Рассказ №31. Галки

– Нам ещё здесь жить и работать, это Ваш долг, – подытожил директор, захлопнул папку и поднялся.

– Я не собираюсь в этом участвовать! Это… – преподаватель биологии собирался чуть повысить голос, но тот предательски сорвался на взвизг, и, раскрасневшись, биолог осёкся.

– Ваше право, – отрезал, воспользовавшись паузой, и кивнул на дверь заместитель по воспитательной работе.

Настала тишина.

Цзы. Муха внезапно проснулась и ударилась о стекло, не найдя другого выхода.

Директор, развернувшись, решительными тремя шагами достиг двери и чуть было не упёрся в неё лбом, позабыв про повёрнутый ключ.

– А как же наши спектакли? – негромко спросила Татьяна Леонидовна, классный руководитель восьмого Б.

– Нет сомнений в том, что они состоятся в соответствии с графиком, – склонившись, проворачивая ключ в замке, произнёс директор, – дидактические спектакли наша традиция. Да и из комитета тоже обещали быть, – добавил он, обернувшись. И скрылся за дверью.

Аудитория наполнилась шорохами собираемых в стопки листов и нарастающим шепотом людей.

Татьяна Леонидовна аккуратно сложила выданную пачку в сумку, придвинула стул к парте и вышла.

Школьный двор был пуст и тих, и будто бы приходил в себя после боёв, укрывая неспешно падающим снегом сломанные ветки и обломки крепостей, обрастая сугробами и готовясь стать полем для новых битв.

Татьяна Леонидовна сделала глубокий вдох, почувствовала, как ноздри чуть слиплись от холода, затянула потуже шарф поверх дублёнки и, выдохнув пар, не торопясь, с прямой спиной, спустилась с крыльца. Снег падал за ворот, и она ускорилась, чуть разнеся в стороны руки и приподняв подбородок. Когда школа осталась за спиной, а жилые дома вокруг сменились лентами гаражей, она провела рукой, смахнув хлопья снега с затылка, вытерла варежкой кожу и подняла капюшон, на его месте у шеи лоснилось протёртое пятно, перечерченное неровными трещинами со вздутыми краями.

Двухэтажный барак, на протяжении лет верой и правдой служивший ей домом, приветливо скрипнул входной дверью и обдал волной тепла, словно виновато обещая уж в этот-то раз точно успеть до утра высушить промокшие в снегу сапоги.

Движения учителя были плавными и неспешными, но отточенность и выверенность каждого из них позволили ей уже очень скоро сытой сесть за стол, пристроив на тумбочке чайник дочерна заваренного листового. У стены по центру стола стоял горшок с восьмилетней орхидеей, которая выбросила прямую высокую стрелу и со дня на день должна была зацвести.

Она достала из сумки принесённую стопку бумаг и положила перед собой. Дело предстояло нехитрое, хоть и муторное. И из-под её руки в пустые квадраты стали ложиться галочки, одна за другой. В силу привычки настолько аккуратные и ровные, что когда бывший нижним лист лёг на стопку сверху – галка на нём находилась ровно на том же месте, где и на всех остальных. Можно бы было прошить кипу иглой и точно соединить концы их крыльев друг с другом.

Татьяна Леонидовна положила стопку на край стола, придвинув её вплотную к стене, в дальний от себя угол, развернулась и поглядела в окно, за которым сквозь заснеженную даль верхушки деревьев сливались с начавшим чернеть небом и виднелись уже не призрачные очертания луны. Включив настольную лампу, она разложила перед собой несколько книг и большую папку из белого картона. На папке клеем-карандашом был ровно приклеен обрезок листа с надписью “8Б. Сценарий”. Она мягко опустила руку на папку и, несколько помедлив, открыла её.

Внутри лежали склеенные, но аккуратно обрезанные пронумерованные листки, разборчиво и чисто исписанные от руки. К обложке с внутренней стороны был приклеен список с именами учеников и ролями через тире.

Все записи были парными. Татьяна Леонидовна углубилась в чтение. Как только её взгляд бегло пересекал лист, она осторожно, не желая помять, отодвигала его рукой и переходила к следующему. Спустя время её глаза словно затуманились, потеряли фокус, и так она просидела несколько мгновений, после чего вернула обратно несколько листов и взяла в руки уже просмотренную страницу. Открыла одну из книг, пролистнула несколько раз, чуть нахмурившись и что-то выискивая, примерилась, отрезала полоску чистой бумаги, и сделав на ней запись, прошлась с обратной стороны клеем-карандашом и вклеила её поверх нескольких написанных строк.

Вдруг лампа погасла с тихим щелчком. Подождав немного, Татьяна Леонидовна встала, подошла к окну и сделала еле заметную щель, чуть потянув ручку на себя, достала из ящика тумбочки пару свечей и спички, расставила их на столе и зажгла. Поглядев недолго на пламя, она вернулась к своему делу.

Луна поднималась и становилась всё ярче, помогая свечам. Страницы, движимые её пальцами, кружились, вставали в хоровод, отодвигались в сторону, возвращались на прежнее или становились на новое место. Каждое слово каждой роли должно было быть самым важным, нести в себе главное – суть, мысль, и из сотен этих зёрен, рассыпанных по страницам, хотя бы одно да запомнится, уцепится, приживётся и будет бережно укрыто чтобы когда-нибудь пустить росток.

Глаза заслезились и стало душно. Она уложила переклеенные страницы в папку и осторожно поставила сверху горшок с орхидеей. Приоткрыла окно шире и села на тахту, откинувшись назад и мысленно перебирая проделанную работу. Уголки её губ приподнялись вверх, глаза были полуприкрыты. Разливающийся по комнате свежий воздух заставил огоньки свечей трепыхаться и бросать на стену тени и всполохи.

Веки становились всё тяжелей, и уже совсем опустились, когда пачка бумаги в дальнем углу стола вздрогнула. Свет пламени не был силён и угол оставался в полутьме, лишь изредка, при дуновении он освещался и тут же опять погружался в тень.

Крылья галки с верхнего листа чуть дёрнулись, размылись, и – она поползла к краю, цепляясь за строки, как по лестнице, всё быстрее – и уже оторвалась от бумаги, стала карабкаться вверх по стене, цепляясь за рваные края отошедших обоев, прыгая от царапины к царапине – то растягиваясь, то скукожившись на неровной глянцевой поверхности. За ней показались другие. Лениво выползали, встряхивались, шевелили крылышками и всё резвей ползли вверх. Первая застыла на миг – и взлетела, оттолкнувшись от трещины, уворачиваясь во всполохов света. Ползущие ниже воодушевленно последовали за ней, поднялись, смешались, сходясь в одно чуть слышно шелестящее пятно и рассеиваясь по всей поверхности стены. Они выжидали. И, улучив момент в сплетении тени и света – пикировали вниз, к орхидее, проносились наискось, пытаясь отсечь, дотянуться, разрезать вдоль, а то и поперёк. Они проносились сквозь неё и исчезали в свете свечи.

Орхидея стояла с прямой стрелой.

Щелкнула лампа и комната залилась светом.

Татьяна Леонидовна чуть вздрогнула и открыла глаза. Задержав взгляд на стене, она поднялась, задула свечу и закрыла окно. Посмотрела на стол, слегка нахмурилась и, завернув пачку листов из дальнего угла в чёрный пакет, сложила его в сумку. Бережно переставила горшок с папки на стол и положила её в ящик. Было тихо и тепло.

ОТЗЫВЫ  КОМАНДЫ  ЖЮРИ

Отзыв от Дианы Тим Тарис

«Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления».
(Салтыков-Щедрин)

Отличный рассказ для демонстрации пяти правил хорошего рассказа по советам А.П. Чехова! Заодно и мы поучимся.

1. На пространстве 1-2 первых абзацев должна быть интригующая завязка, цель которой — затянуть в дальнейшее повествование с головой читателя, заманить, поймать его на крючок. Это может быть и авторское описание, и небольшая сценка или диалог главных или не главных героев. Но не стоит вязнуть на этом, можно вернуться позже, если мысль тянет в суть.
Пишите дальше, а к завязке вернетесь, когда почувствуете, что точно теперь знаете, как «обмануть» читателя, как его заинтересовать.

Интригующая завязка есть! И не только завязка. И это ничего, что интрига так и осталась интригой. Просто позже к ней уже никто не вернулся. Но так ведь даже интереснее будет.

2. С самого начала сотворения рассказа автору нужно четко понимать, зачем он его задумал, представлять в голове сюжетную линию, знать, что делать с героями дальше, как с ними расстаться потом. Это в романе можно «заварить кашу» и забыть о ней – герои, родившиеся, могут уже обходиться и без вашей фантазии, их дело – жить, ваше – успевать записывать происходящее. И даже конец произведения автору может быть неизвестен. В рассказе так схалтурить не получится. Если с первой фразы автору рассказа неизвестен финал, рассказ может «по дороге» просто рассыпаться на кучу букв.


Вот здесь, увы, повествование рассыпалось «галками» по стене, которые почему-то куда-то поползли. Не иначе тут не обошлось без Того-Кого-Нельзя-Называть.

3. По мнению Чехова, неожиданный финал, парадоксальное завершение событий – признак очень хорошего рассказа. Читатель, закрыв книгу с таким хорошим рассказом, должен ходить минимум день в раздумьях, переживать, обдумывать, собирать в пучок мозг свой. И важно, чтобы это послевкусие не разочаровало, важно заставить читателя возвращаться вновь и вновь к творчеству автора.

Финал в данном случае, конечно, очень неожиданный. «Орхидея стояла с прямой стрелой. Было тихо и тепло».

4. Очень рекомендовано применять к жанру рассказа знаменитый вопросник «что-где-когда-куда-как-зачем-и т.д.».

Попробуем и мы подтвердить это правило на примере оживших «галок».

Что? Кто? Школа, учитель, спектакль, галки.

Когда? Зимой. На протяжении лет.

Куда? По стенке. Через папку.

Как? Очень просто – от дуновения.

Зачем? Наверное, шоб было!

5. Не пишите мысли на половину страницы, если вы не уверены, что уже можете шиковать, хвастаться своим языком, как Толстой, Достоевский.

«Школьный двор был пуст и тих, и будто бы приходил в себя после боёв, укрывая неспешно падающим снегом сломанные ветки и обломки крепостей, обрастая сугробами и готовясь стать полем для новых битв». – О каких боях речь? Кто укрывал снегом – двор?

Снег падал за ворот туго затянутого шарфа, «…она провела рукой, смахнув хлопья снега с затылка, вытерла варежкой кожу и подняла капюшон, на его месте у шеи лоснилось протёртое пятно, перечерченное неровными трещинами со вздутыми краями». – Кожа шапки или затылка? Какой капюшон, если на его месте только потёртое пятно со вздутыми краями?

«Движения учителя были плавными и неспешными, но отточенность и выверенность каждого из них позволили ей уже очень скоро сытой сесть за стол, пристроив на тумбочке чайник дочерна заваренного листового». – Сытость от выверенных движений? Почему чайник на тумбочке, а не на столе?

«клеем-карандашом… был приклеен… лежали склеенные… прошлась с обратной стороны клеем-карандашом и вклеила… уложила переклеенные страницы» – три абзаца сплошного клея.

«Разливающийся по комнате свежий воздух заставил огоньки свечей трепыхаться и бросать на стену тени и всполохи». – Спорное утверждение. Вроде бы воздух – это смесь газов, и он не движется, чтобы что-то трепыхать. И без разницы свежий он или затхлый.

И так далее…

В итоге мы имеем заготовку для завершения интриги, объявленной в начале повествования, некий мистический элемент, заявленный, но слегка позабытый и ничем не обоснованный. Одно точно – думать об этом рассказе можно долго… Всё равно ничего не придумаешь.