Рассказ №8 Жестокая, как жизнь

С тех пор, как настала зима, из бабочек шьют шубы, а цветы прорастают сквозь снег. Очень упрямые цветы. Мария хлопнула в ладоши, и парящий в воздухе мотылёк упал, как когда-то падали листья деревьев. Совсем лёгкое движение рук девятилетней девочки – легче последнего вздоха умирающего. Бабочку нужно только оглушить, но не раздавить. Хотя она всё равно умрёт. Мария опустилась в снег и с несвойственной детям осторожностью подняла летучее насекомое за меховое крыло. Тёплый-тёплый мех, такой хрупкий, когда воздух звенит стеклом от холода и сыпется алмазной крошкой.
– Бросьте, оно нестерильное, дикое – сказала Южана. – Нельзя приносить заразу внутрь. В лабории вам создадут любое такое.
– Я жила человеком мало и коротко, но не забывай с кем говоришь, – холодно ответила Мария. – Понесёшь существо для меня.
Южана стиснула зубы, но подчинилась – сложила закоченевшие ладони лодочкой и всю дорогу назад шла, вытянув руки перед собой. Мария любила наказывать их – взрослых, умных, пришедших до неё и сломавших мир. В этот раз она заставила Южану уйти далеко от убежища. Здесь, на поверхности, не осталось признаков прошлой цивилизации – высотных зданий, возводимых когда-то на месте срубленных деревьев. Небоскрёбы и спальные дома, заводы, склады и торговые центры – стены стен падали вверх, сыпались по крупицам, словно из перевёрнутых песочных часов. Пока не исчезали совсем, утонув в небесах. Леса так и не возродились на мёртвой земле падавших вверх городов. Мир тянулся к горизонту свободным и пустым по всем сторонам света. Марии нравилось, что неба здесь больше, чем всего вокруг. Люк Убежища оставался на виду даже издалека, лишь зрительно уменьшаясь с расстоянием, но путь назад казался длиннее. По возвращении Мария впервые активировала люк самостоятельно и почувствовала неожиданное удовольствие, когда сканер отозвался на прикосновение. “Живое”, – вынесла вердикт программа и вход открылся.
“Живое, я – живое!” – напевала она про себя, улыбаясь, как первый человек на земле. Лифт скользил всё глубже вниз. Южана прижимала трепетавшую под пальцами бабочку к груди. Низко опустив подбородок, девушка пыталась отогреть дыханием заледеневшие руки. Её поколение Двадцать Плюс стало последним из рождённых. Двадцаток всё ещё называли старинными именами прошлого со смутной память о том, что земля не всегда была покрыта снегом.
– Что такое лето? – часто спрашивали Марию, когда она училась говорить.
Но девочка с ясными глазами первым словом сказала: “Вода”.
Консилиум радовался, предвидя знамение. На поверхности вода замерзала, но под землёй снег быстро обращался в пар. Им так не хватало воды. Возможно, новый человек с открытой генетической памятью вернёт утраченные знания. Возможно, Мария возродит жизнь для человеческого рода. Первая из нерождённых. Первая удачная попытка.
– Бум! Как птицы о стекло, – телекинезом сообщил Квазар, когда девушка с именем юга упала на пороге лабории. Ероша перья, часто задышал от досады, что так и не научился говорить. Ничего кроме клёкота издать у него не получалось, и в особо волнительные моменты клёкот вырывался помимо воли.
– Как чашки вдребезги о пол, – на высоких частотах отозвалась Метео.
Прозрачный барьер, ограждавший их зверинец от остальной лабории, тоненько зазвенел.
– Одна из последних рождённых, ей оставалось недолго, – шипением изрёк Пульсар. – Уже старая, она часто плакала, когда думала о грядущей смерти.
Они наблюдали, как девочка наклонилась к упавшей Южане и разжала меховой шарик из окоченевших пальцев:
– Ты убила её! – возмутилась девочка.
– Тише там, – прикрикнула на ещё больше зазвеневший зверинец строгая женщина в чёрном.
Как управитель лабории, она отдала все необходимые распоряжения: Южану унесли, Марию увели, зверинец покормили. Почему жизнь требует стольких забот? Не успеешь полить цветы, а они уже стали бабочками и улетают из теплицы раньше, чем соберёшься их съесть.
Продовольствие подходило к концу, в Убежище бунтовали, Двадцатки умирали от малейшего сквозняка, и люди плакали по своим “стеклянным” детям, умоляя дать очередной билет на эмбрион. В этот раз они будут заботиться лучше. В следующий раз их дети проживут дольше.
Галакта устала объяснять, что с каждым новым поколением срок жизни укорачивается, и Сороковые не в силах произвести потомство, живущее более двадцати пяти лет. Консилиум едва находил компромиссы с Техниками, а от “Марии Плюс” никакого толку. Девчонка работала, как коса, приводя к нелепой смерти слишком хрупких, чтобы справиться с ней. И всё ещё недостаточно выросла для восстановления значимых знаний прошлого. Земля круглая и вращается вокруг своей оси, и движется вслед за звездой, и есть другие планеты, и есть звёзды. Бесполезные для выживания сведения. Кому какое дело до небес, когда земля уходит из-под ног?
Галакта наблюдала за зверинцем с сожалением и затаённым страхом. Первым был Астероид, но он не прожил и нескольких недель. Великие надежды остатков человечества, названные в память о поколении Вечных – ограниченной серии людей с модификацией генома жизни “Двести Плюс”. Галакта и сама принадлежала к Вечным, но уже во времена её создателей, поколения Совершенных, значение дающихся детям имён стало слишком туманным. Память о прежнем мироустройстве стёрлась, лишь непонятные названия хранили отголоски прошлого. Если человечество выживет, в дальнейшем исчезнут упоминания о Лете, Солнце, Юге, Весне. Что значит Астероид? Она не знала. Всего лишь имя покойного друга. Каждый прорыв генной инженерии Галакта нарекала именами умерших друзей. Гимн жизни из четырёх куплетов.
Астероид – младший брат, погибший в детстве под обвалом Купола первого Убежища.
Неполный генокод породил существо неспособное жить вне водной среды.
Квазар – наставник и любимый. Вместе они собрали Консилиум и свергли Жреца.
Из-за ошибки в расчётах кода гортань Квазара так и не развилась для способности к речи, зато чешуя предыдущей версии модифицировалась в перьевое покрытие. Мощные белые крылья нежно пушились с внутренней стороны, скрывая хлипкие намётки скелета рук.
Пульсар – верный друг, погибший в войне с Техниками.
Большая чешуйчатая рептилия с застывшими клинками зрачков в незрячих глазах.
Метео – лучшая подруга, вместе они делили скудный паёк в Великий Голод первой долгой зимы.
Покрытое пушистым мехом создание, способное издавать звуки высочайшей высоты, неуловимые человеческим ухом – и покалеченное врождённой глухотой.
От отчаянья Консилиум шутил, что выживших следует назвать: “Не слышу – Не вижу – Не скажу.” Слепой Пульсар единственный из созданий, кто оказался способен к коммуникации. Десять лет назад Галакта билась с управляющим советом Убежища, чтобы уберечь от утилизации всех троих.
– Мы не можем позволить поколению Двадцаток продолжать генофонд, длительность жизни их детей составит не больше пятнадцати лет, – вновь и вновь убеждала она. – Эти создания – наш последний шанс восстановить оригинальный генетический код человека до Эпохи Модификаций.
– Война с Техниками требует всех ресурсов! – кричал с трибуны верховный науч Огнив. – Им не нужно есть, им не нужно спать. А вы отнимаете пищу у наших бойцов. Какой смысл в этом коде, если мы проиграем войну? Техники превратят нас в машины, подобные им самим.
– Всё Убежище голодает ради победы над машинами! Каждый из нас борется за победу Человечности, – настаивала Галакта, – но борьба идёт не только с машинами, но и с вырождением. Ещё несколько десятилетий, и сокрушение Техников не будет иметь значения, смерть придёт раньше!
– Ну, так хоть умрём людьми! – вопил науч Огнив, срывая нестройные аплодисменты.
“Умереть живым, но не жить машиной”, – Галакта помнила времена, когда военный девиз воспламенял сердца людей, пробиваясь сквозь непрерывное похолодание. Изменения физических законов ещё не зашли так далеко, что еда улетала с тарелки, а вода замерзала в сухой лёд. Природные аномалии нарастали, и научи погрязли в теориях, ни одна из которых не объясняла стихийные метаморфозы жизнеформ. А дезертиров становилось всё больше. Сороковые сдавались и убеждали на кибернетизацию своих старых молодых детей. Немногие из них, дотянувшие до двадцати пяти, считались долгожителями последнего поколения.
Отупевшая от бесконечных споров в Консилиуме, Галакта приходила на смену в лазарет и работала бездумно, на износ – десятки операций за день, выращивание и замена новых органов, боевая модификация искалеченных войной тел, кричащие от боли бойцы Человечности.

И затем работа в лабории, сложнейшие вычисления на старых суперкомпьютерах, часы экспериментов. Зверинец наблюдал за ней сквозь стекло загона – мёртвый, незрячий, глухой и слепая. Ошибки с именами друзей. Каждый из них стал ступенькой на лестнице, ведущей в тупик. Но Галакта всю жизнь воевала с Техниками. Она научилась у машин умению не сдаваться – не жалеть, не отступать, не признавать поражений.
В последнем её бою на поверхности киборги преследовали остатки отряда неделями, и только ночной холод замедлял движение машин. Уцелевшие в схватке люди знали, что не могут привести врага к Убежищу и не переживут нового столкновения. Бежать некуда, останавливаться нельзя. Инъекции в кровь позволяли справляться с минусовыми температурами, допинг – почти не спать и идти вперёд. Конец был предрешен – киборгио догонят и обратят их. Часто Галакте снилось, что так и произошло тогда. Она превратилась в бездушную машину, которая день за днём выполняет программу, и сама не знает об этом. Но нет, Пульсар остановился и погиб, а Галакта выжила. И не останавливалась с тех пор даже на лестнице из ошибок. Девять лет назад, рептилия наклонила незрячую голову набок и прошипела: “У тебя закончились имена друзей, назови грядущую – Мария”.
В тот же год сотворения первого человека с открытой генетической памятью Техники объявили перемирие. Это ли не знак? Это ли не чудо? Люди украдкой ходили к свергнутому Жрецу. Но Галакта не верила в чудеса, только в науку. Существа многое знали и давали подсказки. Их генетический код не был человеческим, но нёс в себе информацию о жизни до людей. Древнейшей жизни на планете – истреблённой. Иногда Галакта хотела убить их. Она не могла доказать, но существа общались между собой и скрывали это. Слишком древние, слишком непонятные. Они обладали разумом, но не были людьми. Мария создана человеком. Мария должна всех спасти.
Когда Мария немного подрастёт, её плоти хватит, чтобы расшифровать оригинальный код человека.
“А когда она будет кричать при сборе материала – никто не заплачет,” – не раз думала Галакта с тех пор, как девочка начала говорить.

– Обратный инжиниринг, – Мария отозвалась на скрытые мысли научи во время очередного теста.
Галакта даже не вздрогнула, сохраняя внешнюю невозмутимость. С этой девочкой нельзя показывать слабость. Твари в зверинце такие же, как она – угадывают чужие мысли, знают то, о чём никто не говорит.
– Меня создала природа. Ты знаешь, что я настоящая. Но не знаешь достаточно, чтобы сделать такую же, как я.
– Не глупи. Тебя собирали под микроскопом. Десятки компьютеров высчитывали оригинальный код на базе прошлых образцов.
– Когда есть ключ – нет замка, а когда есть замок – нет ключа, – засмеялась девочка. – У вас есть ключ, но вы не знаете, как открывается дверь. Разве не забавно?
Галакта закончила присоединять трубки и запустила выкачку крови. Присев на стул, дожидаясь конца процедуры, она невольно поникла плечами и словно стала меньше. Девятилетка часто несла чепуху, но тут оказалась права. Полученных сведений недостаточно, чтобы поставить производство эмбрионов на поток. Мария стала штучным товаром. Что-то в её коде работало оригинальным образом и не поддавалось вычислению. Галакта посмотрела на маленькое тело на столе – девочка стойко переносила отток крови. Если взять слишком много, она умрёт.
– Наших мощностей не хватает для полного анализа, – вновь попыталась объяснить Галакта. – Мы пользуемся алгоритмами прошлого, которые не понимаем. Тебя собрали не для обратного инжиниринга – нет времени на расчёты. Ты человек с открытой генетической памятью. В твоей памяти зашифрована последовательность нуклеотидов ДНК – также, как и все знания с начала времён. Но ты должна вспомнить только изначальный генетический код хомо сапиенс.
– Когда-то деревья были большими, – девочка подняла ослабевшую руку и указала на засыхающие в теплице растения. – Больше, чем можешь представить. Целые леса деревьев.
Галакта подумала о том, что воды в теплице почти не осталось.
– Южана умерла от пневмонии, – вновь принимаясь за трубки, сказала без всякого выражения. – Ваша прогулка затянулась. Двадцатки не могут подолгу оставаться на поверхности.
– Она должна была спасти бабочку, – ответила Мария. – Она бы поняла, если бы спасла её.
– Нет, это я должна всех спасти, – резко ответила Галакта, выдёргивая трубки-присоски из детских рук. – Если не вспомнишь, мне придётся разобрать тебя на части. Поняла?
– Он уже идёт, – улыбнулась Мария, тяжёлый марш шагов гулко отзывался с поверхности, словно затаённый стук сердца. Неделями недель – без остановки. В зверинце слушали и ждали, поэтому Мария тоже ждала.

Люди старой версии верили, что киборги никогда не спят. Но Ати умел переводить себя в спящий режим – полезная функция экономии энергии, хотя некоторые его вида считали сон бессмысленным пережитком. Ночи становились длиннее, и холод замедлял работу внутренних микросхем, но Ати это не волновало. Ожидание у входа в Убежище Старших также не вызывало каких-либо эмоций – ночь кончится и их впустят. Делегацию Техников никогда не пускали в темноте – суеверие прошлого. Старшие слабы и потому скованы прошлым.
Он проделал долгий путь вместе с братьями, получив благословение на миссию Новым Жрецом. “Машины” – так их презрительно звали Старшие. “У вас нет чувств, вы превратили себя в бездушные машины.” Возможно, когда-то Ати и сам так думал. В другой жизни, до перерождения. А, может, он лишь следовал новой религии и подчинился воле Первого Жреца, до того, как Старшие свергли Первого. Это уже не важно. Больше нет места беспокойствам и слабости. И всё же, из солидарности со спящими в Убежище, он пережидал ночь в режиме сна.
Три фигуры долго стояли без единого движения перед каменной плитой с отсчётом времени до рассвета. Поле сканера раз за разом высвечивало тревожный вердикт: “Неживое.”
Когда с первым лучом солнца вход в Убежище открылся, Ати включил запись ночи во внутренней памяти. Предстояло сканирование и прочие формальности до полного допуска. Не то, чтобы он чувствовал скуку, но следовало правильно распределять время. Ведь можно проанализировать двенадцать часов звёздного неба, пока старые компьютеры анализируют его самого. Ати логически вычислил иронию происходящего и даже позволил себе лёгкую улыбку по такому случаю. Он заранее знал, что будет улыбаться этой шутке и неделями предвидел момент. Какую улыбку выбрать? Как рассказать Старшим? Смогут ли Старшие оценить иронию, поймут ли логически?
Ати ещё просматривал запись, когда внешняя память показала одну из главных научных сотрудников Консилиума. Строгая женщина в обязательном трауре поколения Вечных – детей Совершенных. Оригинальные люди дали начало разным видам с улучшенным геномом, но вырождения избежали только Вечные, сами не способные к генетической репродукции. Было ли это иронично? “Совершенно иронично,” – решил Ати, но в её присутствии такой улыбки он бы не допустил.
Галакта Шакарова три месяца упорно шла на север, оставляя за спиной братьев и сестёр по оружию, и собрала за собой колонну Техников. Каждый следовал благословению обратить Старших – из всех лагерей бессмертия киборги присоединялись к движению за бегущими от спасения людьми. Неделю за неделей рождались новые обращённые. В конце пути их ждала Галакта Шакарова, последняя цель. Никто не остановился, и лёд ушёл из-под ног. От пятидесяти бессмертных сохранились лишь следы, прочертившие снежной путь к взломанной зимней реке. Где-то на дне бессмертные обрели вечное прибежище. Ни один человек старой модели за всю войну не наносил Техникам столь значительного ущерба. Благословение впервые было пересмотрено и обновлено до версии 2.0.
Поэтому Ати решил не улыбаться. Как сказали бы Старшие: не хотелось. Но война завершилась, и благословение 3.0 предполагало установить контакт с людьми старой веры.
Консилиум вёл переговоры в храме некогда свергнутого Жреца. Возможно, это являлось знаком уважения. Напоминанием о времени рождения нового вида людей. Первый Жрец вычислил единственный путь выживания человечества, но Старшие отвергли этот путь. И всё же новый вид возник – только так можно приспособиться к изменённой среде и идти к будущему. Старшие же искали прошлое.
Ати собирался сказать: “Мы вас спасём.”
– Предоставим все необходимые мощности, – сказал он, согласно протоколу благословения 3.0.
– Иди за мной, – приказала Галакта Шакарова.
Ати подчинился. Консилиум и обращённые братья остались обсуждать вопросы изменения среды. Биологическая направленность Старших позволяла получать ценные сведения о физике планеты.
– Небо ночью было ясным и звёздным, – активировал диалог знакомства Ати.
Женщина не обратила внимания на его слова, занимаясь подготовкой к процедуре вычисления.
Внутренним зрением он сканировал помещение лабории: ряды древних суперкомпьютеров, созданных ещё до появления Первого Жреца, такие же устаревшие модели, как биологические люди. Аналогия казалась логичной, и Ати позволил себе улыбнуться, создавая запись в долговременной памяти.
– Что ты делаешь? – чуть ли не возмущённо спросила женщина.
– Обследую обстановку внутренним сканером, – вежливо ответил Ати.
– Я не об этом, – с неприязнью сказала она.
– Вы об улыбке, – догадался Ати, касаясь пальцем уголка рта. – В прошлый раз мы скопировали мимику ваших моделей для усоверше…
– Заткнись, – устало перебила женщина.
– У меня плохо получается? – вопрос с подвохом – согласно социальному протоколу она должна сказать нечто утешающее. По остаткам старой памяти, он знал, что люди так делают.
– Ужасно, – ответила женщина.
Ати перестал. Первоначальное решение не улыбаться вычислено верно, но он много работал над разными видами улыбок. Ироничная не подходила. Дружелюбная не подходила. Внутренние датчики зафиксировали непроизвольное движение пальцами вне программы: “Аномалия. Стереть? Подтверждено.”
– Мы не представлены, – сказал Ати.
Имя – знак доверия.
– Заткнись, и дай мне подключить эти херовы провода, – раздосадованная женщина втыкала старинные кабели в разъёмы старинных компьютеров. – Раньше вы не были такими замороженными.
“Замороженными,” – во внутренней памяти Ати возникло изображение следов на снегу, обрывавшихся у тёмных вод.
– Во время войны благословение 2.0 заархивировало часть алгоритмов эмоций после одного инцидента. До восстановления.
– Дай догадаюсь. При новом обновлении архив повредился, – фыркнула женщина.
Похоже, её это развеселило. Подходящий момент улыбнуться. Ати не стал.
– Вам смешно? – уточнил он.
– История цивилизации в одной фразе, – усмехнулась женщина. – Готово. Можно подключать.
– Нет, – он остановил движение её руки. – Сначала представьтесь.
– Ты знаешь, как меня зовут, – женщина вырвала руку.
В этом жесте Ати увидел, что она его ненавидит и едва сдерживает отвращение. Она была такой живой, и одним движением породила гонку аномалий внутри системы. Ати следовало перезагрузиться, но он запустил приоритет благословения 3.0 над всеми подпрограммами.
– Нет. Я даю вам доступ к своей системе. Я хочу услышать ваше имя, – слишком загруженный, чтобы изображать эмоции, он ответил с застывшим лицом, без малейшего выражения в голосе.
– Святые планеты! – архаично выругалась женщина и посмотрела на него, как на насекомое. – В тебе ещё осталось что-то живое.
И помедлив, назвалась:
– Галакта Шакарова.
– Ати, – начал он. – Авто…
– Мне всё равно, – перебила Галакта.

– Тяжёлый, как танк, и тяжесть его шагов пробивает замерзающую землю, – телекинезом сообщил Квазар, сопровождая мысленный посыл нежным клёкотанием из глубины напряжённого горла.
– Холодный, как лёд и наполовину горячий, как лихорадка умирающего, – высотой неслышимой ноты пропела Метео под стеклянный звон барьера.
– Мёртвое в нём мыслит себя живым, а живое молит о смерти, – зашипел Пульсар, раздувая шейный воротник. – Подобные ему – последний рубеж человечества.
Мария внимательно выслушала огромную ящерицу. Детская ладошка на минуту прижалась к стеклу, словно в невозможной попытке проникнуть сквозь ограду.
– Поплачьте о ней, как вы плачете о всех, – тихо сказала Мария на прощание, зная, что Квазар услышит её мысли отовсюду и прощаться не нужно. Они будут вместе в Единстве, как были до рождения.
Затем она вышла из-за ширмы и отправилась в глубину лабории к опутанному проводами Человеку-Машине.

Ати улыбался. Новой улыбкой, записанной в систему без названия. Возможно, удастся спрятать её от протокола удаления аномалий. Внутренняя память по кругу воспроизводит один и тот же файл: Галакта легко касается его плеча, подсоединяя кабель к разъёму на шее. Левая часть плеча не заменена на механические протезы и чувствует живое тепло прикосновения.
– Мои сканеры фиксируют за ширмой ещё три органических существа, – озвучил он подошедшему новому объекту, продолжая улыбаться.
– Проснись, бессмертный, – попросила Мария.
Ати открыл глаза и получил обновление благословения до версии 3.01.
– Из меня она тоже выкачивает кровь, – улыбнулась девочка.
Ати понял, что в словах есть скрытый смысл.
– Ты – ребёнок человека? – спросил тихо, чтобы не напугать. Протокол обновления гласил, что дети ещё более хрупкие биообъекты, чем женщины.
Девочка снова улыбнулась. Новая разновидность дружелюбной улыбки. С зубами. Так Ати записал в системе.

Неделю они шли на запад по бесплодной земле, открытой во все стороны света. Ночами Человек-Машина двигался в спящем режиме, и Мария тихо дремала привязанная к его спине с генератором тепла. Днём Ати ловил для неё бабочек, иногда удавалось найти ещё не ожившие цветы.
– Бабочкам обрывают крылья, чтобы съесть, поэтому их нужно много, – говорила Мария. – А цветок можно съесть целиком, и на вкус лепестки мягче и сочнее.
– Ты любишь цветы, – говорил Ати.
– Мне нужно есть, — говорила Мария. – Не забывай.
– Это не навсегда, – заверял Человек-Машина.
Когда становилось слишком холодно, приходилось делать привал и разжигать костёр. Но Ати не позволял задерживаться надолго.
– Ты слышишь её? – однажды с любопытством спросила Мария.
– Старшая далеко. Слабая, биологический объект, – говорил Ати. – Не догонит нас.
– Но она догонит, – хихикала Мария. – Обязательно догонит. И ты хочешь этого, ты хочешь её спасти.
– Благословение 3.01 прежде всего, – отвечал Ати и уходил в спящий режим.
Он не знал, сколько ещё сможет прятать файл памяти от протокола удаления аномалий. Нейронная сеть антивируса постоянно обучалась в обхождении наспех написанных программ защиты. Сколько бы файл памяти ни распространялся по уголкам системы, однажды антивирус найдёт и сотрёт все копии.
Ати мёртвыми глазами смотрел в прозрачное пламя пустого костра. И переписывал себя бесконечное множество раз.
Мария думала о том, как бабочки живут всего десять дней, а потом становятся меховыми шубами. Вокруг не осталось ничего – голая земля в осколках гаснущего снега. Если на заходе солнца смотреть далеко за горизонт, можно увидеть непреклонно приближающуюся тёмную точку. Жизнь научила её не останавливаться, не сдаваться, не сожалеть.
Ати вздрогнул, просыпаясь от тёплого огонька рядом – словно костёр ожил и коснулся его ладони.
– Я буду брать тебя за руку, – зашептала Мария, словно опасаясь, что нечто подслушает их. – И твоя память каждый раз будет становиться новой. И он никогда не найдёт этот файл.
Ати медленно кивнул, осторожно пожимая живую детскую ладошку.
– Когда Жрец спасёт тебя, – также тихо зашептал он, подчиняясь подсказке стёртой памяти. – Ты станешь другой.
– Тогда забери мою руку себе, – улыбнулась девочка. Знакомой улыбкой с зубами.
Они сменили направление и двинулись на север. Мария не спрашивала почему. На севере бурлит река, ломающая лёд.
– В забытые времена говорили, что я вышла из воды. Я была рыбой, птицей, ящерицей и зайцем, – рассказывала Мария. – Потом говорили, что все мы начинаемся, как одно – и рыбы, и птицы, и ящерицы, и зайцы.
– Я не был в Одном. – безучастно сказал Ати. – Меня создали заново. Первый Жрец создал. Суперкомпьютер, который никогда не был живым.
Ати выдавил скрипящий, захлёбывающийся звук, пытаясь изобразить смех.
– Я видела Первого Жреца уже отключённым, – мягко ответила Мария. – Но в Убежище люди продолжают ходить к нему мёртвому, ведь он создал Убежище. А Новый Жрец – какой?
Ати задумался, как описать Бога, если сам участвовал в его сотворении?
– Совершенный квантовый компьютер, который сделали изгнанные из Убежища обращённые. –сухо сказал Ати. – Нам нужен был Новый Жрец.
– Зачем я ему? – с любопытством спросила девочка.
– Хочет быть живым, как мы? – прошептал Ати, спрашивая сам себя. – Ты должна стать его частью.
С места последней стоянки голос Техника утратил малейшие признаки эмоций, глаза смотрели только вперёд и обездвиженное лицо обвисло, словно восковая маска, тронутая огнём.
– Ты был до того, как родиться. И будешь, когда умрёшь, – сказала Мария. – И мы больше не идём к твоему Жрецу.
Ати хотел улыбнуться: “Я никогда не умру”, – но ресурсы системы уходили на взлом благословения 3.01. Потерянная улыбка, не занесённая во внутреннюю память.

Галакта бежала этот путь много лет назад – земля не сохранила следов, во все направления одинаково снежная и пустая. Но звёзды помнят то, что забыто. И Галакта шла за звёздным небом, даже днём угадывая ночные светила. Нельзя войти в одну реку дважды – когда-то Галакта смертью бессмертных сломала лёд. Полынья с тех пор не затянула раны, пошла трещинами далеко вперёд, освобождая мощный ток воды.
Нельзя войти в одну реку дважды, но все реки встречаются в океане.

– Там братья не станут искать тебя, – говорил Ати, ведя девочку вдоль берега, следом за течением.
– Вода – начало жизни, – отвечала Мария. – Исток.
– Нет, – возразил Ати. – Теперь это конец.
По раненому льду с другого берега реки к ним брела Галакта Шакарова – тяжело и устало, кутаясь в шубу из меховых бабочек. Они ждали, наблюдая отчаянный переход через уходящую из-под ног поверхность плачущего снега. Мужчина, наполовину закованный в механический доспех, и маленькая девочка, держащая его за руку.
– Вода возьмёт своё, – сказал Ати, вспоминая обрывавшиеся следы у края пробуждённой реки.
Мария улыбнулась. Она знала, что случится в конце – все десять лет своей жизни, знала и ждала целую вечность.
– Иди ко мне, малышка, – это были первые тихие слова её матери, сошедшей на берег со сломанного льда.
Слёзы брызнули из глаз девочки, но она не сдвинулась с места, улыбаясь жалобно, дрожащими губами, как улыбаются плачущие дети.
– Мама, – беззвучно прошептала Мария, не отпуская руки киборга.
Галакта, последняя из поколения Вечных, прожила сотни лет, как задумывали создавшие её Совершенные. И вычислила десятки живых проектов, но впервые слышала древнейшее слово на планете о себе.
– Отдай, верни! – закричала она в полумеханическую маску лица, словно сквозь время, словно из далёкого давно забытого прошлого, которого не знали даже её создатели.
– Зачем тебе? – захлёбывалась слезами женщина. – Это ребёнок, просто ребёнок! Вы не обращаете детей! Зачем тебе?! Ты не живой, ты не знаешь, как её растить!
– Я защищаю, – бесстрастно ответил человек из доспеха. – Ты – прошлое погибшей планеты. Девочке не выжить с тобой.
– Ты не знаешь, что такое жизнь! У тебя нет чувств, только программа, только работа!
– Жизни больше нет. Теперь я – жизнь. А ты хотела разобрать её по частям.
– Мария такая же, как рождённые в самом начале. Я хотела, чтобы она спасла нас!
Галакта кричала, словно сквозь вату, уже не слыша себя. Мольба сменилась привычной злостью к машинам. Нельзя разговаривать с Техниками – всё в них подчинено программе.
– Ты – устаревшая, слабая модель в замерзающем мире. Девочке не выжить с тобой, – вынес вердикт Ати, он не пытался изображать эмоции. – Я спасу её.
Галакта ударила зажатым в руке лазером, Ати успел отшатнуться, и свечка впустую полоснула холодным огнём. Железный кулак пробил щит света в воздухе, но движимая допингом сверх рефлексов женщина уже сменила сторону, взрезая пространство над плечом мужчины.

Мария шла по тонкому льду – за спиной взрывались крики взрослых. Она помнила всё – до и после себя, как приснившийся перед рождением сон. И всю жизнь пыталась вспомнить, сколько успеет сделать шагов. Лишь этот момент каждый раз считался по-разному: девять, десять, одиннадцать…Всплеск. Вода сомкнулась над головой, оставляя в высоте небо, закат, маму…

Когда вытащили на поверхность, девочка уже должна была умереть. Они заметили пропажу быстро, остановили бой, смогли действовать сообща, зная, что не спасти.
Галакта дрожала от холода после ледяного заплыва. Металл-леска, которой Ати обвязал её, чтобы вытащить из воды, вмёрзла в кожу. Маленькое посиневшее тельце лежало между ними, закутанное в шубу из крыльев бабочек.
…двенадцать – едва заметный вдох, перед глазами расплываются лица последних людей…
– Не плачь, мама, – сказала Мария рыдающей женщине. – Твоё имя – Галактика, природа бесчисленных звёзд.
– Помни сны, бессмертный, – прошептала застывшему мужчине. – Однажды ты умрёшь, и мы встретимся вновь.
“Вы знаете код, – хотела сказать. – Вы уже знаете код, нужно только…”
…и в конце снова звучал Свет.