Рассказ №19. Проклятие Фриды

Иоганн лежал на горе трупов. Над ним кружились вороны, под ним сочились гноем чужие язвы, его пальцы ощупывали холодную кожу чумных мертвецов. Ему почему-то было уютно лежать на этой огромной человечьей перине, только слегка мешало хлопанье вороньих крыльев. Сковырнув ногтем очередной гнойный струп какого-то бедолаги, Иоганн почувствовал движение под с собой. Ему на плечо легла ледяная рука – скрюченная, изъязвленная, с распухшими пальцами цвета спелых слив.

Другая такая же рука взяла его за ногу. Третья – заткнула рот, размазывая по губам сладковатый гной. Иоганн, парализованный ужасом, лишь судорожно вдыхал воздух, не в силах издать даже слабого мычания. А мёртвые руки хватали его, сжимали, тянули. Свалка тел под ним стала расступаться воронкой, утягивая его вниз, и смыкаясь над ним, заслоняя низкое небо с силуэтами ворон…

Иоганн проснулся так же, как и спал – с переполненной воздухом грудью и распахнутыми глазами, не умея ни выдохнуть, ни закричать. Его руки бешено тряслись, а зубы громко лязгали друг о друга. Он забыл, где находится.

Над головой мерцали звёзды, ветер шумел верхушками тополей. Всё тело было чем-то исколото, вокруг что-то шуршало. За стеной послышался лошадиный всхрап. Этот звук наконец успокоил Иоганна. Он вернулся к реальности и, с облегчением выдохнув, откинулся обратно на сено.

Снова этот сон. Третью ночь он просыпается, потеряв дар речи, от кошмара – терзающей его заживо горы чумных трупов. Третий день – ровно со дня побега из монастыря. Должно быть, это кара за то, что он посмел ослушаться. Но он не мог остаться, как не мог семь лет назад не уйти.

Он уже знал это чувство. Когда за вечерней молитвой на него нахлынула вместо благодати чёрная дурнота, когда стены кельи сдавили его и от ладана затошнило, он понял, что уже переживал такое дважды. Первый раз – когда ещё мальчиком не смог больше выносить пышного убранства лордского замка и шёлковых простыней. Он сбежал и с торговым обозом добрался до незнакомого города. А второй раз…

Фрида.

Её лицо вновь встало перед мысленным взором Иоганна. Каждый раз, убегая от кошмаров, он представлял её, и всю грязь с души словно смывало прохладным чистым ручьем. Смуглая чернобровая красавица с пухлыми губами и небольшой горбинкой на носу. Поговаривали, что она ведунья, что её цыганская кровь даёт ей пророческий дар. Но Иоганн в это не верил: если бы она видела будущее, то разве связалась бы с ним?..

Он должен к ней вернуться. «Фрида, – бормотал он, засыпая в чужом хлеву, укрытый сеном. – Я верну тебя, во что бы то ни стало. Я вернусь. Моя Фрида». После трёх дней скитаний по лесу впроголодь, он наконец добрался до города. Завтра он найдёт её.

***

Лавка стекольщика открывалась поздно – мастер Герман был уже в годах, здоровье у него в последние годы сильно сдало. Словно мало ему было смерти жены – череда минувших потрясений согнула его едва ли не вдвое. Вот и теперь, в разгар чумы, он уже неделю каждое утро с замиранием сердца ходил через весь город в лазарет. И с каждым днём его сердце сжималось всё сильнее и сильнее, рискуя лопнуть, как слишком туго натянутая тетива.

В этот день мастер Герман проснулся, не спеша умылся, натянул рабочее платье, прочитал утреннюю молитву, позавтракал и стал спускаться вниз – открывать лавку. Едва он повернул ключ в замке, как в дом влетел стоявший за порогом мужчина, едва не сбив старика с ног.

Ошарашенный стекольщик хотел закричать, призывая на помощь, но, уже открыв рот, узнал своего гостя. Обросшая голова, борода и обтрёпанные обноски, в которые за время побега превратилась ряса, сделали Иоганна неузнаваемым. Но старику, который подобрал его мальчиком на дороге, и растил, как сына, нетрудно было узнать своего пасынка. Те же глубоко посаженные карие глаза, острые скулы и покатые плечи. В чёрных волосах проблёскивает ранняя седина. Всё-таки парень был моложе, когда бросил их.

Старик попятился. Он забыл про больные колени и слабую грудь, резко отскочил от посетителя и спрятал руку за прилавок. Крепко сжав под ним рукоять кинжала он просипел:

– Ты! Какого дьявола! – от ярости мастер Герман даже потерял всю вопросительную интонацию. Все слова высыпались из его головы. Ненависть клокотала в горле, словно лава в жерле вулкана.

– Я вернулся, мастер, – кротко прошептал Иоганн, подняв руки перед собой в знак примирения. – Я хочу вернуться к Фриде. Хочу искупить свою вину. Мне казалось, что я поступаю правильно. Я ошибался… Я был глу…

– Проваливай! – взревел старик, замахнувшись кинжалом на бывшего ученика. – Ты погубил её! Ты убил мою дочь! Она мертва из-за тебя!

– Я не убива… – шевельнул онемевшими губами Иоганн. Он оторопело отшагнул и опустил руки даже не пытаясь защищаться.

– Ты отродье! Богомерзкая тварь! – бушевал мастер Герман, размахивая руками и позабыв про кинжал. Глаза его наливались кровью. – Убийца, вор, проклятье моей семьи! Ты сдохнешь в мучениях и будешь гореть в аду! Чтоб тебя грызли черти до скончания веков, чтоб ты задохнулся в трупной вони, чтоб тебя взяла чума, чтоб ты…

Вдруг его клокочущее горло рванулось куда-то и засипело. Левую грудь пронзила боль, и тело сделалось бесконечно тяжёлым, а рассудок окутала мрачная пелена. Тетива лопнула. Сердце старого мастера не выдержало и разорвалось в груди. Последним, что выговорил против своей воли мастер Герман, было:

– В лазарет… Надо… Там…

А Иоганн – нерадивый ученик и неблагодарный зять – глядел на остывающее тело своего бывшего покровителя сквозь пелену слёз, не в силах вдохнуть и выдохнуть. Ему мерещились лиловые чумные руки, что тянулись к нему с улиц города, где бушевала чума. От этих рук он так спешно убегал, врываясь в лавку.

А теперь перед ним лежит вдвое состарившийся старый мастер, чьи застекленевшие глаза уставились в потолок. Скоро он начнёт коченеть, по его телу станут разливаться лиловые трупные пятна. Тело покойника полностью скроет тошнотворная синева – такая же, как в его кошмарах. Мастера Германа взяла не чума, но именно у него больше всех прав восстать из мёртвых, чтобы растерзать бледное слабое тело Иоганна.

Эта мысль придала сил беглецу. Забыв о голоде, о бессонных ночах, усталости, страхе и боли в ногах, Иоганн кинулся к двери. Он стремительно шагал по улицам, уверенный, что никто, кроме мастера, его не узнает. И не узнавали.  Горожане обходили стороной незнакомого бродягу в обносках – а тому это было только на руку. На обочинах дорог лежали покрытые язвами трупы, мимо Иоганна проехала повозка, заваленная голыми телами. Смрад и мухи висели над дорогой. Лазарет возвышался на холме, сверкая эмалевыми витражами окон.

***

Матушка Ханна закончила менять припарки у очередного больного и перешла к соседней кровати. Замерев ненадолго у изголовья, она покачала головой, перекрестилась и двинулась дальше. Этому припарки были уже не нужны.

В это утро чума забрала семерых. Ещё трое могли дотянуть до вечера, ещё пятеро в крайнем случае – до утра. Скоро должна подъехать следующая повозка. Накрытые простынями голые тела на кроватях ждали своего часа и тихо темнели. На простынях проступали желтоватые пятна. С живых тел на соседних кроватях сочился едкий гной. Одним становилось хуже, другим – не становилось. Но улучшений не было ни у кого. Страшное бедствие, страшное…

Эта молодая женщина в углу – последняя в этом обходе. Кажется, её язвы не увеличились в размерах, их не стало больше. Кто знает – может, Бог милует её, как до этого миловал нескольких несчастных. Таких было по пальцам пересчитать – один из нескольких сотен…

Матушка Ханна снова перекрестилась.

Обернувшись, она узрела стоящего в дверях оборванца. С виду он выглядел как бродяга, но матушка узнала в его лохмотьях остатки рясы. Вид у незнакомца был безумный – рот открыт, глаза навыкате, словно за ним только что гналась стая бешеных собак. Однако, он лишь молча стоял, разведя руки, и тяжело дышал.

– Здесь лежат больные, – дернула подбородком она. – Что вы здесь делаете?

– Фрида… – выдохнул он. Глаза его перебегали с одного лица на другое, задерживаясь на койках, укрытых простыней.

– Посетителям сюда нельзя, – строго обрубила матушка Ханна. – Вы муж? Брат? Отец?

– Муж… Фрида… – бормотал мужчина. Он отстранил женщину и прошагал через палату.

Свет дробился, проходя сквозь затейливый узор витража. Иоганн мимоходом вспомнил, как долго и кропотливо заливал эту стеклянную эмаль в формы. Как он был счастлив, когда сбежал подростком от родителей, хотя и скитался по лесам голодный. Как нашёл своё место под крышей мастера Германа, став подмастерьем-стекольщиком. Как полюбил его дочь – прекрасную чернобровую Фриду. Как она ответила ему, как они сыграли скромную свадьбу… И как он в одночасье остыл к ней и сбежал от чёрной тошноты в монастырь, поклявшись похоронить там свою жизнь…

Он стоял у кровати в углу. Измождённое лицо темноволосой женщины, лежавшей на угловой кровати, повернулось к нему. Обманчивая светотень витража соскочила с её лица и Иоганн отшатнулся. Это была не та женщина.

– Я поняла, кто вы, – прошептала за его спиной матушка Ханна. – Фрида… И правда, похожа. Она работала здесь. Стала сестрой, как только разразилась чума. Все знали о её истории. Когда муж бросил её, беременную, и убежал замаливать грехи, оставив бедную девочку со стариком-отцом и ребёнком…

– Беременную?.. – голос Иоганна дал петуха. Его губы дрожали.

– Ах, так вы даже не знали об этом? Ничего не скажешь, вовремя. Она выкарабкалась – дела у старого Германа были ещё в порядке. Мальчик подрастал, Фрида работала по хозяйству. Два года назад начался мор. Она ушла сюда. Многие умирали. Многие… Все винили её. Цыганка. Колдунья. Обиделась на весь мир, наслала порчу, отродье дьявола…

– Что они сделали?

– Её сожгли, – бросила матушка Ханна. Эти слова прозвучали в каменном лазарете разбившейся стекляшкой. – У столба она кричала проклятия, пока не охрипла. Но ни слова о своих мучителях, ни слова об инквизиторах и горожанах. Она проклинала одного только Иоганна – сказала, что последует за ним, пока он не умрёт таким же, как она – потерявшим всё, разбитым, опустошённым…

– Ребёнок… – прохрипел Иоганн. – Что с ним?..

До него доходили последние слова мастера. Последняя надежда спасти свою судьбу шевельнулась в Иоганне, подняла голову, словно слепой червяк, нащупавший сладкую рыхлую почву.

– Болел… Мальчик тяжело болел. Он заразился. Дед навещал его каждое утро, справляясь о здоровье. Но ему становилось всё хуже. Маленький Отто скончался три часа назад.

Червяка перерубило лопатой.

– П-покажите мне его…

Матушка Ханна передёрнула плечами и развернулась. Иоганн поплёлся за ней к кроватке, где под белой простыней, уже местами пропитавшейся желтоватым гноем, угадывались очертания тонкого детского тельца. Откинув простынь, сестра отошла на пару шагов назад.

С минуту Иоганн смотрел на мальчика – собственного сына, которого он никогда не знал, которого предал и обрёк на ужасную смерть. Возможно, маленький Отто ненавидел его, мечтал отыскать его и отомстить за то, что он натворил с их семьей. Иоганн не знал этого и никогда не узнает. Мальчик лежал ровно, подсохшие язвы уже не истекали сукровицей, бока и руки уже приобрели синюшный оттенок. Над изголовьем был точно такой же витраж, как и в углу, и свет дробился и играл, освещая лицо Отто, словно вытягивая его душу вслед за солнечным лучом в лучший мир.

Матушка Ханна смотрела на гостя с брезгливой гримасой. Лежащий на кровати чумной покойник не вызывал у неё и десятой доли отвращения, которую она испытывала к отцу мальчика. Иоганн же склонился над его лицом, чувствуя смутную тревогу. Из-за игры света ему показалось, что мальчик поджал губы.

Иоганн проморгался, но видения не имели значения. Он знал, что больше не сможет избавиться от своих кошмаров. Никогда не сможет уснуть, никогда не сможет себя простить. Всю жизнь он бежал от самого себя и прибежал сюда – к окоченевшему лиловому телу собственного сына.

Он наклонился, чтобы поцеловать мальчика в изъязвленный лоб. Всё самое страшное он пережил. Проклятие Фриды сбылось – он остался один, разбитый и опустошённый. Точкой в его жизни стало переполняющее разум чувство животного ужаса.

Поднимая голову, Иоганн увидел, как распахнулись затянутые мертвенной пеленой глаза его мёртвого сына. Но голос предал его. Иоганн не смог закричать – на его горле сомкнулись окоченевшие пальцы, царапая шею подсохшими струпьями.

ОТЗЫВЫ  КОМАНДЫ  ЖЮРИ

Отзыв от Кирин59

Это смерть? Нигде на белом свете не может быть так темно.
Должно быть, смерть. Так и есть. Он помер.
Гильермо Дель Торо и Чак Хоган «Штамм: Начало»

История мечущегося в поисках душевного покоя Иоганна, скитающегося по охваченному чумой городу в поисках жены, сперва воспринимается как хоррор. Позже она пытается мимикрировать под трагедию, но для меня так и остается хоррором, горячо любимым мною жанром.

Но весь ужас «Проклятия Фриды» не столько и не только в описаниях охваченного чумой города, сколько в самой истории Иоганна, который в попытках изменить свою жизнь разрушает ее. Бежал от отца лорда, чтобы стать подмастерьем стекольщика и взять в жены его дочь. Бежал от жены и от мира в монастырь, чтобы найти покой, которого там не было. Бежал из монастыря, чтобы вернуться к семье и найти сына, от которого убежать уже не сможет. История саморазрушения, как в фильмах Даррена Аронофски, идет по наклонной, и весь ужас в том, что Иоганн, как и персонажи Аронофски, этого не видит.

Однако в отличие от американского режиссера и сценариста автор не дает пояснения, почему Иоганн решил променять «пышное убранство лордского замка» на мимолетное счастье голодных скитаний по лесу. Хотя, думается, причину этого поступка читателю как раз будет не сложно довообразить.

Чуть сложнее найти объяснение бегству от возлюбленной Фриды. Это краткое описание дает воображению крайне мало зацепок:

«как он в одночасье остыл к ней и сбежал от черной тошноты в монастырь, поклявшись похоронить там свою жизнь»

И все же при желании можно найти объяснение и этому. Но что не так было с Иоганном? Почему он снова бежал, теперь уже из монастыря? Что за черная тошнота его мучила:

«Когда за вечерней молитвой на него нахлынула вместо благодати черная дурнота»

Четкого ответа в рассказе нет, автор предоставляет читателю возможность самому поразмыслить об этом. И это скорее плюс, чем минус.

Другой плюс – потрясающее (в нескольких смыслах) начало:

«Иоганн лежал на горе трупов»

Кратко, интригующе, шокирующее. Уже дает представление, что автор предлагает читателю. Так, впрочем, и оказывается: автор не скупится на нелицеприятные подробности кошмаров Иоганна и чумного города.

Однако за жуткими подробностями описываемых событий не остается места психологизму. Его подменяют красочные описания больных и мертвых. Кому-то хватит размышлений об Иоганне, кому-то их будет недостаточно на фоне всего остального.

Финал, как и начало, похож на кошмарный сон Иоганна, но автор вновь не проясняет читателям, так ли это. Бессмысленно рассуждать, сыграл ли этот прием или нет – все зависит от читателя. Но мне лично понравился.

Вот несколько хороших качеств этой истории, которые заслуживают похвал и дальнейшего использования и развития в творчестве Автора. О минусах говорить не хочется, чтобы не субъективизировать отзыв больше, чем хочется.

Теперь хочу обратиться к Автору напрямую и поговорить о тексте. И поговорить не как критик, оценщик или рецензент, а как читатель и товарищ по ремеслу.

Если Вы читали иные мои отзывы, то знаете, что разговор будет предметным. Если же в этом отзыве Вы со мной только знакомитесь, то хочу сразу предупредить, что у дальнейшего будет определенная доля субъективного суждения. Но я, как и прежде, постараюсь аргументировать свои замечания в надежде, что они помогут Вам в будущем.

О мелких ошибках вроде отсутствующих/недостающих запятых (а они в тексте есть) я говорить не буду. Скажу лишь, что подобные мелочи исправляются собственными редакторскими правками. Хотя, если быть честным, то даже на этом этапе можно пропустить пару-тройку ошибок, но к грамотной чистоте все же надо стремиться.

В остальном же ошибки вполне стандартные: лишние уточнения, неопределенные наречия в частности и наречия вообще и повторы.

Если вчитаться отстраненно, как делает читатель, знакомясь с Вашей историей, то вы все это увидите. Посему совет (бесполезный при ограниченном времени написания, как часто бывает с конкурсами): перед внесением правок давайте произведению отлежаться, чтобы взглянуть на него с непредвзятостью читателя, для которого оно написано.

Вот простой пример, совмещающий и повторение, и ненужное уточнение, и неопределенное наречие:

«Эта молодая женщина в углу – последняя в этом обходе»

А как Вам такой вариант: «Обход матушки Ханны заканчивался на молодой женщине»? И предложение стало простым, и повтора не стало.

Ненужные уточнения – это всегда непросто, они так и норовят влезть в повествование. Мне думается, это происходит из-за боязни автора, что его не так поймут. Эта боязнь  – один из главных врагов авторов при написании текстов. Весь секрет в том, чтобы поставить себя на место читателя, который ничего не знает о Вашей истории и опирается лишь на Ваши слова, в то время как автор априори – Бог своей истории, и он всеведущ.

Часто повторения – это местоимения (его, ее, она, он и прочее). Но когда Вы рисуете в воображении читателя только двух персонажей, не нужно уточнять кто кого и чьё.

У Вас я еще заметил такое уточнение:

«Левую грудь пронзила боль»

К чему уточнять, что именно левую, если из этого уже и так понятно, что речь идет о сердце? К тому же о нем говорилось всего несколькими абзацами ранее. Не уточняйте очевидных вещей, читатель этого не любит, а в этом примере может и сексуальный подтекст заметить, совершенно неуместный.

Или вот такое:

«Третий день – ровно со дня побега из монастыря»

Я все не мог понять, зачем это «ровно». У Иоганна были часы, чтобы отмерять время? Так не похоже, чтоб они у него были. А если имелось в виду, что со дня побега прошло три дня, так почему бы так и не сказаьть?

То же касается и наречий. Они выдают Вашу боязнь быть не до конца понятым.

«Его руки бешено тряслись», «зубы громко лязгали», «резко отскочил», «оторопело отшагнул», «тихо темнели»

А если убрать все наречия, что-то поменяется? Думаю, нет.

И сразу о неопределенностях:

«Все тело было чем-то исколото, вокруг что-то шуршало»

Вот к чему эти «чем-то» и «что-то» если и так понятно, что все это сено, более того Вы сам проясняете это в том же коротком абзаце. Не проще (и логичнее) так и сказать: вокруг шуршало сено, а все тело было исколото?

Или вот такое неопределенно уточнение:

«В этот день мастер Герман проснулся»

Так и хочется спросить: а в какой именно, чем этот день отличается от остальных? Повествование перешло к другому персонажу, и читателю совершенно непонятно, о каком дне идет речь. Скажите «сегодня», скажите «на четвертый день побега Иоганна из монастыря» или просто «утром», раз речь о новом персонаже, и для него этот день ничем не отличается от многих предыдущих. Вы Бог своей истории и точно знаете, когда все это происходило, так не скрывайте же это от читателя.

Кстати, на правах читателя еще задам парочку вопросов к тексту.

Вот есть такой фрагмент:

«Иоганн проснулся так же, как и спал – с переполненной воздухом грудью и распахнутыми глазами»

То есть он спал с распахнутыми глазами?

«Последним, что выговорил против своей воли мастер Герман, было»

Почему он говорил «против своей воли»? Что его заставляло?

«теперь перед ним лежит вдвое состарившийся старый мастер»

С побега Иоганна от семьи (думаю, от тестя тоже) прошло семь лет. Так почему старый мастер состарился вдвое? Если из-за гибели дочери, то вдвое по сравнению с чем – с реальным возрастом, или с тем, какие его запомнил Иоганн?

Надеюсь, Вы поймете к чему эти вопросы. В любом случае я всегда буду готов обсудить их (и не только их) вне конкурса.

С пожеланиями творческих успехов и вдохновения, Кирин59.

Отзыв от Эмиль Коста

Рассказ “Проклятие Фриды” — драма с элементами триллера, написанная в реалистичной манере. Это история бывшего монаха Иоганна, потерявшего все в поиске неведомого. Действие происходит, по-видимому, в одном из германоязычных государств четырнадцатого века, во время крупнейшей пандемии чумы.

Сбежавший из монастыря Иоганн возвращается к оставленной семье. Его приемный отец и тесть Герман умирает, не успев толком рассказать о случившемся. В чумном лазарете герой узнает все подробности и понимает, что потерял самое ценное в жизни.

Кошмары, которые Иоганн видит в начале рассказа, вызваны пугающей реальностью. Концовку можно объяснить помутнением рассудка героя. Мистический подтекст здесь маловероятен.

Произведение рассчитано на серьезный эмоциональный отклик от читателя. К сожалению, воплощению неплохой задумки мешают несколько моментов.

Во-первых, мотивация героя прописана невнятно. Сын лорда, Иоганн оставил родительский дом подростком. Несколько лет спустя он полюбил дочь своего приемного отца Фриду, женился на ней, но вскоре сбежал от семьи в монастырь. Незадолго до основных событий героя затошнило и от монашеской жизни…

На фоне мрачного средневековья такой персонаж выглядит не слишком убедительно. Подобные метания скорее характерны для современных дауншифтеров.

Поведение Иоганна невольно вызывает ассоциации со сказкой о Колобке. Интересно, что о настоящей семье герой больше не вспоминает. Чем так провинились знатные родители перед наследником, остается неизвестным.

Во-вторых, три смерти подряд выглядят несколько гротескно. На глазах читателя умирает старый мастер, затем выясняются подробности гибели Фриды и наконец герой узнает о смерти сына. Здесь сложно не заметить целенаправленного давления на жалость. Вместо трагедии перед читателем разворачивается мелодрама.

В повествовании и сюжете есть ряд более мелких недочетов:

Мастер ясно дает понять, что Фрида мертва. Его слова о лазарете в лучшем случае загадочны, и непонятно, почему Иоганн надеется найти там жену живой.

В целом удивительно, что на фоне заваленных трупами улиц герой думает только о том, как получить прощение. Ему даже в голову не приходит, что дома могла случиться беда.

Матушка Ханна рассказывает историю Фриды, говоря о ее муже в третьем лице, хотя уже знает, что он стоит перед ней.

Факт того, что старый мастер продолжает работать в охваченном чумой городе, вызывает сомнения. Отец “ведьмы” и дед зараженного мальчика едва ли избежал бы внимания охваченных паникой соседей и мародеров.

Мастер Герман каждое утро навещал внука, но в день возвращения Иоганна он явно намеревался открыть лавку и приступить к работе. В этом есть некоторое противоречие. О смерти Отто старик не успел узнать.

“Иоганн смотрел на мальчика – собственного сына… которого предал и обрёк на ужасную смерть”

Смерть мальчика не связана с поступками Иоганна. Он рос в относительно обеспеченной семье и погиб от болезни, унесшей миллионы других жизней.

Язык произведения — яркий, образный. Автор обращается ко всем органам чувств читателя, подробно описывая ощущения героев, окружающие их картины, звуки, запахи и даже вкусы. Не обошлось без перлов и неудачных выражений:

“… клокочущее горло рванулось куда-то и засипело”

“… вдвое состарившийся старый мастер”

“Но старику, который подобрал его мальчиком на дороге, и растил, как сына, нетрудно было узнать своего пасынка”

В последнем предложении уместнее выглядело бы слово “воспитанник”. Пасынок — неродной сын одного из супругов, родной для второго.

В целом рассказ производит хорошее впечатление. Хочется похвалить удачную композицию, ровное и последовательное изложение событий, богатство и образность языка. Более глубокая проработка психологического портрета героя и шлифовка сюжета помогут создать по-настоящему достойное произведение.