Рассказ №9 На газоне нет цветов

Лужайка не была слишком ухоженной.Это многим нравилось, потому что придавало ей более живой и интересный вид. Университет был небольшой, и его компактный кампус напоминал небольшую старую усадьбу.
– Эй, аутсорсинг! На газоне не бывает цветов! Ты зря ешь свой хлеб.
Эту фразу какой-то первокурсник обратил к работнику благоустройства. И, не поворачивая головы, хлопнул дверью своего хэтчбека погромче.
Занятия начинались через несколько минут, и в эти минуты тропинки между корпусами были многолюдны как в никакие другие. Больше всего были заполнены те, которые вели в департамент Биохимии и нейробиологии.
Дарвин закатил в направлении хэтчбека глаза на лоб, отчего туда же уплыла и вся его голова, и зажмурил правый. Не такое поведение обычно ждешь от сорокалетнего, пусть и младшего преподавателя. Ему никто не давал и тридцати и покупка алкоголя не всегда удавалась, когда у него при себе не было документов.
– Erygeron, замечательный неоарктический род. Украшение среди этих казненных через пострижение травинок. Так что ты правильно оставил его, мой друг.
Работник не понял Дарвина, как перед тем он понял и критики с парковки, но Дарвину этого, в общем, и не было нужно.
***
У него начинались занятия – семинар у магистрантов по эволюции нервной системы, но Дарвин на него не спешил. Дарвин сделал привычку опаздывать на собственные занятия, и порядком. Он видел, насколько внимательнее его в результате этого слушали.
Когда-то он скорее согласился бы заготавливать в Сибири древесный онколитический гриб, чем вести занятия. Но потом решил, что это может быть полезно, да и своя комната в кампусе не повредит. Сделав себе кофе и переобувшись в шлепанцы, Дарвин опоздал ещё сильнее и вошёл в аудиторию.
– Здравствуйте и добро пожаловать на основы нейробиологии 666, курс, в котором…. А вас не должно быть двенадцать? Нет? Пятнадцать в общей сложности? Ну, и пятерых хватит на первых порах. Меня зовут Дарвин Азорян, мои основные работы и диссертация посвящены нейропластичности, включая… Вопрос? Про нейропластичность или про Дарвина?
Девушка в объёмном свитере сжала губы и энергично закивала на второй вариант.
– Да, Дарвин это мое имя, не фамилия. Настоящее имя, не рэп-псевдоним, который у меня совершенно другой и который я вам совершенно не скажу. У родителей бывает чувства знаете ли, в частности, самобытное чувство юмора. Так вот, Дарвин Азорян, индекс цитирования 12, считает, что нейропластичности это самое важное свойство нервной системы и живого вообще. Нервы это волшебная глина для волшебной лепки, и она предоставляет невиданный простор для творчества. Кому? Эволюции и нам. Все мы слышали о коннектоме. Не все? вопрос? Про коннектом или про глаз? Понял. Столько внимания – а я ещё не хотел идти преподавать. Нет, это не линза, это протез с шестиугольной диафрагмой. И я ей управляю, поскольку она соединен с несколькими пучками глазодвигательного нерва через простой интерфейс. Устройство этого протеза, который лучше моего нормального глаза, и ваших, является предметом моего патента и выходит за пределы нашего куррикулума. А вот сетчатку, с которой он сращен, мы тщательно рассмотрим. Все-таки сетчатка – это что? Это часть мозга, вынесенная вовне, прямо как обонятельные луковицы А у вас, юная леди, температура 37.2, дома надо было оставаться. Поберечь себя. И нас. так, что у нас дальше…. ещё ничего и не было. Введение, эпиграф, эпиграмма. Нервная ткань это волшебная глина с бесконечной пластичностью! Ее возможности к изменению и развитию неисчерпаемы уже на уровне комбинаторики, а природа на этом уровне не останавливается! И мы не станем. Все, ура, до следующего четверга, приводите шестого и последующих.
***
– До чего дружная, внезапная осень тут в Неоарктике! Но растительное разнообразие тут, конечно, меньше. В тех же горах… но в горах всегда красиво, особенно когда у тебя есть ультрафиолетовый канал зрения.
– А вы откуда, Дарвин? – вопрос задал единственный студент на первом ряду.
– По сути из Грузии. Ну, какие неврологические патологии вы выбрали для семинара? Я предлагаю интересную игру. Раскидать их на две кучи: настоящих патологий и методологических дыр, через которые свищет в медицине.
– Вас не устраивает новый пересмотр международной классификации болезней? – вопрос задал тот же студент, oдин из четырех присутствующих.
– Да нет, отчего же. Ничуть не хуже предыдущих. Медицина в целом – да, смущает. Ну, кто что выбрал. Крис?
– Ну, я взяла синдром Рейно. Это когда пальцы очень страшно белеют и немеют в ответ на холод. Они ничего не могут чувствовать и на ощупь становятся как пластик или деревяшка.
– Синдром Рейно, который имеет неясную этиологию и связан с патологией артерий и имеет наследственный характер?
– Так и есть. Моя тетушка страдает ей и очень пугается, когда случается приступ.
– Превосходный пример. – Дарвин просиял и закатал рукава белого лабораторного халата, который носил на занятия безо всякой нужды.
– Эх, опять меня вызовут в деканат… Медицинский справочник издания “во всех приемных вашего города” утверждает, что… – он поднял руку перед собой и расправил ладонь – триггером для приступа синдрома Рейно может стать, во-первых, холод…
Тут он выставил указательный палец, который начал стремительо белеть. Начиная с кончика, палец покрыли неправильные белые пятна, за несколько секунд они слились воедино, оставляя впечатление грязно-белого напальчника или части окоченевшего трупа.
Студенты, не сговариваясь, встали и подошли к Дарвину.
– Смотрим, щупаем, проверяем, ловкость рук и никакого подлога в рукавах. Во-вторых, при стрессе.
Второй палец последовал за первым в мир мертвых.
– В-третьих, при нарушении питания (я не употребляю горячего питания, знаете ли, и совсем не ем наваристых супов), в-четвёртых, при вибрационном воздействии, и наконец, в-пятых, в силу иных внешних воздействий, могущих послужить триггером. Но это если триггеру это позволить. Что вы хлопаете? Ну, я же не в цирке. Пока. Но мысль хорошая.
– Все это прекрасно, ваше факирство и самообладание, но это не синдром Рейно. Синдром Рейно характеризуется…
Дарвин прервал Крис.
– …Тем, что написано в руководстве, что лежит в приемной. С больными в кавычках синдромом в кавычках происходит совершенно то же, что со мной. Имеет место управление их состоянием с помощью сильного резкого импульса, внушения, если хотите чтоб я стал совсем ненаучен и совсем правдив – гипноза. И если в моем случае импульс, внушение являются осознанным и управляемым, то сосудами на руках, ногах или даже ребрах несчастных пациентов управляет что-то хаотическое и насильственное, превращая часть их тела в неуправляемую отторженную мертвечину. Не все, знаете ли, то наука, что с латинским названием или названо в честь очередного немца. Кое-что, а лучше сказать многое, на свете не про науку. Муж вашей тётушки налегал на спиртное, Крис? А отец?
– Ну, про отца я не знаю, но…
– …И таких людей считают больными и лечат. Интересно, насколько успешно. Вот вам пример балласта и недоразумений в медицине. Возьмётесь искать гены в основе синдрома Рейно с помощью полногеномного исследования тысяч пациентов? Иные ищут и находят, знаете ли. Ура! Рейно побежден. Кто следующий. Болезнь Сантавуори-Халтиа? Вот это настоящая болезнь и настоящая генетика… вот вам конкретный ген и вот вам гибель значительного куска мозга…
**-
Семинары по эволюционной нейробиологии перенесли в оранжерею и на поздний вечер. Стулья для всех желающих приходилось приносить из кафетерия. В то же время на Дарвине были те же шлепанцы.
– …нервных клеток, то есть нейронов, в голове каждого из нас около ста миллиардов. также мы располагаем несметным количеством обслуживающих их глиальных клеток, которые при этом и активно участвуют в клеточных коммуникациях. Все это контактирует самым замысловатым образом и постоянно прорастает новыми связями. Здесь все динамично и перемешивает само себя. Так что да, коннектом как статистическая сумма неисчерпаем. Но вы понимаете, что дело тут комбинаторикой не ограничивается. Эволюция находит то, что не искала и действует, хоть и непроизвольно, разумеется, как гений в определении Шопенгауэра. Она попадает в невидимые цели, стреляя на все четыре стороны без разбора.
– Ну, определенные ограничения должны быть? Физические законы? – пробасил кто-то вопрос.
– Природа законов не знает и соблюдать не любит, зато постоянно использует для своей выгоды. И нарушает законы, даже не заметив этого. Любую преграду она может обойти, может включить в себя как почва булыжник, а там и растворить, и усвоить его. Человек ведь тоже природа и тоже может все. До тех пор, пока не позволяет себе помешать, ограничив нормой. Норма возникает там, где вас, мои друзья, хочется ограничить тем, кто себя ограничивать ничем не собирается!
Аудитория издала противоречивые возгласы, но зазвучала вся.
***
Стулья уносили и свет в оранжерее, за исключением инфракрасных обогревателей, погас.
– Отличная лекция, Дарвин! А тебе не нужно переобуться?
– Да нет. А ты все ходишь на мои занятия? У тебя же автомат, Ник. Скажи пожалуйста, ты видишь вооон там красный свет?
– Нет.
– Спасибо, я уже не помню, если честно… Так называемый здоровый глаз тоже натренировал. У меня есть каналы для ближнего ультрафиолета, пара инфракрасных плюс я различаю модулированные излучения.
– Здорово. Ты поэтому на растения постоянно смотришь?
– Именно, именно. Сейчас зима и довольно скучно, потому что все покоится. Кроме растений из южного полушария. В каждом растении, в раувольфии, скажем, происходит куча разных процессов. Иерархия процессов – какие-то быстрые и видны как мерцание, какие-то медленные – и я замечаю медленно ползущую волну. Вон вижу крохотные клеточные катастрофы – гибнет ткань у основания желтеющего листа монстеры, и прочая монстера отчаянно избавляется от него, как от чумного селянина. Иногда растения передают сигнал вдоль своего тела, и я их подслушиваю, так сказать. Иногда сообщаются между собой или с бактериями на своей поверхности и в почве. Почва, к сожалению, для меня пока совершенно непрозрачна. Я вижу, разумеется, далеко не все. Но многое и этого многого становится все больше. Вот думаю как бы научиться различать радиацию. По растениям я ее могу заметить, но не напрямую…
– Это очень хорошая прелюдия к моему вопросу. Я хотел спросить про дипломную работу у вас.
– Хорошая новость, конечно. У тебя хорошие способности. Напишем что-нибудь.
– И ещё один вопрос. Как вы поняли все эти вещи. Про неисчерпаемость возможностей живого. С вами произошло что-то… тяжёлое?
– Да, разумеется, потому и глаза нет. Ник, для этого всегда нужна травма. Благодаря ей на поверхность выходит настоящий человек.
Оба молча посмотрели на отросший и начинающий белеть газон кампуса.
– Снег пошел – сказал Дарвин – вот такой же снег, помню, был когда я выбрался из-под завалов на третий день. Только тогда был май. Взрыв разрушил вековой дом и убил мою единственную бабушку Детгиз. Которая к тому времени занималась разве тем, что заставляла меня объедаться.
Преподаватель улыбнулся и расширил правый шестиугольный зрачок до предела.
– Мне тогда было пятнадцать лет и от авитаминоза свертываемость крови была сильно нарушена. Сдавленный перекрытиями с крестообразными фанерным каркасом, в обезвоживании, я получил несколько небольших инсультов. Погибла правая сетчатка. Все это я узнал в городе, до которого мне пришлось идти пять часов. Я тогда не пытался выжить, не хотел. Но я зачем-то откидывал одной рукой обломки, пускал слюну, чтобы понять, в каком направлении земля, думал, где достать хоть немного воды. Это получалось как-то само собой, будто кто-то перехватил управление моим телом и вел меня туда, где я продолжил бы жить. И я шел, скользя, между обледеневших цветов магнолий, останавливаясь, чтобы подражать всем телом. Что-то сильное и древнее вышло на поверхность тогда и вело меня, и продолжает вести сейчас. Я ему доверяю.
– мне очень жаль…
– …мне тоже. Очень. Было жаль. А теперь не очень. Все заживает и отрастает, понимаешь? С избытком, с лихвой. Легко. Живому нужно всего лишь одна вещь. Живому не нужно мешать…