Лидочка умерла тихо, ранним апрельским утром, на белой больничной койке, лицом к солнцу и наступающей весне. Никто из многочисленных, любимых родственников на похороны не приехал, слова соболезнования были сухими и шершавыми, как наждачная бумага. Но я рискнула и позвонила племяннице: «Зойка, помоги найти в селе человека, который крест поставит и прах захоронит?»
«Ей-богу, тоже мне проблема. Да любого мужика найму», – ответила она деловито. Договорились на Вербное Воскресенье: хороший день, светлый.
Накануне отъезда, поздно вечером, внезапно раздался телефонный звонок. Зойка бодрым голосом выпалила: «Могильщик уехал. Мы тут посоветовались и решили: тебе и мне копать нельзя. Мы родственники. Примета плохая – себя закапывать. У мужа – остеохондроз. Пусть твоя подружка, Ленка, копает, она ведь приедет завтра с тобой ? Всего-то две лопаты вглубь ковырнуть. Справится! Ну, все. Спокойной ночи».
Мы молчали минут пять. Я принесла коньяк…
« Зойку жаль»,- выдавила Ленка после первой рюмки. «Конечно, поедем и все сделаем. Прах должен быть предан земле. Не зря же я новую лопату для дачи купила »,- скривилась она в улыбке после второй рюмки. С тем и легли спать.
В шесть утра меня поднял чей-то звонок. Снова Зойка: « Не приезжай! Смотри, какая метель на улице! Утоните на кладбище! Вот погода после майских праздников наладится, тогда и похороните». Я отключила телефон.
За окном и, правда, мело не на шутку. Ветер с силой, размашисто кидал снежные хлопья в стекла, в белой пелене расплывались силуэты домов и деревьев. Чудо чудное для конца апреля. Что же делать? Как мы поедем в такую погоду? Может, все отменить, перенести? Сомнение ядовитой змеей медленно вползало в душу. И вспомнились слова старца Ипполита: «Когда тяжко будет, обратись к Николе Чудотворцу». Забытая молитва всплыла в памяти без труда: «И к твоему, преблагий отче, теплому ходатайству и заступлению смиренно притекаем».
Густой снег за окном сменил ураганный ливень с градом. Беспощадно отдавала природа последнюю ледяную дань уходящей зиме. Минут через десять все стихло. По свинцовому небу распласталась белесая полоса восходящей зари, и стало понятно: все будет хорошо.
По согласованному времени приехало такси. В машине, пригревшись под тихий разговор попутчиков, я почти сразу же провалилась в крепкий и глубокий сон. Вижу, как седоволосый дед Василий в почерневшей от времени и грязи рубахе копает внуку, Сашке, могилу. Шла война. После танковой атаки много ребятишек и баб погибло тогда на селе, и многие хоронили своих близких. Желтеют плотными рядами над могильными холмиками тесаные русские кресты.
«Василий, – спрашиваю осторожно у деда,- а как же Зойкина примета: самим своих родственников не закапывать?»
« Дура Зойка! Вовсе она тебе не своя и не родственница! – сердится Василий,- нечего по чужим людям просить и кланяться, иди на кладбище, не пужайся, все устроится».
Кто-то осторожно тормошит за плечо: «Просыпайся. Приехали».
За окном на приветливом пригорке замелькали столетние березы, мятые холмы прошлогоднего жнивья и знакомая колоколенка в бледно-голубом просвете весеннего неба. В условленном месте никто не встречал, да мы и не ждали.
Литые, слегка заваленные на одну сторону старые церковные ворота открыты. Мерный звон колоколов сообщил о начале утренней службы. В маленьком храме тепло, чисто и светло. В медном окладе торжественно сияет любимая с детства Калужская Богоматерь – вечное причастие жизни и великое утешение. Повсюду зажженные свечи – теплые огоньки надежды и боли за безвозвратно потерянное впустую время, невысказанные слова и нелепые поступки. «Господи, Боже наш, спаси народ Твой и благослови наследие Твое, полноту Церкви Твоей сохрани, освяти любящих благолепие дома Твоего!» Ленка назойливо и нетерпеливо тычет локтем в бок: «Смотри вперед и вправо! Зойка! Прямо перед иконой Архангела Михаила стоит! » Вижу, и правда, она: голова тыковкой, упрямая рыжая прядь, сутулые опавшие плечи. Эх, Зойка, Зойка! Пусть у тебя все будет хорошо!
Служба закончилась. Каждый пошел своей дорогой: Зойка с огромным букетом вербы, в платочке в синюю горошину, лаковых кремовых башмачках – домой; мы, с крестом на плече, лопатой и прахом, по разъезженной черной колее – к сельскому кладбищу. Никто никуда не спешил. Последняя дорога любимого человека не требует суеты. Впрочем, последняя ли?
Пронизывающий ветер вдруг ослабел и стих. Мокрые квадраты разноцветных крыш остались далеко позади, то справа, то слева виднеются серо-желтые островки прелой полыни да иссохших ракит. Впереди разлилась в вечной своей простоте синеющая дымка далекого горизонта. Жизнь и смерть в едином странствии душ.
На полпути видим, машина стоит, застряла в глубокой яме, номера московские. Поравнявшись, кивнули водителю: здесь, в селе, принято здороваться даже с незнакомыми людьми. Неожиданно хозяин машины окликнул и быстрым широким шагом направился к нам. На лице доверчивая, немного сконфуженная улыбка. Было в нем что-то от бродяги: длинные пшеничные волосы, живой открытый взгляд, выгоревшие от долгого пребывания на солнце видавшие виды джинсы и потертая курточка.
«Странная, однако, процессия! Вы уж извините, но я такое только в кино видел! Что случилось?» – спросил он. Объяснение уложилось в два коротких предложения. Незнакомец тихо и нехорошо выругался, затем твердо и отрывисто приказал: «Ведите, показывайте, где копать! Что ж мы не люди? Меня Николаем зовут, а вас как?»
Похоронили Лидочку к маме, как просила. И зажглись огоньки желтых бутонов на влажной могилке под развесистой ивой. Запела весеннюю песнь звонкая иволга. Гулко зажужжали шмели в космах старого ясеня…
Покойся с миром, светлая душа, вот ты и дома!
Все вместе навестили могилу отца Николая, вместе толкнули машину .Что ж мы не люди! Довез нас Николай до самого подъезда.
Так началось и закончилось это Вербное Воскресенье. Потерянный за последние годы вкус Чуда вернулся. И стало понятно, что мир – вовсе не Мордор! Все зависит от угла зрения собственной Души.
Автор публикации
