ВНЕК №38 Будни и праздники одного человека

Оксанка бежала ко мне навстречу сквозь цветасто-ржаное поле. Такая же, как в день нашего знакомства – светящаяся от солнца, волнующая всех вокруг своей золотой гривой, худенькая, стройная. Остановилась метрах в трёх и внезапно согнулась пополам, схватившись руками за живот. Он мгновенно надулся, и Оксанка стала оседать прямо в васильки. Я рванул к любимой, но неведомая сила приподняла и потянула меня в небо. Из оксанкиного живота «выстрелил» яркий солнечный луч и всем своим мощным теплом и светом вонзился в мой живот. В глубине души я понимал, что этот луч – единственная моя связь с Землёй. А уносило меня всё дальше и дальше. Вот уже и квадраты полей зеленели не больше шахматной доски, вот и первые облака и дальние дождевые тучи-наковальни, а меня поднимало всё выше и выше. Я сделал глубокий вдох и зажмурился.
Когда открыл глаза, вокруг меня в притягательной темноте рассыпались мириады звёзд. Я мог играть со спутниками и двигать руками космические корабли, мог одним дуновением ускорить движение планет, чтобы они перемешались, как мыльные пузыри на ветру. Лёгкость и свобода царили внутри меня. Захотелось подняться ещё выше. Но что-то вдруг дёрнуло. Я с удивлением посмотрел на то, что тянулось о моего живота куда-то вниз. Пуповина…

– Андрей, Андрей! Вставай, кажется, началось.
Оксана похлопала меня по плечу. Я сбросил остатки странного сна. Хрень какая-то. Обычно я сплю без задних ног и безо всяких снов.
Оксанка была очаровательна – пухленькая, пузатенькая, в своей любимой голубой пижаме. Не то что я – небритый и явно не выспавшийся.
– Что началось?
– Рожаю!
Часы показывали половину шестого утра.
Я чмокнул будущую маму в нос, в живот и сжатые от боли губы.
– Дай мне пять минут, родная.
Это только кажется, что я собран и максимально сосредоточен. Нет, я такой, но внутри ураган эмоций. Я стану отцом! Стану отцом! Надо ехать быстро и аккуратно. Бесценных людей везу.
Оксанка стонет и матерится на заднем.
Я спокоен, я максимально спокоен.
Вперёд! Навстречу новой жизни!

Мы стояли и курили на заднем крыльце городского ритуального комплекса.
До начала смены оставалось еще полчаса, а Антонович уже сдал мне дежурство и радостный поскакал домой отсыпаться.
Пока утро золотило корпуса больничного комплекса, коллектив постепенно менялся. Девчонки – ритуальные агенты – сменили обычное на строгое черное одеяние. Охранники – бывшие вояки дымили в кустах жимолости. Возвращались с круглосуточной смены уазики. На площадь то и дело влетали лихачи на черных мерседесах-автокатафалках. Над мойкой от воды образовалась утренняя радуга.
Потянулись родственники с разной степенью печали в глазах. Она у всех особенная, я понял это со временем У кого-то – чёрная, беспросветная, у кого-то – светлая, покорно принятая. Иные и радуются, стараются побыстрее всё оформить и забыть. Нет человека – нет проблемы.
Я потушил бычок и вернулся в прохладу спецотделения. Здесь я работал более пятнадцати лет в должности заведующего спецотделением и старшего бальзаматора.
Папы разные нужны. Папы разные важны.
Впереди ждал обычный рабочий день – принимать тела, делать покойных похожими на их прижизненные фото, учить молодняк обращаться с телом достойно, гонять санитаров, успокаивать уборщиц, заказывать расходные и, конечно, заполнять бесконечные бумаги – отчеты, регистрационные карточки, реестры, журналы. Чёрт, сегодня я ещё замещаю Дениса Вахненко, ушедшего в отпуск начальника службы доставки. Той самой службы, которая прибывает по вызову налегке, а уезжает с тяжелыми чёрными пакетами. Адреса, больницы, места ДТП, глухомани – это всё наша территория. Две недели придётся понапрягаться за того парня.
Как обычно без стука и приглашения завалился Анвар Давидович – руководитель круглосуточной ритуальной службы.
– Привет!
– Здорово!
– Здороваться за руку не буду, а то подцеплю от тебя какую-нибудь шаманскую хворобу.
Шутник, блин. И так каждый раз.
Мы стукнулись ногами – он – подошвой ботинка, я – бахилой. Привычный ритуал после ковидных времён.
– Над кем работаешь?
– Пока не над кем. Но начну с «Иваненкова И.А., 21 год» и «Кузьмина Е.В., 3 года».
Я прочитал первые имена из списка клиентов спецотделения по сохранению тел покойных.
– А знаю Иваненкову. Молодая совсем. Задохнулась. Гуляли компанией и то ли шашлыком-машлыком подавилась, то ли вином. В общем, стала задыхаться, а там молодняк, никто не знает, что делать надо. Не смогли ничем помочь. Эх, жалко девчонку.
Анвар всегда в курсе, кто, когда, отчего и как покинул это мир. Работает в ритуалке всю свою жизнь. Никогда я не встречал человека, в котором гармонично сочетаются профессионализм, сострадание, здоровый цинизм и чувство юмора. Ритуальщики вообще очень весёлые люди. Помню, был на конференции, так уезжал оттуда с самыми теплыми и радостными воспоминаниями. Душевно отработали.
– Обтурационная асфиксия. Да, жалко девочку. Это жизнь.
Риторическая фраза, которая довольно часто звучит под крышей этого здания. Выдвигаю ящик с телом «Иваненковой И.А., 21 год». Красивая, молоденькая. Жить бы и жить.
– Андрюха, отдай её Агапову или Панковой.
– Панковой не отдам, она наказана.
– О как? А что так? Вступила в незаконную связь с клиентом?
– Опять твои шуточки. Хуже. Стояла к покойному спиной, надевала ему брюки, он рефлексивно схватил её за халат. Так она орала как резаная, выскочила на выдачу и всех родственников там перепугала. Как первокурсница, ей-богу!
– Да брось, научится ещё. Один раз здесь заночует – все страхи как рукой снимет. – Анвар всегда на стороне слабого пола. – Ты мне по другому делу-телу нужен. Где у тебя то ли Васюкин, то ли Власюхин?
Мы снова идём к стеллажам.
«Власюкин В.В., 51 год» лежит на столе без лица.
Самострел.
Необычный самострел, потому и без лица.
Не справился с долгами. Вышел на мост и при всём честном народе пальнул в себя из «Сайги». Наверное, думал упасть в воду, но не получилось. А вот пробка на мосту получилась знатная. Не лучший способ решать проблемы. И не потому что пробка на мосту. В первую очередь плохо людям, которые тебя любили и верили в тебя. Почему мы не разговариваем, не выговариваемся? Настолько меньше стало бы самовыпилов, если бы люди отбрасывали свои предубеждения и принципы и говорили друг с другом. В самоубийстве нет ничего красивого: у повешенного расслабляются мышцы и он висит над кучей дерьма, внутри спрыгнувшего – студень из внутренностей и костей, мацерации кожи утопленника не поможет никакая танатопластика.
Нас с Анваром уже ничем не испугаешь, тем более самострелом. Достаю фотоаппарат и делаю снимок того, что осталось от лица покойного для личного профессионального альбома «До и после».
– Я Власюкина Вэ Вэ вот сюда поставлю.
Анвар крепит фото на специальный держатель.
Надев перчатки, я обрабатываю края раны, образовавшейся на месте лица. Натягиваю, складываю словно портной, думаю и знаю, откуда можно взять недостающие лоскуты.
– Ты мог бы слепить моего двойника, – шутит Анвар.
– Чтобы заместить недостающее, внутрь можно зашить небольшой мяч, – мыслю вслух, нежели поддерживаю беседу.
Видя, что я уже увлечен процессом, начальник круглосуточной ритуальной службы тихо и не заметно уходит.

– Андрей Никифорович! Ваши мальчишки совсем совесть потеряли! – в бумажную повседневность врывается Каролина Вячеславовна – руководитель агентской службы. Огонь-баба. Мать драконов.
– Что случилось?
– Мне сейчас позвонила Татьяна Борисовна из «пятой». Рвёт и мечет. Грозится выложить в сеть. – Каролина Вячеславовна дышит огнём. Её ажурное черное платье развивается, как крылья падшего ангела. – Вы не могли послать кого покрепче перенести стопятидесятикилограммовое тело? Нет, они нормально забрали, упаковали и даже пронести метров двадцать по коридору. А как вышли из лифта – мама дорогая! Так стали тащить волоком! По полу! А там люди сидят. И Татьяна Борисовна идет. Сделала им замечание. Нет, чтобы покаяться, мол, простите, тяжелый, отдохнём и дальше в путь. Так они огрызаться начали.
Я медленно, но упорно тушу огненную Каролину Вячеславовну, лично звоню и решаю проблему с Татьяной Борисовной и вызываю на ковёр двух слабомощных дебилов.
Независимо от исхода разговора выгнать я их не могу. Не каждому такая работа под силу. Бригада из двух человек подбирается по комплекции и силе и, конечно, при вызове учитывается не столько это, сколько место нахождения бригады на карте города. Диспетчер вместо того, чтобы послать двух бугаев, направила в «пятую» бригаду, «заточенную» на женщин, детей и биоматериал из больниц.
Худые и жилистые Тарасов и Петронюк стоят передо мной, склонив лысые головы. Виталик Петронюк перевёлся совсем недавно. Не закостенел ещё. Помню, как первую неделю напрочь отказывался стричь свой пидорский крашеный чуб. Потом поумнел, понял, что волосы впитывают запахи и побрился налысо. Вот поэтому в ритуалке почти все коротко стригутся и не носят усы или бороды.

Воспитательный момент закончен.
С каждым бывает. Не ошибается тот, кто не работает. А работы тут всегда хватает. Вспоминаю себя, как пришёл после медучилища и начинал именно со службы доставки. Первый вызов. Опытный Саша Маслов и мы – два балбеса-стажёра – едем куда-то «за сто первый километр» вдоль железки. Поезд переехал двух мужиков.
Это сейчас машинист вытаскивает тело или его части, а спецбригада пакует. А тогда я молчаливо стоял над половиной трупа. Над нижней. Как раз над ремнём как ножом отрезало и сбросило с путей. Так за ремень и потащил.
А напарнику Санёк сказал принести ноги второго, раскидало их метров на тридцать друг от друга. Напарник пошёл, посмотрел на то, что осталось. Да так и двинул дальше по рельсам в закат. Не смог.
Не всем дано работать в ритуалке. Но если ты смог, то это надолго.

Пора сделать перерыв на обед. Иду в рабочую столовую, что по соседству с залами для поминальных обедов. Улыбчивые девчонки-красавицы всегда предлагают бесплатный кофе. За кассой фигуристая Марьяна.
– Привет! Вроде не твоя смена. Где Алёнка?
Марьяна грустнеет в лице:
– Алёнка наша на похоронах. Брат у неё умер.
– Да ты что? Ванька?
(Он работал в охране на одном из кладбищ).
– Да, Ванька. Пошёл в дежурный обход, да не вернулся. А потом люди в сторожку охраны зашли и говорят, у вас там мужчина между могил лежит синий весь.
Мы с теплотой вспоминаем Ивана и искреннее сочувствуем Алёне. Пожалуй, надо будет за него пропустить рюмочку.
Вообще семейные подряды в ритуалке – обычное дело. Если кто требуется на вакансию, то зовем сперва «своих». Если при пятидневках случаются служебные романы, то что уж говорить про круглосуточную службу.
Мы с Оксаной как раз из таких. Я почти год назад развёлся и вроде даже пережил кризис и был готов вновь к покорению неизведанных вершин. Заприметил её – новенькую. Точеная фигурка в чёрном ажурном платье с воротничком и длинными рукавами и дерзкий взгляд из-под вуалетки. Колготки со стрелками сзади и каблучища. Девчонки у нас всегда одеты с иголочки! Я, как непутёвый девятиклассник, не мог пройти мимо и не задеть эту мисс Изящность. А потом мы столкнулись на выходе, и я даже не сразу понял, что это Оксана. Рыжая копна кудрявых волос, белая футболка с каким-то принтом, джинсовые шортики, едва прикрывающие попу, и кроссы. Но самое интересное – цветные татуировки по всем рукам. Сейчас я могу по памяти нарисовать каждую её руку, а тогда это стало еще одним поводом познакомиться поближе. Я же тоже в какой-то мере художник.
Вот так мне и досталась жена с потрясающей профессией с красивым названием – церемониймейстер. Пару лет Оксана проработала в этой должности, а потом ушла в абсолютно противоположное направление – в агентство праздников и развлечений. То ли гормональный взрыв, то ли еще что, но спустя месяца три после её увольнения, на днюху, я получил Оксанкин положительный тест на беременность.
Набираю номер будущей мамы.
– Как ты?
– Прыгаю на мяче. Схватки идут. Как же больно!
– Хочешь я приеду?
– Не подходи ко мне больше никогда!
– Я люблю тебя!
– Я тебя тоже, но больше не дам!
– Хочешь позвоню Золотовицкой?
– Нет, тут все хорошие и всё хорошо. Просто очень больно. Я устала.
– Потерпи еще немного, родная, потерпи. Из роддома никто не уходит «нераспакованным».

Звонок перекрывается встречным. На экране высвечивается «Хер Гюнтер». Семь лет назад довелось мне посетить конференцию танатопрактиков в Германии. Непрерывное обучение и повышение квалификации – обязательное условие даже для людей таких редких профессий, как у меня. С «Хером Гюнтером» мы перебрасываемся парой слов. Хорошо, что я учил немецкий в школе. Перед конференцией еще усиленно позанимался с репетитором. Руководство не пожалело денег на обучение. Спасибо.
Гюнтер обрадовал меня новостью: скоро их специалисты приедут делать профилактику нашему крематорию. Давайте будем честны – немцы знают в этом толк.

Бумаги, бумаги, бесконечные бумаги. Ненавижу эту бюрократическую писанину. Но без неё никуда. Как бы не заснуть? Сознание напоминает про сегодняшний сон. В очередной раз чертыхаюсь – хрень. В детстве такие сны должны сниться, а не во взрослой жизни. Помню свои детские кошмары – иду через кладбище, а сзади меня кто-то догоняет. И чем быстрее я хочу побежать, тем гуще воздух вокруг и медленнее мои движения, а костлявая рука мертвеца так и тянется к моей пятке. Вскрикивал и просыпался с задеревеневшей ногой. Все эти кошмары улетучились, когда поступил в медицинское училище.
Байки про трупы и мистические случаи в морге я могу рассказывать денно и нощно, как Шахерезада. Но медицина, всё-таки, точная наука, и работа в ритуальной службе накладывает свой отпечаток.
Она делает людей менее романтичными. Смерть – это не красиво. Красиво и достойно – последнее, что могут сделать родственники покойного для него.
Она делает людей более циничными. Я одинаково могу тампонировать тело и старушки, и подростка, и взрослого покойного, а вот распитие кофе в прозекторской – вопрос личной гигиены каждого.
Работа в спецотделении делает людей алкоголиками. Тьфу-тфу-тьфу, минула меня эта участь. Пьём, но не злоупотребляем.

Бесконечную писанину прерывает долгожданное сообщение: «Ты стал папой!».
– Да!
Я вскакиваю и ору на всё спецотделение, как та самая Панкова. Я готов обнять весь мир. Поделится радостью с каждым! Теперь я ношу гордое звание – отец!
We are the champions, my friends!

После восьми вечера обычно жизнь ритуального комплекса становится тише – уходят посетители, дневные агенты, архивариусы, кассиры, водители. Гараж заполняется сияющими мерседесами-автокатафалками и автобусами.
Ставлю в известность дежурного, что свалю на пару часов.
В душевой кроме меня мылится кто-то «не из своих». Всматриваюсь в лицо и узнаю водилу фуры с транзитным «грузом 200».
– Здорово!
– Здорово!
– Разгрузился?
Молчаливое согласие.
Опять, твою мать, цинки! Часть из них уедет в область, часть – в аэропорт. И как всегда найдутся неадекватные родственники, которые захотят посмотреть и типа «опознать». Кого ты собралась опознавать, дура?
– Ваш родственник погиб полтора месяца назад. Я вам не рекомендую вскрывать.
– Ну мы хоть по руке.
– Когда у вас похороны?
– Через два дня.
– Вы понимаете, что всё это время будет запах, а в гробу может и не оказаться руки.
– Но мы хотим вскрыть.
Законодательство на стороне скорбящих родственников.
Я с отвращением смотрю, как настойчивая дура и её муж блюют дальше, чем видят. Цинк вскрыт, из воротничка формы торчит гниющий позвоночный столб. Запах проникает в сознание. Его оттуда уже не выветрить никогда.
Подумайте, прежде чем что-то сделать, доверьтесь профессионалам.

Санитарные и гигиенические правила мы выполняем лучше всех. И наконец я, чистый и вымытый, лечу в перинатальный центр. Конечно, у меня пропуск без ограничения благодаря служебному положению.
Сестричка приоткрывает дверь в палату.
И вот они – полусонная Оксанка и крохотный свёрток в кроватке рядом. Оксанка, моя любимая! Девочка моя, сделавшая меня счастливым! Вдвойне счастливым. Как же я рад! Как благодарен тебе!
Я хаотично целую глаза, губы, щеки жены, обнимаю и кружу её по комнате.
– Поздравляю. У тебя дочь. 3400, 52 сантиметра.
– А по шкале Апгар?
– Издеваешься? Я не знаю, что это такое. Сам у врачей спроси.
Мы склоняемся над кроваткой, и я беру на руки человечка, которому пару часов от роду. Целую в малюсенький носик.
– Ты чудо! Ты настоящее чудо!

Привык ли я к смерти? Нет. Я привык к жизни.