В Афганистан Дима Суворов попал зимой восемьдесят четвёртого, добровольно. Была в нём юношеская романтика, в отношении войны: совершить подвиг, вытащить товарища из горящего танка, как в фильмах про войну. А потом, вернувшись домой, щеголять перед девчонками, в лихо завёрнутом голубом берете и с орденами, как Валерка Петров, который ещё, в добавок ко всему, привёз из-за “речки” видеомагнитофон. Десантником Дима не стал, его распределили в четвёртую мотострелковую роту, сто сорок девятого гвардейского мотострелкового полка. Так, он, из рядового выпускника ПТУ, стал доблестным советским солдатом, выполняющим интернациональный долг, помогая братскому народу Афганистана.
Отец, наверное, мог бы им гордиться – только вот отца давно не было, когда Дима учился в третьем классе, он погиб. Это случилось как-то вдруг, просто раз, и папы не стало. Его хоронили в закрытом гробу, потому что труп, который выловили рыбаки начал уже разлагаться. Одни говорили, что отца убили из-за карточного долга, другие, что сам утонул по-пьянке, а мама вообще ничего не говорила, Дима видел, что ей тяжело и ни о чём не спрашивал.
Щеголять орденами перед девчонками Диме не пришлось, да и орден он получил только один и тот посмертно. В мае восемьдесят пятого, близ кишлака Коньяк его рота попала в засаду приняв тяжелый бой, выйти из которого было суждено не всем бойцам. Димке почти удалось. Возможно, если бы Богдан Бельченко из Кировограда не запнулся на шаге, сбитый пулей снайпера, а Димка не бросился его поднимать, то, возможно, миномётный снаряд не накрыл бы его и всё сложилось по-другому. Однако история категорически не принимает сослагательного наклонения.
Цинковый гроб с его растерзанным телом привезли в Москву прапорщик Забаранюк и рядовой Циклаури. Прапорщик вручил матери “похоронку”, что-то говорил понуро опустив взгляд. Циклаури смотрел поверх макушки матери и молчал. В этот момент он думал о том, что однажды к его отцу в глухое горное село прапорщик Забаранюк с типовой формой номер двести, также привезёт его тело, запаянное в цинковый ящик с небольшим окошком, а то и вовсе без него, как вот у этого солдата.
Ирина сразу всё поняла, ещё до того, как прапорщик произнёс слова: выполняя боевое задание, верный Военной присяге, проявив стойкость и мужество, погиб… Ещё два дня назад она видела плохой сон. Муж её погибший, Толик, шёл по зелёному бесконечному лугу, а на плечах нёс маленького Димку. Ира пыталась их нагнать, но никак не получалось сократить расстояние, несмотря на то что в какой-то момент она перешла на бег, они уходили от неё всё дальше и дальше… Ирина проснулась среди ночи, в её груди тяжело ворочалось сердце, зарождая нехорошие предчувствия. И вот теперь прапорщик и высокий грузин принесли ей стандартное извещение от Министерства обороны, что её единственного сына больше нет.
Диму похоронили тихо и без почестей, рядом с отцом. Опустили в яму и закопали, как будто и не было. Сначала отец, которого Ирина помнила только по фотографиям, потом муж, с котором не успела пожить толком, а теперь и сын. Какая-то безжалостная закономерность выкашивала из жизни, дорогих и близких ей мужчин.
На девятый день после похорон, около станции “Проспект Мира”, к Ирине подошёл незнакомец и доверительно взяв за локоть отвёл в сторону от спешащей и шумной толпы. Сопротивляться не было сил, всё стало совершенно безразлично, к тому же из-за навалившихся переживаний, неизвестный мужчина, как две капли воды показался похожим на её Толика: торчащие уши, улыбчивый взгляд и тот же бордовый шрам, полученный в уличной драке разрезал подбородок.
– Я знаю, у вас случилась трагедия в семье, сын погиб, – сказал незнакомец.
– Вы из армейского профсоюза? – вяло спросила Ирина.
– Я могу помочь вернуть вам сына.
– Как это вернуть? Дима жив, он находится в плену? – Ирина схватила незнакомца за рукав куртки, заглядывая ему в глаза и пытаясь отыскать в них надежду.
– Боюсь, что нет, ваш сын действительно погиб, – тихо сказал он, аккуратно отцепляя руку Ирины.
– Тогда я ничего не понимаю, вы смеётесь надо мной?
– В общем так, если вы согласны выслушать моё предложение, то кивните головой и идёмте за мной, не задавая лишних вопросов, если нет, то мы расходимся, и вы забываете про наш разговор.
– Я согласна, – сказала Ирина, ничего не понимая.
Незнакомец громко хлопнул в ладоши, мир перевернулся с ног на голову и раскрутился как Юла. Они долго ехали, сначала в метро, потом в электричке, всё плыло как в тумане.
Когда мир встал обратно с головы на ноги и перестал кружиться, вызывая чувство тошноты, Ирина уже сидела за деревянным столом, застеленным газетами. В плохо подсвеченном помещении, деревенской избы, вдоль стен друг на дружке стояли гробы, а незнакомец, похожий на погибшего мужа, теперь напоминал ей актёра Олега Даля из кинофильма “Тень”, серое восковое лицо, большие грустные глаза.
– Где мы? – спросила Ирина, тревожно озираясь по сторонам.
– На кладбище, в Подмосковье, я тут работаю сторожем, так же подрабатываю могильщиком на Кунцевском, где похоронили вашего сына. Вы, конечно, вряд ли меня запомнили.
Даже если бы захотела, то Ирина вероятнее всего не запомнила бы его, так она была убита горем, что не соображала совершенно ничего. Похоронами Димы занимался её брат. И все эти несколько дней прошли для неё в состоянии граничащим с безумием. Какой там могильщик?
– Я бы хотел немного рассказать о себе, – начал он. – Закапывать мёртвых людей – это моя вторая профессия, вынужденная, так сказать, необходимость. На самом деле я профессиональный гипнотизёр – ездил с гастролями по всему Союзу, но по причинам личного характера был вынужден уйти из профессии. Ещё со студенчества начал увлекаться оккультизмом, запрещённым у нас в стране – так как материализм отрицает всякую самостоятельность в явлениях духовного порядка…
– Что вам от меня надо? – прервала его Ирина. – Если мой брат, не заплатил вам, то скажите сколько я вам должна, и мы закончим этот цирк.
– Пять тысяч, и ваш сын через две недели вернётся домой.
– Мне пора, извините, я не понимаю ваших шуток.
– Я не шучу – пять тысяч и ваш сын вернётся.
– Он же умер, тварь, что ты такое говоришь? Ты же сам его в землю закапывал, – зашлась в истерике Ирина.
Ей захотелось встать, да хорошенько врезать по наглой морде могильщика, только вот сил совершенно не было, и она безвольно опустилась обратно на табурет.
– Колхоз – дело добровольное! Если я вас не заинтересовал своим предложением, то мы хоть сейчас разойдёмся, как в море корабли. Для начала, давайте успокоимся.
Могильщик пощёлкал пальцами перед заплаканным лицом Ирины. Ирина, ещё раз всхлипнув, проглотила нарастающую истерику вместе с тяжёлой слюной и стало как-то совсем пусто и безразлично.
– Ну вот, уже лучше. Давайте я попробую всё объяснить в деталях. Вы когда-нибудь слышали про Шушмор?
– Нет, – еле слышно выговорила Ирина.
– Это болотистая местность, здесь, на границе с Владимирской областью. Издревне Шушморское урочище считается гиблым местом, там происходят разные необъяснимые явления. Так вот, в самом центре болот есть капище злому древнеславянскому демону – Чернобогу. Наши предки приносили ему в жертву рабов, пленников, лошадей – в надежде на его милость и снисхождение. Земля возле этого капища обладает особой энергетикой, вернее грунтовые воды, которые протекают под капищем – вода эта “живая”, имеет свойство воскрешать мёртвых. Помните, как у Пушкина, в “Руслане и Людмиле”:
И стал над рыцарем старик,
И вспрыснул мёртвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвёл; тогда водой живою
Героя старец окропил,
И бодрый, полный новых сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встаёт Руслан, на ясный день
Очами жадными взирает…
Нестареющая классика! – выдохнул могильщик, закончив декламировать стихи. – Если вам ближе евангельская составляющая этого чуда, то Иисус воскресил тело Лазаря окропив его своими слезами, чем не живая вода? Если закопать умершего в тамошнюю землю, то через две недели он воскреснет.
Слова могильщика тяжёлым гулом отдавались в голове Ирины, мерные и монотонные они вводили её в состояние полудрёмы. Она пыталась объяснить суть происходящего как-то разумно – например, всё это ей сниться: комната с гробами и могильщик похожий на известного киноактёра, который предлагает ей воскресить сына.
– Ваше решение, – громко и отчётливо произнёс могильщик.
– Я согласна, – занемевшими губами, тихо произнесла Ирина, просто, чтобы уже прекратился этот страшный сон.
– Вот и прекрасно. Может, смажем это дело, а то чего на сухую?
Он ловко нырнул под стол и извлёк оттуда открытую бутылку вина. Ирина, нерешительно помотала головой.
– А я выпью!
Могильщик плеснул остатки вина в гранённый стакан, заполнив его до краёв. Жадно заглотив бурую жидкость, он довольно крякнул.
– Так, теперь к технической стороне дела, – довольно потирая руками сказал могильщик. – Деньги, стесняюсь спросить, вы сможете найти?
– Да, у меня на сберкнижке есть, Диме на свадьбу копила. А теперь…
– И правильно, что копили – видите, как дело обернулось! – ухмыльнулся он, повеселевший после вина. – На следующей неделе, в четверг, мы с вами встретимся на Калужской площади, около Ильича – ровно в три пятнадцать. Там вы передадите мне аванс – две с половиной тысячи, остальное потом. Той же ночью я выкопаю тело вашего сына и перезахороню его на капище в центре Шушморского урочища. Через две недели Дима вернётся домой. Я надеюсь вы понимаете, что потом вам придётся переехать из Москвы – чем дальше, тем лучше. Потому что, по документам, ваш сын будет по-прежнему считаться героически погибшим, исполняя свой интернациональный долг. Впрочем, вы можете попробовать выправить ему документы, купив фальшивый паспорт у барыг, но это уже на ваше усмотрение. Вероятнее всего вы хотите знать, приходилось ли мне это делать раньше?
В ответ Ирина качнула головой. Где-то внутри прозвенел тревожный звоночек, а что если правда и есть ещё надежда увидеть сына живым или не живым, но просто прикоснуться к нему, заглянуть в глаза, в конце концов успеть сказать всё то, что не успела. Вдруг этот человек действительно может выполнить то о чём говорит.
– Свою дочь, – немного помедлив ответил могильщик. – Так что ту боль, которую вы сейчас испытываете, я прекрасно понимаю. Собственно с её смерти всё и началось рушиться, хотя, наверное, немного раньше – после того, как моя жена бросила нас и эмигрировала со своим новым мужем в Израиль. Для меня её предательство не прошло бесследно. Я стал хорошенько выпивать. Однажды я напился и уснул. В это время Ксюша открыла окно, и то ли случайно, то ли Бог его знает – в общем, она упала из окна и разбилась, ей было десять лет. Вот этого я перенести уже не мог. Я ушёл в крутое пике, растеряв абсолютно всё: работу, деньги, друзей, а самое главное уважение к самому себе. В таком разбитом состоянии меня и встретил мой бывший педагог Иннокентий Исаакович, именно он ввёл меня когда-то в мир оккультизма. Днём он преподавал патологическую физиологию студентам первого “меда”, а ночью был адептом культа древнеиудейского демона Сактуфа – мастера грима и переодеваний. Князя обмана, лжи и богохульства. Иннокентий Исаакович, тогда рассказал мне старинную легенду про древнеславянское капище в центре Шушморских болот и про “живую” воду которая может воскрешать мёртвых. Правда точного места он не знал, но для меня даже эта призрачная возможность всё исправить стала спасительной соломинкой. И я нашёл это место. Перезахоронил там Ксюшу и через две недели она вернулась. Перепачканная в грязи и источающая смрадный запах смерти, но это была моя дочь и она снова была со мной.
Я не буду вас обманывать, возвращаются они немного иными и в какой-то мере это уже не ваш близкий человек, поскольку душу вернуть невозможно, но оболочку вполне. Впрочем, не смею вас больше задерживать.
Ирина встала и зашаталась, безнадёжно ища опоры – хватаясь руками за воздух. Могильщик быстро вскочил и успел подхватить её.
– О, чего-то вы совсем расклеились, давайте я вас провожу до электрички, тут не далеко.
Набравшись сил Ирина отшатнулась от могильщика, у которого вместо головы теперь было страшное свиное рыло, с вывернутыми жёлтыми клыками. Вспомнилась страшилка, которую ей рассказывала бабушка – про бесят, с поросячьими рожицами, поросших чёрной шерстью, которые караулят непослушных детишек, когда те одни гуляют в темноте. Бесята прыгают им на спины и потом всю жизнь катаются верхом, заставляя делать плохие вещи.
Ира крепко зажмурилась и захотела, чтобы весь этот кошмар рассеялся. Но когда она открыла глаза, то по-прежнему находилась в комнате с гробами, пропахшей тяжёлым табачным дымом и древесными опилками, напротив того самого могильщика, только лицо его вновь изменилось. В жёлтом свете лампочки оно было испитое, с широкими прорезями морщин и тёмными мешками под глазами.
– Может всё-таки провожу до электрички? – спросил он уставшим голосом
– Не надо, я сама.
Слегка качнувшись на первом шаге, она вышла за дверь. За дверью оказалась небольшая комнатка, заваленная старым хламом: сломанными игрушками, пожелтевшими газетами, книжками, лопатами, порванной одеждой, обломками мебели. В углу комнаты сидела девочка лет десяти в белом выцветшем платьице. Она безучастно смотрела на противоположную стену, на которой висел календарь за восемьдесят второй год, её ничего не выражающие чёрные глаза были неподвижны. Еле приоткрывая посиневшие губы, она издавала неразборчивые шипящие звуки, похожие на волшебные заклинания из восточных сказок. Ира знала, что если она выйдет за дверь, то ей на плечи обязательно прыгнет бес с поросячьей мордой и она будет всю жизнь таскать его на своих плечах, как и говорила ей бабушка, а она маленькая пряталась под стол и закрывала уши руками, но всё равно, даже сквозь плотно заткнутые уши Ира слышала бабушкин скрипучий голос, похожий на осенний ветер.
Комната поплыла, бешено завертелось всё вокруг, девочка подошла к ней положив руку на плечо, даже сквозь куртку Ира ощутила холод прикосновения. Девочка раз за разом издавая ужасный гортанный звук повторяла слово – МАМА. Из её рта до Иры доносился тошнотворный запах гнилостной земли. Сзади кто-то коснулся плеча и ноги стали мягкими, Ирине показалось, что она, отрываясь от пола взмывает вверх, минуя прокопчённый потолок, навсегда улетая от сжавшегося вокруг неё кошмара. Но на самом деле она не взлетела, а упала, тяжело ударившись виском о пыльный пол и продолжила падать вниз, в самую тёмную пропасть, в самые глубокие недра распахнувшейся перед ней земли, пока не открыла глаза и не отдёрнула щеку от обжигающе холодного окна электрички.
– Гражданка, билетик, – трясла её за плечо толстая тётка в синей форме контролёра, – слышите меня, скоро конечная.
– Я забыла купить билет, – ответила Ирина.
– Платите штраф.
– Конечно, – с облегчением выдохнула Ирина, подставляя лицо дувшему в открытую форточку прохладному ветру.
До дома Ира добралась за полночь, уставшая и разбитая. Долго раздевалась, то и дело увязая в длинных запутанных рукавах и не стягивающихся сапогах. Зашла в ванну, смыла подтёкшую тушь, распустила волосы, кинула одежду в бак “Малютки”, переоделась в лёгкий ГДРовский халат, который ей подарил Толик незадолго до гибели. Какое-то время она стояла, смотря в треснувшее зеркало, на своё отёкшее, воскового цвета лицо и пустые безжизненные глаза. Затем, не зажигая свет в комнате, она села на диван рядом с Димой, который был в свой парадной форме, с орденом на груди – молодой и красивый, живой. Он, не отрывая взгляда смотрел на чёрно-белую рябь в телевизоре. Ирина крепко обняла локоть сына и уткнувшись подбородком ему в плечо, тихо заплакала.
Автор публикации
