– Мин херц, чего там бургомистр лопочет – не поспеваю понять?
– Эх, Алексашка! Учишь тебя, учишь… Давно пора по-немецки разуметь. Олух! Как есть дурень. Пирожками торгуй, а в Европу тебе рано.
– Да что ж, мин херц… Довольно обидно такие слова выслушивать! Али они нас побили, чтоб нам по-ихнему растарабарывать? И так, кажется, всё для твоего удовольствия делаю, а языки – ну, не даются, проклятые, хоть тресни!
– Сейчас тресну, Данилыч! Палки захотел?! Шутки брось: в Европах мы уже не варварами глядим, как в первое посольство. Чай, семь лет с Полтавской баталии минуло. Сам понимать должен, не мальчик, но муж государственный.
– Пётр Лексеич, а ведь и верно! Мы себя уже показали. Пускай теперь они русский учат, пора бы… А всё-таки, бургомистр-то, кажись, тебя звал куда?
– Звал, Данилыч, звал с превеликим почтением. Пригласил осмотреть комнату, в коей преславный ругатель римского папы жил, сам Мартын Лютер. Вот в этом самом доме. Окошко, вишь, что с цветным стеклом?
– Во как! А что, мин херц, в хоромах тех глядеть – стол, да шкап, да постелю? Может, лучше в австерию закинемся, а? Тут за углом, я уж разведал! Купцы на Москве хвалили пиво, кое Виттенберг варит. Вот, и Борис Петрович советовал, граф Шереметев…
– Пиву, Алексашка, своё время придёт. Ныне пастор толкует, мол, в комнате Лютера нечто зело прелюбопытное есть. Говорит, там на стене клякса, сиречь пятно чернильное. Вроде как переводил тот Мартын с латыни на свой природный немецкий язык Святое Писание, а тут к нему бес и явись! Рожи премерзостные корчил, ветры пущал. О прочем, доводят, и говорить срамно. Ну, Лютер в него чернильницей и запустил…
– Ну уж, враки, мин херц! Свою ж тень углядел, али кошка за мышом погнала, и тот Мартын – с пьяных глаз, не иначе! – чёрта узрел. Тоже, Никита-бесогон нашёлся! Пойдём в австерию, право. На что нам кляксы эти, прости, Господи?!
– Данилыч, да ты не боишься ли? Побледнел, глазки забегали… Не дрожи коленкой, господин генерал! Смотри, шведы узнают – засмеют.
– Знаешь, государь, плохая та шутка… Как на духу! Ты ж меня знаешь, быдто облупленного – не ходи туда! Вот, на коленках молю, не ходи! Ну, хочешь, скажу, почему грамоту до сей поры не осилю? Всё чрез них, теи чернила бесовские!
– Ну-ка, ну-ка! Сказывай, генерал-губернатор петербуржский, не жмись, словно красная девка.
– Значит, так… Было мне годов десять, али одиннадцать. Ходил к отцу моему, Даниле, подьячий безместный, выпивали совместно, да порядки московские лаяли – всё, как полагается. Но тут пришло батьке на ум выучить меня чтению, да письму, да цифири. Вот подьячий и возьмись – аз, буки, веди… Драть меня стали вдвое против обычного, чтоб к ученью приохотить. Ну, а я озорничал в отместку. То листки, на чём писать, воском натру, то дохлого мыша в голенище учителю засуну. Раз мух наловил и в сулею с водкой напихал… Откупорили сии знатные питухи родимую, а мухи – фр-р-р-р! Ох, и отстегал меня тогда отец! Живого места на заднице не осталось.
Но то всё смехи были, а вот опосля такое приключилось – досель перо с опаской беру, и токмо подписуюсь…
– Давай, не тяни, Алексашка: царю врёшь!..
– Ох, не вру, Пётр Лексеич! И рад бы, ан – нету. Ну, коротко говоря, стянул я как-то с кивоту скляницу святой воды– от матери-покойницы осталась. Взял, значит, и накапал в чернильницу. Почто не простой воды-то? А хто его знает – должно, ангел надоумил…
Ввечеру задал мне учитель урок: столько-то буквиц выписать. Ан чернила и не пишут, брызжут с пера, да и всё тут! Он уж меня и по лбу щёлкал, и ухи драл, и розгой грозил – без толку. Взялся, тем манером, сам – должно, образец показать решил. Пёрышко новое очинил востро, обмакнул, примерился писать – тут чернило ка-а-ак прыснет! И подьячему на руку, да не каплей, а словно горохом сыпануло, или, к примеру, через решето. Ох, и заорал тут ирод окаянный! Тут я и обмер: на руке евонной шерсть вроде козлиной вылезла, и когти железные… А оттель, где чернилом замарался, дым потянул. Тлеет, как фитиль пушечный. Зыркнул тот на меня: глаза кровью налитые и – ей-богу, правда! – роги из-под скуфейки пробиваются. Повернулся, из-за стола вылазит – и ко мне… Тут уж я завопил, хвать чернильницу, ка-а-ак плесну прямо в харю! Тут он и сгинул, только в полу дыра, сажей мазаная, осталась.
…Чего смеёшься, господин бомбардир? Не веришь? Ну, сестёр моих поспрошай, Аньку да Марфу. Они, мин херц, допреж того за печкой спасались. Не брешу, святой истинный крест! Стал бы я от ученья лытать, кабы не такие страсти?! Сам посуди, не всяк день под рукой святая вода окажется… В те поры я из дома-то и сбёг. А что верим плохо – то верно.
– Силён же ты сказки врать, Данилыч! Погоди тут, недалече. Сиди, я сказал! Самолично с пастором в комнату взойду, коли моего генерала опаска от чернил берёт. Надо же разобраться, как тут ихний Лютер бесов гонял.
*****
– Ну, камрад, вот и готово! Пошли в австерию, горло промочим. Только смотри, Ивашке Хмельницкому не поддайся! Завтра в Данцинг поедем, распорядись с вечера.
– Мин херц, а что там, на стене-то? Как, есть пятно, али за двести лет выцвело?
– Есть, а то как же! А и паче того, там всякими нарочитыми персонами разных держав на стене рядом писано, кто чего размыслил о Мартыновой святости.
– И чего твоё величество начертать соизволило?
– А я, Данилыч, палец послюнил, да пятно потёр. Глянул, чего вышло, и написал: «Чернила новые и совершенно сие неправда»… Пущай Европа о сём помыслит!
Другие публикации автора:
Автор публикации
Россия. 
Оу… Бесы??? Это какой-то намёк??? 😉 ))
В каком смысле? Любое художественное произведение само по себе намёк на реальную жизнь. Здесь – исторический анекдот о посещении Петром комнаты Лютера в упаковке вымышленного диалога с Алексашкой. Пара анахронизмов – и полная свобода понимать, как захочется ?
Ха!)) Ну, про анекдот то я поняла)))
А “в каком смысле” – то я “в смысле” обилия бесовских “мордашек” ? на форуме… Прям чернильницами кидаться на всех не хватает…)))
А! Нет, послал просто тот, что лежал под рукой. Рассказ не новый.
А отличный рассказ-то!
И грамотный, и не затянутый, и без лишних слов, да и с юмором к тому же. Подача одним лишь диалогом тоже стильно прописана. Но до хоррора, конечно, совсем далеко.
Мои благодарности и почтение Автору)
Весьма польщён.