Все звёзды в небе (трагифарс)

Эпиграф:

Бог сотворил человека по образу и подобию своему.

Человек отомстил ему тем же.

Вольтер

 

Действующие лица:

Дженис Джоплин – королева белого блюза.

Голос-За-Сценой – всемогущий и всеведущий персонаж, его порой называют Богом.

Демон Максвелла – учёная выдумка, нарушитель 2-го начала термодинамики.

Крошка Барби – одушевлённая кукла, знаток тривиальных истин.

Алистер Кроули – голос из бездны, поэт, философ и сатанист.

Ледбелли – легенда блюза начала прошлого века.

Рок-звёзды 70-х («Клуб 27»):

Брайан Джонс, Джим Моррисон, Джимми Хендрикс.

Голос Матери Дженис.

Любое сходство с реальными персонажами носит случайный  характер. Аудио-треки к пьесе доступны по ссылке: https://disk.yandex.ru/client/disk/%22%D0%92%D0%A1%D0%95%20%D0%97%D0%92%D0%81%D0%97%D0%94%D0%AB%20%D0%92%20%D0%9D%D0%95%D0%91%D0%95%22%3A%20%D0%90%D0%A3%D0%94%D0%98%D0%9E%D0%A2%D0%A0%D0%95%D0%9A%D0%98

Часть 1-я. Дух, сидящий на брёвнах.

Затемнение. С нарастающей громкостью звучит вступление к песне группы Deep Purple «High Way Star». Перед началом куплета звук обрывается. В тишине слышен мрачный, грубый мужской голос, отдающийся эхом.

Мужской Голос.

Женщина. Время жизни – 27 лет. Время смерти не установлено. Причина смерти…

Голос Кроули.

Причину не трогать! Какую шляпку носила данная миссис?

Мужской Голос (громкость его снижается, эхо уходит).

Мисс, а не миссис. Простая натура. Жила совершенно без шляпок.

Голос Ледбелли.

А вот и Дженис! Осиротела эстрада… все звёзды в небе.

Доносятся звуки фортепианной пьесы (Трек 1. Otis Spann – Walking Blues), разгорается свет настенных бра. Мы видим Ледбелли, сидящего за стареньким, потрепанным пианино. Слева от пианиста стойка бара с дрянной, мигающей и потрескивающей неоновой надписью «Клуб 27». В углу столик, за которым сидит Дженис: она спит, опустив голову на руки. У стойки на барном стуле вполоборота к залу сидит Кроули. За стойкой Ледбелли протирает бокалы. Заметно, что Ледбелли и Кроули изрядно надоели друг другу.

Кроули.

Заснул, бездельник? Третий столик: два пива, дайкири со льдом! Сколько ещё мне ждать?!

Ледбелли.

Секунду, сэр… дайкири и пиво. Тьфу ты, чёрт!

Кроули.

Он самый. К вашим услугам.

Ледбелли.

Который раз меня разыгрываешь… сигару разве что забыл попросить! Какое, к лешему, дайкири?! Мы нынче все на небесах!

Кроули.

Со льдом, дубина. Дайкири подаётся со льдом. В аду жарковато, особенно в людных местах. Ну, ладно. Я вижу, ты сегодня не в духе. Из-за какой-то дрянной девчонки? Кажется, её зовут Дженис?

Ледбелли.

Куда её отправят, мою девочку, в ад или в рай? Подумать только, сама королева белого блюза…

Кроули.

С наскока эти вещи не решаются. Королевская особа… и всё такое, как ты всегда изрекаешь.

Ледбелли.

Да иди ты. Впрочем, кум Алистер, ты везде уже побывал. Там, наверху, видней. Скорей всего, сюда, в Клуб 27 и отправят. Короли, королевы, хэх… Франсуа, Луи и вся золотая рота. Народишко так себе. Взять хотя бы тот же футбол. Пошли на поле Луя против холуя, так Луи непременно продует. То ли дело, джазмены. Эх-х. Нет больше королев, только и радости, что дискотека… э-э, в смысле, футбольный полуфинал. Есть пока на что посмотреть. Я слышал, «Чёрный Бриллиант Замумбы» мечтает выйти в чирлидеры. Правда, фейс-контроль там очень придирчив – голышом на поле не выпустят. Если так, вся королевская зрелищность накроется медным тазом.

Кроули.

Чепуха! Её высочество, принцесса Низамунда встречается с адвокатом Анри Лекок де Монтрё. Её высочество выставляет нашим администраторам новые претензии к условиям содержания. Вначале Низа караулила на часах, да только какая там вахта! Лот двести третий, аукцион «Сады Люцифера»… ну, помнишь – элегантные такие часы с фигуркой из чёрной бронзы. Вот она, эта бронза, видишь, в журнале аукционов? Страница седьмая, с подпалиной. Она и есть. Проторчала девушка пару столетий на крышке песочных часов, и что-то стало раздражать её, типа запахов краски в подъезде. Подайте, дескать, новую трансформацию! Верховный кивнул, как он это умеет… и Низамунда обратилась в песчинку. Да-да, теперь она – кусочек золота в песочных часах. Все люди как люди, слетают вниз, как по маслу, а ей, негоднице, подавай движение на вершину! Сэр Ньютон от нарушения законов гравитации просто лишился речи. Еле успокоили: сырой металл, золотишко-то! Никем ещё не обкатанный. А Низамунда лишилась тёпленького места.

Ледбелли.

Так, так. Припоминаю. Раздел «Сокровища бедуинов», песочные часы Абсолюта. Экспонат зачётный, но совершенно без блеска… и всё такое. Брешут о принцессе, негодники…

Дженис (с трудом поднимая голову).

Собаки брешут… а звёзды гаснут. Принцессы правят подлунным миром. Часы у Низамунды какой модели? Картье или Тиссо? Да и хрен бы с ними обоими… вызови мне такси… (роняет голову на руки).

Ледбелли.

Бедная девочка. Кому повезёт на небе, те сразу сходят с ума. Становится легче, мозгами плечи не натирают. А здесь, как появятся гости, так сядут и ждут, не пойми чего. Ухайдокали их, всех троих, это верно, но наверху пока ничего не решили. Музыканты, сложный народ. Таланты, раздолбаи и пьяницы… жемчужины в сточной канаве. Крошку Барби щиплют от нечего делать, она и рада. Швабру забросила, прихорашивается. Спрашиваю, чего же вы ждёте – отвечают: урвать окурок сигары… тьфу ты, пропасть!

Свет озаряет столик с тремя рок-звёздами: Джимом Моррисоном, Джимми Хендриксом и Брайаном Джонсом.

Джонс.

Не верю я ни в какие случайности. Чтоб меня украли, это же месть! Они меня и заказали. Коллеги по творчеству.

Моррисон.

Аналогично.

Хендрикс.

Кто-нибудь помнит…

Соседи Хендрикса по столику шикают на него и машут руками.

Дженис (медленно поднимая голову).

Я помню. Меня отравили. Золотой укол, чтоб я сдохла…

Джонс.

Именно так: только что сдохла… но имя! Открой мне имя, сестра…

Дженис.

Больной, что ли? Я Дженис Джоплин. Смехота, да и только.

Моррисон.

Смеяться поздно. Мы только что умерли.

Дженис.

Да ладно!

Джонс.

Мы не умерли! Мы были подло убиты!

Дженис.

Ой, всё…

Хендрикс.

Заткнётесь когда-нибудь? Кто мне может сказать…

Соседи по столику шикают на Хендрикса и машут руками.

Дженис.

Веселые дела. А у меня там студия, запись… жених, которого давно пора пристрелить. Летела сюда на лифте, как в бездонную пропасть! Великий Боже! Кто из нас всё это вынесет? Какого чёрта мы здесь расселись?!

Голос-За-Сценой.

Отвечаю: никто. Вы ждёте нового назначения. Помещение Клуба, которое вы остроумно назвали лифтом – суть, небольшое пространство между адом и раем. Что касается мести… как пелось в старинном русском романсе, всё напрасно, мольбы и слёзы. Любые намерения, рождённые прошлым, тают перед лицом неслыханных, новых возможностей.

Дженис.

Это не романс… это ария из оперы Бизе. Шуточки ваши… Намерения… возможности… назначения! Сдохли уже, какие ещё намерения. Что он несёт, этот автоответчик? Кто записал на плёнку все эти глупости офисного планктона?!

Голос-За-Сценой.

Полегче на поворотах. Не посмотрю, что дива белого блюза. Не люблю белый блюз… по мне, что он, что негритянские частушки. Проблема вот в чём: дух Клуба не устоял, Клуб пренебрёг небесными дарами и был за это наказан. С другой стороны, что дальше делать с талантами?! Любая попытка изъять из вечности корпорацию «Все звёзды в небе, инкорпорейтед» напоминает кражу со взломом. Устал от тревожных мыслей. Сгонять бы в отпуск, да только куда ж от вас денешься, любимчиков божьих.

Джонс.

Я тоже желаю в отпуск. Пусть даже в числе не-любимчиков.

Голос-За-Сценой.

Перечитай мои заповеди, Брайан. Ледбелли вновь спрятал Библию. Я её отбираю, но Книга появляется заново. Отбрось там частицу «не»… получишь перечень всех собственных заслуг. Человек несовершенен. Пытаясь помочь, я предоставил людям свободу выбора. Я пошёл дальше, дав право на ошибку, но он неизменно выбирает путь саморазрушения. И все его таланты, как самородки в сибирских реках,  неизменно тонут в море грехов.

Кроули.

В сибирских речках есть самородное золото? Вот люди! Найдут же место для сокровищ, куда попасть можно только из космоса. Нет у вас сокровищ внутри – ну, нету их, не ищите! А ваши философы только и делают, что талдычат: человек, человек. Что есть человек? Черновой, всего лишь пробный замес. Даже фокус Бен-Бецалеля с оживлением куклы «Голем» был поприкольней, пока этот глиняный выродок не возомнил себя ещё одним богом.  Человек – это дух, сидящий на брёвнах в ожидании, что их распилят и бросят в топку. Разве не так?

Голос-За-Сценой.

Не так, отрыжка геенны! Я не могу запретить тебе охотиться в моих угодьях, админам Люцифера предоставлен доступ повсюду. Но низкой твоей душонке я выбью все зубы мудрости при первом же слове лжи. Человек подобен божеству, в нём слиты воедино дух, душа и тело. Дух вразумляет, Душа обнимает, Тело переживает потребности и наслаждения, жажду славы и боль потерь. Всё это, проделав свой жизненный круг, вновь возвращается, к Богу, за исключением пустейших оболочек предателей, лицемеров, хулителей Святого Духа. Имей в виду, Кроули: я не приму от тебя раскаянья.

Кроули.

Вы просто несправедливы к философу, ваша светлость! Не я здесь ругаю Святого Духа!! Ищите глубже.

Джонс.

Ну, всё – понеслась душа в рай…

Дженис.

Так вот кто это: теле-проповедник! Экран у вас… мутноват.

Голос-За-Сценой.

Болтунам из масс-медиа, Дженис, в аду найдётся, о чём поразмыслить. Их лекции о божьем триумфе, хорошенько обработав телевизионную паству и собрав с неё урожай десятины, сменяет вера в фонды и трасты. Мол, кто богат, тот и свят… вот уж фигушки! За мной переврали многое, но этого я точно не предписывал человечеству. Нет, Дженис, я не проповедник. Я тот, к кому ты обратилась со словами: «Великий Боже».

Хендрикс.

Хочу заметить…

Соседи Хендрикса наигранно шикают и машут руками.

Хендрикс.

Да погодите вы! Пора признать, что нынешнее положение дел весьма осложняет возможность осознать величие Божье. Да, сэр! Спасибо, сэр!

Джонс.

Брателло, ещё конкретней! Куда ты гонишь нас, казарменная душа? Не заставляй моё сердце биться. Мы оба очень устали.

Хендрикс.

Никто ни во что не бьётся. Мы дети холодного разума. Но если Бог всемогущ и всеведущ, какого чёрта… простите, сэр. На кой нас держат в этом Клубе? Ни выпивки, ни женщин, ни… ещё раз простите, сэр. Да, сэр! Слушаюсь, сэр!

Джонс.

Ну что ты заладил (передразнивает): слусаюсь, сэл… как продавец на невольничьем рынке. Сиди и жди, пока не нальют. А впрочем, тут даже не курят. Отправим Кроули за затяжкой?

Хендрикс.

Продать бы тебя в рабство, Брайан. Глядишь, полегчало бы.

Джонс.

Я был бы счастлив в свите Низамунды, да жаль, работорговцы сразу пристрелят. Не то, что вкалывать, танцевать не умею…с шестом и без шеста.

Моррисон.

Хоть с этим нам повезло.

Ледбелли.

И как у вас язык не отсохнет?!

Освещается третий столик. За ним сидит Демон Максвелла, невысокий и стройный афроамериканец, рядом его соседка, миловидная Крошка Барби, белокурая бестия в переднике горничной.

Демон Максвелла.

Джентльмены, я смазал и вычистил револьверы. Они хранятся в надёжном месте. Наемные убийцы тоже ждут приказаний. Месть, как известно, приятна в холодном вид, её подают на десерт. Но вы уже столько тянете… Мистер Кроули, нельзя ли и мне…

Голос За Сценой.

Будешь увиваться за сатанистами, отправлю в печь с мегаваттами, на переплавку астероидов. Погреешься, командирую в метеоритный пояс Сатурна. Там ранняя осень, что-то возле нуля. Абсолютного нуля. Тебе по возрасту вполне подойдёт.

Демон умоляюще складывает руки на груди.

Барби (передёрнув плечами).

Бр-р! Астероиды, это ледяные колючие камни. Как хама… перо… локис? Я просто худею от длинных слов. Вспомнила: чертополох!

Джонс.

Эй, детка! Симулякр…

Моррисон.

…с каподастром!

Барби.

Вот гады! Аж в дрожь бросает.

Джонс.

Что делать, жертва пубертата… повсюду скука, а наша крохотная блонди так сексуальна, что сердце рвётся на части!

Моррисон.

Во завернул! Ну, прямо просьба выдать пачку контрацептивов. Скажи-ка лучше, что дальше делать?

Хендрикс.

Есть у меня идея… (выжидающе смотрит на соседей, но те понуро молчат). Попросим вай фай. Раз нет ни входа, ни выхода.

Джонс.

И пользы тоже от тебя никакой. Где взять монитор и системный блок? Где стырить клаву, виртуозный капрал?

Моррисон.

Цыц, Брайан. Мне нравится эта идея. Новости по интерфейсу поедут прямо в мозги… конечно, к тем, у кого они были. (Обращается к Брайану). Доступно, бычок из Челтнема? Мне не дает покоя странная вещь: зачем на вывеске горят два и семь? И на буя она всё время трещит?! Пора поменять проводку… ладно бы, простое число… скажем, двадцать девять или тринадцать. А двадцать семь, это что за фигня? А, Джимми?

Хендрикс.

Здесь, сэр! Совсем простая фигня. Двадцать семь, это три в кубе.

Джонс.

Утри в квадрате.

Голос-За-Сценой.

Ты на пороге истины, Джимми. Осталась пара шагов… и можно доказать, что вы не столь уж бездуховны. Совсем не брёвна, на которых рассядутся Кроули и компания.

Кроули.

Я этого не говорил!

Голос-За-Сценой.

Тебя никто и не спрашивал.

Барби.

Умираю от любопытства… (обращаясь к Ледбелли): скажите, сэр: пубертат, это что такое – зверь, болезнь или праздник? Не связан ли он с пакистанцами? До ужаса боюсь, идёшь по улице, глазами так и зыркают. О чём-то бормочут, визжат… подъедут, дверь в машине откроют: бр-рык! И ты уже в парандже. В гареме с семью мужьями.

Ледбелли.

Я бы на гарем с пакистанцами не рассчитывал. Их только здесь и не хватало. Блюз по-арабски не для наших ушей. Другое дело, избиения, пытки и всё такое… кормил я, помнится, клопов в тюремной камере Луизианы… (задумывается).

Хендрикс.

Готово! Интерфейс заработал. У-ух… гудит, как ветер в ушах. Готово, сэр! На связи, сэр.

Моррисон.

Новость дня: Клуб 27 основан не на наших костях.

Хендрикс.

Так все уходы…

Барби (выкрикивает, перебивая Хендрикса).

А кем, кем основан Клуб? Простите, сэр… иду уже на фиг, сэр!

Ледбелли.

Не вами, Джимми, чистая правда. Клуб 27 был открыт в начале ХХ века одной юной бестолочью по имени Роберт Джонсон (вновь доносятся звуки «The Walking Blues» Р. Джонсона в фортепианной аранжировке Отиса Спанна, Трек 1). Рассказывают, в городишке Кларксдейл молодой музыкант встретился с… мессиром Сатаной и заключил с ним договор. Вот сказано же, дьявол в деталях. Все пункты мелким шрифтом юный Робби подписал не читая. (Брайан хмыкает, Хендрикс пожимает плечами). Не удивляйся, Джимми: пацанчик сызмальства мечтал стать толковым блюзменом. Кричал, что уделает каждого. И что? Уделал-таки! Свалился с неба – а может, из преисподней – отчаянный блюзмен, создавший пару-тройку потрясных тем. Родил и умер в 27 лет, в возрасте падших ангелов!.. Возможно, люди поверили в сделку… а значит, приговорили. Мнение толпы убивает, и всё такое.

Хендрикс.

Не только мы… и Джонсон до времени попали на небеса. Курт Кобейн и Эми Уайнхаус отъехали в том же возрасте. Сегодня в Клубе человек восемьдесят. Одни таланты! Не слишком ли виртуозно для адских игрищ? В этих ранних смертях кроется некая закономерность, и она пока не распознана. Что облегчает заоблачным душам выстраивать планы мести. Именно так, сэр. Простите, сэр!

Голос-За-Сценой.

Теплее, Джимми. Пришла подсказка от старого зэка Ледбелли. Мотавший срок в одиночке поневоле учится мыслить. Вот только мстить я никому не советую. Воины Востока говорят: не приноси нож в битву на мечах. И кстати, Кобейна лучше не ждите. Он нынче дружит с Башлачёвым, слетевшим с балкона русским поэтом. Два друга сообща бросали искры в валежник человеческих душ. Говорят, что выпустят новый диск, но это не точно. Камни разбросаны, приходит время собрать их… как думаешь, Джимми-бой?

Моррисон.

Собираю камни… готов достать револьвер.

Затемнение.

Дивертисмент.

Трек 2. George Baker Selection – Little Green Bag.

 

Часть 2-я. Устрица с клюшкой для гольфа.

Сцена ярко освещена. Персонажи прежние, сидят за теми же столиками. Барби шаркает тощей шваброй. Демон отирается возле Кроули, словно пытается что-то продать или предложить.

Дженис.

Вас послушать, так я убита только за то, что пела громче других! Даже у курицы на скотном дворе причин потерять голову, как минимум, несколько.

Ледбелли.

Отпели, эм. В разных смыслах. Теперь вы эфирное тело, и всё такое. Здесь многие спели бы с вами, даже дуэтом… не каждый разделит ложе эстрадной сцены с королевой белого блюза.

Дженис.

Эк ты загнул, старина… какое ложе?! Совсем рехнулся. А был ведь вторым из списка моих любимых блюзменов. Кто же был первым? А, вспомнила: Бесси Смит.

Голос-За-Сценой.

Не судите опрометчиво, Дженис, так сказано в Священном Писании. Ледбелли был первым, кто, оклемавшись в больничке после ножевого ранения, вновь запел под гитару. И это был блюз… а может быть, тюремный шансон.

Дженис.

Бог ты мой! Про вас, незримый дух, я совершенно забыла… добавьте в кашу ложечку масла! Не расскажете ли чуточку о себе?

Ледбелли.

В башке у вас каша, мэм. За языком вы никогда не следили. И всё такое…

Хендрикс.

Так точно, мэм! Прошу прощения, мэм! Я отставной сержант морской пехоты Соединённых Штатов. А впрочем, все здесь в отставке.

Дженис.

Что верно, то верно, дружище. Для полноты картины ещё и не принадлежим ни к одной из религий…

Голос-За-Сценой.

Вы будете смеяться, я тоже ни к одной религии не принадлежу. Как сочинители ни старались, они выстраивали новый олигархат. Совсем как в том анекдоте: что русский ни конструирует, всё равно выходит автомат Калашникова. Давайте-ка лучше к делу. Пять главных атрибутов Бога: всемогущ, всеведущ, вездесущ и невидим… а ещё, его выкликают всуе. То есть, горланят попусту. То и дело слышишь: Господи, Боже! Дедуля в лужу упал… а я при чём?! Под ноги надо было смотреть…

Дженис.

Ого, у кого-то здесь чувство юмора! Добавим в опись недвижимого имущества. И всё-таки очень грустно. Страницы Книги жизни, так сказать, не дочитаны. Перевёрнуты ветром. Узнать бы, чем всё закончилось с этим блюзом. И много ли я успела…

Голос Матери Дженис.

Хватит, Дженис. Довольно чтения на сегодня. Переоденься и помоги мне лучше на кухне.

Дженис.

Ох, мама – я и забыла, что ты уже здесь… зато ни сковородки, ни стирки. Кроме писем, ничего не читаю – я даже не воюю с прыщами. Некогда! Пусть делают на мордочке, что хотят. Свободный балахон плюс хвост звериный. Сценический образ певицы.

Голос Матери Дженис.

Ещё чего, куплюсь я на такую фигню! Ты лучше в зеркало глянь: не образ, а образина! Голова немыта, волосы клочьями. Репетиции, студии, мальчики… не то, что голову – посуду не вымыть! Хотя… с зеркалом, пожалуй, поздновато.

Дженис.

Везде уже поздновато. А еда, что еда? Лапша вьетнамская, да и некому тарелки вылизывать. Домой бы попасть, это да! Душ принять, глянуть бы в зеркало. Ох, чёртова доза…

Голос Матери Дженис.

Не выражайся, Дженис, ты меня огорчаешь. По-прежнему храню твои письма и чувствую ответственность за то, что так вышло. Зачем ты жила так грустно?

Дженис.

У русских был поэт Маяковский. Он как-то сказал: для веселия планета наша мало оборудована, надо вырвать радость у грядущих дней. Не хочу никого обкрадывать, и вырывать страницы из прочитанной книжки я тоже не буду. Ребята, вы чем там заняты?

Моррисон.

Стенографируем сводку… ну что, закончили?

Джонс.

Здесь всё, что успели скачать (кладёт на стол исписанный рулон туалетной бумаги). Клуб 27 продолжает расти. Есть цифры из России, они просто ужасают. К тому же вопросы обратной связи…

Дженис (перебивает).

А что, в России есть блюзмены? Уж больно сложные имена, совсем не для сцены. Помнится, пел один парень: мама, мы тяжело больны… мама, мы все сошли с ума. До чего же по-нашему… хотя и по-русски. Пил бедолага, небось, не по-детски…

Голос-Матери-Дженис.

Ты много слушаешь радио, Дженис. Блюзмен в России – такая же небылица, как устрица с клюшкой для гольфа.

Моррисон.

Я и есть эта устрица. С водорослями для гольфа. Сейчас бы заново к микрофону. Я столько мог бы исправить. Такое ощущение, будто хочешь зевнуть – и не можешь. Вот бы спеть что-нибудь, пусть даже с варварским русским акцентом.

Голос-За-Сценой.

Умеешь раззадорить, Джимми-бой. Так и быть, спой нам что-нибудь необычное.

Моррисон поёт, Хендрикс (гитара), Джонс (губная гармошка) и Ледбелли (ударные) ему аккомпанируют (роуд-блюз «Коронадо», сл. и муз. автора пьесы (Трек 3).

Джонс.

Устрица… ай да тёщинька! Кружку пива на третий столик. За мой счёт! И верно, откуда там взяться блюзу? Он зародился в Штатах. В местном климате рабам несладко пришлось на плантации. В России дело другое, вечные морозы и короткое лето. Медведи шубу сбросить не успевают, а местные рабы предпочитают помалкивать. Дабы лишнее тепло не расходовать.

Ледбелли.

Трепло! В России не было рабства!

Моррисон.

А крепостные?

Дженис.

Девочки, не ссорьтесь. Зимой вечера в России долгие, снежные… чего ж крепостным крестьянам молча сидеть? Жгли, я где-то читала, ароматизированное бревно… по-русски лутшина. И ели мороженое – прямо в снегу, на улице!

Джонс.

Тягучими зимними вечерами мужики и бабы пели российский госпел, который назывался «частушки». Вязкий, как кленовый сироп. В России, кстати, нет кленового сиропа. Сахарный клён не растёт. С чем блинчики лопают, неизвестно… может быть, с сахарной клюквой? Скорей всего, запивают берёзовым соком. Поют россияне нудно…но содержательно.

Дженис.

Подумаешь, кленовый сироп… в Израиле нет конституции, но как-то живут. В такой-то жаре! Нет, правда? Сок, выжатый из берёзы?! Потрясающе… где Башлачёв? Почему среди нас нет русских?

Кроули (подбоченивается; верный признак, он сейчас будет врать).

Для россиян в Люциферовых «Эмпиреях» заказан особый столик. Настолько привыкли к земному аду, что в райские кущи и калачом… или, как его, куличом? Никого из русских не заманишь.

Дженис.

А что это, калачом… или куличом?

Кроули.

Пирог такой… вместо начинки – изюм с марципанами. С огромной дыркой посередине.

Дженис.

А дырка зачем? Муку, что ли, экономят?

Джонс.

Русские едят пироги с грибами, но только на улице. А по улицам они с ножами не ходят. Пирог с дырой ломать гораздо удобней.

Кроули.

Вечно ты влезешь. Гиганты духа, все эти Достоевские, Тургеневы и Толстые, отгородили себе в «Эмпиреях» огромный стол. Сидят за ним с утра до ночи, выясняют причины и следствия духовного кризиса. Никто их книжек давно не читает. К восходу луны, само собой, напиваются и едут к цыганам. Молиться и девок лапать.

Моррисон.

У цыган бытует зороастризм… как это – едут? Куда, на чём?

Кроули.

Ну, как… доводят себя до экстаза. На сцене Барби в кокошнике, сафьяновых сапогах и змеёй на шее. Оркестр из Мексики по струнам лупит, орёт: эррива! Сигнал к началу полного разложения. Барби танцует «Калинку» под саундтрек из фильма «От заката и до рассвета». Треща костями и кастаньетами. Цыганский хор поёт и хлопает в ладоши.

Джонс.

Ведёт, я вижу, бурную личную жизнь. А мы тут паримся в захолустье…

Барби.

Не суй под нос мне грязные лапы! Ни с кем танцевать не буду. Вы, музыканты, очень уж жадные. И говорите постоянно, что денег нет. Вы даже водку пить не умеете.

Джонс.

Звучит убедительно. Я русскую водку ни разу не пробовал.

Хендрикс.

Красавчик! На трезвенника внешне не тянешь. Скорее, на сторчавшегося мажора.

Моррисон.

Слава богу, что не пробовал… замучил бы проповедями.

Ледбелли.

Самогону тебе налить. Из сахарного тростника. И перчиком кайенским занюхать.

Голос-За-Сценой.

Не надоело трещать… кастаньетами?

Дженис.

Не слушайте вы Кроули! Врёт он всё, хороняка. Русские даже грустить умеют так, что им хочется позавидовать.

Голос-За-Сценой.

Неплохо сказано. Я тоже это заметил.

Барби.

Скажи мне, Алистер, раз тебя отсюда не выгнать: где в «Эмпиреях» взять сафьян, кокошник и кастаньеты? Угля в камин не допросишься!

Моррисон.

Эти мне русские… Нас слишком многое разделяет, помимо двух океанов. С Россией трудно найти общий язык. Даже с теми, кто владеет английским.

Джонс.

Когда разумные обезьяны решили жить племенами, обозначая их гласными буквами «О», «Ы», «У», «Йеее», спикер палаты общин… э-э, шаман продвинутого прайда предложил общаться на английском. Соседей, кравших еду и самок, наши предки крыли исключительно по-немецки. Неразборчиво, но доходчиво! При дележе добычи или готовясь к ужину туземцы орали по-русски. Отсюда и пошло смешение наречий… такая вот вавилонская башня.

Моррисон.

Так родилась изящная словесность. Когда люди осознали, чего им хочется, кроме еды, хмельного питья и секса, разразилась первая война. Разыгралось сражение между неандертальцами и кроманьонцами, в котором неандертальцы, судя по всему, победили. Почему я так думаю? Мир всё ещё дремуч. Неандертальцы подарили миру огромную нижнюю челюсть, глобальный либерализм и глиняную статую мистера Кроули. Насчёт глины, впрочем, я не уверен.

Кроули.

Скукота! Трепологи!! Музыканты!!!

Голос Матери Дженис.

Прекратите уже орать, мистер Кроули. Вы не в трактире и не в хлеву. Спой, Дженис, что-нибудь бодрое. На сон грядущий. Сон ходит мягкими шагами, но всё к нам никак не заглянет.

Пожав плечами, Дженис исполняет знаменитую песню «Mercedes Benz» (Трек 4). Постепенно все включаются в танец, включая сидящие в зале группы поддержки – и даже зрители. Все, кроме Дженис.

Дженис.

Интересно, почему это у музыкантов короткая память? Пару шнурков не завяжут, куда же им мстить. А наказать-то нам есть кого… (задумывается). Я что-то вспомнила… вот что. На студии «Сансет» мы делали новый альбом. Только слезла с этой синтетической дряни! Но кто-то уже пронюхал… и всё началось по новой. Вы вряд ли знали об этом… был у меня в Техасе женишок, Сет Морган. Да-да, с певичками и не такое бывает… раздался один телефонный звонок, и всё полетело к чёрту. Сет спьяну поведал, с какими девками проводит мальчишник. Мои руки и мысли вмиг опустели. А чем их наполнить? Разумеется, виски! Чем больше пила я, тем сильнее трезвела. Вытрясла из кого-то телефон, звякнула пушеру, и он моментально прибыл. Выгреб из моей сумочки всю монету, сделал укол… и небеса мои рухнули на паркет. Вместо обычной 3%-ной дозы в шприце оказался 80%-ный диацетилморфин. Ошибки? Скорее, мир этот создан был по ошибке! Почуяв неладное, я от растерянности вцепилась негодяю в рукав. Двумя короткими ударами, в нос и в губы, он быстро высвободился. Затем звякнул кому-то по телефону в гостинице и сразу же смылся… всё было сделано так, чтоб я из комы не вышла. Да ладно… вот этот гад!!

Во время монолога Дженис Кроули отворачивается к стойке и деловито заговаривает с Ледбелли.  Дженис, подскочив сзади, хватает Кроули за рукав, тот с разворота бьёт её в нос и в губы. Дженис падает навзничь.

Дженис.

Хватайте мошенника! Это он, это убийца…

Джонс (хватает за шиворот Кроули, тот бешено изворачивается).

Далековато, земляк, ты забрался. А нам теперь что? Загасить тебя, как крысу за ковром? Месть и адово пламя… а может, выбрать призрачную надежду?

Кроули с отчаянным криком изворачивается и убегает.

Голос-За-Сценой.

Подумай, Брайан. Самое время.

Джонс.

Зря вы связались с музыкантами, Боже правый. Мы – трудная пашня, мы та неблагодарная почва, которая скудна и камениста. Прежде чем сеять, её придётся годами вспахивать. Ждёте от нас признательности? Или покараете за вольнодумство?

Голос-За-Сценой.

Моя доброта бесконечна, Брайан.

Джонс.

Это-то меня и пугает.

Затемнение.

Дивертисмент:

Brother Dega – Too Old To Die Young (Трек 5).

 

Часть 3-я. И смерть вас не устрашит…

Дженис с разбитым носом, фыркая, крутится с боку на бок, лёжа на сдвоенных стульях. Музыканты склонились над своим столиком, они заняты тихой, весьма серьёзной беседой. Барби поднимает и расставляет опрокинутые барные стулья. Ледбелли, стоящий за барной стойкой, щёлкает пальцами, подзывая Барби к себе.

Дженис.

И впрямь, скукота. Анекдот бы какой состряпали. Пока тут бормочете, хватило бы времени построить заново и снова разобрать гробницу Хеопса!

Ледбелли.

Пирамиду, а не гробницу. Кстати, о гробницах… Демон уже явился?

Барби.

Он не привидение, чтобы являться. Пешком свободно придёт. Сивка-бурка, вещая каурка! Пригласи к нам этого придурка.

Из-за угла барной стойки появляется Демон Максвелла.

Демон.

Художника любой обидит.… а премию Пулитцера в моё отсутствие так никому и не присвоили.

Ледбелли.

Премию не присваивают, а… вы что тут, заразились косноязычием? На кой тебе сдался Пулитцер, ты, капризный придурок?! Скажите, какая цаца: нарушитель законов термодинамики! Ни украсть, ни покараулить. Ковыряешься в марсианских штольнях, и что? Где алмазы, а не эти вечные стоны? Излагай, что у вас там стряслось!

Демон.

Вечен только цирроз… покой на кладбище, и тот дело времени. Будете ругаться, пожалуюсь мистеру Максвеллу. Он вас заставит собрать всю посуду в один угол шкафа! Наплачетесь, обещаю. Ну, сколько можно?! Я гений, парадоксов друг… а мне так и норовят кайло очередное всучить.

Барби.

Закройся, перец на минималках. Вот свежие рубрики: мода, интриги, сплетни… глянцевый разворот. Не журись, читай газету!

Демон.

Передовица! Нефтяной воротила, недавно прибывший из… трудное немецкое слово… задержан райским привратником. За попытку дать взятку в размере оборотного капитала, двух кредитов и прочих неземных удовольствий был послан в… иными словами, сменил работу. Отправлен в преисподнюю экспедитором отхожих мест с особыми полномочиями. Воротила с тряпкой… готичненько…

Барби.

Ну, врёт, как дышло! Откуда ему взять тряпку? Какой у него оклад? Не прерывайся!

Демон.

Увы, труды его бескорыстны! Но ощущения поразительны. Совсем как неземные утехи.

Ледбелли.

Экий везунчик, прости, Господи. Спортивная страничка имеется?

Демон.

Хоккей чугунными сковородками, второй полуфинал. Шесть грешников забито, десять пропущено. Судья назначил дополнительное время. Защитника Агриппу после двух удалений отправили за борт. Навечно.

Ледбелли.

Ну, сковородки – понятно… куда это грешники были забиты?

Демон.

В адскую топку. Проигравшие подвергнуты остракизму, их выварили в купели со щелоком и пригвоздили к позорному столбу. Намертво.

Дженис (прислушивается к их разговору).

А как вам такая новость: всех демонов отправят на перековку.

Демон.

На что это перековывать? На чёрные дыры?

Дженис.

Перекуют, как мечи на орала. Ну, так… чтоб не очень орало. Скучно… шучу я, Демон.

Демон.

До чего же грустно ты шутишь…

Моррисон.

Очнулась? Что у вас с Кроули? Какая муха тебя укусила?

Дженис.

Навозная пчела, а не муха. Она давно улетела. А жало внутри застряло. Как бандитская пуля.

Голос-За-Сценой.

Воюете, ненасытные души? Исполнены мщением? Три ха-ха. Мордобоем в жизни ничего не добиться. Если вы, конечно, не боксёр. Вот, скажем, демарш Иуды и божественный промысел…

Кроули (попеременно высовываясь из-за кулисы и снова прячась).

Феерическая брехня! Иуда был простой деревенщиной, арамейским голодранцем и выскочкой, наподобие Ли Харви Освальда… Иудой правил голый меркантилизм! Кассир к деньгам привыкает, святое дело. Устал казначей чужие деньги считать, в той кассе ничего к рукам не прилипнет. Не те ребята! А тут – тридцатник за поцелуй. Невелики доход, а всё-таки серебро! Возобладали зависть и злоба, стремление к апостольской славе. Жажда возвыситься, поставить своё убожество превыше божественного начала. Что я запамятовал в этой истории?

Джонс.

Высокую мораль: любой каприз за ваши деньги!

Голос-За-Сценой.

Да брось языком трепать. Истинно говорю вам, Иуда действовал по моему наущению. И этот ваш заговор, Клуб 27 – тоже мой.

Хендрикс.

Да, сэр! Простите, сэр! Покойники по призыву – не что иное, как промысел божий? Да кто в такое поверит? Зло в божьем обличье… это совершенно немыслимо!

Голос-За-Сценой.

Пожалуйста, без патетики. Ах, члены Клуба… какие громкие имена! Джим Моррисон, икона музыкального стиля. Джимми Хендрикс, гитарист-виртуоз… Брайан Джонс, корифей рок-н-блюза, мульти-инструменталист. Да что там – парень, создавший «Роллингов»! И Дженис, богиня белого блюза. Рассвет ваш был безоблачен, но в полдень вы попали в полураспад. Ещё немного, и разгульная жизнь списала бы вас в утиль. Пришлось вернуть вас, избранных и награждённых, к началу сюжета. Вот причина, по которой вы здесь.

Джонс.

А как же пункт мелким шрифтом? Сделка с Люцифером – разве не общее наше проклятие? После Джонсона  и до нас были десятки жертв, отправленных на небо провидением, завистниками или бандитами… так в чём мы все провинились? Что, прав был мерзавец Кроули: мы сами себе всё портим?

Голос-За-Сценой.

Мистер Кроули – всего лишь инструмент Люцифера, анальный зонд преисподней. Торгует загробной жизнью, глядя на неё со спины. При жизни сей поэт, сатанист и философ был редкостным негодяем, сплотившим, однако, вокруг себя массу здоровых сил. Пришлось вмешаться, как и в случае Робби Джонсона. Жизнь Робби, первенца Клуба, оказалась тем же триггером, что и спусковой крючок. Наблюдая за Робби, я понял, что истинный гений в своих желаниях не остановится ни перед чем. Пришлось уступить и дать свершиться неизбежному. Цифра 27 – забавная случайность, каприз бильярдных шаров. Двадцать семь лет, это отражённая в зеркале троица! Что ещё? Порог вступления в зрелость, пора горчайших переломов человеческой  жизни. Как уже говорилось, возраст падшего ангела. Вы просто не слышите голосов, которые обращаются именно к вам. Намного проще сочинить детский хоррор про чёрную комнату.

 

Ледбелли, утирая слёзы, собирает и моет пустую посуду. Музыканты и Дженис замерли – сидя и стоя. Барби с Демоном шепчутся возле стойки.

Дженис.

Да полно вам! Такие уж мы греховодники? Я в жизни всякое повидала… пьяные вопли иной раз обращались в песни протеста. Была у хиппи Джоан Баэз! Из нашего праха выросли джаз, рок и бит. Нетрезвые, растрёпанные хиппи вытащили мальчиков из Вьетконга. Да-да, мы были не сахар. Нам приходилось делать добро из зла… потому что делать его больше было не из чего. Откуда вдруг взялась эта фраза?

Голос-За-Сценой.

Р. П. Уоррен, американец. Цитата из романа «Вся королевская рать».

Дженис.

Американец… бинго! (Щёлкает пальцами, как кастаньетами). А я боялась, что Достоевский.

Голос-За-Сценой.

Не любите Достоевского? Весьма патриотично. А между тем, литератор прост и доступен. Великолепный стиль. Вот разве что совсем не философ, увы.

Дженис.

Страдания делают нас философами. Не помню, стоял ли на полочке Достоевский. Я больше слушала музыку, чем шелестела страницами.

Голос Матери Дженис.

Среди учебников я обнаружила томик Бодлера со странным названием «Цветы зла». То и дело поглядывала на него: неужели снова про хиппи? Устала я. Болтаете, как стая попугаев. Спой лучше колыбельную, Дженис. Спать я отвыкла, но твой голосок меня успокоит.

Дженис.

Мамочка, поки-ноки. Пусть вновь вернутся к нам денёчки в Техасе…

Вначале мягко, потом во весь голос Дженис поёт свой блюз (Трек 6. Turtle Blues).

Голос Матери Дженис.

Спасибо, доченька… и незачем так орать. Что же вы не танцуете?

Джонс.

Сегодня наши не пляшут! Осталась только песенная культура… эта музыка будет вечной?

Голос-За-Сценой.

Это праздник, Брайан, который всегда с тобой. Даже здесь, в обители тонких тел. Ты всё ещё существуешь… что не так уж мало.

Моррисон.

Погодите-ка… стало быть, всемирное сознание существует? А мы – его мобильная часть. Об этом пишут авторы квантовой теории биоцентризма. Они полагают, что смерти не существует. Жаль, с жизнью мы здорово промахнулись…

Джонс.

Раз смерти нет, зачем тогда рай и ад? За что нас лишили вокала – всех, кроме Дженис? И где, в рот вам ноги, моя губная гармошка?!

Голос-За-Сценой.

Знаешь, Брайан… перед тем, как вырвать тебе язык, я кое-что скажу для ушей. Вместо того, чтобы закрыть кран, глупец сидит и ждёт, пока оттуда не вытечет вся вода. Вопросы останутся без ответов. Что, мало тебе развлечений? Ещё и гармошку ему подай. Рай или ад, неважно – здесь всё устроено рационально и очень просто. А ваше бродячее стадо – иначе говоря, «Клуб 27» – пока застряло на перекрёстке, в убогом городишке Кларксдейл.

Моррисон.

Что делать, прошлое незатейливо. Нас выдернули из жизни, как репку.

Хендрикс.

За что? За какие грехи?!

Джонс.

Ты прав, Господь, мы просто кучка провинциальных глупцов. Толчём воду в ступе. Выбить бы тебе передние зубы, Джимми (обращается к Моррисону) – ты будешь точь-в-точь, как моя прабабушка. А думаешь даже медленней. Я был придирчив к старушке Труди…

Моррисон.

Прибереги-ка тонкий британский юмор. Пока я сам тебе зубы не выбил. Чем мы грешили, дамы и господа? Словом и делом. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Прекрасно, Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф. Три поросенка в одном корыте… я просто любуюсь, насколько дружно и слаженно мы его обоср… гм-гм…

Джонс.

Облагородили своим внутренним содержанием?

Моррисон.

Вот именно. Вначале рассказали о прошлом. Теперь нас лишают будущего.

Голос-За-Сценой.

Не лишаю, а спасаю его. Вашу музыку будут помнить дольше, чем вас самих.

Дженис.

Но это бесчеловечно!

Голос-За-Сценой.

Возможно. Но я и не человек.

Хендрикс.

Вы не оставили нам выбора. Да, сэр! Так точно, сэр! А как же внутренняя свобода, выбор цели и всё такое? Человек, первым нарисовавший на скале бегущего зверя, впервые понял, что такое свобода. Это движение к цели!

Моррисон.

Свобода дикаря – это безнаказанность. Свобода просвещённого человека – это мера ответственности.

Дженис.

Сплошное занудство! Свобода должна быть простой и изящной, как модная перчатка. Как по мне, свобода означает утрату любых потребностей, кроме творческих. Ну и… немножко физиологии.

Хендрикс.

Ну да, ну да…свободу обретают только покойники. То есть, мы с вами. Ну уж нет… истинная свобода – это поиск новых возможностей.

Голос-За-Сценой.

Бинго! Об этом и потолкуем. В душе любого человека соседствуют бог и дьявол. Бог отвечает за разум и высокие чувства, дьявол – за соблазны и похоть. Вдвоём они способны обеспечить любую свободу выбора… но разве это свобода?

Моррисон.

Как всё запутано. Не проще ли было открыть наши судьбы? Все карты на стол! Вы дали бы нам самим сделать свой выбор.

Голос-За-Сценой.

Конечно, проще. Но вы бы мне не поверили. Не зря процветают гадалки, адово племя! Знание будущего невозможно, поскольку оно противоречит свободе воли. Незнание того, что будет завтра, позволит вам сегодня быть кем угодно. Испанцы говорят: бери от жизни, как на полке – всё, что захочешь, но возле кассы надо платить.

Моррисон.

Оп-пачки! Свобода воли становится осознанной необходимостью, приказом сделать правильный выбор. Тут что-то не убеждает! Хотелось бы права на ошибку. На свой, пусть неверный шаг.

Голос-За-Сценой.

Твой шаг уже сделан. А всеми вместе – даже небольшая пробежка.

Джонс.

Допустим, наша единовременная гибель стала милостью божьей. Только допустим! Как быть тогда с запасами доброты?

Голос-За-Сценой.

Доброта? Вот ещё! Просто зла на вас не хватает.

Джонс.

Мне проще поверить в заговор! А не в Клуб 27-ми инопланетян.

Моррисон.

Посмотрим… любой заговор имеет некую цель. В каждом заговоре есть заговорщики. Но только не в Клубе 27, который размещён на трёх континентах! Заговор должен быть тайным, как мировое правительство. Тогда как Клуб 27 – громкая мистическая сенсация. И наконец, плодами заговора должен кто-то воспользоваться. Возглавить армию, корпорацию, сверхдержаву… иначе говоря, группу лиц, ведомую общими интересами. Но нас, как бы плохи мы ни были, никто в Истории не заменит. Наш блюз – достояние вечности!

Дженис.

Заговорщики, в рот вам дышло! Куриные мозги, вот вы кто! Ума в башке, что в дырявом горшке. Забыли, кто здесь шериф? После смерти вы стали легендой! Ваши имена, да что греха таить, и моё – огромная куча денег. Земная власть за наши грехи была вручена дьяволу. Кто отомстит его подручным за равнодушие к нашим судьбам, за лицемерие и продажность, за детскую проституцию, за пьянство, разврат, бандитизм и наркотики? Кому перерезать глотку за то, что в обществе не осталось иных ценностей, кроме тех, что покупаются и продаются? Боже, храни Америку! Страна беднеет, а кто хорошеет? Банкиры с торговцами смертью. Дети дьявола! Чтобы содержать семью, рабочий вынужден сегодня пахать вдвое больше, чем в конце прошлого века. На наших глазах разрушаются браки! Кто оскверняет сердца и помыслы? Тень мира сего! Так чей это заговор? Чьи жертвы стали членами Клуба? Спасёмся именем Божьим… или погибнем навеки.

Демон (заметно, что молчать ему надоело).

Так что вы уже решаете, тонкие тела и тощие души? Будете мстить или глазки строить? Если что, я здесь один не останусь! Нет хуже одиночества в Клубе. Особенно после полуночи, считаемой по звёздным часам.

Голос-За-Сценой.

И тебе веселья недостаёт? Этот бунт заразителен. Могу отправить Демона в лунный модуль. Симпатичный такой кристаллик с миллиардом зеркальных граней. Подметёшь там, соберёшь тарелки и пластиковые стаканчики. Китайцы шастают, сил просто нет…

Демон, плача, падает в объятия Барби, она его шёпотом утешает. Появляется Кроули. С невозмутимым видом садится на излюбленное место у стойки бара.

Кроули (напевает бархатным баритоном).

Вновь я посетил… как тихо, как благостно! Даже морду, и ту набить некому. А хуже всего, что и не за что. Ну и порядочки. А там, читая некрологи, над вами злобствуют враги…

Моррисон.

Пора подумать о подмоге… а нет подмоги – убеги!  Чего это – некому? Тебе бы морду набил с наслаждением. Бейсбольную биту из гаража надо было забрать.

Кроули.

Би-ита… бита для тех, кому морда не бита! Нельзя, дружок, я с миссией от начальства. Мессир велел сагитировать Дженис на призовую поездку. Экскурс-шоу! Трехчасовая программа с ужином в «Эмпиреях» и визитом на адскую кухню! Познакомитесь с местной диетой.

Джонс.

А Дженис что, на сладкое мессиру подадут?

Дженис.

Подавится мессир. Меня называли королевой белого блюза, а королеве не место в куче объедков. Жаль, однако, что королева – всего лишь символ вечного одиночества.

Кроули.

Друзей языком попинайте: чего они заскучали? Я за любую движуху, кроме гвоздей и медной сковородки в аду. Ну уж нафиг подобные сатурналии… вот, кстати: ваша милость, отправьте Демона курьером на Сатурн! Пусть поработает вышибалой в тамошних банях… а заодно и кольца почистит от ржавчины. Горазд языком болтать.

Голос-За-Сценой.

Поучи жену щи варить.

Кроули.

Простите, ваше степенство… молю о пощаде. Отправьте в ад, но не лишайте дружбы. Как эти ваши ничтожества.

Голос-За-Сценой.

Сидящих рядом многое толкало к гибели, спасала только…

Дженис.

…любовь!

Кроули.

Любовь?! Та низменная страстишка, которая с эпохи Возрождения, а то и с инцидента с Троицей… (бьёт себя по губам) с Троей, прошу простить! То и дело разносит мир вдребезги? Те, кто нам дорог, не склонны к взаимности. Те, кому дороги мы с вами… о-о, даже речи не стоят! Человек рождается эгоистом и умирает в нищете, болезни и злобе. Признайся, Дженис, ты и себя-то любила не слишком!

Барби.

Увы, как это ни грустно, но это правда, моя несчастная королева. Ты никого не полюбила при жизни. Желание славы, ждавшее своего часа в твоём сердце, не превратило тебя в красавицу, но обрело свою силу. Оно принесло тебе крупицу счастья, эту тёмную власть над зрительным залом. Любовники, наскучив, разбежались, а музыканты разлетелись, как кегли. Пора признать, что королевой способен вертеть кто угодно – журналисты, продюсеры… эти, как их, тренд-сеттеры… любой, кто имеет вес! Женщина, рожденная для любви, одинока в мире, созданном для мужчин. Вспомним хотя бы Мэрилин. Кстати, отсюда сразу её прогнали.

Дженис.

Умнеешь, девочка… тебя-то куда спровадить? Легко присвоить чужую тайну – тем более, тайну любви. Но где тот берег, на котором она зарыта?

Голос-За-Сценой.

Ответ несложен, он известен с давних времён. Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Без равнодушия, расчёта и подлости.

Кроули.

Не стоит мудрствовать лукаво. Приготовьтесь услышать истину философа средневековья. Приятель мой, Агасфер по прозвищу Вечный Жид, любил повторять: желающим выпрямить ступицы на колесе сансары придётся долго искать каретника! Судьбу не изменишь. Кысмет, как говорят на Востоке. Я расскажу вам притчу. Это не займёт много времени. Жил в Средней Азии мастер древних ремёсел. Звали его Искандер Хан, и была у Искандера молодая жена по имени Юлдуз. Ничто не тревожило пожилого Искандера больше, чем приближение смерти. И вот однажды он изготовил сундук, в который спрятал своё сокровище. Всю жизнь Искандер собирал порошки бессмертия, пока не настал момент, когда осталось найти последний, самый главный ингредиент. Спрятал мастер в сундук свои порошки и запретил жене открывать его. А сам отправился в город Багдад к мудрецу Аль-Хабибу: не знает ли тот, как раскрыть волшебную тайну? Проводив мужа, жена Искандера с ума сходила от любопытства, однако нарушить запрет побоялась. Впрочем, хитроумие женщины не знает границ! Она попросила слесаря, мужа своей служанки, открыть сундук и чуточку в нём порыться. Это ей запрещено сундук открывать! О чужих мужьях речи не было. Откинул слесарь крышку сундука – и тут же свалился замертво. Пришлось жене Искандера вместе с рыдавшей от горя служанкой зарыть мертвеца в саду. Вернувшись, мастер поведал им тайну: недостающим ингредиентом порошка, гарантирующего бессмертие, оказалась гибель какого-то слесаря… да сбудется предначертанное!

Ледбелли.

Сказочка больно уж грязновата. Вы облажались с вашей миссией, Кроули. Всё как-то… не по-человечески. И всё такое.

Кроули.

Пусть не по-человечески! И всё у меня не этакое! Зато по-людски. Ещё одно, последнее сказанье, и миссия исчерпана моя… жил-был, мне говорили, философ-богоискатель, за своё неслыханное благочестие прозванный Блаженным Августином. И что ж он, стервец, удумал? Бог, дескать, зла не сотворит! Любое зло от людей, мол, исходит и к людям вернётся. А, каково? Мессир, как прочёл, хохотал, как подорванный…

Ледбелли.

И снова мимо. Вас плохо учат в адских застенках. Бог проклял зло в Люцифере, искавшем верховной власти… и всё такое. Зло пало на землю и стало клеймом, свернулось змеёй на копыте дьявола. Так вот, под этим клеймом…

Кроули.

Какая дикая чушь! Твой шеф, Ледбелли, только и делает, что повсюду гребёт под себя, оставив прихожанам лишь псевдо-свободу выбора. Что, дескать, лучше: жить в бедности или в богатстве? Заработать или выпрашивать? Ограбить или завидовать? Свобода выбора – страшное зло, мой кучерявый блюзмен… любая свобода – это непременный соблазн. Вот почему в аду так тесно, а в раю так скучно. Оставьте Дженис самой решать, куда и с кем ей пойти…

Голос-За-Сценой.

Довольно, Кроули. Решение принято. Я возвращаю друзей на Землю. Не указывай мне, что делать – не придётся услышать, куда тебе стоило бы пойти.

Дженис.

Как я устала от ваших горячих, глубокомысленных споров… Господь, ты тоже хочешь видеть меня в аду? Какой же ты бог после этого?!

Голос-За-Сценой.

А вот и не угадала. Ты обрела сияющие латы, Дженис. Как все мятущиеся души, ты в свите Огненных Ангелов. Тебе придётся далее самой отбирать пополнение в «Клуб 27», а заодно решать, останутся ли новые души здесь, в этом кафе, или прямиком отправятся в ад. По истечении срока, который я назову, ты вернёшься на землю. Тебе откроются горизонты блюза. И вечное поклонение публики.

Моррисон.

Ну и сюрпризы! А мы что в этом кафе, посуда и утварь?

Джонс.

Да я тут с вами с ума сойду!

Хендрикс.

Мне кажется, оставить нас здесь одних – это нечестно. Мы прожили тяжкое бремя славы. Мы вместе умерли, если на то пошло.

Голос-За-Сценой.

Терпение, джентльмены. Вас ждут великие дела, как говорил хозяину-графу слуга Сен-Симона. Первой жертвой глобализации, задуманной тёмными силами в раннем Средневековье, стала мировая культура: иконография, поэзия, живопись. В народ пришёл кинематограф, привёл господство иллюзий. Сегодня то время, когда поденщики, имитаторы, коммерсанты подменяют истинных творцов, сберегающих искру божью. Сложение песен, к примеру, свелось к простейшим гитарным рифам, сценарий пьесы – к эпатажу плоти и наркотическим фокусам. Весь пар спектакля в гудок уходит. Что ожидает вас в будущем? Эпоха поющего силикона а-ля Крошка Барби? Чипированные зомби, вроде нашего Демона? Противостаньте дьявольской катастрофе, иначе человечество оскудеет, а земля обезлюдеет. Людей унизят вредные привычки, их одолеют не мечты и стремления, а похоть ленивой плоти. Вы возвращаетесь к людям. Вас ждут иные лица, иные имена. И только души останутся прежними. И смерть вас не устрашит, она лишь станет переходом в новое будущее. Готовы ли вы к переменам, господа музыканты?

Джонс.

Я только что простился с прежней жизнью! И со старым бельём.

Моррисон.

Да свершится воля Господня. Мы будем готовы.

Хендрикс.

Я с вами, ребята! С чистой совестью – на свободу!

Музыканты шикают на Хендрикса, потом разражаются хохотом.

Голос-За-Сценой.

Не упускайте очень простую вещь: нельзя жить в обществе и не увлечься его миражами. Храните творческую свободу. Откровенничайте лишь с теми, кто знает пароль: «Все Звёзды В Небе»! Сопротивляйтесь всякому давлению, кроме голоса разума. В этом всё дело.

Музыканты исчезают со сцены, как тени, пропадая во тьме.

Дженис.

Друзья, называется… бросили в полном одиночестве. Чем эта милость лучше тюрьмы? И что, наконец, с убийством в гостиничном номере? Неужели всё так и останется?

Голос-За-Сценой.

Убийц покарает время. И провидение. Все конфликты и войны  – не более чем подробности. Важно, с чем ты придёшь в этот мир. И что оставишь в нём, уходя.

Дженис.

Я тут порылась в ленте новостей. Подумать только… о нас скопилось столько вранья.

Голос-За-Сценой.

Ну, обо мне гораздо больше. Если хорошенько порыться. Какое-то время я был потомком своего народа, потом стал сыном всего человечества. Это сделало мой народ избранным, но через край добавило проблем.

Дженис.

Дальше избраны были мы? Чудеса, да и только.

Голос-За-Сценой.

Слава человеческая – это слава Господня. Ты будешь Оком Неба, Дженис, посланником двух миров.

Дженис.

Да разве это свобода?! Дайте мне тряпку, я буду сменщицей Барби!

Голос-За-Сценой.

У Барби нет сменщицы. Она – лишь крошечная часть моего игрового пространства. Как и Демон, и вся планета Земля. Край живых или мёртвых. Погибших не оживить, но можно пробудить спящих.

Дженис.

Вернуться… вернуться на Землю!

…человек, завёрнутый в край обугленной плащаницы,

не заботы прошу,

не сукна,

ни хлебов,

ни водицы,

ты не спишь, значит, выслушаешь меня:

прах и пепел на месте огня,

прах и пепел,

как вечный покой, пелена или одеяло,

только совести огненные язычки догорают к рассвету –

возможно, кому-то они должны,

и луны не погашенная лучина раскаляется до утра,

и к утру только пепел, и в этом, боюсь, причина,

что любого, не сказанного тобой, мне опять будет мало,

прикури меня,

дай неразгаданный страх

не изношенной жизни, не опробованных страстей,

если каждый мужчина верит, что я ему как сестра,

значит, были мужчины эти совсем не те,

и морковка для мула, привязанная к верёвочке,

вновь болтается впереди,

нет убежища в пламени разума, там, где всегда дыра,

медный крест прижимаю, пытаясь согреться, к невесомой моей груди,

прикури меня,

сожги меня заживо, дай мне кому-то сниться,

человек, завёрнутый в край обугленной плащаницы,

об одном прошу, в нутро моё

не гляди.***

***Стихи автора.

Звучит финальная композиция

(Трек 7. Nirvana_My Girl).

Занавес.