Женщина из необыкновенных

Нет, все-таки я, наверное и в самом деле идиот.

Не зря же моя бывшая, год назад, бросила мне в лицо это оскорбление, вместе с ключами от входной двери моей квартирки, уходя к моему лучшему другу Речкалову.

Что интересно, она не промахнулась ни в первом, ни во втором случае — ключи попали точно в лицо, а оскорбление, прямо в душу, словно мерзкий плевок алкоголика, на лацкан дорогого смокинга, оставив ощущение чего-то гадкого и обидного до слез.

Хотя с другой стороны, ну какой нормальный человек, в предновогодний вечер, будет бесцельно брести по заснеженному Арбату с ярко-зелеными ластами в руках, да еще напевая в полный голос. Все обыкновенные люди спешат отовариться марокканскими мандаринами, и огромными американскими куриными ляжками для семейного жаркого, а тут фигура, вся в снегу, кроличья шапка ровесница фигуры и зеленые, какие-то до безобразия корявые и кривые пластиковые ласты.

А ведь я же знал, я чувствовал, что день слишком уж хорошо начался, чтобы и также хорошо закончиться.

Ведь я давно уже для себя вывел правило, даже не просто железное, а скорее титановое, что если что-то хорошее поутру случается, нужно срочно бросать все дела, будь-то многообещающий флирт с длинноногой блондинкой или даже прикуп с пятью козырями из шести, запираться дома на все замки и, спрятавшись в чугунную ванну, терпеливо ожидать, когда же белая полоса удачи наконец-то пройдет.

Но все-таки лучше по порядку.

Рано утром, возвращаясь со своей собакой-дворнягой с обязательного променажа, в лифте я нашел пятьдесят рублей.

Представляете себе, пятьдесят рублей одной бумажкой, и да — же не очень мокрые.

Но этого судьбе было мало.

Как только я вошел в квартиру — телефонный звонок. Звонил Степаныч, сосед снизу и как, обычно поболтав о том, о сем, вдруг предложил мне почти новый колонковый помазок и всего за червонец.

Я как представил, сколько из этого помазка можно кистей наделать, конечно, сразу же согласился и обещал к вечеру деньги занести.

Для тех, кто не понимает, объясняю: колонковые кисточки, дефицит бешенный, прекрасно подходящие и для масла и для акварели. В нашем городе колонковые кисти продаются только через художественные салоны, да и то, только членам союза художников… Я покамест еще не член союза художников, да и боюсь, что когда я им стану, на территории России, не останется ни одного живого колонка…

Одним словом, черт меня дернул прогуляться по заснеженной Москве… Да опять же, вышеупомянутый полтинник мне карман жег, ну как не пойти!?

И я пошел.

Еще издали, меня привлекли громкие крики, возвышающего над толпой, посиневшего на холоде зазывалы, наряженного в старый, заношенный, подпорченный молью костюм деда мороза.

Дед мороз кричал, толпа ворчала, а я снедаемый любопытством, буравчиком просочился в самый центр заснеженной толпы.

И вот тут-то, этот самый дед мороз и заметил меня.

— Молодой человек.

Сквозь прокуренный кашель закричал он.

— Вам не сказано повезло: всего одна путевка в Турцию, в которую входит оплаченная дорога в оба конца, плюс недельное проживание в пятизвездочном отеле, на самом берегу моря. И за все удовольствие, всего пятьдесят рублей и маленькая толика удачливости.

Он тут же, у всех на глазах достал из украшенного мишурой голубого, глубокого мешка, три одинаковые, зеленые, пластиковые ласты для подводного плавания и на одной из них написал толстым черным маркером: ПУТЕВ, а на другой, также крупно — КА.

Третья ласта — осталась девственно чистой.

-Вот видите.

Вновь закричал он, заглушая шум проезжающих мимо машин, хотя я стоял почти вплотную к нему и все прекрасно слышал.

— Вам необходимо достать из мешка, не глядя две ласты, сложить из них слово ПУТЕВКА и все… Счастливого пути! Можете ехать хоть завтра…. Запомните, всего две ласты!

Не берусь утверждать, что это было, гипноз, или мой идиотизм, но тем ни менее, последние мои деньги быстро перекочевали к нему в карман, а я, утонув по самое предплечье в мешке, тянул свою первую, судьбоносную ласту.

— Путев…

Ахнула толпа, да я и сам уже заметил черную на зеленом надпись. Руки мои тут же вспотели, в коленях появилась какая-то слабость, словно перед дракой, а я уже вновь сунул руку в коварный мешок.

Зажмурив глаза, я долго ощупывал ласты озябшими пальцами, пытаясь почувствовать следы маркера на пластике, но дело было безнадежное и мне не оставалось ничего другого, как понадеяться на удачу.

В полной тишине я вытянул вторую ласту и тут же счастливый и радостный смех, хохот окружающих меня милых людей, лучше всяких слов в который раз доказал мне, что удача та еще сука… Неверная и вообще…

Ласта была чистой.

И вот теперь я, голодный и совершенно трезвый, брел сквозь снег по вечернему Арбату, с двумя жесткими, словно фанера ластами подмышкой. Промерзший пластик на одной из них треснул с противным звуком и большой, зеленый кусок ее, с выпуклой надписью made in china, словно обломок Царь-колокола, упал в грязный, истоптанный снег.

Из-за угла мебельного магазина, почти сбив меня с ног, выбежала роскошная женщина, вся в чем-то воздушно голубом и невесомом, то ли в шиншилле, то ли в полярной лисице…. В руке она держала ярко розовый пакет, никоим образом не подходящий ни к одному из предполагаемых мною видов меха.

О существовании женщин подобных этой, воздушно голубой, я, конечно, догадывался и даже видел их иногда на экранах телевизоров или за толстыми витринными стеклами модных ресторанов на Арбате или Цветном…

Но чтобы вот так, на улице, в двухстах метрах от Бутырского Замка, столкнуться чуть ли не лбами с женщиной, рядом с которой и стоять-то обычному смертному недозволительно…

И вот она, та самая, женщина из необыкновенных, внимательно осмотрев меня с ног до головы и особенно мои ласты и видимо оставшись довольна осмотром, спросила низким, с легкой хрипотцой голосом.

— Выпить хотите, молодой человек?

Реакция моя и так, довольно замедленная, тут мне полностью отказала, горло сразу же пересохло и шершавый язык, обдирая небо, заполнил собой весь рот, не позволяя выдавить из него хотя бы жалкое подобие ответа.

Я, молча смотрел на нее и глупо, словно китайский болванчик кивал своей кроликовой шапкой.

Рассмеявшись, она без слов поманила меня пальцем в ближайшее парадное. Также молча, почти на цыпочках, мы поднялись на третий, верхний этаж.

Шорох от наших подошв, легким эхом отдавался где-то в высоте, под лепными, прокопченными потолками подъезда этого старинного, в свое время явно доходного дома.

Подойдя к широкому, мраморному подоконнику, на котором легко читалась странная, выцарапанная чем-то острым надпись. «Мадѣмуазѣль Кати — такыя шлюха!», женщина из розового пакета достала два одноразовых стаканчика и двухсот пятидесяти граммовую бутылку водки с черной крышкой.

Разлив водку, она обернулась ко мне и спросила.

— Вас как звать, юноша?

И только теперь, присмотревшись к ней, я заметил, что женщина, не настолько уж и молода, хотя в любом случае, была очень хороша собой. Честно говоря, меня уже давно ни кто юношей не называл, все-таки почти двадцать пять, но, решив не заострять, я назвался.

— Сережа.

—Сережа!? Ну, так давайте, выпьем, Сережа.

Предложила она, и первая приложилась к стаканчику.

Как я понял, про то, что водку обычно принято закусывать, женщина просто позабыла.

Когда с водкой было законченно, незнакомка (я так и не узнал ее имени) вплотную подошла ко мне и, глядя прямо в мои глаза, спросила.

— Сережа, а я вам нравлюсь?

Ее влажное дыхание, с чуть заметным запахом спиртного, казалось, обволакивало все мое естество, проникало куда-то вглубь сознания, в самую мою душу.

А в глазах ее при этом была видна такая неприкрытая боль, такая обида, что хотелось прижать эту женщину к себе крепко-крепко и плакать, горько, долго и безутешно.

— Да, очень!

Ответил я, все еще не понимая, куда она клонит.

— Возьми меня, здесь, сейчас же!

Она уже почти кричала, закрыв с отвращением глаза. По ее лицу, пошли ярко красные пятна.

— Возьми, идиот, ведь это тебя ни к чему не обязывает! Возьми меня, прямо здесь, на этом подоконнике, в этом дурацком подъезде! Возьми меня грубо, как последнюю блядь возьми!

Крик ее перешел в громкие рыдания и она опустилась на ступень, не щадя своей воздушной шубы.

— Что вы, что вы, нет, конечно же, нет!

Опускаясь на колени рядом с ней, зашептал я.

— Ведь так же нельзя, ведь вы же любите его, любите, я же чувствую, я вижу, как сильно вы его любите!

— Да, люблю, люблю! — Рыдала она в голос, схватив меня за воротник куртки. Лицо ее стало одутловатым и серым. А еще злым и некрасивым.

— Но все равно, пусть знает, что я ему изменила….Пусть знает!

— Нет — повторил я уже более спокойно.

— Нет, ни за что….

Я поднял с пола свою потертую кроликовую шапку, подхватил зеленые, пластиковые ласты и все еще качая с отрицанием головой, пошел вниз: голодный и пьяный.

Я вышел из подъезда, выкурил подряд две сигареты и пошел себе в сторону Савеловского вокзала, беспричинно улыбаясь и поглядывая в ярко освещенные окна первых этажей.

Хмель давно уже прошел, но где-то внизу живота, вертелось и крутилось что-то нехорошее, что-то постыдное и низменное, как если бы я и в самом деле только что согрешил в этом гулком и пустом подъезде с этой женщиной из необыкновенных, странной и абсолютно чужой.