Великомученик Че

1.

Процесс адаптации к новому городу проходил очень тяжело. Думаю, в первую очередь из-за моего отвратительного самочувствия. В предсмертном состоянии, стремясь как можно скорее перейти из фазы «пред» в фазу «смертное», я сходил с ума. Сходил с ума и уходил в отрыв. Новый город, тем более, такой огромный (культурная столица, как-никак) – предоставляет гораздо больше возможностей для самоуничтожения и самоуничижения, нежели маленькие, провинциальные. Собственно, этими возможностями я и пользовался. Пользовался, сходил с ума, погружался в бесконечные самоубийственные марафоны.

Как многих «до», как многих «после», город проверял меня. Проверял, готов ли я сопротивляться его соблазнам. Достоин ли жить здесь. Имею ли право наслаждаться и вкушать все те дары, доступные лишь избранным. По итогам первичных испытаний, выходило, что «не достоин».

Наверное, так эта история и закончилась бы, не успев даже начаться, но мне помогли. Большое количество знакомых, которыми я успел обрасти, видели, в какую пучину я погружаюсь. План у них созрел сам собой.

«Тебе нужно поговорить с Че». Кто такой этот Че, почему мне нужно с ним поговорить и чем он так выделяется, мне никто не объяснял. Просто продолжали уговаривать: «Побеседуй с Че».

Это продолжалось около недели или двух. В конце концов, не выдерживая очередного марафона и постоянных уговоров, я сдался. Ругаясь, злясь и проклиная всех вокруг (в первую очередь себя), я позволил отвести себя к этому неведомому Че.

Позволил познакомить себя с ним.

Че был болезненно худым. Одежда в крупную клетку так и висела на нём – длинные рукава, полностью закрывающие руки, воротник, прикрывающий шею. Жёлтые солнцезащитные очки, собранные в хвост разноцветные дреды и вечно незажженная сигарета в углу рта. Всё это производило впечатление очередного укурыша, коих в городе было бесконечно много.

Веры в разговор у меня не было, а подобный внешний вид вовсе вызвал отвращение к человеку. Смешно сейчас вспоминать первые впечатления.

В начале наш разговор напоминал игру «кошки-мышки». Легко принимая и не отрицая все мои нападки, Че лишь улыбался. Улыбался, кивал, ждал, когда я успокоюсь. Когда это произошло – начался наш диалог.

Первой моей реакцией было удивление. Несмотря на весь свой образ, собеседник оказался очень образованным. Впервые за несколько лет мне потребовался весь словарный запас и культурный багаж. Нет, не для того, чтобы показать свою исключительность и значимость. Нет. Просто говорили мы о таких вещах, которых давно не вспоминал.

Наш разговор не был общением пастыря и прихожанина. Мой рассказ не был исповедованием. Мы говорили, как равный с равным.

Это было приятно. Конечно, данный диалог не решил моих проблем, но во многом помог. Где-то нашлись ответы на вопросы, над которыми я давно бился. Где-то обсудили ситуации, сильно волнующие меня. В конце разговора всё-таки спрашиваю:

-Ты веришь в Джа?

-В Джа?- переспросил Че, улыбнулся, поджёг сигарету в уголку рта. –В Джа, пожалуй, верю. Верю также, как и во всех остальных богов.

Не могу сказать, что после этого разговора всё пошло ввысь. Отнюдь. Я всё также сходил с ума и продолжал марафонить, но теперь делал это аккуратнее. В какой-то момент всё-таки понял. Если бы не тот диалог, не уменьшение оборотов, то точно бы помер.

А сейчас нет, ещё живой.

2.

Этот город не был мне родным. Я приехал в него из далёкой провинции, с ветром в кармане вместо денег. Первое время мне помогали знакомые, к которым я изначально и приехал. Но время шло, гостеприимство заканчивалось, а пепел сожжённых мостов уже стал опадать – пришло время задуматься о будущем. В карманах всё также продолжал гулять ветер, возможностей снять квартиру (или хотя бы комнату) не было, так что я сделал проще – переехал к верному последователю Джа.

Нужно сказать, что верный последователь Джа жил на «панк-хате» – в квартире с огромным количеством комнат. Здесь жило множество человек – по 2-3 на одну комнату. Этакое импровизированное общежитие, где все жильцы совместно оплачивали проживание и пропитание, а свою негласную общину называли «движ». Для каждого был собственный угол – неважно, на сколько долго ты здесь остановился.

Интересно было то, что все здесь ютились по несколько человек на комнату, и только у Че была отдельная, неприкосновенная территория. Сперва мне было интересно, из-за чего так, но затем вспомнился собственный разговор с ним. Все вопросы почти сразу отпали. Действительно, для таких обстоятельных бесед нужно отдельное, спокойное место.

Особенно учитывая всё, что происходило на территории «панк-хаты».

А происходила война. Ненастоящая, конечно, но тем не менее. Где-то что-то постоянно взрывалось, откуда-то шёл дым. Кто-то плохо приготовил еду, кто-то что-то спалил. Вечное ощущение праздника и вечерники. Постоянный алкоголь и угар. Споры, драки, ругань и тут же братание за трубкой мира. Всё здесь было. Для случайного человека это было бы территорией непрекращающегося хаоса.

Отдельного рассказа требуют комнаты. Истинное проявление хаотичной свободы из всех, что я когда-либо видел. Одна из комнат – чистый притон с рваными обоями и шприцами на полу. Вторая – обычная комнатушка чтобы переночевать. Третья – настоящая галерея с холстами на всю стену и карандашными набросками на постелях. Четвёртая – «игровая» с множеством компьютеров и ноутбуков, с коллажем из сигаретных пачек во всю стену. Думаю, понятно, что каждая комната отвечала личностным предпочтениям своих обитателей. Этакое маленькое государство внутри государства с собственными государствами.

Постоянными обитателями этого государства с множеством государств были, в первую очередь, неформалы всех мастей. Панки, готы, эмо, скины, наци и прочие-прочие – как из старых тусовок, так и новых. Нередка была ситуация, когда крашеная девочка лет пятнадцати курила на балконе с сорокалетним лысым верзилой. Здесь не было серьёзных конфликтов, а идеологические разногласия всегда отступали на второй план. Если же они всё-таки разгорались, то из своего убежища выходил Че и примерял всех. Все всем были братьями и все вещи (помимо личных, разумеется), были общими. Наверное, именно так и выглядел бы социализм, если бы отсутствовало большинство общественных правил и обязанностей.

Впрочем, этот «социализм» всё равно был ненастоящим, ибо всех объединяло всего три вещи – алкоголь, отсутствие своего угла и ненависть к окружающему мир. Так что да, эта «панк-хата» была Убежищем для всех сирых и убогих.

Последним прибежищем и последним шансом найти единомышленников.

Обитатели Убежища постоянно сменялись. Всего за месяц проживания через мою комнату прошло около семи человек. Уже через полгода я стал одним из местных «ветеранов». «Старожилом», к которому обращались с напускным уважением.

Куда девались другие «старожилы»? Переезжали, уходили, умирали. В основном, кстати, последнее.

В данном государстве часто бывали гости и разделялись они на два вида. В первую категорию входили неформалы, типичные обитатели «движа». Те, кому негде было переночевать, те, кто хотел потусить и повеселиться, те, кто просто был в городе проездом.

Во вторую категорию входили  личные гости Че. Они сильно выделялись на общем фоне – обычно, более чистые, опрятные, приличные. Если в коридоре появлялась пожилая пара, выбивающийся из общего вида молодой человек или страж правопорядка, что не начинал скандал в первую секунду своего пребывания – значит, к Че. Эти люди входили в комнату опечаленные, потерянные, лишённые всякой надежды. Выходили же совершенно иными людьми – чистыми, светлыми.

Почти что свободными.

Как мне пояснили, я был уникумом. На всех остальных беседы с верным последователем Джа действовали совершенно иначе, нежели на меня. Ободряюще, что ли?

За полгода проживания на этой территории бесконечного, чистого хаоса, я неплохо сдружился с Че. Он действительно был очень интересным и образованным человеком, к тому же, неплохо умеющим играть в шахматы. Немало времени мы провели за очередной партией, обсуждая ту или иную тему. Это общение нам обоим приносило удовольствие, и было видно, что мы оба отдыхаем во время наших «встреч».

Но истинную причину уважения к своему вечному собеседнику я узнал далеко не сразу.

Во время очередной вечеринки, когда у меня снова начали сдавать нервы и я ушёл в отрыв, случилось страшное. В Убежище ворвалось несколько ребят, таща на себе одного из наших – жутко бледного. Из его носа, рта, ножевого ранения на животе вытекала кровь. Уложив раненного на один из столов, новоприбывшие принялись было долбиться в комнату к верному последователю Джа, но тот сам уже вышел. Подошёл к умирающему. Осмотрел, выгнал почти всех из столпившихся поблизости. Остались только мы, «ветераны» убежища.

Затем произошло странное. Верный последователь Джа сложил руки на груди в молитвенном жесте, закрыл глаза. Постоял так с минуту, безмолвно шевеля губами, затем возложил руки на живот умирающему. Прошла минута. Вторая, третья. Прекратился кашель, кровь перестала течь, рана как будто затянулась. Ещё минут через пять кожа человека приняла нормальный оттенок, а чуть позже тот и вовсе открыл глаза.

На этом моменте Че пошатнулся. Вечная сигарета выпала из уголка рта, но нам, рванувшимся было поддержать, жестом дали понять, что всё в порядке. После верный последователь Джа повернулся и, пошатываясь, вернулся в свою комнату. Че вернулся в комнату, а счастливо исцелённый присоединился к своим товарищам в продолжении прерванного банкета.

Все вернулись к вечеринке.

Все, кроме меня.

Уединившись в одном из углов, я пытался прийти в себя. Сперва мне казалось, что это бред. Очередной глюк, посетивший меня. Помешательство. Лебединая песнь моего разума.

Но чем больше обдумывал, чем больше спрашивал у остальных, понимал, что это не так. Что исцеление умирающего мне не привиделось.

Это действительно случилось.

Весь оставшийся день Че не выходил из комнаты. Следующий тоже. Когда же, наконец, верный служитель Джа всё-таки показался в коридоре, то уже выглядел как обычно. Весёлым, с новой цветной прядью и вечной незажженной сигаретой. Прошёл на кухню, забрал одну из бутылок вина, пошёл обратно в свою комнату.

Здесь-то я его и подловил. Мы прошли в комнату, откупорили вино, расставили шахматы. Начали новую партию, новую беседу.

-Знаешь, это похоже на Рэйки,- в один момент произнёс я, ставя «шах» королю оппонента.

-Что именно?

-Как ты лечил того парня.

-И чем же похоже?

-Наложением рук. Как у тебя это удалось?

-Что именно?

-Вылечить его.

Мне начинало это надоедать. Если раньше Че отвечал на вопросы прямо, то теперь вдруг начал юлить.

-Ну вот, как то так. Расскажи мне лучше о Рэйки. Что это такое?

Теперь контратака с его стороны. Прорыв пешками, банальная «пушка» из ладей.

-Метод духовной медицины путём наложения рук.

-И как же эта медицина работает?

-Примерно также, как и твоя. Сонастройка, гармонизация, мыслеформа и работа с пациентом.

-И как, помогает?

-Когда как. В паре критических ситуаций помогало, но в таких, как та – ни разу.

-Интересно. И откуда ты знаешь об этой… Рейки?

-Рэйки, упор на «Э».

-Рэйки, так рэйки. Тебе мат. Расставляем вновь?

Тяжело вздохнув, киваю. Мы вновь расставили шахматы. Я щедро набрал в рот вина, сделал первый ход, даже не пытаясь продолжить диалог. В тишине проходит несколько минут.

-Тем не менее, откуда ты знаешь о Рэйки?- наконец, повторяет свой вопрос Че.

-Когда-то практиковал её.

-И как, помогало? Я сейчас серьёзно спрашиваю.

-Когда как. В первую очередь нужно понять и принять, что Рэйки делает так, как нужно, а не так, как ты хочешь.

-И ты принял?

-Далеко не сразу. К тому же, там есть выверенная техника безопасности, которую нельзя нарушать.

-А ты…

-Ага, нарушал. Очень сильно и очень много раз. Поэтому и перестал практиковать.

Очередной мат, теперь моему оппоненту. Вновь расставляем шахматы на доску, начинаем новую партию.

-Так вот,- пытаюсь продолжить разговор. –То, что ты делал – очень похоже на Рэйки. Такая же сонастройка, такой же момент создания мыслеформы, такой же момент гармонизации. Уже понимаю, что вряд ли, но всё равно спрошу – это какой-то новый подвид школы?

-Ну…- Че улыбнулся, зажёг сигарету. Сделал затяжку, не вынимая табачную палочку из рта, пошёл в атаку конями. –Как ты уже понял, нет. Это не Рэйки, хотя да, соглашусь, похоже.

-Тогда что это?

-Не знаю,- мой оппонент пожал плечами. –Я давно так умею. По-моему, всю свою жизнь. Сколько себя помню, всегда помогаю людям. Где хорошим словом и нужным советом, где крепким кулаком и ласковым прикосновением.

На этом разговор окончился. Больше, как бы я ни старался, у меня не удалось вытянуть ни единого слова по этой теме.

Тем не менее, моё любопытство никуда не делось. Желая всё-таки узнать, что же это такое было, я стал искать. Разговаривать с участниками «движа», со старыми знакомыми целителя, с его бывшими «пациентами». В большинстве своём они не говорили ничего полезного.

Но затем, в течении нескольких недель, потихоньку, словно по пазлам, удалось сложить общую картинку.

Че появился в городе несколько лет назад. Безымянный, никому неизвестный, как и я, стал перебираться из угла в угол. Стал знакомиться с городским обществом, с его представителями. Постепенно люди стали замечать некие странности за новоприбывшим. Тусовки с его участием всегда были спокойными, люди, близко общающиеся с ними, почти никогда не болели. Переломным моментом стала ситуация, похожая на мою – человек умирал, скорая не успевала. Пришёл Че, наложением рук спас умирающего, после чего напился в хлам.

Тут-то от «славы» сбежать не удалось. По городу разнеслась весть о подобном «кудеснике», что может излечить чуть ли не от любой хвори. К верному последователю Джа приходили по любой проблеме – простуда, насморк, похмелье. Масла в огонь подливал, казалось бы, бескрайний альтруизм Че – везде и всюду он стремился помочь, поддержать. В конфликтных ситуациях вызывал огонь на себя, в проблемных – жертвовал своим счастьем ради счастья других.

В общем, идеальный товарищ и друг.

Постепенно вести о таком замечательном человеке вышли из неформального объединения, стали подобием городской легенды. Теперь уже не только участники «движа», но и простые обыватели приходили за помощью. Здесь-то верный последователь Джа и стал сдавать – меньше лечил, больше говорил. Затем и вовсе объявил: «Всё, лавочка закрыта, силы иссякли, исцеляю теперь только смертельно больных». Казалось бы, всё, хватит, но нет. Люди всё равно продолжали ходить к окончившему практику целителю, но теперь за советом и успокоением. В общем, примерно за тем же, зачем пришёл я в первый раз.

Тем не менее, всё равно оставался вопрос – откуда взялись силы? Сперва я действительно думал, что это Рэйки. Новая, особенная, никому неизвестная школа, но нет. Так что же тогда? Эта тайна не давала мне покоя.

Но на какое-то время мне пришлось отступиться от моего импровизированного расследования. Наше Убежище для сирых и убогих прикрыли, как наркопритон. Кому-то, в том числе и мне, удалось сбежать. Кого-то повязали, в том числе и верного последователя Джа, увезли в отдел. Квартиру опечатали, приставили к ней постоянную охрану.

Всё, не проберёшься.

Пойманных мы не видели в течение месяца.

После же, когда они вновь объявились в городе, то рассказывали страшные истории. Их там пытали, били, морили голодом, пытались навесить несколько уголовных дел. Липа, ясно, что липа. Почему же такие драконовские меры?

«Неформалы, маргиналы – вы мусор, который никто не вспомнит и о котором жалеть никто не будет».

Грустно, но, на самом деле, правдиво. Первое время ребята держались, но у многих сдавали силы, нервы. Помогал только Че, поддерживающий и помогающий всем. В конце же, когда он понял, что выхода нет, принял весь огонь на себя. Подписал «чистосердечное». На все дела. За всех, кто был вместе с ним. Конец?

Нет. Чудо или провидение, но Че выпустили ещё через пару дней. Наше Убежище освободили от надзора – мы его взломали, проникли внутрь. Че встречали как героя, которым он, собственно, и был. Ещё больше отощавшего, без дред, с волосами ниже спины, в которых пробивалась седина. Казалось, целителя может сдуть ветерок, а сам он постарел лет на десять как минимум.

3.

В поиске нового места для убежища прошла пара недель. Верный последователь Джа всё ещё приходил в себя – вновь заплёл дреды и покрасил их, вернулась вечная сигарета в уголке рта. Только вот было ощущение, что что-то сломалось в человеке. Надломилось. Ещё больше я ужаснулся, когда узнал, сколько ему было лет – всего двадцать пять, немногим старше меня, а выглядит на все сорок.

Когда новое место для Убежища было найдено, все переехали туда. Ладно, не все. Лишь «ветераны», в числе которых были и мы с Че. Всего семь человек.

Первые несколько недель обязательно должны были пройти тихо. Познакомиться с соседями. Примелькаться. Показать, что мы спокойные (ха-ха), тихие (ха-ха), адекватные (ХА-ХА). Найти работу поближе к дому. Сразу заплатить за энное время вперёд, чтобы нас, в случае форс-мажоров, не выгнали сразу.

Конечно, на это время наши тусовки не прекратились. Не прекратились, но стали гораздо более тихими, локальными. «Ветераны», бывшие до этого просто соседями, теперь становились друзьями. Да что там говорить, это уже было похоже не на тусовки, а на обычные посиделки после работы. Единственным безработным, но о котором мы все безропотно заботились, был наш целитель. Постоянно сидящий в углу и хлещущий одну бутылку вина за другой, он лишь слушал наши разговоры, да изредка вставлял фразы.

Мы хотели ему помочь. Хотели, но не могли – банально не знали, как. Каждый из нас чувствовал своеобразный долг перед этим человеком. За всё, что он раньше делал нам, за всю помощь, которую он оказывал, за моральную поддержку. Единственным же способом хоть как-то поддержать своего товарища, я видел лишь в шахматах. Мы играли. Играли каждый раз, когда у меня было свободное время и силы. Играли молча, без бесед и диалогов. Просто играли.

Во время одной из подобных партий Че вдруг спросил у меня:

-Скажи, ты знаешь, что такое катарсис?

-Нравственное очищение через перерождение?

-Примерно так. Моральное, психическое, а иногда и физическое перерождение человека через сильное потрясение. Знаешь, что такое «костяной дом»?

-Нет.

-Скажем так, это был обряд посвящения у древних племён. Мальчик, чтобы стать мужчиной, должен был пройти подобный обряд. Он отправлялся в костяной дом, где переживал сильные моральные, физические, нравственные и прочие подобные испытания. Лицом к лицу ребёнок встречался со всеми своими страхами, которые должен был пережить и преодолеть. И от того, получалось у него это, или нет, зависело, станет ли мальчик мужчиной. Сможет ли он дальше жить. Достоин ли он вообще жизни.

-И что дальше?

-Не знаю,- Че пожал плечами, после чего съел пешкой моего офицера. –Подобный катарсис, подобный «костяной дом» люди переживают нечасто. Раз, два, ну, может, три раза в жизни, не больше. Не может у человека быть так много потрясений в жизни.

-Вполне возможно.

-Только вот моя жизнь – один безумный, постоянный, бесконечный катарсис. Постоянная попытка пережить, победить в этом «костяном доме» и постоянное поражение в нём. Постоянная попытка принять себя, полюбить, перестать ненавидеть. Но не получается.

-Почему же?

Я внимательно слушал всё, что мне говорил оппонент, стараясь запомнить каждое слово. Насколько я знал, это впервые, когда наш верный последователь Джа кому-то выговаривается.

-Не знаю,- грустно усмехнувшись, Че зажёг сигарету, сделал затяжку. -Слишком сильная ненависть к самому себе. Слишком сильный груз из сделанных ошибок. Неприятие собственной личности, неприятие собственной сущности, неприятие собственного естества.

-По-моему, у каждого, кто есть в движе, кто живёт в этой квартире, подобные проблемы и переживания. К тому же, вспомни, скольким ты помог, скольких спас и поддержал.

-Да, согласен, всё это верно, многим помог и многих поддержал. Только вот не каждый, кто проживает в этой квартире, несёт тот груз ответственности, что я добровольно водрузил на себя.

-Так зачем же ты это сделал?

-Не знаю. Когда-то по молодости и дурости. Теперь же скинуть его не могу.

-Почему?

-А кто кроме меня?

Поставив мат моему королю, длинным, немигающим взглядом, несчастный целитель посмотрел на меня. Я попытался ответить тем же взглядом. Попытался, но не смог. Буквально утонул, растворился в этих зелёных глазах – столько в них было горя и печали. Стыдливо отвожу взгляд, вновь начинаю расставлять фигуры.

Начинается новая партия.

-Насчёт Рэйки,- вновь прервал тишину Че. –Ты говорил, это похоже на то, чем я занимаюсь, верно?

-Ну да.

-Ты можешь… Полечить меня?

От услышанного я подавился вином, закашлялся.

-Прости?

-Ну, как это у вас называется? Исцелить, полечить, не знаю. В общем, провести на мне сеанс этой твоей штуки.

Вот как. Помолчав несколько секунд, беру в руки пешку, переставляю ею на клетку вперёд. Стараясь не смотреть на своего оппонента, медленно произношу.

-Нет, не могу. И не потому, что перестал практиковать – это как велосипед, однажды научившись, не забудешь. Дело в другом. В технике безопасности. Однажды выпив, употребив, в общем, побывав в состоянии изменённого сознания, ты не имеешь права лечить других.

-Почему?

-Потому что отключаешься от общего потока. Словно стена, которую долгое время разрушал, а после, за один присест, вновь построил. Остаётся лишь своя собственная энергия, которая нечиста, от которой всё может стать только хуже. Когда-то я пренебрегал этим правилом, теперь же… Теперь очень жалею об этом.

-И как вернуться к этому «общему потоку»?- Че специально выделил последние слова. Смесь горя и надежды звучала в его голосе.

-Сорок дней карантина. Сорок дней карантина, медитаций, размышлений. Сорок дней пребывания в абсолютно чистом сознании. Нельзя ни пить, ни курить, ни употреблять.

-Сорок дней… Сорок дней в нашем мире, в наших жизнях – непозволительная роскошь.

Улыбнувшись, верный последователь Джа забрал у меня бутылку вина, выпил её единым залпом. Выпил, после чего размахнулся и со всей силы запустил ею в стену.

К тому разговору мы больше не возвращались.

Тем не менее, мне самому стало интересно – смогу ли я выдержать эти сорок дней карантина? Время самое подходящее. Нервных срывов и марафонов у меня давно не было, бесконечные, безумные тусовки в нашем Убежище практически прекратились. Да что там, людей в Убежище уже почти не было – Я, Че, да ещё троё «ветеранов», которым некуда было идти. Мы продолжали общаться, работать, теперь уже больше походя на семью. Семью, глава которой сильно болел и никто не знал, как ему помочь.

Начался сезон дождей. Время, когда на протяжении нескольких недель падает такое количество осадков, что город наполовину тонет. Разумеется, привычные места уличных тусовок становятся недоступными. Теперь наше Убежище стало гораздо более востребованным, чем раньше. Разумеется, мы позволили сирым и обделённым вновь вернуться в нашу обитель, но теперь с одним условием.

Памятуя о том, как нас накрыли в прошлый раз и чем это окончилось, мы ввели своеобразную пошлину. Символическую сумму или же несколько бутылок алкоголя за вход. Плата чисто номинальная, но даже она заблокировала проход многим. Разумеется, они на это обиделись, но мы могли диктовать любые условия. Наше Убежище было одним из немногих, что продолжало функционировать. А уж учитывая, что с нами жил Че, то оно и вовсе было особенным и неповторимым.

Так у нас дома вновь стали появляться люди. Вновь началось веселье, вновь появилась жизнь. Мне было нелегко пережить это время – слишком велик был соблазн сорваться, вновь окунуться в пучину, но я терпел. Это уже было дело принципа – смогу ли переждать карантин? Вместо алкоголя – чай и сок, вместо сигарет – благовония. Первое время над этим потешались, но затем забили.

Все мы в Убежище безумны, у каждого из нас был свой бзик.

Однажды зайдя в комнату Че, чтобы сыграть очередную партию в шахматы, я встал столбом. На том месте, где раньше была люстра, теперь висела петля. На мой безмолвный вопрос, хозяин помещения ответил:

-Чтобы не забывать о неотвратимости конца.

Теперь наши партии превратились в своеобразный танец смерти. Каждый раз, когда мы расставляли фигуры на поле, мне казалось, что я сражаюсь за жизнь своего друга. Каждая партия была как последняя, каждый новый бой был отчаяннее предыдущего.

После был неожиданный концерт. Верный последователь Джа заперся в комнате с недельным запасом продуктов и вина, никого не пуская внутрь и отгоняя всех благим матом. Разумеется, мы решили, что это очередной бзик или заскок – каждый с ним справляется по-своему. Тем не менее, возле запертой двери обязательно дежурило пара-тройка человек, с периодичностью в полчаса стуча и проверяя, жив ли обитатель комнаты или нет. В ответ шла ругань, но и этого было достаточно. У меня из головы не выходила петля, свисавшая с потолка.

Через неделю, когда по нашим расчетам еда должна была закончиться, дверь вдруг открылась, дружелюбно приглашая всех внутрь.

Комната преобразилась. Окно было занавешено покрывалом, не пропуская внутрь ни единого лучика света. На стенах, остатках сорванных обоев, было множество рисунков. По стилю подражающие наскальной живописи, они изображали сцены застолий и посиделок, бесед и погонь. Петля всё также свисала с потолка, но была чуть в сторонке. Вместо люстры теперь было подобие дискошара, освещавшего комнату калейдоскопом чудных цветов – смесь жёлтого и зелёного, красного и синего, но больше всего фиолетового.

Более того, благодаря этому шару по стенам проплывали картинки. Инфернальные чудовища, противостоящие обыкновенным людям, неповторимые башни и здания, что могли привидеться лишь в жутких кошмарах. Накладываясь на настенные рисунки, всё это складывалось в неподражаемые картины.

Кровать, находящаяся возле окна, была перевёрнута – своеобразное подобие сцены. Вокруг же, перед кроватью, были раскиданы подушки, расставлены стулья – места для зрителей. На самой кровати, завёрнутый в одеяло, сжимающий в руках несколько мятых листов, стоял Че, жестами приглашающий всех присесть.

Мы заняли свои места. Начался концерт.

Здесь было всё. Стихи и прозаические отрывки, попытки музыкальных композиций и лирические миниатюры. Стараясь выразить, рассказать всё, что накопилось на душе, Че прыгал и танцевал, плакал и кричал. Конечно, с литературной части это всё было криво и косо. Конечно, было куда расти, было что менять. Конечно, всё было неидеально. Но поражённые сравнениями и метафорами, глубиной и болью, открывшейся нам, мы сидели завороженные.

Концерт прошёл на «ура».

4.

Восстанавливать прежний вид своей комнаты верный последователь Джа не захотел – лишь вернул кровать на прежнее место. Зато вместо этого вновь вернулся к практике. Вновь начал общаться с людьми, вновь начал им помогать, вновь начал их «лечить» – не действиями, но словами. В нашем Убежище вновь появились гости, выходящие из ряда вон в месте, выходящем из ряда вон. Этакие чёрные вороны среди стаи белых.

Главное, что Че вновь вернулся к нам.

Мы выдохнули.

Потянулись серые, рутинные будни. Настолько рутинные, насколько вообще это понятие можно было отнести к нам.

Мои сорок дней карантина постепенно подошли к концу – как раз к тому моменту, когда прекратились дожди. Не могу сказать, что я почувствовал какое-то просветление, нет. Моё состояние оставалось всё таким же странным, подвешенным. Но вместо просветления появилась уверенность в том, что всё можно исправить, что я могу помочь. Не себе, так людям.

Теперь в нашем Убежище было два «целителя». Приличных гостей стало ещё больше – «ветеранам» пришлось потесниться, чтобы освободить комнату теперь и мне. Это были довольно забавные дни – сперва человек заходил к Че, общался с ним там. Если беседа не приносила нужных плодов, то посетитель заходил ко мне. Здесь мы уже общались о совершенно иных вещах, старались вычленить основную проблему и то, что же именно беспокоило человека. Если было необходимо – я проводил сеанс Рэйки. Если хватало только разговора – тем же лучше.

Постепенно я занял то же место, что занимал и Че. Мне не нужно было работать, всё необходимое за меня покупали «ветераны» Убежища. Того же, что купить нельзя было, приносили благодарные посетители – нужно было лишь попросить.

Конечно, я не мог пить, не мог курить, не мог быть в том бесконечном умате и хаосе, что так любил. Но это и не было нужно. Осознание, понимание того, что я действительно могу помочь людям, приносило облегчение, помогало справиться с внутренними проблемами. Единственное, что меня тревожило, была мысль – имею ли я право заниматься проблемами других людей? Имею ли право лечить их, имею ли право применять к ним те навыки, которым когда-то давно научился?

Примерно в таком состоянии я и встретил конец первого года. Удивительно. Целый год я жил в этом городе, с этими людьми, в этом Убежище. Наверное, только теперь и можно было заявить, что я прошёл испытание города.

Осознать это было приятно.

А после я напился. Напился в абсолютный хлам – настолько, что даже не помнил, где был и что творил. Очнулся через несколько дней в отделе полиции – стражи порядка пытались выяснить, кто я такой и откуда появился. Не знаю, что вообще можно было им ответить и где бы я оказался, но появились ребята, меня вытащили. Че взял на себя всю вину за мою пропажу и мои проступки, получил большое взыскание, выговор. Мы вновь вернулись в Убежище.

Конечно, пришлось вновь потесниться, ведь до окончания карантина я не имел права лечить людей, но я не унывал. Всего сорок дней, а затем снова в бой. Справился один раз – справлюсь и второй.

Периодически случались случаи, когда в Убежище не оставалось никого, кроме его постоянных обитателей. Это было интересной сменой обстановки. Своеобразный отдых, во время которого можно было восстановить в силы, прийти в себя. Подготовиться к очередному периоду тусовок и бесконечных вечеринок.

Подумать только. Раньше в моих мечтах только и было, что попасть в подобный поток жизни. Теперь же мне просто хотелось отдохнуть, отоспаться.

Продолжались наши шахматные партии с Че, вернулись беседы обо всё и ни о чём одновременно. Пусть петля, свисающая с потолка, продолжала меня тревожить, было понимание, что моему вечному собеседнику становится всё лучше и лучше. Словно он смог выкарабкаться из той ямы, в которую угодил. Мы ослабили контроль, наблюдение.

Наверное, в этом и была наша ошибка. Раньше в Убежище всегда оставался кто-то помимо верного последователя Джа. Но, расслабившись, мы решили, что это ни к чему.

Вернувшись домой гораздо раньше запланированного, я обнаружил странную картину. На полу кухни, в окружении пустых бутылок из-под вина и пачек сигарет, будучи в неглиже, сидел Че. Размахивая художественной кистью в воздухе, он разрывался между истеричным хохотом и безумными рыданиями. Сперва, когда я к нему подошёл, мне показалось, что мой друг сидит в луже вина.

Нет.

Руки, ноги, грудь, спина – всё было исполосовано. Жирные росчерки старых, уже зарубцевавшихся шрамов и блестящие полосы новых порезов, из которых вытекала кровь. Самый большой след был на шее, на том месте, где находился кадык.

Там находилась «вторая улыбка от уха до уха» – огромный шрам, уже успевший зарасти. Теперь мне было понятно, почему в одежде всегда были длинные рукава и воротники, полностью закрывающие шею.

Подобная картина для нас была не нова, где-то всегда была большая аптечка как раз для таких случаев. Как мог, я прочистил раны своего друга, замотал их бинтами и полотенцами, ожидая, когда остановится кровь.

-Зачем?- только и смог выдавить из себя в процессе врачевания.

В ответ Че лишь мотал головой, не в силах выдавить из себя хоть что-нибудь. Дреды несколько раз ударили меня по носу, но я не обратил на это внимания. Наконец, верный последователь Джа уткнулся лицом мне в плечо.

-Я устал. Безумно, безумно, безумно устал.

-От чего?

Моё плечо намокло. Я очень надеялся, что это всего лишь слёзы, а не кровь.

-От всего. От сил, от ответственности, от задач. Я не вытягиваю, у меня не получается, у меня уже не хватает сил. Я пытаюсь объяснить, но не могу, не хватает слов и сил. Это эфемерное, невозможно передать или высказать, только прочувствовать,- Че громко всхлипнул. –Это как обязанность, от которой нельзя, невозможно сбежать. Я принимаю чужие грехи и пули, подставляюсь за тех, кто об этом не просил. Они не просят моей помощи, они отрицают, что она им нужна, но я знаю, нужна. Они не смогут без меня, не справятся, не вытянут. Я мученик, которого об этом никто не просил. Которого никто об этом не просит. Который не должен этим заниматься. Но который всё равно занимается, который не может это бросить. Который…

Дальше словно превратились в невнятное, непонятное бормотание, разобрать которое было невозможно. Не в силах хоть как-то помочь, я лишь обнял своего друга, крепко его сжал. Кажется, это помогло, ведь бормотания прекратились через пару минут. Слова, пусть и были невнятными, но их было слышно.

-Я не могу позволить, чтобы вокруг меня кто-то страдал. Не могу позволить, чтобы кому-то рядом со мной было плохо. Не смогу позволить, чтобы кто-то рядом со мной рыдал. Мне проще самому подставиться. Лишить себя счастья, поступиться им, чтобы осчастливить других людей. Проще самому получать раны, шрамы, чтобы боль не ощущали другие.

-Но ведь…- аккуратно, чтобы не вызвать новый истерический припадок, пытаюсь подобрать слова. –Тебя об этом никто не просит. Каждый должен пройти свои уроки сам. Сам должен набить шишки и получить шрамы. Каждый…

-Я знаю! Знаю, но ничего не могу с этим поделать, никак не могу изменить себя! Пусть лучше буду страдать я, чем они! Пусть они получат только самое хорошее, пусть пожинают лишь сладкие плоды, а я заберу все горькие!

Так было ещё долго. Че то выныривал из истерического омута и пытался мне что-то рассказать, то вновь туда погружался, рыдая и хохоча. Всё это время я был рядом с ним. Менял повязки, прочищал их, как мог, зашивал новые раны.

На протяжении всего этого времени я надеялся лишь на то, чтобы никто больше не возвращался. Чтобы никто не заметил такого состояния нашего друга.

В конце концов, верный последователь Джа успокоился. Бледный от потерянной крови и пережитого стресса, закурил. В пару затяжек выкурил сигарету, зажёг вторую.

-Прости. Прости, что пришлось выслушать всё это. Просто… Навалилось. Такое порой бывает, последнее время всё чаще и чаще. Иногда мне просто нужно выплеснуть всё, что накопилось и я стараюсь делать это в моменты, когда никого нет рядом.

За второй сигаретой пошла третья. Дым мешался с вином.

-Всё, что я говорил, это действительно так. Я очень устал. Те силы, которые у меня есть – не моральные, а… Мистические? Да, наверное, так. Так вот, эти силы отнимают у меня жизнь. Немного, по ощущениям, всего пару минут. Но сколько мне было суждено прожить раньше? Семьдесят лет? Восемьдесят? Не знаю. Сейчас же, по ощущениям, мне осталось всего несколько месяцев. Каждый раз, когда я кого-то лечу, кому-то помогаю, я отдаю ему частичку собственной жизни, частичку собственной души.

-То есть, ты медленно убиваешь сам себя?

-Верно.

-Так зачем же ты это делаешь?

-Не знаю. Это… Это сродни наркотику. Каждый раз, когда видишь лица людей, которым помог, их блеск в глазах… Не знаю, как передать. Просто понимаешь, что всё было не просто так. Не просто так прожил эту жизнь, не просто так существуешь. Что действительно несёшь добро и помогаешь ему в борьбе со злом.

-Но ты ведь от этого умираешь.

-Да, да. Одно время даже пытался вызвать у себя отвращение к помощи людям. Сам посмотри,- указательным пальцем Че провёл по самым старым своим шрамам, по «улыбке» на шее. –Как видишь, не вышло. Наверное, это даже к лучшему.

-А что насчёт мученичества?

-А, ты про это…- Че усмехнулся, потушил почти догоревшую сигарету, поджёг новую. –Зачем мне счастье, если я скоро и так умру? Мне проще пожертвовать своим счастьем, ради счастья других. Мне проще пожертвовать своим здоровьем и жизнью, ради здоровья и жизни других. Проще пожертвовать собой. Я мученик. Разменная монета, которая скоро пропадёт. Это несложно, ведь я понимаю, что скоро умру. Недолго осталось.

-Поэтому ты всегда берёшь огонь на себя?

-Да, что-то в этом роде. Раньше старался себя вести аккуратнее, но недавно появилось чёткое ощущение близкого конца. Самое смешное, что раньше уйти не удастся. Не получится, не отпустят. Я должен отработать весь свой ресурс до самого конца.

-Не страшно?

-Страшно, очень страшно. Поэтому я и пью так много. Когда пью, не так страшно. Ладно, ни к чему о грустном и бесконечном, пошли лучше в шахматы поиграем.

5.

С этого момента я перестал волноваться о Че. В его словах, в его взгляде была такая уверенность, что всё желание перечить пропадало. Человек уже смирился со смертью, уже знает её дату. Сколь бы не пытался ему здесь помочь, у меня ничего не вышло бы. Единственное, в чём я себя сильно корил, так это в том, что так и не провёл сеанса целительства своему другу, когда мог. У меня была возможность, но я этого не сделал. Теперь же уже поздно – Техника безопасности писалась кровью людей её не соблюдавших.

В том числе и моей кровью.

Для всех остальных обитателей Убежища произошедшее осталось незамеченным. Единственное, что они увидели – более счастливого Че, который, по их мнению, окончательно выбрался из ямы апатии. И только я понимал, что Че всего лишь смирился с неотвратимостью скорой смерти. Было больно смотреть на умирающего друга и понимать, что не можешь ему ничем помочь.

Уже не можешь.

Прошла неделя, вторая. Неожиданно, верный последователь Джа заявил о сборе самой большой тусовки из всех, что видел этот город:

-Я объявляю крестовый поход каждому бару, по каждой пивной, что находится в этом городе! Собирайте знамёна и людей, мои друзья, мы отправляемся в неравный бой с алкоголем!

Объявил Че, стоя на табуретке с бутылкой вина в руке. Его заявление было принято радостным гвалтом.

Третья неделя, четвёртая. Их мы прокутили в барах. То в одном, то в другом. Общаясь с постояльцами, покупая всем посетителям литры дармовой выпивки, Че пел и плясал под довольные крики своих спутников.

Как мог, я также пытался поддерживать общее веселье. Старался поддержать своего друга, оказать ему любую, даже самую маломальскую поддержку и помощь, если нужна. Для всех вокруг это был лишь старый Че – счастливый и весёлый верный последователь Джа.

В одном же из баров меня охватило нехорошее предчувствие. Так часто бывает, так что я отмахнулся от него – решил, что это лишь очередная паническая атака. Чему мне волноваться? До назначенного срока ещё несколько месяцев, вокруг полно друзей и приятелей и  из любой ситуации мы сможет выкарабкаться. Более того, в баре оказались мои земляки, к которым я и пересел, чтобы узнать, как обстоят дела на малой родине.

Только вот диалог с ними не задался. Сперва взаимные подколки и не самые приятные шутки, затем – непрямые оскорбления. Так дело перешло на очень громкий спор, а затем мне в лицо прилетел кулак одного из земляков.

Это был большой, очень большой бар, в котором было очень много людей. Увидев, как меня ударили, один из «ветеранов» нашего Убежища кинулся мне на помощь с криком «Наших бьют!». Началась драка. Большая драка в большом баре. Как в старых фильмах-вестернах, где после спора двух начинается мордобой стенка на стенку.

Летели кружки, стулья, кии. Во всём этом хороводе, пытаясь прийти в себя, я высматривал взглядом Че. Найти его было легко – веер его разноцветных дред было трудно не заметить. А ещё он был самой предпочтительной целью, как раз из-за дред. Впрочем, тому было без разницы. С радостным хохотом он перепрыгивал со стола на стол, со стула на стул, щедро раздавая тумаки и пинки, отбивая своих и нападая на чужих.

Затем всё было словно в тумане.

Ночь, прохлада, боль. Подворотни и улочки, ледяной дождь, смывающий с нас всю грязь. Избитые, но несломленные, мы с трудом вернулись в Убежище, едва не потеряв по пути несколько человек. Обошлось.

Стол на кухне, водка, бинты. Пока Че исцелял одних, другие приходили в себя как могли. Странное было чувство. С одной стороны, боль и обида из-за поражения. С другой – адреналин и бравада. Участвующие в этой бессмысленной драке рассказывали, с кем сцепились, как прошли их «индивидуальные дуэли». Истории, конечно, были разнообразными, но все оканчивались одинаково – тостом:

-Выпьем за здоровье нашего спасителя! За Че!

И все поднимали очередной стакан или рюмку, пусть сил уже почти не было. Не знаю, был ли это пир по поводу негласной победы или же по поводу явного поражения.

В какой-то момент верный последователь Джа отвёл меня в сторону, тихо произнёс:

-Друже, я всё. Почти кончился. Чувствую, что сил осталось только на одного человека. Помоги мне, пожалуйста, найти того, кому моя помощь действительно нужна. Кому действительно нужно помощь.

В ответ я кивнул. Действительно. Помирать, так с музыкой. В данном случае – с пользой.

6.

Признаюсь, у меня были двоякие чувства. С одной стороны, хотелось максимально отсрочить результат своих поисков. Вешать несчастному целителю лапшу на уши, обещать ему самую лучшую «жертву», при этом её не ища. Нет. Разумеется, верный последователь Джа догадается, что я его обманываю. Сам найдёт и без моей помощи. Я же в результате лишь потеряю хорошего друга.

Ну, я в любом случае чего потеряю. Только есть разница, как с ним проститься – друзьями или врагами.

С момента окончания крестового похода по барам прошло около двух недель. Удивительно, но Че стал ещё более худым, хотя, казалось, это невозможно. Теперь он был похож на скелет, обтянутый кожей. У него стали выпадать волосы, выкуривал по паре пачек сигарет в день, пил как не в себя.

Наши шахматные партии прекратились.

Мои поиски продолжались, но никто не был достоин стать «последним человеком» в жизни моего друга. У всех были какие-то простые, житейские проблемы. Бросила девушка, уволили с работы, сломал руку. Всё это было следствием ошибок и неверных действий людей, но и всё, опять же, можно было исправить.

Наконец, когда я был близок к отчаянию, мне вспомнилась пара моих знакомых – именно у них я жил первое время, когда переехал. У них была десятилетняя дочь, недавно попавшая в аварию. Вновь я навестил людей, когда-то приютивших меня, уточнил ситуацию. Да, всё верно. Ситуация безвыходная. Бесконечное количество синяков и ссадин, несколько переломов – руки, нога, позвоночник. Без помощи девочка навсегда останется инвалидом.

Если это не достойная цель, то я тогда не знаю, что вообще ей может являться.

Я рассказал об этом Че. Он сразу согласился. Без размышлений. Без сомнений. Даже глаза загорелись.

Мы не пришли на следующий день – бедному целителю нужно было привести себя в порядок, вновь сделать соответствующий образ. Избавиться от перегара, постирать одежду. Вновь заплести поредевшие дреды.

Мы пришли через день. Девочку уже «вернули» родителям – несчастная лежала у себя в комнате, чуть не плача от осознания своей «сломанной жизни». Че сперва пообщался с родителями, что-то пошутил, а после заперся в комнате со «сломанным» ребёнком. Я сидел с убитыми горем родителями на кухне до вечера – пытался поддержать их, хотя сам сходил с ума и морально умирал в это время.

Всё закончилось ближе к ночи. Дверь скрипнула. Пошатываясь, на кухню вышел Че. Белее снега, с похожий на ходячий труп, но счастливый. С трудом улыбнулся, заверил родителей, что всё будет хорошо.

Что теперь всё будет хорошо.

Сил у моего друга хватило лишь на то, чтобы твёрдой походкой выйти из дома, подъезда. Сразу после этого его как будто подкосило, я едва успел подхватить это лёгкое тельце. Нет, конечно, умирающий целитель вновь встал на ноги, дальше пошёл самостоятельно, но я уже чувствовал – всё. Отсчёт пошёл не на дни или часы, а на минуты. Как раз чтобы добраться до Убежища.

Дойти мы успели. Поднялись к себе, заперлись в комнате. Я, как величайшую драгоценность, уложил верного последователя Джа на кровать.

-Дружище, не смей плакать на похоронах. Чтобы никто, слышишь, никто из вас, уёбков, не плакал на похоронах,- Че улыбнулся. Я тоже, ведь это было первое бранное слово, которое я слышал от него. –Тело сожгите. Пепел развейте по ветру. Когда будете развеивать – устройте самую большую тусовку из всех, которые только были. Пейте, пляшите, пойте. Но не плачьте, слышишь меня? Не смейте плакать!

-Не будем.

-Вот и хорошо. Вот и хорошо… Оставь меня, хочу помолиться… Напоследок.

Я кивнул, сдерживая слёзы. Последний раз пожал ставшую хрупкой ладонь, поцеловал целителя в лоб. Поднялся, вышел из комнаты, закрыл за собой дверь.

Щелчок замка был особенно громким.