Июнь 1941г.
“Милая сестрёнка, пишу тебе из города Риги, где расположилась наша часть. Городок чудной, ты таких не видела никогда. Дома, словно игрушечные. Все вокруг говорят, что скоро начнётся война. Я с нетерпением жду, когда мы будем бить фашистского зверя. У меня появился хороший товарищ, его зовут Андрей Звонцов. Очень славный парень. Я показал ему твою фотографию, ту на которой ты в своём белом платьице, и ты ему очень понравилась! На самом деле тут, все ребята, как на подбор и никаким фрицам не справиться с такими парнями. Пиши, очень жду твоих писем. С комсомольским приветом, твой брат Сашка!”
Смоленск. Июль 1941г.
Сашка Петров, боялся оступиться и упасть. Он отстреливал тыл, раз за разом передёргивая тяжело ходящий затвор винтовки. Впереди бежали его товарищи и он должен был, во чтобы ни стало, помочь им добежать до угла улицы. Где можно будет хоть как-то занять оборону.
Сашка не видел откуда летели пули, тревожно жужжа они лопали оконные стёкла. Те серые силуэты, которые выплывали из порохового тумана, Сашка, вскидывая ослабленными руками винтовку, укладывал, как жестяные фигурки в тире. Силуэты смешно валились на землю и тонули в пыли и гари, моментально исчезая из Сашкиного сознания, будто их никогда и не было. Затвор, от которого на ладони образовался сочащийся кровавый волдырь, неожиданно заклинил. Сашка поднял взгляд и, несмотря на адский зной, стало холодно, до стука в зубах. Фигурки, которые он так старательно укладывал, теперь выплывали из морока и были настолько близко, что он даже мог разглядеть их лица, перепачканные в сажи, под чёрными жестяными касками. Один из них, на котором серая форма сидела как-то вкось, словно она ему была великовата, присел на колено, прицелился, и его автомат затрещал, рассыпая из ствола яркие искры. Что-то больно ударило в руку, и винтовка глухо стукнулась об асфальт. Сзади, кто-то вскрикнул, Сашок обернулся. Он увидел, как Митька Огурцов бьётся в пыли, словно в припадке падучей. В этот момент в спину кто-то здорово долбанул кулаком, прямо промеж лопаток и закутанная в чёрную гарь улица подпрыгнула вместе с Сашком и упала на асфальт.
Когда сознание вернулось, первое, что он увидел это было всё тоже затянутое гарью небо. Только выстрелы слышались уже где-то в стороне. Ему казалось, что он как-то странно ползёт за небом, словно уцепившись за его рукав оно тащит его за собой. С чувствами вернулась тупая боль под пропитанной кровью гимнастёркой.
– Ну, слава Богу – живой! – послышался где-то над Сашкой, голос Андрея Звонцова. – Я уже, грешным делом, думал, что труп за собой волоку!
Запрокинув голову Сашок увидел, как Андрей, натужно отталкиваясь от асфальта, намертво вцепившись в его руку тащил его за собой. Вторая рука Андрея была перебита и болталась словно сломанный прутик, из-под засаленного рукава гимнастёрки вытекала кровь.
– Мы добрались до наших, где ребята? – облизывая пересохшие губы, спросил Сашка.
– Не было на площади никаких наших, только фрицы. Зря бежали, а ребят больше нет, погибли все. Только мы с тобой остались Сашок, представители рабоче-крестьянской Красной Армии, во всём Смоленске, противостоять немецко-фашистским захватчикам. А там, кто его знает, может и во всей стране. Так что, как старший по званию, я, Звонцов Андрей Николаевич, принимаю командование вооружёнными силами Советского Союза, в лице их боевой единицы, рядового Шурки Петрова, – улыбнулся Андрей.
Сашок тоже попытался засмеяться, но смех затерялся где-то в горле и на выходе вырвался кашель, бьющий по груди сотней маленьких молоточков. Он знал, чтобы не случилось, этот белобрысый балагур никогда его не бросит. С детства ещё Сашок научился такое видеть в людях, когда друг за другом погибли родители и остались они с сестрёнкой совершенно одни.
– Так вот, слушай, рядовой Петров, – продолжил Андрей, – приказ главнокомандующего – выжить любой ценой! А то если ты скопытишься, кто же воевать будет за советскую родину и товарища Сталина? Не могу же я одновременно отдавать приказы и стрелять из винтовки!
– Есть, выполнить приказ – выжить любой ценой! Спасибо тебе, Андрей, что не бросил меня.
– Ты же знаешь, что я человек меркантильный, за должок, обязательно тебя спрошу. Придёт время, поквитаемся.
Силы окончательно покинули ослабленный организм. Сашок закрыл глаза и провалился в глубокую чёрную пропасть. Где не было выстрелов и взрывов, где не было войны.
Сентябрь 1941г.
“Дорогая, Женечка, случилась большая беда. Я пишу тебе эти строки, а у самого слёзы капают на бумагу. Когда я вернулся из госпиталя в расположение своей части, то узнал, что Андрей Звонцов погиб, вернее пропал без вести. Его рота попала в окружение, был тяжёлый бой. Ребята, кто сумел прорваться, рассказали, что прям рядом с Андреем разорвалась мина. Вот так вот сестрёнка, нет больше такого парня Андрея Звонцова, и я остался перед ним в неоплачиваемом долгу. Теперь я буду с ещё большим остервенением бить фашиста – за себя и за моего павшего товарища Андрея. Твой брат Сашка.”
Прага. май 1945г.
Пуля, взвизгнув, пролетела совсем рядом. Звякнула и рассыпалась витрина бакалейного магазина. “Да, не повезло этому городу, – думал Андрей, пригнувшись перебегая Целетную улицу. – Сначала немцы, а вот теперь русские, и каждый отстаивает здесь, свою правду. Кто-то большевистскую, а кото-то национал-социалистическую.” Теперь Андрей чётко знал, что эти светловолосые ребята в серых мундирах, стрелявшие в него летом сорок первого в Прибалтике и в Смоленске, были именно национал-социалистами.
Когда Андрей очухался в плену, после ранения, все ориентиры оказались сбитыми. Он не знал, что теперь делать, как жить дальше? Война была где-то далеко на Востоке, а немецкая пропаганда во всю трубила, что дни Советского Союза сочтены и республика жидов и комиссаров, вот-вот сложит оружие, перед стальной машиной немецкой армии. В принципе эти заявления не сильно шли в разрез с тем, что Андрей видел своими глазами. Там, летом сорок первого, была настоящая катастрофа. И в огненном Смоленском котле, где счёт погибших шёл на тысячи – это было хорошо видно.
По слухам, доносившимся с невероятной быстротой, Андрей знал, что Берлин, цитадель немецкого государства, пал, под натиском красных орд и теперь столица Богемии оставалась последним оплотом национал-социализма. Здесь было много хорошо вооружённых эсесовских частей и прочего сброда, вроде недобитых румын и венгров. И, без боя, стальные тевтонцы, загнанные в угол, сдаваться не собирались – по крайней мере большевикам. Однако у Андрея было своё видение сложившейся ситуации, и он присоединился к той части освободительного корпуса, которая решила поддержать лидеров пражского подполья, обратившегося к командованию корпуса с просьбой огневой поддержки.
В городе творилась полнейшая неразбериха, пули летели со всех сторон. Немцы, красноармейцы, пражские подпольщики, все они сейчас норовили пристрелить Андрея. На другой стороне улицы несколько советских солдат перестреливались с эсэсовцами. Через какое-то время послышались крики ура! Красноармейцы пошли в рукопашную. Ещё совсем недавно и Андрей точно так же поднимал под Ригой уцелевших ребят и вёл их на прорыв, но сейчас он плыл с ними в разных лодках.
Живых не было – фрицы и красноармейцы перебили друг друга в отчаянной рукопашной схватке. Андрей услышал за спиной шорох и вскинув автомат выстрелил, но пули звякнув об стену дома на другой стороне улицы лишь рассыпали извёстку. На земле корчился советский солдат.
– Тварь фашистская, гады, ненавижу! – его рука слепо шарила, пытаясь нащупать ППШ, лежавший в метре от него.
Лицо этого солдата было Андрею знакомо, и он сначала просто не мог поверить, что вот так в жизни бывает, поэтому он навел на раненного ствол и хотел уже нажать на курок, закончив его мучения раз и навсегда.
– Андрей? – подняв мутные глаза, спросил солдат.
Туман застилавший память рассеялся, и он вспомнил худое мальчишеское лицо Сашки Петрова, которого он вытащил из осаждённого Смоленска.
– Шурка?
– Андрей! Я думал, что ты погиб.
– Так оно и есть, в какой-то степени. Того парня, которого ты знал – Андрея Звонцова больше нет. Он погиб, а я теперь предатель, власовец, так- то Шурка. Но теперь всё кончено, я больше не воюю за фрицев. Освободительный корпус здесь для того, чтобы выбить фашистов из города. Давай я помогу тебе подняться.
– Не надо Андрей, моя война закончилась, и я знаю, что не зря погиб. Прогнали мы фашиста, не взял он ни пяди советской земли – чёрта лысого ему вышло! Добили гада, мы, в его же логове, а теперь и помирать не жалко. Если бы я тогда, в Смоленске, загнулся, то, наверное, было бы обидно, не увидел бы нашего триумфа, но ты подарил мне эту возможность. Не знаю, что с тобой произошло, но, чтобы ты не сделал, встав под фашистские знамёна, ты всё равно останешься для меня тем парнем, который подарил мне вторую жизнь. Помнишь, ты тогда сказал, что спросишь с меня за тот должок, так вот, Андрей, пришло время спрашивать.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты не выберешься отсюда живым. Либо фрицы тебя пристрелят, либо наши. Бери мои документы и одежду, я дарю тебе свою жизнь – теперь ты будешь Сашкой Петровым. Родственников у меня никого не осталось, сестра умерла от тифа. Только прошу тебя, проживи подаренную мной жизнь правильно. Пообещай мне, что всё это было не зря. Проживи за нас двоих. Пообещай мне!
– Обещаю!
Андрей огляделся по сторонам и убедившись, что никто не видит, оттащил Сашка внутрь дома. Там, он быстро скинул униформу с шевронами освободительной армии. Когда он раздевал Сашка, тот уже был без сознания, но продолжал дышать. Его прострелянная грудь медленно и тяжело поднималась вверх. Андрей достал из Сашкиного вещмешка гранату и положил её около его лица. Через несколько секунд прогремел взрыв и больше не было предателя Андрея Звонцова, а был героически сражавшийся с фашистами, красноармеец Сашка Петров. “Сашка, Шура, Александр, -повторял Андрей своё новое имя на разный манер, пытаясь привыкнуть к новой личности.”
– Солдат, помогите, в доме раненный, – позвала Андрея по-немецки молодая девушка.
Андрей вошёл в дом, и она указала ему на власовца лежащего на полу.
– Он ранен, ему надо в госпиталь, – сказала она.
Андрей достал штык-нож и склонившись над солдатом перерезал ему горло.
– Смерть немецко-фашистским захватчикам, – сказал Андрей по-немецки и подмигнул девушке.
Он заглянул в зеркало, висевшее на стене и не увидел своего прежнего отражения, его не было. С рассечённой паутинками трещин зеркальной поверхности на него смотрело худое, мальчишеское лицо Сашки Петрова и как-то не хорошо, не добро улыбалось.
Автор публикации
