Восьмидесятилетний юбиляр поднялся из-за стола с остатками пиршества. Он очень устал от этого вечера, от многочисленных гостей, друзей, знакомых, родственников, от бесконечных тостов за здравие и пожеланий долгой жизни. Его жизнь уже давно стремилась к естественному финалу. И несмотря на относительно крепкое здоровье в его-то годы, вкус жизни имел примесь пепла и нескончаемого утомления.
Этот праздник никакого удовольствия юбиляру не доставил, скорее, наоборот, заставил грустить. И не столько потому, что это был его восьмидесятый день рождения. А потому что в этот день как-то особо остро он ощутил своё бесконечное одиночество.
Степан Афанасьевич Стрельников – известный и очень дорогой адвокат, владелец крупной адвокатской конторы – давно отошёл от практики. Жил в загородном доме один, имея минимально необходимый штат прислуги. Конторой управлял его племянник и ученик, который очень неплохо справлялся и только в особо сложных делах обращался за консультацией к дяде.
Женат Степан Афанасьевич никогда не был, детей не имел, даже внебрачных. Хотя родственников было немало. Вот они и настояли на этом никому не нужном праздновании.
– Даша, я очень устал, поедем домой, – обратился Степан Афанасьевич к экономке, которая последнее время неотлучно сопровождала своего подопечного, если он куда-то выходил из дома.
– Конечно, сейчас подадут машину.
Даша позвонила водителю, взяла под руку юбиляра, и они не торопясь отправились к выходу из ресторана.
Дарья работала и жила в доме Стрельникова уже лет десять и с хозяином прекрасно ладила.
В машине оба сели на заднее сиденье. Какое-то время ехали молча, думая каждый о своём или ничего не думая.
– Степан Афанасьевич, а можно вас спросить? – вдруг заговорила Даша.
– Спрашивай.
– Почему вы так и не женились? Нет, если не хотите, не отвечайте. Просто я давно хотела об этом узнать. Вы только не подумайте ничего такого…
– Даша, могла бы давно спросить, я тайны из этого не делаю, – усмехнулся Стрельников.
– Как-то повода не было.
– Не оправдывайся. Нормальное человеческое любопытство. Ты знаешь, я человек прямой. Меня спроси – отвечу. Любовь у меня была одна и на всю жизнь. Только разлучили нас сразу после школы. Так уж сложилось.
– Но у вас же были женщины, неужели ни одна не затронула чувства?
– Конечно, были. Как у нормального живого человека на этой земле. Только вот не выстроилось, не задалось. Алёна так и осталась единственной любовью.
– Расскажете?
– Если не усну на полуслове, устал я сегодня. Путь длинный, конечно, отчего бы и не рассказать, тем более, что эта история выжгла меня изнутри. Давно хотелось кому-то рассказать. Да вот, как ты говоришь, повода не было, – Стрельников минуту помолчал и начал рассказ: – Алёна была скромной, не особо заметной одноклассницей. Не красавицей, не отличницей, обычной девчонкой, каких много. По-настоящему увидел я её на школьной линейке в девятом классе. Знаешь, как это бывает: смотришь на человека изо дня в день и не видишь, и вдруг как молния в мозг – какая же она прекрасная! Вот так и у меня было. Психологи говорят, в этом возрасте все влюбляются, ну или многие. Типа гормоны шалят, переходный возраст и прочее. Я и не задумывался тогда, что это не просто подростковая влюблённость. Однако…
Сел с ней за одну парту. До дома провожал. Она смущалась от такого внимания. К концу учебного года у нас уже во всю развились романтические отношения. Мы даже целовались. Тогда это было круто. Ещё и перед пацанами хвастался. А на лето она уехала к родителям в Англию. Папа у неё был дипломатом. Странно, что она никогда про это не рассказывала в школе. Даже вроде как стыдилась. Жила у бабушки. Доход у них, конечно, был выше среднего. Папа всем обеспечивал. Только вот Алёна не кичилась этим.
То лето и стало для меня решающим. Лето без Алёны. Я не знал, куда себя деть. Мы писали друг другу письма. Настоящие, на бумаге тогда ещё перьевой ручкой и посылали по почте. Ждать их приходилось долго. За три месяца получилось всего четыре письма. В одном из них была фотография. Это единственное фото Алёны, которое у меня так и осталось, не считая общих школьных, конечно. Фото шестнадцатилетней девочки. Моей любимой девочки. «Знаешь, я часто говорю с тобой во сне, – написала в одном письме она. – Я тебя спрашиваю что-то, а ты мне не отвечаешь». – «А ты спроси не во сне, я отвечу», – написал ей в ответ.
Что она спрашивала, мы выяснили только в сентябре, когда встретились в школе после долгой летней разлуки. Вот тогда я и понял, что дороже Алёны для меня никого нет. Она была такая нежная, трогательная. Мне всё время хотелось её защитить от кого-то, только её никто не обижал. Я даже с пацанами стал меньше общаться, Алёна занимала всё моё время, внимание. Она была моими интересами, моим самым большим увлечением, она стала неотъемлемой частью всей жизни.
Расставались мы только на ночь. Сидели за одной партой, в школу вместе, со школы вместе, уроки делали вместе. В выходные – в кино, или на танцы, или в парк погулять. Я игла, она – нитка. О будущем мечтали. О семье, о детях. Бабушке Алёны я нравился. Она нас то обедом покормит, то ужином, то чаем напоит с пирожками. Говорила: «Ты Алёнкин ангел-хранитель». Добрая бабушка была. Вот только старенькая. Прямо как я сейчас. Перед самыми экзаменами это случилось. Прибегает ко мне Алёна рано утром, телефона у меня дома не было, плачет – бабушке плохо стало, «скорая» в больницу увезла. Домой бабушка уже не вернулась. Зато приехала Алёнина мать. Вот ей-то я совсем не понравился. Конечно, мои родители – простые рабочие на заводе, куда мне до семьи дипломата!
На этих словах Стрельников замолчал вдруг. Даше даже показалось, что он задремал, а может, просто углубился в воспоминания. Она молча ждала продолжения истории. Машина остановилась на светофоре, Стрельников неожиданно встрепенулся и продолжил:
– В общем, после выпускного бала Алёну увозили в Англию. В ту ночь мы гуляли до утра. Весь класс гулял, только мы с Алёной сбежали ото всех. Это была самая длинная и самая короткая ночь. Ночь признаний. Мы поклялись друг другу, что обязательно встретимся во взрослой жизни. Вот отучимся оба и навсегда соединимся. Мне не позволили проводить её, но в аэропорт я приехал. Близко не подходил, не хотелось с её мамой спорить. Издалека провожал. А домой вернулся, закрылся в комнате и рыдал всю ночь. Беззвучно, чтобы никто не услышал. Ведь не знал я, как эти слёзы объяснить. Да и мужики не плачут…
Потом был юридический. Учился я хорошо, ну и повезло при поступлении, как-то пролез на престижный факультет. Алёна училась в Англии. Первое время мы переписывались. Но недолго. Однажды я получил от неё письмо, ответил на него, конечно. Но она вдруг пропала. Храню это письмо до сих пор. Я писал ей ещё и ещё, а в ответ – тишина.
Потом было профессиональное становление. Ушёл в работу с головой. Не знаю, может, и не было бы такого успеха, если бы сбылись наши детские клятвы. А так, как одержимый работал, чтобы забыть, заглушить боль сердечную. Работа отвлекала. Только иногда доставал ту, единственную, фотографию, да ещё последнее письмо перечитывал.
Он опять задумчиво замолчал. Даша не тревожила, пока не услышала глубокий вздох.
– И вы её не искали? – нарушила она молчание.
– Искал. Когда мои дела пошли в гору, я даже частного детектива нанял. Искал он её почти год. Это сейчас любого человека можно без труда найти, а в советские времена всё было сложнее. Так вот, когда выяснилось, что живёт она в России, но в другом городе, фамилию сменила, пять лет замужем, муж – чиновник и у неё трёхлетняя дочь, не стал я встречаться с ней. Зачем человеку жизнь ломать? Так и похоронил я свою любовь глубоко-глубоко в сердце. Правда, однажды сам чуть не женился, но понял, что там от меня нужны были только деньги. В общем, не срослось.
– И что вы никогда её больше не видели?
– Ну почему же, однажды видел. Правда, это была не совсем она.
– Как это?
– Тогда был погожий весенний денёк. Знаешь, когда ещё не совсем лето, но уже тепло по-летнему. Солнышко греет, деревья подёрнуты такой нежной зелёной дымкой, трава на газонах мягкая и одуванчики яркими жёлтыми пятнами тут и там.
Он опять задумался, но только на минуту, будто увидел эту картинку перед глазами, сидя в машине, едущей по тёмным осенним улицам. Даша не торопила.
– Так вот, решил я пройтись по парку. Мы работали тогда над очень сложным делом. Подзащитный был не виновен, но улики были не в его пользу. Вся контора носом землю рыла, в поисках доказательств. Я планировал схему защиты, вот и пошёл по парку, подумать. Присел на лавку. Хорошо так стало под солнышком, птиц слушал. И вдруг вижу – идёт она. «Алёна?» – воскликнул невольно вслух, но проходящая девушка даже головы не повернула. Тогда я сорвался с лавочки и бросился за ней.
– Алёна! Светлова!
Девушка остановилась и развернулась.
– Это вы мне? – произнесла она и удивлённо свела брови.
Знакомый до боли овал лица обрамляли светло-русые локоны, как тогда, на выпускном школьном балу. Те же серые, как тихая заводь, глаза, чуть вздёрнутый носик, пухлые губы, которые так и манили впиться в них поцелуем. Я удивлённо замер, продолжая совершенно неприлично разглядывать девушку. Но здравый смысл возобладал над эмоциями. Конечно, это не может быть она, через столько лет люди не могут выглядеть как в шестнадцать.
– Простите, я обознался. Просто вы очень похожи на одну мою знакомую.
– Алёна Светлова – это моя мама. Нас часто принимали за сестёр, я на неё очень похожа. А кто вы?
– Её одноклассник Степан Стрельников.
– А-а-а-а, – протянула она, и что-то неуловимое мелькнуло в выражении её милого личика. – Тот самый, ну-ну…
– Простите? Вы что-то обо мне знаете?
– Мама говорила, – уже не скрывая раздражения, сказала девушка. – Её уже нет. Она умерла три года назад. Инфаркт.
Девушка развернулась и заторопилась прочь. Но вдруг обернулась и будто камнем в меня кинула:
– Она любила тебя до последнего дня!
В тот момент мне очень захотелось расплакаться, разрыдаться, как рыдал я в день нашей вечной разлуки. Тогда этих слёз не видел никто, а сейчас и подавно не увидит. Я ещё долго стоял посреди дорожки в парке, пока девушка не скрылась за поворотом.
Стрельников вновь замолк и даже глаза закрыл.
Машина уже въезжала в ворота дома. Сейчас Даша поможет ему снять парадно-выходную одежду, приготовит вечерний травяной чай, отправит в душ и уложит в кровать. Этот долгий день наконец закончится.
Но перед сном Стрельников зашёл в свой кабинет, достал с верхней полки стеллажа с папками резную шкатулку, открыл её, вынул сначала фото, пожелтевшее от времени, а потом конверт с большим количеством штемпелей. Такие приходили из-за границы.
– Даша! – позвал он.
– Да, Степан Афанасьевич, что-то ещё хотите?
– Нет, вот держи. Если хочешь, можешь прочитать.
– Спасибо, – почему-то шёпотом сказала Даша и взяла письмо, будто драгоценность.
– За что?
– За доверие.
Стрельников ухмыльнулся и ушёл в спальню. А Даша присела на краешек кресла в кабинете и осторожно достала из конверта тетрадный листок, свёрнутый пополам. Чернила выцвели, но читались, строчки были ровные, аккуратные. В нижнем углу листка расплылось небольшое чернильное пятнышко, как будто от упавшей на бумагу слезы. Только вот чьей – Степана или Алёны?
Наконец, Даша начала читать. Письмо не имело обычного приветствия.
«Я ненавижу Лондон, – прочитала Дарья. – Ужасный город. Серый, холодный, сырой. Мне так не хватает солнца, и я задыхаюсь без свежего ветерка, пахнущего скошенной травой. А ещё замерзаю без бабушкиного уюта и заботы. Мать вечно меня одёргивает. То я не так сижу, то не так хожу, то не то ем и не то надеваю. Любимый, но больше всего мне не хватает твоих тёплых и сильных рук, нежных губ и твоего зоркого внимательного взгляда.
Помнишь, как ты обнимал меня в парке в ту последнюю ночь? Надел на меня свой пиджак, чтобы не замёрзла, и прижал к себе крепко-крепко. Помнишь, как шептал в ухо слова любви? Я часто повторяю их перед сном, когда не могу уснуть. И прошу тебя заглянуть ко мне хотя бы во сне. Иногда ты приходишь. Садишься на краешек кровати и гладишь меня по волосам, по плечу. Это ведь правда ты, Стёпушка?
Я знаю, это ты! Ничего-ничего, мы сильные. А настоящая любовь не умирает. Ведь у нас она настоящая?
Люблю тебя, твоя Алёнушка».
Даша аккуратно сложила листок, вложила его в конверт и убрала в шкатулку, которую поставила на прежнее место. Педантичный Стрельников требовательно относился к расположению вещей. У каждой было своё место.
Автор публикации
