Рассказ №4 Три Дня после

Глеб так и не понял с чего все началось, и сейчас бомжуя у костра в пустой обитой пылью квартире он предавался воспоминаниям тех злополучных дней, которые все изменили.
День был обычный, рабочий, среда, в одном из домов прорвало канализацию, да так, что весь подвал оказался в фекальных массах, и естественно в этот день на смене был именно он и разгребывать порожний потоп предстояло именно ему, но перед этим залатать трубу. Ему выдали защитный костюм, в точности скопированный с армейского ОЗК за единственным отличием — он был темно-синим, хрен знает где накопал его Никитич, скорее всего каждому ЖЭКу такой выдавали. Свиридова, скупая бабка из подсобки, вручила ему традиционный советский противогаз, и перекрестив его несоветским крестом, с Богом отправила на очередное задание. Приехав на место на стареньком зиле с огромной цистерной и мощным насосом, он оделся в боевой наряд и спустился в подвал, который сейчас напоминал каловую ванну, если б он был где-нибудь в Минеральных водах, то можно было это считать за грязевое джакузи, однако находился он в Москве и всякого коричневого тут ему и так хватало, а тут еще это. Добравшись до трубы он понял, что дело совсем худо и целая двухметровая часть металлического изваяния шла под утиль. Весь изгвазданный, но открутивший кусок дырявого металла, он вернулся к тачке, положил арматуру рядом с цистерной и потащил замену вниз. Глеб уже заканчивал свои грязные делишки, когда все вокруг завибрировало, и шоколадная жижа начала волноваться, а вместе с ней взбудоражились и ноги парня, по сему он угодил прямо по горло в вонючую массу. Выругавшись в таком количестве, что противогаз аж запотел от стыда, он поднялся и повернулся к выходу, каково же было его удивление, когда выход оказался завален добротным мраморным подъездным козырьком. С улицы протискивались тщедушные трясущиеся крики, которые тут было слышно совсем глухо. Первая мысль была о том, что дом взорвался, но потом эта мысль отошла сама собой, сменившись тревогой, распирающей в груди и сцепившей горло, до полного перекрытия кислорода, движение которого и так было усложнено Гпшкой. Глеб начал усиленно раскидывать камни. Мысли были совсем не радужные: о том, что его никто не спасает, что возможно о нем забыли и прочее. Возился он с козырьком очень долго. Когда показались первые уличные вздохи света, был уже закат, как он по началу подумал. Но выбравшись наружу он обнаружил убегающую горящую ярко-оранжевую волну, сжигающую все на своем пути. Его зил превратился в большой кусок нагара, черного и всасывающего абсолютно все цвета в себя., по всюду лежали куски стекол лопнувших от высокой температуры очевидно, обожженные трупы с тлеющей плотью вперемешку с ошметками частей домов. Глеб закричал, страх выбивал сейчас из него все, мгновенно тело пропотело, то ли от высокой температуры то ли из-за вздыбившегося в крови адреналина. «Бежать, бежать», – больше в голове ничего не ягозилось. Потом он подумал о Люське, что с ней сейчас, как она, жива ли, думает ли о нем,но главное, чтоб она выжила, больше сейчас ничего не имело значение. Она должна выжить! Просто она не может умереть. Он бежал в противогазе,который ради собственной безопасности решил не снимать, задыхаясь, то и дело спотыкаясь о трупы, его резиновые сапоги оплавились, теряя форму и увязая в мертвячине и асфальте. Дома превратились теперь в немых каменных стражей, пустынных, беззубых и опальных, его дом стал таким же. Он вмиг оказался на пятом этаже, в 10 шагов, нет в 12, отпер дверь квартиры ключом, выуденным из-за пазухи, дверь казалась горячей. Дома Люськи не наблюдалось — это давало хоть какую-то надежду на то, что любовь всей его жизни жива и сейчас где-то в подвале, как и он ловит крыс и махает пушистым хвостом, ведь точно, он сутра ее выпустил на улицу, чтоб вечером забрать и покормить вкусной рыбкой из магазина. Он побежал в подвал «Кыс кыс» – кричал он в пустоту решетчатого проема подвального окошка. Без результата. Прошло минут 10, но ему мерещилось, что целая вечность ускользнула в этот момент, расставшись на такой черной ноте с надеждой он пытался выломать решетку, но лишь обжег руки. Слезы заструились под линзами запотевшего резинового изделия номер 1. Вторя горю потерявшего всякое уверие в реальность Глеба с неба раздались раскаты грома и полил горький дождь. Он снял противогаз и мгновенно покрылся ручьями теплой летней воды. Сантехник начал снова кричать и кыскать , наклонившись в подвальное окошко. Люська мяукнула где-то рядом с его ухом, он обернулся. Перед ним стояла опаленная мокрая кошка палевого окраса, видимо тут тоже был затоплен подвал в его собственном доме. На морде красовались следы удачной охоты. Глеб поднял ее, прижал к себе, уськая и целуя ей морду, на что пушистая барышня недовольно шикнула и начала отворачиваться от яро воспылавшим любовью парня, недовольно мяукая. В обнимку с избранницей он поднялся к себе домой, и только сейчас на него накатил голод, так хитро и тихо притаившийся под правым ребром на время душевных переживаний мастера трубных работ. Глеб открыл холодильник, обугленный и почерневший, еда в нем однако уцелела: пара сосисок, консервы рыбные, молоко, лук, помидоры, яйца и хлеб. Разогреть сейчас это было негде, электричество конечно же пропало, а микроволновка превратилась в кусок непонятной металлической массы. Парень навернул сосисок с хлебом, утолив недоброжелательное болевое чувство в подреберье, запил все молоком, которое уже начинало киснуть, однако это не помешало ему поделиться им с кисой, та привередничать не стала и начала жадно лакать из обугленной миски.
Теперь после обеда и ужина одновременно вставал вполне резонный вопрос «А что дальше?». Глеб все еще пребывал в состоянии некоторой прострации и шока, не понимая как быть дальше.Первое что пришло в голову проверить мобилу, что там и как, 10 пропущенных от матери, один от отца, звонить куда-либо бесполезно- оператор сотовой связи приказал долго жить, и теперь вместо привычных 5 полосок устремленных в небо был перечеркнутый крест красного цвета. А что с родителями? – они живут в другом городе поэтому связь с ними сейчас потеряна, ну и как справиться теперь о них? А друзья? А ЖЭК — нужно сходить все проверить.
Люська мяукнула из переноски, прервав воспоминания Глеба:
– На ешь, – он достал из рюкзака пакетик кошачьего «мокрого» корма, который он нашел в подсобке одного из магазинов, вынул миску, положил ее перед переноской, предварительно открыв ту, и наполнил кошачью тарелку до краев. Кошка принялась чавкать, почти как человек.
Он снова предался воспоминаниям. Он побежал на работу, вбежал в тот день на второй этаж, все двери были открыты, почерневшая Свиридова застыла в позе послушного школьника за своим раздаточным обгоревшим столом. Только сейчас до Глеба дошло, что все стены в здании абсолютно черные от нагара и поднявшихся пыльных торнадо. С кошкой наперевес, он шел по прожженному полу, разбавленному трупами теперь уже бывших коллег. Глеб пробовал звать в оковы корридора, но ответа не приходило, лишь его собственный голос прибегал обратно, отзвенивая в каждом углу и то и дело откалупывая вспухшую штукатурку огаркового потолка. Быший работник Люблинского ЖЭКа вышел на улицу, скорбные картины возмутили в нем сильное чувство скорби и немного тошноты, запах обоженной плоти сам по себе вызывал скорее желание перекусить, но пейзаж умирающего мира взывал только к рвотным позывам. Слезы накатили на глаза виноградными гроздьями, набухнув они полились на почерневший асфальт. Вот и все, скорее всего все кого он знал теперь мертвы, жизнь ускользнула из рук так и не успев толком начаться. Он сел, бессилие пронзило обремененное тело мраморной плитой того самого козырька. Почему он тогда тоже не погиб? Зачем ему теперь жить? Только ради кошки, больше то и не за чем. Она единственное, что осталось…
Просидел он так до самого вечера, тело не хотело двигаться, ведь внутренне он понимал, что все разрушено. В этот момент он как никогда нуждался в любви и тепле близкого, кого-то, кто мог бы поддержать. Он выудил Люську и прижал к себе, кошка обычно упирающаяся к любвеобильным позывам на этот раз поддалась на ласки хозяина, его слезы впились в обгоревшую и еще мокрую шерсть. Он взял ее поудобнее как ребеночка и начал гладить, периодически вытирая млечные слезы. «Все будет хорошо» – приговаривал он, пытаясь успокоить себя и кису. «Мы обязательно выживем и найдем людей и может даже других кошек»- сквозь слезы тащил парень.
Глеб решил походить покричать по улице, вдруг кто найдется, однако эхолокационный метод результатов никаких не дал, и, уже в абсолютной темноте парень вернулся в квартиру. Люську он выпустил, закрыв предварительно дверь на ключ. В тот день он не подумал о пропитании, о чем пожалел после. Весь вечер он провел в слезах и в рассуждениях вслух о том, что делать дальше и кого и как искать.
Сегодня шел уже третий «День После», так для себя обозначил тот день Глеб, но вот только после чего он так и не мог для себя описать. Некая волна убегала от него в тот день, сжигая все на своем пути. Неужели они единственные кто выжил? Последние дни он только и делал что ходил, искал пропитание и кричал. По вечерам он плакал, ничего не мог с собой поделать. Люську он запирал дома, чтобы та не покусившись на свободу и на отсутствие движения металлических монстров — машин, которых она так боялась, не выбежала в путешествие без него.
С пропитанием было худо первый день, потом Глебу удалось найти склад, который практически не пострадал, и там же была холодильная камера , в которой сохранились центнеры мяса, которое уже начинало пованивать. Однако на складе было много всякого съестного долгого хранения и даже был кошачий корм. Воду теперь Глебу приходилось таскать с того же места — водопровод не работал, а пить из Москвы-реки такое себе удовольствие как для него так и для его организма.
Из развлечений осталась только игра с Люськой, раньше он и так любил по долгу возиться с хвостатой подругой, теперь же стал с ней заниматься в разы больше, чему кошка была в целом довольна, но иногда все равно уставала от любви и начинала шикать. Техника же превратились в бездушные камни, которые разве что можно было куда-то запустить в совсем безучастные времена, которые уже наступили. Книги все сгорели, превратившись в труху, и к слову, Глеб все еще бегал в одежде в которой он был в тот день, потому что все остальное сгорело.
День его начинался с завтрака, потом поиск людей, он старался попадать в разные районы златоглавой-белокаменной, но итог всегда был один: никого. Ни птиц, ни кошек и самое печальное – ни единой души человеческой. Вчера он заходил в Текстильщики, но кроме ветра, который гонял обугленную листву или еще какой мусор его никто не встретил. Кто бы мог подумать, что таким будет конец человечества? Вирус был, войны были, атомные катастрофы и тому подобное, хотя возможно, то, что застало мир врасплох и было каким-нибудь изощренным оружием, ответа ему знать было не дано, по видимому родители что-то знали, когда ему упорно названивали, но теперь это абсолютно неважно. Впрочем есть вроде логичное решение сложившейся ситуации: он отправиться в путь, пойдет по городу, потом пойдет в родной дом, и, дай Бог, что кого-то он да и найдет. Нет он не верующий, по крайней мере таким был, до того дня. Бог — единственный на кого ему теперь приходилось уповать и верить, ведь только наверное с божьей помощью он справится, если такой имеется и если таковой соизволит ему помочь. Конечно было бы неплохо передвигаться на машине, но ведра стоявшие на улице теперь были пригодны лишь в утиль, возможно стоит поискать велосипед, и он уже предпринимал попытки, обойдя знакомые спортивные магазины, но ему встречались мертвенные оплавленные экземпляры, ходовка которых пришла в абсолютную негодность, то же и с самокатами, посему выход был один — идти пешком с Люськой наперевес. Повезло, что переноска несильно пострадала.
Собственно в путь он и отправился сегодня, и остановился сейчас в одном из гранд отелей «Погарелец», развел костер, и поставил рядом переноску. Его сейчас больше всего вопрос как кошка будет делать свои дела по маленькому и большому, он конечно пер с собой ее горшок, и даже поставил перед дверью, чтоб та туда сходила. Дверь в новое жилье он запер на щеколду. Создавалось впечатление, что всех выгоняли на улицу, когда все началось, поскольку двери большинства квартир были открыты и Глеб даже привередничал и выбирал апартаменты у которых на двери была щеколда, чтоб закрыть Люську в пространстве, да и ради собственной безопасности: тревога не покидала его ни на минуту, постоянно казалось, что за ним кто-то следит и какая-то персона специально шумит вместо ветра, чтоб напугать его. В такие моменты он снова звал, но как всегда-ничего, лишь только грусть и безысходность встречали его своими тисками. Весь мир будто бы решил сыграть с ним в немую злую игру, поставив в такое гнусное положение.
С собой он пер огромный мешок найденный на складе, в который поместил макароны, кастрюлю с того же склада, пару пятилитровок воды. Этого ему хватит на пару дней, а что дальше? Снова искать еду-понятно что. Возвращаться домой он более не собирался, ведь смысла в этом совершенно никакого: там его никто не ждал, кроме воспоминаний, которые с новой силой выдавливали на скупое мужское лицо пустые слезы.
Все эти три дня стояла полная тишина, для такого города как Москва такое вообще не возможно, но все же так случилось. Иногда зачинался дождь и позвякивал ветер, необычайно теплый и порывистый. За день он сегодня прошел километров 10, поскольку приходилось постоянно останавливаться и сменять уставшую нести мешок руку и просто делать привал. По прикидкам мешок весил килограмм 20, но деваться некуда. Зато можно было сварить макароны на костре и попить чай черный или зеленый по желанию. Сегодня он будет спать прямо на полу, поскольку не догадался взять с собой никакой мало мальски пригодной под роль матраса ветоши или еще чего.
Он устроился на сколько только возможно удобно на полу, постелив под голову куртку, свернутую втрое. Костер тушить не стал — гореть тут больше нечему, только его мечтал о будущем, хотя и те уже тлели угольками как и его надежда.
Вырубился он сразу. Ему снился сон: Глеб ехал в метро рядом с родителями , не знает куда и зачем, но путь судя по всему предстоял долгий а для родителей его, возможно, последний. Проснулся он от того, что холод объял его в собственные объятья и душил мурашьей поступью, на глазах снова были мерзкие соленые капли, которых у мужчин по долгу рождения бывать не должно. Глеб потер бицепсы, желая согреться, и все же решил подняться, чтоб хоть как-то оживиться. Костер потух, доедая остатки сожженных ножек стульев. Люська копала отхожее место — сходила- уже хорошо. Глеб соблюдая все ритуалы обыденной жизни: выкинул кошкин утиль в унитаз и промыл водой из бочка кошачий лоток, это отвлекло от скорбных мыслей после сна. «Метро, – вдруг озарило его, – ведь в метро было убежище!». Он словно прозрел, там действительно могли оставаться люди, живые, здоровые и такие разговорчивые и родные. Он умыл опухшее лицо. Сантехник позавтракал рыбьей консервой, сварил воды на заново разожженном костре, закинул в нее пакетик «Майского» и испил бодрящего чаю — кофе он взять не догадался. Подозвав Люську, предательски схватил ее и уместил упирающуюся кошку в переноску. Собрал кастрюлю в мешок и устремился прочь из квартиры, в сторону метро Домодедовская. Путь занял минут 15, район он этот знал хорошо — тут у него жил друг в той другой жизни. Спустившись в переход, он решил оставить мешок, чтобы спуститься в метро без обременяющей ноши. Стеклянные двери в метро были оплавлены, за ними открывалась картина сотен, нет тысяч обгоревших трупов, застрявших у так предательски закрытых, раскоряженных контроллеров. Мертвецы кричали в последнем болевом приступе. Глеб аккуратно ступал на тела, живого места у пола не осталось, лишь кое-где скользил мельком мраморный пол станции. К горлу снова поступили рвотные массы, желающие излиться наружу. Протиснувшись в расквашенный турникет он ступил на ведущие вниз ступени. В три шага он оказался на платформе, каково же было его удивление, когда он увидел заваленные туннели метро с обеих сторон. Было похоже, что завалили туннели нарочно, чтобы чудовищная сила не проникла внутрь, значит скорее всего на остальных станциях тоже самое, надежда тлела прямо у него под сердцем, упиваясь до конца его безнадегой. Тут же в завалах и перед ними валялись еще тела, без следов приевшегося уже нагара, от них уже шел совсем тошнотворный запах, который врывался в нос и заставил парня излить завтра на рельсы. Сама платформа пострадала незначительно: лишь кое где потекла штукатурка потолка и обгорели столбы. Глеб закричал, надеясь что кто-то ответит, но как и в ЖЭКе ему вторило лишь глубокое эхо, бьющееся в конвульсиях о стены станции. Кошка недовольно буркнула в переноске. Он просунул руку внутрь и погладил кошку, прикоснувшись к ее шелковистой шерсти, что его успокоило. Вздохнув парень пошел наверх. Мешок его так никто и не тронул, но в душе теплилось ненормальное для данной ситуации «Жаль», просто тогда это бы означало, что есть кто-то живой. «Похоже мы действительно одни» – проговорил он, обращаясь к Люське.
Теперь он шел между замерших автомобилей, в которых в безмолствии замерли черные тела, по Каширскому шоссе в сторону от Москвы, попутно он рассказывал Люське о той жизни, которая была у него за пределами квартиры и о которой та совершенно не знала. Он рассказывал и про проделки коллеги Петровича, который как то раз вынес с работы бензопилу и не вернул. Как Свиридова зажала ему со скандалом как-то набор инструментов, когда он только пришел работать в ЖЭК, и выдала только газовый ключ, тогда это показалось самым обидным в его жизни, что его такого молодого и сильного унижает какая-то старушенция. Теперь же это вспоминалось с какой-то неадекватной теплотой, несмотря на то, что ситуация была из разряда абсурда. Рассказывал про сурового но такого живого Никитича, который теперь казался абсолютно крутым мужиком и таким простым и родным, несмотря на то, что спуску Глебу он совершенно не давал и постоянно гонял молодого на самые невообразимые работы. Рассказал про родителей, которых Люська видела всего пару раз за три года своей жизни, вспомнил как те баловали ее сырым мясом, ему даже показалось, что вторя ему Люська мяукнула- как будто тоже припомнила те времена. Вспомнил как его друг Костя попал в ментовку, а Глеб его выручил, предоставив запись с камер магазина где произошла драка. Как он бегал на танцы в местный клуб знакомясь с девчонками, там он познакомился со своей последней женщиной. У сантехника навернулись слезы, той жизни больше никогда не будет.
Подъем через МКАД на Совхозе имени Ленина давался ему с трудом, из-за давящей на плечо переноски и полупустого теперь мешка. Вдали тлел народный торговый центр, обвалившийся и превратившийся в пластиковую магму. Прошло уже три дня, а Вегас все тлел, добивая остатки былой роскошной жизни, такими же предстали склады и киоски в ближайшем Подмосковьи — там точно никто не мог выжить, однако Глеб все равно звал, не оставляя тщедушных попыток. Сейчас он представлял себя ужом, который бился на конвульсиях на сковороде, скорее даже червем, а не ужом. На привал он остановился как только склады четкой границей остановились у выжженного поля, на котором пограничничали истлевшие кресты из-под чучел. Достав уже начинающие надоедать консервы он пообедал, угостил Люську, которая чуть было не проскользнула прочь из передвижного домика.
Подул теплый ветер, но что-то в нем смутило бывшего работника ЖКХ, он был необычайно теплый и с каждой секундой становился все жарче и теплее. Он обернулся: со стороны Москвы бежала стена огненной пыли, сжимающая все на своем пути, сейчас ее подножье было где-то в самом конце столицы. Глеб выругался, подхватил переноску с чавкающей кошкой, та недовольно замурчала. Он бежал в сторону складов, чтоб найти хоть какое-то укрытие, Воздух становился все горячее и уже обжигал лицо. Парень влетел в одно из обрушившихся зданий. Люська нервно шипела в трясущейся сумке. Лучшего убежища, чем под плитой сложившейся в палатку Глеб не нашел, и не успевал найти, волна уже приближалась, посему притаился там. Он пытался успокоить кошку, говоря, что все будет хорошо, конечно больше он пытался успокоить себя нежели ее предрекая таким образом неизбежное. Дышать становилось невозможно, парень прильнул к полу насквозь пропитанному пылью.
Горячая пыль обдала куртку сантехника, плавя замок и плавя болоньевую ткань, поджигая ватин, штаны тут же загорелись, переноска вспыхнула подобно новой звезде, Люська истошно закричала. Глеб лишь прижал переноску, потушив ее, к себе, застыл в позе зародыша и сказал:
– Все будет хорошо, мы со всем справимся…