Рассказ №33 Не словом, так звоном

Латунный колокольчик вот уже три десятка лет переезжал со мной из одного дома в другой. Словно пустой домик рака-отшельника, эта вещица давно была покинута своим духом-создателем, но выбросить физическую оболочку я не смог. После моей смерти развоплотиться и она, а я, надеюсь, смогу отблагодарить ту сущность, что вела меня по жизни.

Сегодня мой младший внук Николас спросил, поможет ли ему дух-провожатый научиться читать. Я потрепал мальчишку по голове и сказал, что сам займусь его проблемой. Малец ещё не может осознать своё истинное желание. Хотя, думается мне, и я был не готов, тогда, в свои без малого семнадцать лет.

***

Мы жили в Уц-Новице, небольшом городке у моря. Моя старшая сестра к тому времени уже вышла замуж, а трое младших братьев ещё гоняли мяч во дворе. В тот год я заканчивал школу, должен был уехать в столицу — мои успехи в учёбе и отложенные родителями деньги позволяли поступить в хороший университет. Всё было распланировано, но…

Луиза была дочкой хозяина бакалейной лавки. Ещё весной я смеялся над её растрепанной прической, а летом не мог насмотреться на выбивающиеся пряди. Она превратилась из угловатой девчонки в красивейшую девушку так же быстро, как цветок крокуса пробивает последний снежный наст. В один день моя душа перестала быть цельной: появилась пустота, заполнить которую могла только взаимность. Меня отличали смелость и решительность, и, казалось мне, я был готов признаться ей в любви.

Луиза выслушала меня, оправила волосы и усмехнулась: «Я предпочитаю мальчиков постарше». Да, она сказала именно «мальчиков». С того дня в нашем доме стали расти крокусы. Мама находила их даже в своих кастрюлях, не говоря уже о цветочных горшках. Она пыталась высаживать их во дворе, а потом удивлялась, кто же так методично вытаптывает её старания… Я пробовал заполнить пустоту ненавистью, но душа не срасталась.

Тогда я решился, хоть и знал, что духа-провожатого можно привязать к себе лишь единожды в жизни. Самые расчетливые просят указать путь к деньгам, глупцы — к сиюминутным наслаждениям, романтики — к любви. От меня ждали взвешенного решения, но мой разум тогда был слеп.

Для ритуала нужно много соли. Я купил её в той самой бакалейной лавке, лишь усилив свою решимость. Взвалив мешок к себе на плечо, отправился к городскому кладбищу. Подойдя к воротам, я зачерпнул полную ладонь соли и произнёс: «Хочу полюбить ту, которая ответит мне взаимностью!». Широким жестом я рассыпал белые кристаллы вокруг себя и стал ждать. Песчинки, словно гонимые слишком приземленным ветром, стали собираться вместе и позёмкой побежали вперед.

Соль привела меня к могиле Карлоса Берерраса. «Ну что же, Карлос, надеюсь, у тебя есть опыт в делах сердечных» — с этой мыслью я стал руками рыть землю. Выкопал яму нужного размера, ссыпал в неё всю оставшуюся соль, а затем расстегнул рубашку и улёгся грудью сверху. Я знал, что потеряю сознание и пролежу на могиле несколько часов, но всё равно был растерян, когда пришёл в себя. Соли в яме уже не было, зато на дне лежал небольшой латунный колокольчик, похожий на те, которыми богачи подзывали прислугу. Я взял прибежище моего провожатого и заглянул внутрь. У колокольчика был язычок, но его будто приварили к стенке, так что голоса духа я не услышал.

— Неразговорчивый, значит?
В ответ язычок отлепился и, быстро ударившись о противоположную стенку, вернулся в изначальное положение.
— Понятно.

Вместилище духа-провожатого — это слишком личный предмет, чтобы кому-то его показывать, но я знал, что отец перед важными сделками смотрит в старенькое пенсне, а мать просит совета у огрызка карандаша. Мой же колокольчик не звенел до самого моего отъезда в столицу. Как ни странно, его молчание смогло заполнить пустоту в душе надеждой. Крокусы, появившиеся так не ко времени, постепенно исчезли. А мои мысли вновь заполнились учебой.

Я хорошо помню день отъезда: свои два тяжелейших чемодана, напутствие отца, слёзы матери и шалости братьев. Колокольчик я спрятал во внутренний карман пиджака: так мне было спокойнее.

Поезд сначала шёл вдоль моря, потом сворачивал в долину и дальше петлял среди небольших городков. Осень в тот год задерживалась, так что переезд в университет остался в моей памяти летним путешествием. Я изрядно взмок, затаскивая чемоданы на третий этаж общежития и как раз собирался вздремнуть, когда в дверь постучали. Моя гостья не стала дожидаться ответа и вошла.

— Привет! Ты Натан Гровиц?
Заметив кивок, девушка затараторила дальше.
— Я Миранда, твой ментор. Вставай! Покажу тебе классы, столовую, библиотеку, ну и чего там тебе ещё будет интересно… — она бодро шагнула к кровати и уже стала тянуть меня за руку — А что звонит? Носишь с собой будильник?! Остроумно! — Миранда отпустила мою руку и велела поторапливаться.
Помню, как даже взяв колокольчик в руки, не мог различить его звон за буханием сердца. Язычок отбивал ритм о стенки, пока я не прошептал: «Спасибо». Дух, приняв благодарность, замолчал, как мне тогда думалось, навсегда.

Миранда была всего на год старше и училась на биолога. «Адвокат животных» — так называли нашу пару во время учёбы. Она никогда не признавалась, но я предполагал, что выбрать студента с другого факультета было подсказкой её духа-провожатого.

Вместе мы никогда не зажигали лампы в темноте. Я просто щёлкал пальцами, и над моим кулаком возникал маленький, но необычайно яркий язычок пламени. Миранда могла взять его, не обжигаясь, и перенести в любое место.

Мы любили друг друга, учились, читали, а потом и растили детей при свете этих огоньков.

***

Спустя много лет я отправил своих родных отдохнуть в Луиситату. Планировал присоединиться к ним позже, но не успел. Именно с того курортного города началась волна терактов. Те дни я запомнил как самые гротескные в своей жизни: улыбающиеся люди на улицах столицы и устрашающие заголовки в газетах: «Литеция не получила независимости и встаёт на путь террора!», «Где будут следующие взрывы?», «Почему власти Гровицы это допускают?».

Мне пришлось опознать своих сыновей и невестку. Миранду я узнал по родинке на руке: так было изуродовано лицо. Похороны прошли скромно: оставшаяся родня и самые близкие друзья. Мне тогда не давали оставаться одному, со мной всё время кто-то был. Но террор перерастал в войну, и всем уже было не до единичного горя. Вскоре выбор предстояло сделать и мне, но прежде… В темноте, без свидетелей я щёлкнул пальцами. Огонёк не появился, и я, наконец, осознал, что Миранда действительно ушла навсегда.

Собрать вещи было легко: всё, что мне было нужно, уместилось в одну большую сумку. Я хотел было взять на память кулон жены, который она так любила, но нашёл лишь горсть соли на его месте. Это напомнило мне о моём духе-провожатом, так что колокольчик в последний момент был закинут поверх остальных моих пожитков.

Метастазы войны возникали то тут, то там. Я уже перестал понимать, за что воюю, просто шёл вместе с другими солдатами и отмечал прожитые дни. В конце весны противник прижал нас близ портового города Норт-Миц. Командующий нашей растерявшейся в боях армии принял решение бежать из этой чертовой страны.

***

Мы плыли на кораблях две недели. По ту сторону океана нам разрешили жить в палаточном городке, а по прошествии пары месяцев выдали разрешения на работу.

Помню, как шёл по пропахшей солью и рыбой улочке города, такого далекого и необычайно похожего на Уц-Новиц. «Где жизнь началась, там и закончится» — подумалось мне. Я разменял пятый десяток, потерял семью: это был тусклый закат моего существования.

Мне удалось устроиться посудомойщиком в закусочной, и хозяин даже разрешил пожить в подсобке. Именно в этой коморке меня как-то и застал своим трезвоном проснувшийся дух-провожатый. Я слушал его трель несколько минут, прежде чем подхватиться и побежать в зал, полный посетителей. За одним из столиков сидела моя будущая жена, Нинель.

Следующие десять лет никак нельзя было назвать тусклыми: мы объездили всю страну и родили двоих детей. Нинель в то время работала костюмером, сопровождала трупу на гастролях. А я, чтобы не быть обузой, выучился на осветителя. Режиссер говорил, что я тонко чувствую тени, так что я тоже был востребован. Нинель же, когда работала над новыми костюмами, частенько просила посидеть с ней. В моих карманах она из раза в раз находила потерявшиеся пуговицы, ленты или недостающие пайетки. С ней у нас была очень практичная любовная магия.

Дети росли, и когда пришло время им идти в школу, мы осели в Малио, крупном городе в центре страны. Мне хватало работы в местном театре. Нинель ещё несколько лет работала с режиссерами по всей стране, но потом остепенилась и она.

***

Вскоре после переезда в Малио моя старшенькая, Беатрис, попросила рассказать сказку. Я слишком устал после работы и умолял её подождать. Она, к моему удивлению, заявила, что раз папа не может, то сказку ей расскажет колокольчик. Оказалось, что Беатрис уже много раз вытаскивала из серванта домик моего духа-провожатого, прикладывала его к уху и слушала истории, которые тот ей рассказывал.

Я взял колокольчик и последовал дочкиному примеру.
— Натан, ну наконец-то! — голос показался мне скорее мужским.
— Карлос?
— И Карлос тоже… Хотя, технически называть меня именем умершего человека неправильно, но можно и так. Мне без разницы.
— Ты всё это время мог говорить со мной?
— Конечно! Но кто же знал, что ты не догадаешься приложить меня к уху? Но я и так со своей миссией справился.
— Спасибо тебе, я бесконечно благодарен…
— Да, да, знаю. Я вот что хотел сказать. Мне, честно говоря, уже пора. Нинель — твоя последняя любовь, так что береги её. Больше я тебе подсказать ничего не могу. Адьос!

Колокольчик в моей руке вдруг стал очень тяжелым. Беатрис невероятно расстроилась, даже немного всплакнула, когда поняла, что рассказчик сказок замолчал навсегда.

***

С тех пор колокольчик покидал сервант только в дни генеральной уборки и вот сегодня, когда Николас расспрашивал меня о духах-провожатых. Я дал малышу подержать реликвию, а потом аккуратно убрал её в сервант.
— А теперь пойдем проверим, закончила ли бабушка шить тебе рубашку к празднику, — я взял внука за руку и повёл в мастерскую.

Нинель была рада нашему визиту. Она тут же вытащила у меня из кармана недостающую пуговицу, а я погладил её серебристые волосы.