Рассказ №8 Памяти Франца Фердинанда

Виктор Колвин лежал в одиночной шумоизолированной палате весь опутанный трубками капельниц и проводами. В палате царил полумрак. Окна плотно закрыты, жалюзи на них опущены. Кондиционер выключен. Умывальник в углу палаты с краном-смесителем тщательно зардапирован толстым одеялом.
На это были причины.
Любое движение воздуха, проблеск солнечного зайчика, а, тем более, вид и звук воды, хотя бы в виде падающей с хромированного носика водопроводного крана капли, заставляли тело Колвина содрогаться в жутких конвульсиях судорожного припадка, а сквозь донельзя стиснутые челюсти, сквозь межзубные промежутки гнало обильной слюнной пеной. Благо, что слюноотсос справлялся.
По этой же причине трубки капельниц были обмотаны пластырем, чтоб в них не было видно движения жидкостей, а емкости, от которых они отходили, были расположены вне поля зрения Колвина.
По рукам, ногам и по груди он был привязан к больничной койке широкими, брезентовыми ремнями, исключавшими возможность вскочить с неё или хотя бы привстать.
Врач и медсёстры приходили редко, лишь для того, чтобы поменять ёмкости капельниц или произвести очередную инъекцию. Они двигались безмолвно и, по мере возможности, стараясь вообще не производить какого-либо шума, но, всё равно, Колвина чудовищно бесили визиты этих живых манекенов, облачённых в зелёные глухие комбинезоны с затенёнными стёклами очков. Их вид действовал на него, как красная тряпка на быка, и он, несмотря на сотрясавшие всё тело судороги и конвульсии, тут же набросился бы, чтобы растерзать и искусать в кровь, не будь надёжно зафиксирован ремнями.
Потом его отпускало – начинали действовать вновь введённые в его организм седативные и противосудорожные препараты.
Мысли путались. Воздуха, сколько бы он не старался в себя вдохнуть, несмотря на чистый кислород, поступающий в маску, всё равно не хватало.
Его не лечили – всего лишь пытались облегчить его исход, снизить интенсивность посмертных мук до минимума. От бешенства в активной фазе ещё никому вылечиться не удавалось.
Кто же знал, что судьба преподнесёт ему такой финт.
У него были и первоклассные служба и система охраны, и отличные врачи, и адвокаты на службе, но фатум не обманешь.
«И примёшь ты смерть от коня своего…» Совсем как в поэме. Только в его случае это оказался не конь, а кот. Совсем маленько не дотянул до Вещего Олега, а ведь замахивался на масштабы побольше, чем просто «отмстить» «неразумным хазарам», и не только им, за всё, что они натворили с его Родиной. Все козыри были у него на руках, включая и те, что в рукаве. Даже его имя с фамилией Виктор Колвин переиначили, из-за английского созвучия, Победитель Зови Побеждать.
За что?!..
Как глупо принять смерть от кота своего.
В кои-то веки решил отдохнуть от всей этой политической кутерьмы. День-другой, как думалось, погоды не сделают и приговорённым в расход дадут лишь отсрочку, но не спасение. Все их ставки биты, песенки спеты, игры проиграны. Впереди ожидалось триумфальное шествие.
И тут бенгалец…
Тамерлан, его любимый кот бенгальской породы, выцепил, как потом выяснилось, в каком-то глухом уголке виллы мышь, поражённую вирусом бешенства, и прежде, чем он успел задавить её, пропустил несколько укусов мерзкого грызуна.
Он, Колвин, тоже оказался хорош! Не обратил внимания ни на странное поведение кота, ни на какую-то непонятную «взъерошенность», когда заграбастал усатого в охапку, чтобы потереться носом о нос.
Потёрся…
Эта тварюга прокусила ему губу насквозь и оставила глубокие царапины на шее, когда вырывалась из рук.
Думал, всё обойдётся перекисью водорода и пластырем.
Не обошлось…
Первые признаки заболевания нагрянули уже спустя неделю. Инъекции антирабиевой сыворотки не помогли. Итог – палата-хоспис.
Судьба сбила его на взлёте. Случайная нелепость.
Пока его ещё не перевели на седативы, ему сообщили, что кота усыпили. Слабое утешение… Лучше бы его… Не пришлось бы принимать такие муки… Он бы добился легализации эвтаназии и дал разрешение гражданам приобретать нарезное оружие, вплоть до автоматического, при соблюдении определённых условий, конечно, и учёта личности потерпевшего в уголовном судебном процессе. Он бы…
Сослагательное наклонение…
А ведь так всё отлично складывалось. Ещё немного – и он у власти с браздами правления в руках. Ему уже никто не мог противостоять.
«Когда никто уже не мог противостоять»… Откуда это? Кажется, как он помнит, из книги Владимира Кузьмищева «Царство сынов Солнца». Там так называется последняя глава, описывающая в общих чертах, как Инка Атауальпа, в результате кровопролитной гражданской войны отбивший имперский трон и льяуту у сводного брата по отцу Уаскара вовсю праздновал победу и расправлялся со сторонниками незадачливого соперника. Никто не мог ему противостоять… И тут появились испанцы! Атауальпа вдруг стал, после событий в Кахамарке, их пленником и, в конце концов, отдал богу душу, удавленный гарротой, несмотря на всё золото баснословного выкупа, который сам же и предложил испанцам за себя самого.
Вот и у него случились свои «испанцы», от которых также не откупиться.
Весь мир, считай, был у него в кармане, но не учёл он, что есть и другой мир, который прорвёт любой карман…
Мысли путались.
«Я мыслю, следовательно, существую», – утверждал Рене Декарт.
«Но если же я мыслю путано, – подумал Колвин, – следовательно, и существование моё спуталось… Скорее бы конец…»
Он широко зевнул, чтобы захватить больше кислорода, идущего в маску, укреплённую у него на лице вместе со слюноотводом. Всё равно не хватило.

Тут его тело забилось в судорогах из-за движения воздуха, созданного смутно различимым человеком, внезапно вышедшим прямо из стены перед ним.
– Извините, – тихо сказал человек, и в руке у него появилось нечто похожее на шприц.
Человек вышел из поля зрения Колвина и тот почувствовал укол в плечо. Он предположил, что сейчас его окатит новая волна тряского припадка, но вместо этого ощутил волну разливающегося по телу спокойствия и умиротворения. Вдруг стало легко дышать, воздух начал полностью насыщать лёгкие, и даже показалось, что наступило внезапное, чудесное исцеление.
– У нас эту болезнь в активной фазе тоже не умеют лечить, – развеял призрак оптимизма незнакомец. – Но наши седативные препараты на порядок эффективнее и рисуют мозгу картину здорового организма. Цинично, конечно, но позволяет избежать предсмертных мучений.
Человек вошёл в зону видимости пристёгнутого к койке больного. Черты лица незнакомца всё так же оставались размытыми, сколько бы Колвин не пытался их разглядеть.
– Не тратьте сил понапрасну, на мне вуаль, – сказал вдруг незнакомец, словно уловив желание Колвина. – Сохраняю, так сказать, инкогнито.
– Кто ты такой? – прошептал Колвин.
Слова давались ему с трудом.
– О, не надо разговаривать, – уверил незнакомец, – я снабжён телепат-приёмником. Просто думайте, и я всё услышу. Я понимаю, как вам трудно говорить в вашем состоянии. Вы хотели знать, кто я? Извольте. Я представитель цивилизации, существующей параллельно вашей. Вашего аналога, так сказать.
«What’s the fuck?!» – только и подумал Колвин.
– Простите, – опешил незнакомец, – это английский? Я не понимаю. У нас этот язык не приобрёл такого широкого распространения, как у вас.
«Что за чёрт?!» – дал вольный перевод Колвин.
– Нет, я не чёрт. Хотя для вас персонально… Я всё объясню. Короче, цель моего визита – покаяться перед вами за мною совершённое и принести вам утешение и заверение, что ваша жертва не напрасна.
« Какое ещё покаяться?.. Какое ещё утешение?..»
– Дело в том, что инфицированная мышь в вашем особняке – дело моих рук. И случилось то, что случилось. Это было моё задание – устранить вас.
«Ах, ты?!..»
– Поймите, – перебил Колвина незнакомец, кладя прохладную руку на его горячий лоб, и того словно прошибло электрическим разрядом, заставившим челюсти сжаться чуть не до зубовного хруста, – по другому не получалось. Со времён покушения на эрцгерцога Франца Фердинанда утекло много воды: системы охраны и безопасности сильно усовершенствовались, и пули ушли в прошлое. К вам, с теми системами, которыми вы пользовались, не удалось бы подобраться и Ли Харви Освальду, не говоря уже о Гавриле Принципе. Их времена бесповоротно канули в лету.
Гость отнял руку ото лба.
«Они-то здесь причём?» – не понял Колвин.
– Что касается Освальда – это была страховка. Если убиенный президент Кеннеди один раз чуть не довёл человечество до ядерного апокалипсиса, то во второй раз, быть может, у него точно получилось бы. Опыт же есть. Мы знали, чего опасаться. Что касается Гаврилы Принципа… Да, после убийства им кронпринца, в котором мы ему очень помогли, началась первая Мировая война. Однако, если бы Франц Фердинанд остался жив, то через два года, после кончины Франца Иосифа, он стал бы императором Австро-Венгрии.
«Что мне до Австро-Венгрии?»
– Не перебивайте, пожалуйста, – вежливо попросил гость, предупредительно простирая руку над головой Колвина. – Франц Фердинанд являлся отъявленным славянофилом и он, конечно, нашёл бы пути замирения с Российской Империей, и Первой Мировой Войны не случилось бы.
«И что с того? Российская Империя осталась бы незыблемой. Не случилось бы ни революции, ни цареубийства».
– Да, конечно, – согласился визитёр, – но у сотен миллионов людей не включились бы защитные реакции организмов, вызванные тяготами войны. То есть не произошло бы явления «вспышки иммунитета», и вирус испанского гриппа унёс бы тогда до половины населения Земного шара, а не пять процентов, как случилось в вашей действительности. Но это было бы полбеды. Беда была бы в том, что Великая Война всё равно случилась бы. Противоречия между сохранившимися империями-монархиями накопились бы до критической массы, и вылились бы в тотальное кровопролитие с широким применением не только химического, но и атомного оружия. У нас она произошла спустя два десятка лет после Великой Пандемии, и длилась восемнадцать лет. Одни радиоактивные пояса, в десятки километров шириной, перепоясавшие у нас всю Европу чего только стоят!.. Всё ещё опасны для жизни!.. Хотя времени прошло… Последствий Великой Войны наложившиеся на последствия Пандемии, наше человечество уже не может, как ни старайся, преодолеть. У нас царит регресс и вымирание. Даже по самым оптимистическим подсчётам на нашей Земле не останется никого из людей уже через триста лет. В вашем мире Гитлера подтолкнули развязать Второю Мировую Войну уже совсем на грани. Всего за пятилетку до создания атомного оружия. Всё равно в конце той войны случилось две атомных бомбардировки… Но это не две тысячи, как могло бы быть… Всего лишь две атомные бомбардировки избавили ваше человечество от искушения широко применять оружие распада в конфликтах. Кеннеди и Хрущёв, правда, едва не поддались ему, но в любой семье не без уродов… Вот такой вот размен – две мировые войны, от которых человечество довольно быстро оправилось, вместо Великой Пандемии и Великой Войны, от которых уже не оправится никогда – всего ценой жизни одного человека.
«Неужели и я такая же историческая личность, как принц?» – часто-часто заморгал Колвин.
– О, да! Вы словно спусковой крючок, без которого ружьё не сможет выстрелить и убить! Ваше устранение прерывает цепочку событий, которая приведёт к исходу человечества, подобного тому, что произошёл у нас. Без ядерной войны, конечно, но ваши настоящие достижения прикладных и гуманитарных наук в комплексе могут быть по последствиям гораздо круче любой тотальной войны с использованием ядерных боеголовок.
« Как же ты коряво изъясняешься, как не по-русски говоришь. И сказал бы «триггер», а то «крючок»… После сравнением с кронпринцем Фердинандом – обидно как-то…»
– Прошу прощения, – отвечал гость с завуалированным лицом, – наш русский несколько отличается от здешнего, на котором вы привыкли общаться. Значение же термина «триггер» мне до сих пор не было известно.
«У вас так плохо с английским?»
– Это очень невнятный и лексически перегруженный язык, и у нас не сложилось условий для его распространения как лингвы-франка. Британские острова в моей реальности, кстати, давно необитаемы. Последствия войны, понимаете ли.
« А США?»
– США?.. – гость явно задумался. – САСШ! – вспомнил он. – Североамериканские Соединённые Штаты…После Великой Войны они распались на десяток враждующих между собой государств… Никому не интересны их постоянные дрязги…
– А что с Россией? – Это Колвин сказал вслух.
– Но я же здесь, – ответил визитёр, – перед вами, разговариваю по-русски. Откуда же я, по-вашему?
«Зачем вы всё это делаете?!» – возопил Колвин.
– Понимаете ли, наш мир – параллельная проекция вашего, но сдвинутая на сто пятьдесят шесть лет вперёд. Мы, наблюдая ваш мир со стороны, не желаем, чтобы ваше человечество повторило путь нашего мира, и немного когда подправляем, когда подталкиваем, а когда и купируем ход развития вашей истории. К тому же мы заинтересованы в сохранности вашего мира, хотя бы как в виде последнего прибежища для самых лучших представителей нашего человечества.
«Советский Союз вы тоже развалили в интересах последнего прибежища?» – Колвин постарался вложить весь сарказм, на который был способен, в эту мысль.
– О, нет! – Если бы не «вуаль», то можно было бы сказать, «вспыхнул» гость. – Нам не удалось избежать его развала, несмотря на все предпринятые нами усилия. Товарищ Ленин, прибывший когда-то из Швейцарии на революцию, затеял в России строительство фактически швейцарского кальвинистского кантона, основываясь на принципах бессословности, демократического централизма в управлении и атеизма. Одна только его фраза «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» – сквозит принципом предопределённости, на котором базируется кальвинистское учение. Одного он не учёл, что принцип этот работает лишь в том случае, когда трудозатраты прямо пропорциональны полученному с их помощью количеству продукта с определёнными качественными характеристиками. В Швейцарии, с мягким климатом, без резкого перепада температур, с умеренной влажностью и пониженным содержанием кислорода в воздухе – это соблюдается. Травка сочная, коровки тучные, сыры качественные. В благоприятной атмосфере механизмы не ржавеют совсем или очень неохотно. Только благодаря швейцарскому воздуху стало возможно производство знаменитых швейцарских часов – шестерёнки, устанавливаемые в их механизмы, попросту не коррозируют в атмосфере горного курорта. А в России всё не так. И ржа и мороз, и зной и дождь проливной… Про расстояния и врагов, которые всегда тут как тут, я уже и не говорю. Самоограничения и тяжкие труды увенчались, конечно, некоторыми успехами, но не привели к удовлетворительным уровням благосостояния и богатства для среднего представительства общества. К тому же бессословность и атеизм совсем не прижились на российской почве. В какой-то момент эти противоречия достигли критической массы и рванули. Даже физическое устранение Горбачёва и всех его менторов и соратников не решило бы вопроса. К тому же в российской истории не было опыта строительства государства на подобных принципах из прошлого. Опыта, так сказать, того, чего не надо делать. В отличие от Китая…
«Не понял…»
– Китай удалось удержать от развала и отчасти потому, что в его истории был прецедент Государства Тайпинов, создававшегося, поначалу, на принципах примитивного коммунизма. За полтора десятка лет его существования накопился огромный опыт ошибок и действий из разряда «чего не надо делать». Мао Цзэдун был родом из тех мест, и в детстве общался с ещё живыми тогда престарелыми очевидцами тайпинского восстания и не по иероглифам знал о Небесном государстве великого благоденствия – Тайпин тяньго, о его взлёте и крушении. Конечно, тогда он воспринимал их рассказы как сказки, но, когда подрос, всё учёл и заповедал своим последователям «чего не надо делать». Но не беспокойтесь за будущее России – у неё есть ресурс и она накопила свой собственный солидный опыт того, «чего не надо делать».
«Значит меня вы относите к так называемому разряду «чего не надо делать»?»
– Воистину! – воскликнул визитёр, придерживая за плечо начавшего было трястись в судорогах Колвина. – Если пояснять образно, то человечество само по себе – это вирус. Вирус, который строит себе искусственную среду обитания, распространяясь, за счёт уничтожения среды естественной. Однако, вирус вирусу рознь. Есть вирус герпеса первого типа, а есть вирус бешенства. Простите… Ваше человечество в настоящее время – это герпес. Иногда обостряется с повышением температуры и, зачастую, с очень болезненными высыпаниями в разных местах, изредка может сопровождаться лихорадочными состояниями, но, в конце концов, происходит выздоровление и жизнь возвращается на круги своя. Человечество же моего мира можно сравнить с вирусом СПИДа, средства для обуздания которого отсутствуют. Жизнь определённо идет к концу, который может случиться в любой момент. Тем не менее, заболевший такой болезнью сохраняет здравомыслие и может, на основании собственного опыта, оградить других от знакомства с поразившим его недугом. Вы, останься в живых, являясь носителем определённых идей сработали бы как триггер, если вам привычнее это слово, и запустили бы процессы перерождения, если выражаться метафорично, вируса герпеса в вирус бешенства. При нём здравомыслия не сохраняется, и он всегда ведёт к гибели. То, что могло бы произойти с вашим человечеством за неполные сто лет, вы, образно говоря, сейчас испытываете на себе.
«Наказали за несодеянное», – подумал Колвин, и его тело затряслось от охватившего его сознание гнева.
О, с каким удовольствием вцепился бы он в глотку этого циника с размытым лицом и рвал бы его зубами в кровавые ошмётки!
Визитёр терпеливо переждал приступ и сказал:
– Согласен – полное попрание этики. Но с другой стороны – устранение Франца Фердинанда из истории послужило разменом примерно восьмидесяти миллионов погибших в двух мировых войнах против пяти миллиардов спасённых человеческих жизней, не попавших под катки Великой Пандемии и Великой войны. Устранение же вас, только одного, означает спасение судеб восьми миллиардов ныне живущих на планете людей и сохранение цивилизации! Никаких десятков миллионов жертв взамен! Только вы! Один!!! Вы должны просто гордиться собой!
«И тем, что не будет сделано то, «чего не надо делать»?» – с издёвкой подумал Колвин.
– Да вы просто бог того, «чего не надо делать»! Вы покидаете сей бренный мир божеством! Не всякий человек такого удостаивается!
– Мне всё равно! – закричал из-под маски-намордника Колвин в полный голос, рыча и обливаясь слюной.
Он порывисто дёрнулся изо всех сил, чтобы вскочить и жестоко расправиться с этим сказочником, но ремни его удержали.
– Что ж, это ваше право, – ответил визитёр, и добавил с известной долей цинизма в голосе. – Вечности, что вас ожидает, кстати, тоже. Прощайте!
Колвин сквозь пелену тумана, мгновенно опустившуюся на глаза, всё-таки смог разглядеть, как гость вошёл в стену и растворился в ней без остатка.
***
В СМИ сообщили, что Виктор Колвин, «политический феномен» и «сверхновая над горизонтом новейшей истории», скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг.
Вскоре после его смерти основанная им партия распалась на враждующие между собой фракции, а возглавляемое им движение сошло на нет. Написанные им книги, с изложением идей по переустройству общества, некоторое время ещё пылились на полках книжных магазинов, а затем были списаны как неликвид.