Конкурсы

— Закрой балкон, — попросила жена. — Не уснуть от шума. Олег закрыл. Жара. Духота. Спальня сразу превратилась в духовку с тенденцией разогрева до уровня доменной печи. Снова открыл. Голоса, смех, шум машин, рёв мотоциклов без глушителя. Повыбирав между бессонницей от шума и смертью от гипертермии и взвесив остальные «за» и «против», Олег оставил дверь открытой. *** Сквозь тяжёлый, неспокойный сон, больше похожий на забытьё, Олегу послышались шорохи и шёпоты. […]

…Выйти из подъезда, нагло пройти наискосок по газону, сигануть на другую сторону улицы — именно здесь, где нет пешеходного перехода, перепрыгнуть ограду, обогнуть дом со двора — мимо твоих окон — полдороги пройдено, выйти в арку и — снова через проезжую часть… Так я попадаю в школу, которая в пяти минутах ходьбы по прямой. Траектория-буква. Так пишешь эту букву ты, потому что левша. Обратный путь — обычное её написание. Наши

Наступало субботнее утро. Белый кабриолет мчался, разрезая тишину улиц оглушительными звуками. Двигатель рычал, как зверь, а динамики шумели на полную мощность. Всё утихло, когда машину проглотили, словно гудящего овода, ворота элитного особняка. Молодой парень в жёлтом спортивном костюме и красных кроссовках вышел из автомобиля. За его спиной мелькнула тень. Он не успел обернуться и, получив удар по голове, повалился на землю. Очнулся он в особняке на полу. На диване сидел

В тридцать семь Лёлю начало колбасить. Вроде всё в жизни прекрасно – муж, ребёнок, любимая работа, признание коллег. Но… * Перед приходом мужа с работы она мыла полы. Руками, по старинке. Подол платья подоткнут, попа выше головы. И вот заходит любимый: – Что это ты тут развела? – Тебя не возбуждает? – Возбуждает, – напряженная пауза, – жалость к тебе. Швабры, что ли, нет? Жалость. Кто бы говорил. Ребёнку уже

Всё начинается с благословенного молчания. Откуда и знать об улицах, как они звучат сообразно возрасту человека? Едва ли понимаю и слышу, как меня увозят рождаться из Еврейского работного дома. Но вот мне полтора года. Мне снится серебряный голос Ларочки, живущей в этом же доме. Я влюблён в этот голос, так что дыхание перехватывает. По иронии судьбы много позже Ларочка выйдет замуж за палестинца. Да она и была меня много старше,

Низкое августовское солнце уже не печёт, а согревает, ласково и печально. Лето вот-вот закончится, но сожаления нет. Буду встречать осень, яркую и мудрую. Пять утра. Пёс лаем зовёт меня на прогулку, бедные соседи. Выходим в прохладу утра. Ни души. Бредём знакомым маршрутом, вокруг дома. Ральф тянет поводок, ему столько надо успеть – и понюхать собачьи метки, и на кота гавкнуть, и голубей разогнать. Серые дома, в лучах рассветного солнца, притихли

На улицу Гвардейскую, 15 почти каждый день приходили письма. Дом давно сгорел, пустырь зарос бурьяном. Все письма — от некой Лидии Васильевны, которая жила в соседнем городе. Почтальон складывал в стопку, а однажды не выдержал и вскрыл один конверт. «Здравствуй, мой дорогой Саша. Снова снилась твоя улыбка. Помнишь, как мы с тобой гуляли у реки? Я посадила сирень у подъезда — ты же любил её запах…» Письмо было датировано прошлым

Ночь нежила плечи фонарей и спины билбордов. Пётр, скользя мозаикой Кузнечного переулка, настукивал большими пальцами по экрану телефона. Сегодня он приехал в город, который подарил ему любовь. На углу с Марата он сделал селфи на фоне бара Horosho, и отправил Насте. Прополз служебный трамвай, волоча по отутюженной улице свой облезлый бок. В кармане завибрировало: «огонёк». – Апчхи! – Будь здоров, уважаемый! – послышалось из скверика слева. – Спасибо. – оправился

У Михи мозги, как у профессора. С детства изобретал всякое. Показал старый айфон, опутанный проводами и заявил: – Это когерентный усилитель отраженных импульсов звуковой энергии. Абракадабра какая-то. Я усмехнулся. Миха рассердился и сказал, что хочет поймать голос Пушкина. Мы отправились в дом-музей Василия Львовича Пушкина на Старой Басманной улице. Опрятный деревянный особняк мог хранить рикошеты исторических голосов. За скромным фасадом – три этажа. Осмотрели гостиную, столовую, кабинет хозяина, спустились в

Огоньки красивые! Одни как светлячки, другие как солнечные зайчики. На блестящих крышах, на гладком камне, за стеклом, на столбах. Одно слово – Город! Понравилось, но всё ещё боюсь. Шум, суета, запахи – то ли дело в лесу, в поле. Да хотя бы в деревне! Чужое тут всё. Но Карл настоял, и я согласилась перебраться. А он смелый! В этом гаме, с ужасными машинами – предложил вкусняшку, подмигнул. Что, и мне