на траву перед собой. Девочка послушно подошла, опустилась напротив на расстоянии вытянутой руки, скрестив ноги так же как учитель, и молча уставилась на старика.
Она вообще мало говорила, предпочитая шептаться с Билалом на их родном демоническом языке. Обычно старого мага это устраивало, он не любил пустой болтовни, особенно после того памятного поединка, шрам от которого не давал насладиться оставшейся жизнью. Но сегодняшний урок он решил начать с разговора.
– Ты помнишь историю, что я рассказывал тебе, когда ты была еще маленькой? Про беса, который считал, что все люди глупы, словно черви, обитающие на дне сточных канав?
Девочка коротко кивнула.
– И в чем мораль этой истории?
Девочка заговорила с явной неохотой. Голос у нее был тихий и приятный, если она разговаривала спокойно, как сейчас, и не открывала свой большой рот широко. В противном случае сладкий голос надрывался, превращаясь в нечто среднее между хрипом и рычанием.
– Мораль в том, что демон недооценивал людей. Не все из них подобны червям из канав, как он думал. Многие, но не все. Демон не хотел этого принять и поплатился за это жизнью.
– Верно, – старик кивнул.
– Почему вы о ней вспомнили, учитель?
– Потому, что истории часто бывают важны. А еще они схожи с магией, если задуматься. Хороший рассказчик может получить все, что захочет. Или почти все. Ответь, что есть источник истории?
– События.
Старик отрицательно покачал головой.
– Реальность?
– Не совсем. Источник истории, неважно какая она – правдивая или же выдуманная – это всегда воображение рассказчика. Выдумка в нем рождается, а правда – видоизменяется. Только от него зависит история. Можно представить правду так, что никто не поверит. Можно сочинить ложь, в которую свято уверуют все слушатели. А что есть источник магии?
– Душа, – предположила девочка.
Старик улыбнулся.
– Почти. Источник магии – это сама суть существ, обладающих магией. В каждом живом существе есть частичка магии, а в каждом разумном существе – частичка воображения. Которые не что иное, как составные сущности. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но и магия, и воображение проистекают от разума. Беря начало в его сути, магия и воображение исходят именно от разума. Только формируются при помощи разных инструментов. Скажи, каких?
– Воображение – языком, а магия – руками, – ответила девочка.
Старик вздохнул.
– Воображение формируется Словом. Язык – это лишь орган. А магия формируется волей. Со временем ты научишься использовать не только руки, но и все свое тело. Однако если воля – инструмент врожденный, то Слово – инструмент приобретенный. С помощью второго можно развить воображение, а первым высвободить и обуздать магию. Воли у тебя предостаточно, ты была рождена с несметным запасом этого добра. Но над Словом тебе нужно много трудиться, чтобы пользоваться этим инструментом по своему усмотрению, как оружием, например. Для этого нужно учиться мастерству историй.
Маг сделал паузу, чтобы девочка могла обдумать его слова, затем продолжал.
– Истории всегда говорят больше, чем хотел сам рассказчик, порой независимо от последнего. Нужно лишь присмотреться. В этом скрыта их собственная магия, иная, нежели та, которой я тебя обучаю. Так что еще ты можешь извлечь из моего рассказа о демоне?
Девочка на минуту задумалась.
– Не знаю, – она пожала плечами. – Что людям известны способы, как убить демона?
– Некоторым известны, – маг кивнул. – А еще?
Теперь девочка думала дольше.
– Как ты считаешь, история правдива? – Подсказал старик, видя ее затруднения.
– Думаю, да, – вскоре ответила девочка.
– Почему ты так думаешь?
– Я знаю демонов. В смысле, знакома я только с одним Билалом, но он много рассказывал о своих сородичах. Да и сама я наполовину демон, так что имею о них представление.
Старик кивнул, соглашаясь с ней.
– Верно говоришь. Но эта история просто выдумка.
Лицо девочки удивленно вытянулось, сделавшись еще уродливей. Маг подавил самодовольную ухмылку и продолжил.
– Я сам сочинил ее очень и очень давно, когда Билал только-только начал путешествовать со мной. Сочинил для того, чтобы до него дошла суть человека, в каком бы мире он его не встречал. Люди не так просты, как кажутся. Они не так слабы, как могут показаться. И не так глупы, как порой выглядят. Ты тоже должна уяснить это.
Девочка кивнула.
– Как ты верно подметила, в тебе есть половина демонического и ровно столько же человеческого. Значит, тебе будет проще уяснить все это, нежели Билалу. Он в свое время, как бес из моей истории, жестоко поплатился за то, что недооценивал людей. Но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз. А сейчас хочу поведать иную историю. Это и будет сегодняшним первым уроком для тебя.
Маг прочистил горло и неспешно заговорил, тихо, но вкрадчиво, как любящие родители рассказывают своим детям сказки на ночь. А девочка слушала так же внимательно, как прилежная дочь может слушать сказку отца перед сном. Ее большие глаза раскрылись и, не мигая, смотрели на учителя.
***
Давным-давно, когда дед твоего деда по демонической линии еще не пришел во тьму подземного мира, а о магии не было известно ни единой живой душе, существовало одно небольшое королевство.
Однажды в этом самом королевстве жена купца родила ему двойню. Но мальчики, появившиеся на свет, не были обычными. Уже с рождения они могли по своему желанию становиться невидимыми. Но стоило их положить вместе, их способность быстро гасла, и они лишь слабо мерцали, когда пытались исчезнуть лежа в одной кроватке.
По обычаям того королевства имена давались детям только сразу при рождении. Во время первого вскрика младенца родители нарекали их именем, которое принадлежало человеку всю оставшуюся жизнь.
Первого мальчика успели назвать Ферном, что в тех землях означало «первый». Но после того как его уложили в кроватку, что стояла в двух шагах от матери, он замерцал и исчез.
Крик новорожденного по-прежнему раздавался, как и виднелось место на одеяле, что малыш продавливал крохотным тельцем. Но его самого видно не было.
А в этот же момент на свет появился второй мальчик, которого тоже не было видно, лишь очертания младенца из крови матери.
Конечно, об имени второго мальчика забыли. Родители и тем более повитухи вспомнили об этом лишь часом позже, когда окончательно прошел шок. Но время уже ушло, и мальчик остался без имени.
Родители Ферна и его брата сначала боялись того, что происходило с сыновьями. Но потом, когда, наконец, поняли, почему их дети становятся невидимыми, просто перестали их разлучать. А со временем и вовсе привыкли к происходящему. Ведь способности их детей проявлялись все реже и реже, потому что мальчики редко отдалялись друг от друга дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
Они были красивы и похожи друг на друга, как две капли воды. Но годы шли, и мальчики взрослели, не зная о своих способностях, ведь родители тщательно скрывали это от них.
Им все чаще хотелось быть порознь. Они устали проживать одну жизнь на двоих.
Особенно тяжело приходилось, конечно же, второму близнецу, которого все так и звали – брат Ферна. Со временем он все больше стал ощущать себя тенью Ферна, нежели его братом, несмотря на поддержку близнеца.
Ферн частенько говорил, что не стал бы первым без его помощи. И он не лгал. Безымянный брат помогал Ферну считать для отца прибыли и убытки за прошедшие месяцы. Он собирал букеты, которые Ферн дарил матери в праздники. Он готовил ужины, которыми Ферн потчевал возвратившихся с очередной ярмарки родителей. Он делал много работы по дому, за выполнение которой хвалили Ферна.
Безымянный брат считал это само собой разумеющимся, проявлением его братской любви, о которой порой и просить не приходилось. А Ферн всегда благодарил и хвалил его. Он даже предлагал своему безымянному брату взять имя, которым родители собирались назвать его при рождении.
Но быть Берном, «вторым», тому уже совсем не хотелось. Он мечтал выйти из тени Ферна, он желал сам отбрасывать тени. И, конечно, ему вскоре представился шанс изменить свою судьбу.
Когда мальчикам было столько же лет, как тебе сейчас, родители впервые взяли их на ярмарку, где купцы, земледелы, заводчики и ремесленники выставляли свои товары на обмен и продажу.
Ферн с братом ходили меж длинных лотков, ломящихся от множества товаров. Они как обычно держались за руки и по просьбе матери отыскивали шерсть для пряжи. Тогда-то им и встретилась прекрасная девушка, по мнению многих продававшая лучшую шерсть в этой части королевства. Ее звали Белла.
Она сразу же приглянулась обоим братьям. Но Ферн, оправдывая свое имя, как делал это всю свою жизнь, заговорил с девушкой первым.
«Здравствуй, – сказал он с очаровательной улыбкой. – Меня зовут Ферн. Могу я купить у тебя этот прекрасный моток шерсти?»
Девушка кивнула, но смотрела на другого близнеца. Она с первого взгляда увидела, что Ферн, как отражение в зеркале похожий на своего брата, преподносит себя так, словно он выше по рождению и даже ростом. Будто он хозяин жизни, а человек рядом с ним – лишь то зеркало, которое приходится с собой повсюду таскать. Но они оба были очень красивы, что в глазах Беллы только увеличивало неприязнь к Ферну и симпатию к его кроткому брату.
«Я продам тебе шерсть, если скажешь, что за милого юношу ты привел ко мне за руку», – ответила Белла Ферну, все так же не глядя на него.
Тот был просто ошарашен. Он впервые оказался на месте брата. Справедливости ради следует сказать, что слова поразили обоих мальчиков. Брату Ферна никогда не оказывали внимания, минуя самого Ферна, да еще и столь прекрасные девушки.
А Белла была удивительно красива: высокая, с идеальной фигурой и прекрасными чертами лица, с длинными блестящими волосами золотистого цвета, с глазами чистого небесного оттенка, с бархатным голосом, звук которого заставляет сердца биться чаще, и, конечно же, обворожительной улыбкой, от которой любой юноша или мужчина потерял бы разум.
«Это всего лишь мой брат, – с плохо скрываемой небрежностью в голосе ответил Ферн, уязвленный до глубины души безразличием девушки, – И у него нет имени».
Слова были правдивыми, но произнесены так, что задели безымянного брата. Тогда он впервые увидел Ферна без пелены братской любви, которая бельмами слепца туманила его взор долгие годы. Горделивым и самовлюбленным предстал перед ним Ферн, вызывая лишь презрение, потому что на самом деле они ничем не отличались.
«Ты можешь звать меня Виконом. Как бессмертного черного орла из старых легенд, у которого на голове было золотое перо. Так я сам себя называю», – сказал брат Ферна Белле, выступая вперед и оттесняя Ферна назад. Он тут же почувствовал, как рука униженного брата сильно сжала его ладонь, и Викон стиснул ее в ответ.
Но Ферн молчал.
«Хорошо, Викон, а ты зови меня Беллой», – сказала девушка и одарила юношу той самой улыбкой, после которой мужчины возгораются страстью, словно только что промасленный факел от крупной искры, и совершают подвиги или безумства только ради того, чтобы увидеть такую улыбку вновь.
Так безымянный брат взял себе имя Викон, что означало «ветер» на древнем языке, и влюбился в Беллу. Но с тех пор братья перестали ладить между собой.
Ферн, всеми любимый, всегда первый и, самое страшное, привыкший к такому положению вещей, был чудовищно унижен тем, что его отодвинули на второй план. Он больше не был первым, и это приводило в ярость, а злоба заполняла сердце, не находя вымещения. Как и ревность к Белле, посмевшей выбрать его никчемного братца, у которого даже имени не было.
Ферн не отдавал себе в том отчета, но понемногу начал копить в душе лютую ненависть к брату.
Викон, увидевший в тот день брата в ином свете, так же возненавидел Ферна. Возненавидел за то, что тот подменял братскую любовь, которую так чтил Викон. Он делал все для своего брата, чтобы тот оставался первым, в то время как Ферн пользовался его любовью в своих корыстных интересах.
К тому же Викону не нравилось, как старший брат смотрит на Беллу и говорит о ней. Словно она какая-то вещь, доставшаяся ему по ошибке, или приз, который благородный Ферн позволил забрать. Однако Викон не дал ненависти поглотить свою душу, в ней от любви к красавице Белле было слишком мало места для этого.
Только вот трещина в отношениях между братьями по-прежнему росла с каждым днем, пока не превратилась в пропасть, но даже потом она продолжала увеличиваться, становясь шире и глубже.
Они уже не ходили рука об руку, почти не разговаривали, спали в разных комнатах, не зная о своей невидимости, которая не проявлялась с младенчества. Но родители все еще настаивали, чтобы они не отходили друг от друга надолго, не смотря на то, что их опасения относительно способностей сыновей не оправдались.
Конечно, всегда так продолжаться не могло.
Однажды их мать рассказала о своих тревогах мужу. Она видела, что ее любимые мальчики уже не могут находиться вместе. Произошло то, чего она боялась с самого их рождения – сыновья захотели, наконец, побыть подальше друг от друга. Оно и понятно: двое парней не смогут жить, постоянно держась за руки.
Отец согласился, он тоже видел их разлад. Вместе они решили, что пора бы постепенно отдалять мальчиков, ведь наступило самое время для поиска будущих невест.
У Викона, например, уже была прекрасная девушка, в которой они оба души не чаяли. Именно она подарила им обновленного сына, который стал счастлив с ней. Это было главным для родителей.
Ну а за Ферном постоянно бегали девушки, поэтому не приходилось переживать, что старший сын останется обделенным женским вниманием.
К тому же способности мальчиков не проявлялись уже много лет, и скорее всего, исчезли совсем, пока они были вместе. Настала пора жить, как обычным юношам, каковыми они и являлись.
На том родители мальчиков и сговорились.
Со временем Викон, делая все то, чем занимался раньше, плюс еще некоторые обязанности, но теперь уже не передавая все лавры брату, в определенном смысле стал опорой для их семьи. Он и Белла поженились и стали жить в его родовом поместье.
Отец больше опирался на Викона, нежели на Ферна. Но не потому, что не любил старшего сына, который все чаще стал проводить время в злачных заведениях, а потому что Викон был надежнее. Именно ему он собирался передать семейное поместье и сделать своим преемником.
Ферн, услышав это известие, устроил дома большой скандал с разбиванием посуды, криками, оскорблениями и угрозами. Отец с матерью не могли его успокоить. Он не внимал их доводам, равно как и разуму, ведь был в тот вечер пьян сильнее обычного. Поэтому успокаивать старшего брата пришлось младшему.
Однако появление Викона только больше разъярило Ферна, и между братьями завязалась драка. Но алкоголь в крови Ферна не позволил ему составить конкуренцию для некогда безымянного близнеца. Он был побит и выдворен из дома, подальше от напуганных родителей.
Оказавшись на улице, лежа в грязи с разбитым лицом, потому что уже не мог устоять на ногах, униженный и обозленный Ферн пообещал брату вернуться, отплатить за унижения и разом забрать все, что тот отнял у него.
Викон ответил, что ничего не отнимал, а в своем теперешнем положении виноват лишь сам Ферн. И еще добавил, что он не в обиде на брата, что понимает его чувства, ведь он сам долгие годы был на его месте, хотя и не опускался так низко.
Викон предложил Ферну успокоиться, зайти в дом, начать все с чистого листа, не держа друг на друга обид, как и полагается братьям. Он протянул Ферну руку, чтобы помочь брату подняться, но тот лишь отмахнулся и, не сказав ни слова, ушел прочь.
Успокоив родителей, Викон отправился на поиски брата, потому что разразилась жуткая гроза, и начался сильный ливень. Ферн мог запросто заблудиться в лесу и умереть. Викон кричал до хрипоты и уходил в чащу все дальше от дома.
Но Ферн же просто забрался в амбар и бессильно плакал, лежа на сене, словно животное из хлева. Вскоре он заметил, что, не смотря на закрываемое ладонями лицо, может видеть через них земляной пол.
Он в ужасе вскочил на ноги и попытался осмотреть свои руки, но не увидел их. Огляделся целиком, но по-прежнему ничего не видел. Однако, ощупывая себя, чувствовал под руками собственное тело.
Несколько минут ушло у него чтобы понять: он не исчез, только стал невидимым. А поскольку унижения, холод и боль не до конца выветрили из его разума хмель, он решил воспользоваться подобным подарком судьбы, чтобы отомстить безымянному брату.
Пока обеспокоенный Викон безуспешно бродил по лесу, невидимый Ферн пробрался в дом, где они оба выросли. Он взял на кухне нож и пошел в комнату родителей. Они не спали, беспокоясь за сыновей. Отчасти поэтому они и не заметили подкравшегося к ним невидимого Ферна.
Он убил их обоих, не дав им и шанса закричать. Он рыдал от обиды, ругался от злости, вновь и вновь вонзая в уже остывающие тела нож. И вопрошал у мертвецов, почему они любили безымянного брата больше, чем их «первого» сына?
Но они уже не могли ответить, поэтому он решил подняться в спальню брата к его жене.
Белла в ту ночь тоже не спала. Она не хотела ложиться без любимого мужа, но из-за грома и шума ливня не слышала того, что происходило на первом этаже. Однако заметила, как Ферн, по-прежнему невидимый, вошел в комнату.
Девушка увидела темный силуэт, держащий в руке нож, с которого еще капала кровь. И сам силуэт был весь из кровавых потеков, но в нем без труда просматривались человеческие очертания. Она в ужасе закричала, вскочила и вжалась спиной в стену, подальше от силуэта с ножом.
Ферн вошел в комнату и запер за собой дверь, отрезая девушке единственный путь к бегству.
«Кто ты?», – пролепетала Белла.
«Неужели ты не узнала своего любимого», – поинтересовался Ферн с издёвкой.
Невидимость его исчезла, потому что не имело больше смысла скрываться. Он с наслаждением наблюдал, как в испуганном узнавании исказилось прекрасное лицо девушки.
«Ферн!», – воскликнула Белла, и руки ее метнулись ко рту, чтобы удержать новый крик ужаса.
«Почему ты выбрала его? Почему не меня? Скажи мне», – вопрошал Ферн, приближаясь к девушке.
Белла опустила руки и обхватила живот, который еще не начал округляться. Она пыталась найти ответ, который спас бы ее, уняв ярость Ферна, но не находила.
«Говори», – велел Ферн, раздраженный ее молчанием, но Белла не отвечала.
«Говори!», – он обошел кровать, а Белла все молчала, от страха не находя слов.
«Говори!!!», – яростно взревел Ферн, одним прыжком преодолевая разделявшее их расстояние и занося над головой нож.
***
Старик замолчал и стал жевать нижнюю губу, наполняя пересохший рот слюной, затем громко сглотнул, чтобы смочить горло. После повторил все это еще несколько раз.
Девочка нетерпеливо поерзала, ожидая финала истории.
– Он убил ее? – не удержалась она.
Старик не спешил отвечать, очевидно, слюны было мало. Он снял с пояса небольшой кожаный бурдюк для воды, откупорил его и, осторожно поднеся к губам, сделал сначала маленький глоток, а затем несколько глотков побольше.
По бороде сбежала маленькая бордовая капелька – маг использовал эту емкость, чтобы держать в ней вино собственного приготовления. В него (для девочки это был не секрет) он добавлял несколько растительных ядов, которые помогали уменьшить боль в шраме. Девочке оставалось лишь ждать, когда учитель утолит жажду.
Опустошив не меньше половины бурдюка, старик надежно закрыл его и вернул обратно на пояс. Потерев грудь, он шумно выдохнул, и губы его вскоре растянулись в облегченной улыбке – боль стала утихать.
Маг взглянул в большущие глаза ученицы, проверяя, готова ли она дослушать историю. Та выпрямилась, давая понять, что готова.
Старик закатил глаза, будто вспоминая, на чем остановился.
– Ферн набросился на Беллу, требуя ответа, – подсказала девочка так сдержанно, как только могла.
– Да, я помню, – отозвался маг.
– Он убил ее?
– Ферн убил девушку в приступе ярости, так и не дав ей что-либо сказать, да. И так же, как поступил с родителями, долго кромсал тело Беллы ножом, пока не выбился из сил. Потом сел рядом с ней на пол. Какое-то время рассматривал кровь на своих руках и начал смеяться, хохотал как никогда прежде. А когда приступ безумного смеха закончился, он поджег дом и ушел, куда глаза глядят.
– А что стало с Виконом?
– Он вернулся из леса, когда дом полыхал так, что пламя было уже невозможно погасить. И поскольку Викон не увидел рядом с пожарищем никого из своей семьи, то решил, что они все еще внутри. Конечно, он бросился в дом, чтобы спасти жену. Но после долгих и бесполезных поисков брата в лесу он так устал, что совсем выбился из сил и сгорел в бушевавшем пожаре.
Старик вновь замолчал. Девочка задумалась.
– Куда ушел Ферн, и что с ним было потом? – спросила она, поразмыслив.
– Никто не знает, – ответил маг. – Его больше никто не видел, что не так уж и странно для невидимки, а?
Девочка согласно хмыкнула и улыбнулась.
– Что ты скажешь об этой истории? – Поинтересовался старик, вновь дав несколько минут на раздумья. – Она правдива?
Теперь девочка думала гораздо дольше. Маг не торопил с ответом.
– Я думаю, что не важно, правдива эта история или нет, – сказала, наконец, девочка. – Она существует, пока рассказывается. И она будет правдива, пока ее слушают. И пока ее хотят слушать, она также будет правдивой. А если истории слушают и рассказывают, то из них можно извлечь для себя урок, независимо от степени их правдивости. Ведь в словах даже без магии скрыта сила.
Старый маг довольно кивнул:
– Молодец. Теперь покажи мне, чему тебя научила черная магия.
И девочка показала, восхитив учителя в очередной раз.
Невидимые дети
Автор публикации
