В начале февраля в Стационар привезли коробочку из-под обуви. Тогда дежурил Серёжа, высокий лысоватый парень с лукавым взглядом. Девушка, с коробкой из-под обуви сначала смутилась. В приёмной комнате стоял душный животный запах, не смотря на распахнутые окна, покрытые мелкой железной сеткой. Комната была выкрашена в ярко-зелёный неестественный цвет. На столах, на полу и подоконнике в пересмешку лежали миски, поилки, разные тряпки и коробочки с разным барахлом. В центре этой фальшивой зелени белел шкаф, набитый медикаментами.
Серёжа попросил взглянуть, и девушка приоткрыла коробку. Внутри, забившись в угол, сидел Дубонос. Выглядел он не молодцом и не живчиком. Даже на дубоноса он был особо не похож. Шерсть у него была взъерошена и нежно персиковый цвет оперения потух и болезненно пожелтел. Чёрные глазки сверкали злостью. Клювик хищно приоткрылся.
Серёжа осмотрел нового пациента. В глаза бросался клюв с отломанным нижним концом. Кости были целы, но оперение крыльях было неровное. Одно крыло напоминало веер с вырванными пластинами, а второе – на веер, подрезанный ножницами. Раздвинув оперение на груди, Серёжа обнажил киль, обтянутый кожей. Птица была истощена до крайней степени.
Дубоноса отнесли в соседнюю комнату. Там, во всю стену стоял громадный железный шкаф из железных боксов с прозрачными пластиковыми дверцами. В каждом боксе была отдельная птица. Все они отличались по размеру. В нижних больших отделениях, в которых при желании поместились бы два скрюченных человека, сидели вороны, один тетеревятник и одна сова. В блоках чуть поменьше сидели птицы соответствующего размера: сороки, чайка, утка и дербник. На третьем ряду в боксах размером с коробку из-под микроволновки сидели птицы ещё меньше. Были голуби, две пустельги и одна сова ушанка. На самом верху были маленькие боксы, размером с крупные коробки из-под обуви. Тут соседствовали скворец, дрозд, три снегиря и две синицы. В самой верхней и крайней коробке закрыли Дубоноса. И начался долгий и мучительный процесс исцеления.
Утром приходили волонтёры и раздавали лекарства. Волонтёры каждый день были разные. Любимцем птичьего общества был Серёжа. У его были длинные руки и гибкие пальцы, которыми он моментально хватал птицу любого размера и совал ей в глотку шприц с лекарством до того, как последняя успевала испугаться. Когда другие волонтёры хватали птицу, носили её в другую комнату, гладили по голове, рассматривали и фотографировали, Серёжа лечил птицу прямо на месте, не отходя далеко от «кассы», и выпускал её обратно моментально. Его обожали все пациенты, восхищались им на подсознательном уровне, потому что запомнить его или, хотя бы, отличить от остальных людей не могли при всём желании. Даже вороны при нём особо не кричали.
Остальные добровольцы напоминали наёмных рабочих, которые строго действовали по инструкции. Они различали птиц, знали, как давать лекарство, влить его в рот или вколоть в грудь. Но зачем даются эти лекарства, почему в такой дозировке и что они меняют в тонком механизме птичьего тела, понятия не имели.
Может быть из всех ещё выделялась Оленька, которая ни в чём не разбиралась, но очень любила птичек. Её детская наивная восприимчивость мира странно гармонировала с суровыми буднями в стационаре. Её восхищение пернатыми, особенно хищниками, иногда переходившее в сюсюканье, её детское восхищение всем вокруг, её ранимость жили в соседстве с железным хладнокровием и смирением с жестокостью этого мира. Оленька могла расплакаться от писка птенца, от пораненной лапки, даже просто от осознания, что птица не будет жить долго и счастливо. И при этом она могла достать из холодильника замороженного цыплёнка или мышь, разрезать их ножом, отрезать голову, вынуть ненужные органы и скормить хищникам (в Стационаре не практиковали вегетарианство). Оленька могла без колебаний сделать птице инъекцию, насильно что-нибудь ей скормить и не терять при этом самообладания.
В стационар часто завозили и мышей, и крыс, и кроликов, и морских свинок на съедение птицам. Их трупики замораживали в белом саркофаге морозилки. Потом их надо было разморозить и отрезать лысые части тела. Некоторым птицам требовалось вообще порезать еду на маленькие части, если птица не могла порвать еду самостоятельно. Для начинающих волонтёров и просто впечатлительных людей это большой стресс. Но Оленька как-то быстро привыкла к этой повседневной жестокости. Она любила животных, умилялась и даже некрасиво пищала, когда видела любую мохнатую и милую зверушку, но в глубине души понимала, что смерть должна служить жизни, иначе она бессмысленна.
Дубоноса Оленька сразу без взаимно полюбила. Она подолгу могла его рассматривать и гладить по головке. Последнее Дубоноса невероятно бесило. Это можно понять: если вас схватит огромная лапа и начнёт гладить по голове, приятного будет мало. Птицы – не кошки, для них пустые прикосновения не являются проявлением любви. Поэтому Оленьку Дубонос возненавидел больше всех. Когда она приближалась, он шипел, тряс головой и пытался укусить всё, до чего мог дотянуться. При этом он не отличал её от других людей. Тут, видимо, был тот же феномен, что и с Серёжей, только наоборот.
Здоровье Дубоноса колебалось, как весенняя температура. То он помирал тихо у себя в углу, то выпрыгивал из клетки и носился по комнате как пуля. Выпустить его в природу было невозможно, потому что кроме всех болезней и истощения у Дубоноса был отломан кончик клюва. Самый кончик у нижней челюсти.
Это может показаться мелочью, но для птицы любая мелочь оставляет отпечаток на судьбе. Даже без одного когтя на лапе хищник уже не сможет охотится так эффективно, как раньше. Слегка помятое, сломанное или вовсе выдернутое перо может повлиять на скорость полёта. Чего уж говорить, если обычный попугайчик будет сидеть на гладкой жёрдочке вместо кривой ветки с бугристой поверхностью, у него может измениться работа почек. Одна мелочь меняет жизнь птицы на корню, делает её слабее и уязвимее. А дикая природа – это место боя, где слабым не дают поблажек. Поэтому в стационаре были высокие требования к выпускникам.
Однако можно было отправить Дубоноса в филиал на природе. Там были большие просторные клетки, где со всех сторон видно солнце и небо. Там круглосуточно работали сотрудники, оказывающие медицинскую помощь. Там люди жили наедине с лесом и птицами. И именно туда отвозили тех, кто будет жить, но не сможет выжить самостоятельно.
Дубонос не понимал этой логической цепочки. Его жизнь от масштаба громадного леса и солнца свелось к полётам в железной коробке от стены к стене и страху, переходящему в злость. Он боялся и злился, что боялся. Оля, несмотря на свою бестактность, будто бы понимала его, жалела его, но не могла помочь: за город отсылали только птиц, прошедших курс лечения.
А лекарства Дубоносу были нужны. Судя по анализам, в кишечнике у него обитали грибы, похожие на пыль, и почки явно плохо работали. Требовался курс сильных антибиотиков, которые вместе с грибами должны были атаковать его иммунитет. Птицы – это тонкие, сложные машинки где всё красиво, но очень непросто.
В стационаре Дубонос сразу разругался со всеми соседями и обрёл статус изгоя. Рядом с ним обитал одноногий скворец, который попытался подружится, но в ответ услышал только шипение. Птицы организовывали некие альянсы и старались дружить с соседями, чтобы как-то скоротать свой долгий карантин. Скворец, забыв про Дубоноса, сразу сдружился со своим другим соседом дроздом, и они весь день перекрикивались через стенку.
Птицы боялись людей, боялись уколов и скучали по лесу. Сидеть в вонючих боксах было невыносимо. Вера – волонтёр, отвечающий за чистоту каждую субботу приводила два-три человека и мыла клетки и переноски с аламинолом. Каждый бокс сначала проходил дезинфекцию, после чего отмывался горячей водой. Потом, когда поверхность высыхала, на дно клалась пелёнка, которая заваливалась полностью сеном или опилками. И тогда в бокс сажали птицу. Такой субботник проводился каждую неделю. Но этого было недостаточно. За семь дней вольеры покрывались мочой и экскрементами. И всё начиналось сначала.
Также птицам надо было один-два раза в день мыть миски и менять поилки, потому что большинство гадило прямо в воду и еду. Каждый день, помимо лекарств надо было смотреть не осталось ли тухлой еды и не появилась ли в вольере плесень.
Дубонос не сильно гадил в своей клетке. Но приятного всё равно было мало. Летать из одной части клетки в другую было невыносимо. Это тоже самое, что запереть человека в одной, даже довольно просторной, комнате. Вроде место есть. А всё равно что-то не то.
Чтобы как-то улучшить атмосферу, волонтёры положили в боксы разных веток, собранных в местном парке. Воронам достались толстые ветки, спиленные с дуба и подобранные где-то во дворе. Мелким птицам – ласточке, синицам и дроздам, свернули венки с какой-то липы, а может быть это был клён. Увы не понятно, так как венки были совершенно без листьев. Дятлу подкинули небольшое полено, которое он сразу начал обтачивать. Дубоносу досталась длинношёрстая ель с мелкими шишками. Серый бокс наполнился холодным запахом хвои. Дубонос зарылся в мягкие иголки, нахохлился и заснул. Его не волновали люди, грохот и суета волонтёров, крики других птиц. Железный квадратный бокс стал для него лесным дуплом. Кто-то посмотрел на него сквозь стекло.
-Какой же он всё-таки сладкий. Только бы не помер!
На следующий день Дубоносу стало хуже. Он перестал есть и целый день вяло лежал в углу. Оленька полечила его первым и уже хотела покормить его кашей через длинную трубочку. Это было необходимо, чтобы малыш начал набирать вес. Она нежно придерживала его пальцами и аккуратно, хирургически точно водила ему в горло трубку. Дубонос искренне пытался эту трубочку прокусить. Оленька боялась, что Дубонос поперхнётся, но этого не случилось. Казалось, что Дубонос даже приободрился, то ли от злости, то ли от принятия пищи. Но, когда он выплюнул кашу вместе с кровью, стало понятно, что дело плохо.
Оленька запаниковала. Дубонос сжался среди её пальцев и хватал клювом воздух, а из его рта обильно капал кровавая каша. Оленька начала судорожно звонить и что-то кричать, не выпуская малыша из рук. По телефону куратор сказала, что ничего тут уже не сделаешь. Если повреждён пищевод, а скорее всего всё именно так, придётся ждать что всё само заживёт. Дубоноса решено было оставить на ночь и посмотреть, что будет утром. От кровопотери Дубонос умереть не должен, регенерация у птиц проходит очень быстро. Но вот риск заражения всякой гадостью был. И не стоило забывать про ослабленный организм. Оленька всхлипнула и попрощалась с Дубоносом, надеясь, что всё обойдётся.
Ночью в стационаре умерло трое. Один голубь был найден в сидящим с запрокинутой головой, как будто на потолке был экран, на котором он смотрел кино. Нового дятла, которого привезли только вчера, тоже не досчитались. Сначала казалось, что его клетка пуста. Потом его, будто спящего, нашли зарывшимся в сено, уже застывшего, как игрушка. Потом волонтёр Никита сделал две инъекции тетеревятнику, которому прогнозировали смерть в ближайшие две недели от заражения грибами. Тетеревятник был всё ещё жив, сидел на жёрдочке агрессивный и голодный. Серёжа расслабился, дал тетеревятнику лекарство. И только заглянув в соседний бокс, он обнаружил, что дербник, который уже шёл на поправку и готовился к выпуску, лежит на животе и не двигается.
Дубоноса смерть обошла стороной. Оленька восприняла это, как второй шанс и носилась с Дубоносом как с хрупкой жемчужиной. Она лично приходила менять ему воду, следила за его миской, чтобы она всегда была полной. Оленька всерьёз подумывала забрать Дубоноса к себе, когда тот пройдёт курс лечения. Но курс этот затягивался.
Прошёл март. Тетеревятника увезли в филиал на природе, где его посадили в большой просторный вольер размером с небольшой сарай. Там он сразу же подружился с коршуном, которого забрали у браконьеров. Вместе они дрались за еду и носились по клетке, догоняя друг друга.
Прошла пара месяцев. Никита пришёл в стационар с анализами и сообщил, что Дубонос избавился от грибов. К тому же он набрал нужный вес и уже не казался истощённым скелетом, утыканным перьями. Оставалось подождать, когда полиняют крылья, но и без этого Дубоноса можно было смело отправлять за город. Оленька была счастлива. Теперь Дубоноса не надо пичкать десятками лекарств и заливать ему кашу из катетера. Но Серёжа был мрачен и полон плохих предчувствий.
Прошла ещё неделя. Отъезд на природу задерживался, потому что начался сезон птенцов и в стационаре началась катавасия. У молодых волонтёров начались экзамены. У тех, кто закончил учёбу, начался сезон отпусков. А те, кто не подходил под эти две категории просто выдохлись из-за холодной зимы и недосыпа. Но птенцов, вылетающих из гнёзд, это не интересовало. Серёжа зашивался на работе и с трудом добирался в Стационар. Ряды добровольцев поредели, дежурства начали затягиваться, а местами и вовсе пропускались. Оленька каждый день лично следила за питанием Дубоноса и двух его соседей, которые претендовали на выпуск.
В тот день волонтёр забыл про дежурство и вечером прибежал взмыленный Серёжа. Он полечил и покормил всех, но остался допоздна. И опять что-то терзало его. Он осмотрел скворца с высохшей ногой, снегиря и синицу. Последним он осмотрел Дубоноса. Странным показался ему Дубонос. Дыхание его прерывистое, но может это от стресса – все птицы боятся в человеческих руках. Его глаза вяло моргали, но он не щурился. Серёжа решил, что уже завтра на выходных он съездит в лесной филиал и отвезёт всех пациентов туда. Надо только собрать всех птиц, отвести часть замороженных цыплят, и лишние коробки, и ещё забрать инструменты, если нужно будет помочь с ремонтом, и обязательно не забыть привести шприцы и антибиотики, а то они постоянно заканчиваются.
Ночью Дубонос метался по клетке. Пыльный свет падал в комнату. Дубонос не мог уснуть: то начинали перекрикиваться вороны, то что-то бибикало снаружи, то еле заметно ползли какие-то тени по углам. Дубонос летал по своей камере и никак не мог успокоится. Он не знал о том, что скоро он уедет на природу и больше не увидит этот вонючий гроб. Он не знал, что люди, которые так ему ненавистны, сражаются за его жизнь. В его мире никогда не было любви. Была только жестокость, которая шла под руку с красотой. Абсолютная свобода и одиночество. В борьбе за существование проходила вся жизнь.
Внутри стала нарастать тяжесть, которая, казалось, камнем разрывает внутренности и сворачивается в черный комочек. Этот комочек наполнился чёрной кровью. Чёрная кровь переполнила стенки и вырвалась наружу, как вырывается гной из нарыва. Эта вязкая жижа заполнила капилляры, ворвалась в органы и подступила к самым глазам. В пыльном свете луны возникла Оленька. Она грустно смотрела куда-то на небо. А может это была и не она!? Дубонос почувствовал, как мрак сгущается перед глазами. По сравнению с ним темнота ночи светла как день. Дубонос лёг на живот и умер.
Утром Оленька нашла его и заплакала.
Сказки из Гнезда
Автор публикации
https://dzen.ru/a/Y9F_k-msOTVFNIS1?share_to=link опубликовано на Дзен