Рассказ №47 Мы им нужны

Вверх сотней новых солнц, чтобы осветить всю галактику.
Первую миссию на Титан, лимонно-дымчатую луну Сатурна, отправили полвека назад. Астрофизики, инженеры, фермеры и учителя собирались основать колонию, и их ракета несла тяжёлую технику, разобранные на части дома, чистые карты, ждущие, чтобы их заполнили, и семена. На старушке Земле построили гигантские антенны, и скафандры каждого «покорителя космического фронтира» снабдили передатчиком, отправлявшим сигнал: мигает огонёк на земном радаре – значит, всё в порядке. Однако вскоре после высадки на поверхность один за другим огоньки вдруг начали гаснуть. Дольше всех на экране оставался сигнал SV-23, принадлежавший Сандро Виттори, механику, но в час ночи по земному времени пропал и он, и на Титане опять наступила тишина.
К следующему полёту допустили только учёных под руководством опытного астронавта Клода Руссо, и помимо основных задач им было поручено выяснить, что произошло с экспедицией «Титан-1». Но когда на Земле получили первые фотографии, участь пропавших уже никого не интересовала: под замёрзшей поверхностью спутника Сатурна обнаружили тёплый океан, похожий на Индийский. Это означало новую жизнь.

1

«Ты молод и энергичен? Пройди испытание и присоединись к нам на Титане! Вместе построим историю в безграничном пространстве!» На рекламных баннерах в Сети, на улицах, на домах – улыбчивые девушки, задорные юноши, в глазах счастье первооткрывателей. На фоне вздымается бледно-желтая планета.
Нужны юные, умные, лёгкие на подъём. Вылетаем уже завтра! Нужны цифровые гении, работяги с электронными мускулами, чтобы стать мозгами кораблей, а потом – бесчисленных городков и центров, разбросанных под поверхностью луны Сатурна. Нужны бесстрашные, чтобы проводить эксперименты в лабораториях с химической таблицей, что не снилась Менделееву. Нужны энтузиасты под реющими знамёнами, чтобы наносить на карты метановые моря, криовулканы, горы, дюны и лабиринты.
Робби улыбался, похлопывая ладонью по папке, где лежали все необходимые документы, ведь ещё немного – и он станет одним из счастливчиков, которые завлекали слоняющихся по Земле, уставших от ожидания молодых людей. Туда, наверх, к вершинам, о которых намекали только яркие точки на бархатном ночном небе, и казалось, что протяни руку – смахнёшь любую. А здесь, под ними, – будто в наказание! – время тянулось долго, сухой ветер обдувал дорогу, по которой Робби вёл старенькую машину деда, и в открытое окно залетали серые песчинки и пыль.
– Ты не очень-то и прав, парень, что спешишь, хотя я в твои годы тоже хотел всё бросить.
Поразительно, как загорались потускневшие глаза, когда дед вспоминал «то время». И, возможно, ставил себя на место внука. Так, по крайней мере, тому хотелось верить, вот только глубокие морщины на лбу повторяли трещины высохшей без дождей земли, и Робби не сомневался, что выбрал бы его дед, выпади ему такая возможность. Близкое и ставшее родным, на чём твердо стояли ноги, что было знакомо, проверено, исчерчено сотнями тысяч километров за рулём… Да, чёрт возьми, прошлое цеплялось и тянуло назад, и юноша смотрел на свою семью с плохо скрываемой жалостью, как на выбившихся из сил спасателей медленно тонущего корабля.
По сравнению с немым укором матери философские излияния деда ещё можно было вытерпеть. Она же недовольство сына жизнью на Земле принимала молча: всем матерям мира рано или поздно приходится провожать сыновей на Голгофу, только вот потом ангел с вестью о воскресении является мало кому из них.
– Знаешь, мам, – сказал Робби в дождливый вечер последнего месяца весны, – к нам в колледж приезжал ОзТ из «Софтверк» и сказал мне…
– Кто такой «ОзТ»? – перебила Джилл, пренебрежительно относившаяся к моде на сокращения. В целях борьбы с новым веянием она старалась произносить слова полностью, даже если это не всегда оказывалось удобно.
Робби закатил глаза и нетерпеливо проговорил:
– Охотник за талантами, ОзТ, мам, я тебе уже сорок раз пояснял!
– Поясни сорок первый, – тихо ответила Джилл, стараясь на него не злиться.
– Ох-х, мам! Короче, он сказал мне, что я им подхожу. Этой миссии, куда я отправлял документы, помнишь? Тесты сдавал… И вот наконец-то пришли результаты! Они меня приняли, я нужен!
Дед слушал его всё с большим недоумением, хмурился, косился из-под седых бровей и вдруг отложил вилку.
– Какая миссия, Роберт? Ты нам разве что-то рассказывал?
Тот сник, улыбка стёрлась, и стало очевидно, что не хочет признаваться.
– Что за миссия?
– На Титан, – наконец выдохнул парень.
– И что ты об этом думаешь? – дед не смотрел на Робби, словно тот вмиг исчез, но дочь как нарочно загремела посудой, заглушая тем самым то ли слова сына, то ли собственные мысли.
– Ужинать пора, – сухо ответила она. И больше ничего не сказала.
Спутник угасающей Земли ночами походил на монету, подброшенную в воздухе, символ предстоящего выбора. Выбора, который был сделан ещё до того, как сверкающий кружок опустится обратно в ладонь.
Месяц за месяцем мелеющие реки, где давно не обитала рыба, леса, превратившиеся в засохшие ряды безлиственных деревьев, пустых и мёртвых, выгоревшие степи – всё это, покоряясь судьбе, принимало жгучие солнечные лучи как мучительную неизбежность. Земля больше не копила свои богатства, ресурсы и процветание требовались там, в космосе, и у планеты бесконечно брали в долг, который не собирались отдавать. Похожая на постаревшую, избитую недугами мать, она печально смотрела на названных своими детей и всё ещё прощала им любую жестокость.

2

Первым в доме просыпался дед. Привычно собирался, стараясь никого не разбудить, спускался в кухню и разогревал остатки вчерашнего ужина или готовил яичницу с грибами и беконом, если ничего не оставалось, и после еды уходил в кукурузные поля. Земля, которой он отдал сорок с лишним лет, встречала его неприветливо. Прошлой весной поднялась молодая поросль, вскрыла почву острыми пиками и погибла под иссушающим солнцем. В этом году кукуруза даже не взошла – апрель упал проливными холодами, а потом снова навалился зной.
Над серостью покачивались ветви дубов-гикори, ещё уцелевших в рощице на краю поля, и старик любовно погладил ствол одного из них, такой же узловатый, как его руки. Вдруг ему на плечо слетел свернутый в трубочку лист, хотел ускользнуть по груди и упасть в пыль, но дед прихлопнул его ладонью и потом стоял, растирая в пальцах бурые чешуйки и подняв голову: сталь неба была вся перечеркнута белыми запятыми и восклицательными знаками от взлетающих за сотни километров от него ракет.
Мать Робби в это время занималась домом, и не будь здесь её руки, в этих стенах давно исчезло бы тепло. На первый взгляд, обычное дело – хозяйка, что она может сотворить, недоступного для других? Джилл была хрупкой, слишком хрупкой, чтобы представить её на тяжёлой ежедневной работе, от которой грубеют ладони и узелками выпирают суставы на пальцах, и всё же именно она оказалась человеком, собирающим семью под одной крышей. С детства не привыкшая заботиться только о себе, не особо разговорчивая, но лёгкая, как бабочка, Джилл оживляла любое место. И везде она – практически с нуля – создавала дом.
Робби, её единственный сын, взял от матери эту лёгкость, щедро сдобрил азартом и шальным юношеским безумием и чудесным образом стал человеком, рядом с которым Джилл часто смеялась и помнила о том, что каждый год неизменно приходит весна, а за ней и лето. Весна означала жизнь вопреки всему и всем, огромную радость, безвозмездно подаренную людям и ими же обесцененную. Ни одному сверстнику Робби не хотелось оставаться на Земле, и на убеждения родителей они закономерно возражали: разве нас родили для того, чтобы расхлёбывать созданные вами проблемы? Или вы не хотите лучшей судьбы своим детям? И отцы и матери умолкали и не знали, каким должен быть правильный ответ.
– И что нас ждёт в этих руинах? Скука! – говорили многие, едва окончив хоть какое-нибудь обучение, да и девчонка, за которой Робби ухаживал уже год, решительно заявила, что оставаться здесь не будет. Выбрать предстояло ему – готовиться к полёту вместе с ней или идти своей дорогой.
– Так ведь и я хочу, – смущённо произнес он, застигнутый врасплох её напором. Они не говорили раньше ни о чём подобном, но разве красавица Марго захочет прозябать с ним здесь, на истощённой планете?
– Земле осталось недолго, и я не собираюсь гробить свою жизнь, пытаясь вырастить пропитание на полях или отгоняя мух от хилой домашней скотины! – заявляла она, а Робби смотрел, как нежно золотятся её волосы под утренним солнцем и сверкают глаза, изредка пересекающиеся с его взглядом. Он только и слышал: «Титан… Полёт… Осточертевшие развалины… Ты согласен?!»
– Согласен, – промямлил он и нерешительно потянулся к девичьему плечу. В тот момент другое решение даже не могло прийти ему в голову. А позже появился азарт, когда им рассказали про закрытый объект SQ-17T в северной части планеты, где находилась штаб-квартира «Софтверк», спонсировавшего освоение и изучение Титана и строительство межпланетных кораблей. Было известно, что кандидаты, желающие получить место, проходили жёсткий отбор: сначала досконально проверялись их биографии и документы, затем – физические, интеллектуальные и психологические данные. Третий этап конкурса считался самым тяжёлым, при этом никто из прошедших счастливчиков не мог внятно описать, что именно там происходило: после окончания им обязательно делали инъекцию препарата, стирающего краткосрочные воспоминания. Услышав об этом, Робби сначала насторожился, но потом почувствовал воодушевление: такие состязания и смена событий были ему в новинку, а значит, выглядели настоящим приключением.
Анкеты для первоначального отбора он сел заполнять после обеда, сказав, что они нужны для проекта в колледже, и Джилл перестелила скатерть на кухонном столе, убрала банки с пряностями и подвязала занавески, чтобы впустить свет. Сын редко видел её такой воодушевленной.
– Мам, ну ты чего? – спросил её с удивлением. – Ты прямо как на праздник… Меня ещё могут не взять, конкурс огромный.
– Тебя возьмут, – Джилл туже затянула завязки фартука и решительно распрямила плечи, и Робби вдруг почувствовал стыд, что солгал ей.
– Не смей отступать, сын. Разве ты когда-нибудь видел, чтобы наши мужчины сдавались? А уж тем более вы, как сейчас говорят – покорители неба!
– Далось им это небо, – проворчал дед, которого оттеснили на угол стола вместе с тарелкой. – Ты молодец, что учишься жить настоящим, а не какими-то космическими фантазиями…
Дочь поглядела на него возмущённо, но старик не заметил: утопив ложку в остатках супа, он смотрел в окно, не обращая внимания на ослепляющее солнце.
Раньше оно воспринималось как великое благо, так по-прежнему он думал и сейчас. Будто не прошло столько лет с тех пор, когда и сам – в возрасте Робби – строил дом именно здесь, на этой земле. И большего счастья, казалось, не придумать для юноши, проводившего жаркие дни в работе, утирающего пот рукавом рубашки и покрытого прочно въевшимся в кожу загаром. Разве видел он в солнце угрозу для полей и урожая? Нет, хотя она бесспорно была, вот только исходила – и в этом не было сомнений – лишь от людей.
– О чём ты думаешь, Майкл? – шёпотом спрашивала жена, та единственная, ради которой он и затеял все это: дом, поле, сад, часы в работе, гнущие спину к земле. Затеял и ни разу не пожалел, не усомнился в себе или в ней, а потому их общая уверенность в будущем только крепла день ото дня.
– Я вижу здесь дома. Вон там, – он протянул руку в сторону, где начиналось поле. – И слева, присмотрись, – щурился лукаво. – Штук пять, не меньше, по одному для каждого из наших сыновей.
А жена смеялась и слушала, какой он представляет их жизнь, все последующие долгие годы, и где-то в глубине души просыпалось тепло.
Их сыновья так и не появились на свет, ни одного не подарила судьба, зато родилась дочь. Маленькая Джилл, с детства серьёзная, сосредоточенная на собственных мыслях, приглаживала ладошками цветное платьице и каждый вечер ждала отца домой. С полей, из объятий земли, куда он вкладывал жизнь и самоотверженно её берёг.
– Ну, малышка, придумаем тебе занятие? – он поднимал на руки дочь и всякий раз любовался. – Я построил стены, но кто будет наполнять их смыслом? Посмотри, вокруг и цветы, и деревья, и сколько птиц строит гнёзда под нашей крышей. Им всем нужна забота. Соглашайся, милая, я обещаю, это будет настоящее приключение!
И Джилл кивала и всматривалась в отцовское лицо, чтобы угадать, почему по вечерам оно становится всё темнее и темнее.
С той же пристальностью она сейчас наблюдала за Робби, усердно выводившим буквы на бесконечных бумажных листах, и внезапно поймала себя на мысли, что ожидает увидеть в нём черты своего молодого отца. Однако с рождения таким, как он, говорили, что они принадлежат к уникальному поколению. Они были призваны мыслить неординарно и использовать любую возможность проявить себя, потому что – этот слоган стал их кредо – «каждый великий лидер прошлого был бы счастлив оказаться на их месте». Словно для того, чтобы стать живым доказательством, все его сверстники увлекались важными и серьёзными областями: один корпел над квантовой физикой, другой занимался обучением нейросетей, третий развивал теории киберэкономики для «умных городов», и в их компании было принято целыми галактиками жонглировать с царственной беззаботностью.
На их фоне её сын выглядел обыкновенным, интересовался разными темами понемногу, но душевно ни к чему по-настоящему не прилежал, учился на средние баллы, в целом преподавателям нравился и вместе с тем никуда особенно не стремился. Пока не появилась Маргарет. Такая девушка была готова сделать великого мужчину хоть из кабана, и, может быть, безопаснее было бы ей именно его и выбрать… но тут под руку попался улыбчивый Робби, и Маргарет с упоением принялась за дело.
– А зачем ты учишь историю? – спросила как-то она. – По-моему, это бесполезная трата времени.
Робби с приоткрытым ртом оторвался от учебника, не понимая, как правильнее поступить – закрыть книгу от греха подальше или продолжить, изображая увлечённость. А Маргарет была сегодня в ярко-жёлтой майке с надписью «Enjoy This Sweet Moment» на груди, по-особенному игриво смотрела на него и волосы завивались в забавные колечки, которые ему так хотелось потрогать. Да и не только – многое хотел бы сделать Робби: притаскивал ей букеты полевых цветов, не понимая, что она их не любит, караулил возле дома, подолгу разглядывая приглушённый свет в окнах, терялся, когда слышал «привет, Роб», хоть сотни раз и придумывал в ответ безнадёжные глупости.
– Я…
Он заложил пальцем страницу, старательно подбирая слова.
– Это ведь о жизни. О прошлом, о народах, войнах, становлении государств… О нас.
– И какая часть тебя есть в этой книге? Ну? Может, ты родился ещё в Средневековье и оттуда вдруг попал к нам?
– Это бы легко объяснило его неповоротливость! – хмыкнул подошедший к ним старший брат Маргарет. На его фоне Робби выглядел серым мышонком, который изо всех сил пытается удержаться на задних лапках, чтобы казаться выше и крупнее.
– Через несколько дней тебе эта книга уже не пригодится. Мы начнём писать свою историю, – сказала Марго.
Робби улыбнулся, кивая, и с огромным трудом перевел разговор в другое русло. Он и сам, пожалуй, не заметил, что продолжал сидеть, всё так же удерживая пальцем последнюю прочтённую страницу.

3

– Расскажи, как вы познакомились?
Лёгкие занавески шли волнами под вечерним ветерком, по свежевымытому полу скользили тени. День тихо угасал.
Дедушка сначала не услышал, и Робби пришлось повторить вопрос громче.
– Мы…
В блёклых глазах старика застыло перевернутое небо. Ему казалось, что он знал Элли всегда, родился с ней, был ей предсказан. А между тем, когда они встретились, мир только отряхнулся после войны и на искорёженной земле их родного города начала цвести уцелевшая сирень. Они гуляли в окружении сиреневых облаков, и Элли вставала на цыпочки, стараясь дотянуться до полураспустившихся гроздьев, и оглядывалась на него с озорной улыбкой. Если для неё было слишком высоко, он ждал, пока девушка укажет на особенно полюбившуюся веточку, и тогда осторожно её отламывал.
– Ну, что ты пристаёшь к дедушке? – мягко упрекнула сына Джилл. – Он уже и сам не помнит. Дай ему отдохнуть.
– Мы…
Иногда они теряли счёт времени и гуляли всю тёплую летнюю ночь, пока не светлел горизонт. Говорили и не могли наговориться, и она рассказывала ему о детстве, и мечтах, и океане, и подругах, и доме, а он крепче сжимал её пальцы и чувствовал себя всесильным, будто мог достать всё, что она бы пожелала, отдать что угодно – вот только она ничего у него не просила, наоборот, щедро отдавала себя. Он переполнялся этой девушкой, как луг – весенним дождём, и желал утонуть в ней, она придавала ему смысл и решимость, и одним вечером, проводив Элли до крыльца её дома, Майкл привлёк её к себе и спросил, хочет ли она с ним вместе вырастить собственный сиреневый сад.
– Мы были другими, – сказал он наконец. – И чувство приходило само собой, тогда никто не задумывался, как вы сейчас, о глупостях. Да… Забылось уже, много времени прошло.
В его голосе мелькнуло сомнение, и дочь почти поняла, догадалась, о чём захотелось умолчать. Две души с разницей в полвека не умеют чувствовать одинаково, вот только Джилл замечала – сын искал одобрения. Поддержки, подсказки, что он действует верно, что кто-то до него так же ошибался или выигрывал маленькие сражения, праздновал личные победы, спрятанные глубоко в сердце, чтобы о них никто не узнал.
– Я пойду на улицу, мам, – пробормотал он, слезая с табуретки.
Вечер вступал в свои права, дорога, огибавшая их дом, пустела, а вдалеке зажигались огни, кто-то шумел, девчонки в разноцветных коротких платьях смеялись задорно, беззаботно, ведь так смеются только тёплыми вечерами, когда в воздухе пахнет ночными цветами и колкой, пьянящей влюблённостью.
Робби прошёл незаметно, держась в тени, мимо домов, где семьи собирались за общим столом, мимо веселящейся молодёжи и вышел к полю. Пустым тёмным пространством смотрело оно на него и принимало – в прохладу, где нет никого. Человек и природа стояли лицом к лицу, и ни один не решался нарушить молчание. Они прощались, знал Робби, но казалось, будто и знакомились тоже, впервые по-настоящему почувствовав и признав друг друга равными.

4

В офисе «Софтверк» висела ровная прохлада, мурлыкала климат-система, заботливо поддерживающая температуру 25 °C и оптимальную влажность воздуха. Белые псевдокирпичные стены были призваны внушать спокойствие, как и робот-секретарь «Мира», с одинаковой улыбкой приветствовавшая каждого кандидата:
– Здравствуйте. Через 60 минут состоится третье и последнее испытание. Вас проводят в отдельные помещения и дадут инструкции касательно дальнейших действий. У каждого будет своё задание. Задания не совпадают и не повторяются. После прохождения испытания вам сделают инъекцию сыворотки для снятия возможных побочных эффектов. Инъекция безболезненна. Я желаю Вам преуспеть!
На огромном экране за её головой высветились фамилии и соответствующие им коды, и у Робби это оказался «R-6».
– Сейчас мы пройдем в зону отдыха, где вам будут предложены бесплатные напитки. Следуйте за мной.
«Мира» откатилась вбок, и белый кирпич медленно и плавно расступился, образуя широкий проход.
Робби не представлял, что будет делать ещё целый час. Посмотрел вокруг, но не нашёл ни одного знакомого лица. Один парень рывками собирал кубик Рубика, другой уткнулся в схему Гейзенберга, третий неподвижно застыл, сведя пальцы в «замок», словно ему рассказывали чарующие и страшные истории, от которых отрываться было запрещено. Все молчали, и Робби кожей ощутил вскипающие колкие мурашки. Вспомнил о книге в рюкзаке, вынул её, открыл и понял, что не видит текста, настолько буквы сливались с бумагой.
И если бы это объяснялось переживаниями, благодаря которым удавалось вытерпеть экзамены, ничем не напоминающие школьные, трепет в незнакомой обстановке, где ты окажешься ещё не раз, то всё стало бы проще и понятнее. Задача, усложнённая волнением, поиск решения, итог и выход – наконец-то – за пределы корпуса, зала, аудитории, чтобы делиться ощущениями, мыслями и чем-то, что человек проговаривает, испытав огромное облегчение и не смущаясь своей неловкости. Нет, здесь было иначе: хоть Робби не позволял себе размышлять, что произойдет «потом», отделаться от реальности не мог. Не будет ожидаемого облегчения, не будет выдоха и непринужденной болтовни, не будет… ничего. Он стал одиноким, как и всякий, ожидавший своей очереди, ведь чужой успех означал, что твои шансы упали на какой-то процент. Никто не посочувствует твоему провалу, потому что благодаря ему, одной жалкой неудаче, сможет сам подняться на ступень выше.
Возможно, только Маргарет… Робби вспомнил её улыбку и задумчиво потёр костяшки пальцев. Она тоже была одной из них, претендентов, теперь более далёкая, недоступная, чем раньше, она, как и все, праздновала только свою победу и радовалась провалу вчерашних друзей.
– Номер R-6, пройдите в комнату ESQ. Номер R-6…
Робби вздрогнул, выныривая из размышлений и посмотрел на «Миру», размеренно выговаривающую цифры и слова – короткая строчка кода для робота и целый водоворот эмоций для него.
Нужное помещение оказалось отмечено светящимися буквами, и когда он подошёл к закрытой двери, из темноты выступил ещё один робот.
– Номер R-6?
– Да!
– В комнате ESQ нельзя применять грубую силу, даже если Вам покажется, что Ваша жизнь в опасности. Подтвердите, что Вы меня поняли.
– Я понял.
– Вам даётся 80 минут на выполнение испытания. Нельзя покидать комнату ESQ до истечения первых 30 минут, – продолжил механический ментор. – Если Вы справитесь с заданием быстрее, чем за 30 минут, подождите. Подтвердите…
Парню казалось, что тягучий поток инструкций никогда не иссякнет и они так и будут стоять в коридоре возле запертой комнаты, пока Робби не упадёт от истощения, а потом археологи через тысячи лет найдут человеческие кости и металлический остов и историки будут строить теории о взаимодействии гомо сапиенса и его изделий. Понял, что перестал слушать, встряхнулся и вдруг сообразил, что робот замолчал, а дверь приоткрыта и оттуда льётся неоновый красный свет.
Едва он вошёл, перед ним вспыхнула и зависла в воздухе голограмма огромного таймера. Негромко щёлкнул замок за спиной, и тут же число перед его глазами изменилось. И снова. Снова.
79:59.
79:58.
79:57.
Он уже видел себя там, на свободе, с успехом, говорящим, что все пункты пройдены, баллы сложены в идеальное число, а связь с прошлой жизнью больше не походит на липкую резиновую ленту – она разрывается, освобождая его. Позволяет взмахнуть руками и раскинуть их, без тяжести, без сожаления уйти, не сбежать, как раньше, а уйти с заслуженной оценкой «годен».
И здесь, почти достигнув в своих мыслях финальной точки выбранного пути, Робби испытал страх. Не дёрнуть головой, отгоняя его прочь, не крикнуть, ведь Робби признавал, что это только игра воображения, ловушка подсознания, в которую он по наивности попался.
Бояться провала ни для кого не ново, не предосудительно, напротив, разве мы по-настоящему живём без опасения оступиться? Вот только Робби пугало другое. В эти минуты он панически боялся победить.
В памяти не осталось ни испытания, ни инъекции, ни того, как он выбрался из офиса «Софтверк». В висках возникали и гасли с обморочной периодичностью вспышки боли вместе с противным ощущением, что ему надо припомнить что-то невероятно важное, но никак не получается. Встретившая его дома Джилл стала спрашивать, что произошло и хорошо ли он себя чувствует, но вместо ответа сын посмотрел через её плечо на деда, привычно сидевшего у окна и наблюдавшего за росчерками ракет в небе, без единого слова снял старые истоптанные «конверсы» и ушёл в свою комнату.
Он очнулся, когда дом наполнился бледными сумерками, с трудом приподнялся на подушках и прислушался к привычным вечерним звукам: на разные голоса жужжало радио на кухне, позвякивала посуда, коротко пискнула духовка, сигнализируя, что готова принять в своё нутро заботливо подготовленное тесто.
И время будто бы остановилось. Дни слились в один бесконечный поток, просто с чередой ночей, как с коротким перерывом, и только пробежав глазами строчки результатов испытания, полученных в колледже от сотрудника «Софтверк», Робби пришёл в себя.
«Построим историю вместе! Присоединяйся к нам на Титане!» Впечатанные в мозг бодрые голоса и пёстрые рекламные афиши перебивали и горький привкус страха во рту, и нервную дрожь при мысли, что придётся собраться с духом и признаться. Рассказать им обо всём.
«Знаешь, мам, к нам в колледж приезжал ОзТ…»
«Короче, он сказал, что я им подхожу… Наконец пришли результаты… Они меня приняли, я нужен… Я им нужен…».
Ветер гнал тёмно-серые тучи, разрывал на клочки бумажные постеры, их отклеившиеся части падали на землю и превращались в мусор, затоптанный ногами. Юбка Джилл развевалась на ветру, но сама она, завернувшись в серую старенькую кофту, уже не чувствовала холода.
– Господь им поможет, наши дети станут лучше нас, успешнее нас, счастли…
Слова потерялись в гуле огромного механического зверя, едва успевшего захлопнуть свою пасть. Набожная соседка, проводившая в этот день свою младшую дочь, последнюю из пятерых детей, размашисто перекрестилась и залепетала молитву. Это был третий полёт, в который отправлялись её дети, один за другим, и их сияющие восторгом глаза становились лишь воспоминанием.
Джилл поёжилась, пытаясь разгладить пальцами глубокую морщину на лбу – унять подступающую головную боль.
Крики, смех, слёзы, прощальные напутствия – всё смешалось в толпе родителей, среди которых была и она, словно по ошибке, по недоразумению попавшая туда, где ей не место.
Она оглянулась назад и за многими лицами отыскала одно – своего отца. Увидела и вздрогнула. Он смотрел в пустоту, отрешённо и холодно, и острая жалость к нему заныла в груди. Таким был взгляд человека, утратившего смысл всей своей жизни.

5

– Наконец-то!!
Маргарет с трудом наклонилась через подлокотник своего кресла и ткнула Робби в бок. Её уже одели в скафандр, до парня же очередь пока не дошла, и он вздрогнул, заулыбался и обернулся к ней.
– Всё получилось!! Мы летим! Ты рад?!
Через динамик шлема её голос искажался, но Робби не нужно было понимать каждое слово, чтобы разделять ту же эмоцию, что захлестнула остальных: предвкушение нового начала. Показалось, что к этому моменту они готовились всю сознательную жизнь и сейчас испытывали наивысший подъём и сияли, выхваченные лучами.
– Господи, Стив, я потратил пять лет, чтобы сюда попасть! – выкрикнул парень слева, обращаясь к своему соседу, который тоже сидел в скафандре, и Робби узнал в нём кандидата с кубиком Рубика. – Все были против, говорили, что мне не удастся, но я доказал!
Скафандр кивнул и что-то глухо ответил.
– Скажи, что ты рад!! – настаивала Маргарет.
Робби попытался разглядеть её лицо сквозь непрозрачное стекло шлема, но не сумел.
– Я рад, – пробормотал Робби. – Мы же летим на Титан!
– А что, я бы охотно перевёз и своих стариков туда! – сказал кто-то сзади. – Не сразу, через несколько лет…
– Вместе с плантацией засохшей кукурузы? – захохотал его сосед. – Их так просто от земли не оторвёшь!
– Да брось, – обиделся первый. – Мать согласилась, что на планете нечего искать. Всё давно перерыли до нас…
– Я хочу букет роз, – проговорила Маргарет так, чтобы её услышал только Робби. – Крупных, малиновых, ароматных…
И он, подчинившись спонтанному приливу смелости, ответил:
– Ты получишь не только их, малышка.
Они спали в пути, сны становились затяжными и глубокими, прерывистыми, как кадры из музыкальных клипов, картинки наскакивали друг на друга, перемещались и трансформировались перед глазами, дурманили голову.
– Слышите? – в полудрёме спросила одна из девушек. – Мы садимся?
Ей что-то ответили невнятно, но ни у кого не нашлось сил для полноценного разговора – с трудом сбрасывался неестественно долгий и цепкий сон.
Работали системы жизнеобеспечения, разгоняя обмен веществ, шипели трубки, по которым циркулировал кислород, вибрировал корпус ракеты, устало выдыхающей огонь, и дрожь отдавалась в хрупких молодых костях. Люди копошились, путались в ремнях, пытались подняться с мест. Отстёгивали шлемы. Нарастал шум разговоров.
– Что это!??
Лопнувшей струной по костяшкам пальцев – выкрик Маргарет.
– Что это, Робби?!!
Они сбились в группы по несколько человек и с изумлением смотрели, как поверхность планеты становится всё ближе. Но ни восхищённой толпы встречающих, ни приветствий, ни музыки – не было ничего. Тёмная, сухая, покрытая рытвинами, без малейшего признака жизни, мрачная и суровая планета приняла чужаков.
– Где мы? – в голосе Марго был ужас.
– Я…
Перед ними зажёгся ослепляющий свет.
– Я не знаю…
– Выходите! – прозвучала команда. – По двое!
Если он и понял что-то, то намного позже. А сейчас, осторожно нащупав руку Маргарет и глядя только себе под ноги, Робби первым послушно сделал шаг в неизвестность.

«Миссия «Титан-151», купол SQ-17T. Объекты прибыли на место. Предполагаемый срок жизни человека в данных условиях – один месяц. Эксперимент «Выживание» начался».